Василий молчит, точно не замечает. Правда, дети никогда не отказывались, исполняли каждое требование или просьбу отчима. Порой им очень нелегко было обходиться без слова "папа". За глаза или при маме говорили: "Он ушел", "Он скоро придет". Очень обрадовалась мать, услыхав однажды, как Василинка, держа Михаську на руках, говорила:
- Глянь в окошко, глянь, вон твой папа идет.
Но слово "папа" было произнесено для Михаськи. Для нее самой Василий оставался отчимом.
Девчата приглашали Василинку пойти с ними на посиделки. Но разве признаешься, что нечего одеть. Стыдно и обидно! Отчим говорил, что человек кузнец своего счастья. Вот кабы сегодня хоть маленькое счастьице - платье из ситца да крепкие башмаки...
Петр с Ананием звали Василинку в местечко на спектакль. Комсомольцы ставили пьесу. Но ведь надо пять копеек на билет. На чужие рассчитывать не приходится.
А зимний вечер долгий-долгий. Отчим на один день, в конце недели, забегает домой. Михаська вертится возле ног, отец гладит его по головке, а малыш рассказывает стишок:
Ярко в очаге
Смолистый пень пылает.
Отец на колодке
Лапти подплетает...
- Какой ты у нас молодчина! - смеется Василий. - А ну, расскажи еще что-нибудь! Вот подрастешь - будешь вместе с детьми в школу бегать.
- Я зимой буду в школу бегать, а летом с тобой хочу хату строить! говорит Михаська. - Углы в хате срублю замком, а крышу накрою под лопату!
Все смеются, радуются, что малыш такой смышленый.
Вволю наговорившись, отчим и мать запевают. Оба они очень любят песню веселую и грустную. Старательно, на два голоса, выводят:
А в поле верба...
Споют и "Есть на Волге утес" и "Ямщика", который в степи замерзал. Только "Дубинушку" отчим поет один. Мама сидит с ним рядом и внимательно слушает, хотя песня эта, как и другие, пета-перепета много раз.
- Вот так, мать, - говорит отчим, - нынче мы с "Дубинушкой" тянем из себя жилы, но погоди, скоро все переменится. Машины будут делать тяжелую работу.
- Пока тех машин дождешься - скажи спасибо, что плуги государство дало.
- Твоя правда, мать. И семян лучших сортов к весеннему севу прислать обещали. Глядишь, все поле засеем.
- Снова сообща работать?
- А как же! Только все вместе и осилим сев. Это начало, мать. А знаешь, что будет дальше?
По его словам выходило, что жизнь наладится только в артели.
ЖДАТЬ И НАДЕЯТЬСЯ
Какой она будет, та счастливая жизнь, представить Василинка не может. И все же за этими словами, пусть не совсем понятными, ощущалось что-то светлое и доброе. Выходило, что все должно перемениться с помощью коллективного труда. А разве она, Василинка, сейчас не усердно работает? Правда, пока не в коллективе, одна. Хотел отчим у соседей лошадь попросить и съездить на мельницу смолоть зерно, а она не позволила:
- Лучше сама смелю в жерновах! - этой работе она научилась у Параски. Не надо будет по пять фунтов зерна за пуд помола отдавать мельнику.
Теперь стоит у жерновов, сыплет по горсти овса или ржи, подсушенной в печи, и крутит тяжелый верхний камень. Нижний прикреплен наглухо. Между камнями перетирается зерно и высыпается ровненькой струйкой теплая мука. Василинка крутит камень и вспоминает. Отчим говорил, когда приехал из Москвы, что скоро отпадет надобность в жерновах. Их вместе с сохами, ступами и деревянными боронами в музей сдадут. Но когда это будет!
Василинке тяжело, она то и дело вытирает рукавом пот со лба и висков. Будет, обязательно будет. Она верит отчиму. Невеселые мысли куда-то исчезают, а вместо них приплывают радостные и приятные.
Хорошо, что установился санный путь. Комсомольцы призвали всех девушек в воскресенье с самого утра выехать в лес валить деревья на постройку школы. Лес дало государство, а строить взялись сами крестьяне. Так договорились недавно в сельсовете. Василию стоило немалого труда добиться, чтобы школу ставили в Березовой Роще.
- Нам при царе научиться грамоте не пришлось, пусть нынче наши дети и внуки учатся в школе, - говорили пожилые мужики и бабы на собрании.
Василинке врезались в память слова представителя сельсовета:
- Школа должна стать очагом культуры не только в Березовой Роще, но и в окрестных деревнях.
А что такое очаг культуры, Василий и сам толком не понимал смысла этих слов, но вида не подавал.
- В школе, - говорил он, - будут учиться дети, будут постигать грамоту и взрослые. Сходки там будем налаживать, советоваться, обсуждать свои дела. Ну и разное другое. А сейчас все вместе пошевелим мозгами, обдумаем, как и что делать. Беремся строить школу, которой никогда не было да и не могло быть у нас до Октября. С чего же начнем? Я думаю, прежде всего давайте определим длину и ширину здания. И чтобы не забыть: кроме классов необходимо большое помещение для собраний.
- Во, во, про собрания он никогда не забудет. Боже милостивый, как он любит эти собрания! Только собирал бы да тряс людей, - не утерпела, встряла Халимониха.
Лаврен стоял молча, лишь ехидно ухмылялся.
Послышался звонкий голосок Нины:
- А будет ли зал для танцев?
- Не для танцев, а для спектаклей, - поправил Петр.
- И танцы и спектакли - все у нас будет, - согласился Василий.
Само собой получилось так, что все его признали руководителем. Может, потому что не было в Березовой Роще другого такого умелого плотника и столяра.
Теперь в каждом доме было только и разговоров, что про школу. По вечерам Василий сидел с плотницкой линейкой в руках, что-то подсчитывал и заносил на лист бумаги. Василинке в мечтах виделось высокое здание из желтых бревен, с широким крыльцом и светлыми окнами. Учителя обязательно привезут книжки, может, целую библиотеку. Вот будет радость! А еще Василинка мечтала, что ей поручат заниматься с неграмотными. Она, когда жила в городе, обучила грамоте красноармейца, который стоял у них на квартире. Как он обрадовался, когда наконец написал свою нелегкую фамилию - Четвертоков! От души благодарил за науку свою первую учительницу.
- Помни, доченька, - говорила тогда мама, - делай всегда людям добро. Какое сумеешь - маленькое или большое.
А когда все неграмотные крестьяне Березовой Рощи с ее помощью научатся читать книги? Жаль только, что ей самой не доведется тут учиться, школа будет начальная.
Василинке взгрустнулось, но не надолго. Ведь главное - построить школу. Пусть учатся Митькины дружки. Она обязательно пойдет в лес вместе со всеми, будет обрубать сучья с деревьев. Отчим уже все обдумал: и какой длины пилить бревна, и делянку хорошо знает, вместе с лесником на каждом дереве сделал насечку.
Василия нет дома, пошел в Задвинье. Все зовут его на крестьянские сходки, просят рассказать про Москву. Каждому хочется поговорить с человеком, который встречался с самим Калининым...
Возможно, и не случилось бы несчастье, если бы Василий ночевал дома. Но разве человек знает, какая его подстерегает беда. Недаром говорят: если б знал, где упадешь, соломки бы подстелил.
...Пламя вспыхнуло со всех сторон сразу. Мама подхватилась первая, закричала, бросилась к дверям, толкнула - а они затрещали и упали, огонь рванулся в хату. Постаскивала на пол сонных детей, а огненные языки уже лизали окна. Хорошо, что Тоня догадалась схватить топор и изо всех сил ударила по окну. Зазвенело, посыпалось стекло, хрустнула разбитая рама. Девчата стали выбрасывать домашний скарб на улицу, помогли маме перелезть через подоконник, подали ей на руки сонного Михаську.
- Тоня, убегай, скорей! - крикнула Василинка, задыхаясь от дыма. А Тоня замешкалась. Наконец, выскочила, прижимая к груди серого, с белой мордочкой котенка.
Один за другим на пожар спешили люди, пробовали помочь, вступали в битву с разъяренным огнем - и все напрасно. В хлеве, пристроенном к глухой стене хаты, сгорела корова. Истошно голосила мать, прижимая к груди Михаську. Кто-то набросил ей на плечи свитку и уговаривал не стоять на морозе, идти к соседям. Василинка с Тоней сносили в одно место уцелевший домашний скарб, им помогали женщины. Мужчины баграми растаскивали обгорелые бревна и присыпали их снегом. Бабушка Анета не отходила от мамы, успокаивала, уговаривала идти к ней в дом.
Там и нашел семью, вернувшись из Задвинья, Василий.
Мать сидела на полатях, неотрывно глядела в одну точку, раз за разом глубоко вздыхала. Глядя на ее побелевшее лицо, окаменевшую фигуру, Василинка понимала, что слова отчима не доходят до матери. А тот в своем горе и отчаянии не мог молчать. А может, хотел немного отвлечь семью от тяжелых дум.
Василинка внимательно слушала о том собрании, что так поздно затянулось в Задвинье, словно воочию видела, что там происходило.
Едва рассвело, как в хату, где заночевал отчим, стали заходить крестьяне, расспрашивали, а Василий все повторял свой рассказ о встрече с Калининым. Особенно поразило людей, что Михаил Иванович читает нашу газету "Беларуская вёска" и все знает, что у нас делается. Так незаметно пролетел короткий декабрьский день. Василия просили снова заночевать, но его так и подмывало поскорей вернуться домой, словно кто толкал в спину: "Иди быстрей".
- Мороз, как на беду, так и щипал за уши, - говорил Василий, качая на коленях Михаську. - Но от быстрой ходьбы вспотел, даже шапку сдвинул на затылок. Прошел лесом, пробрался через сугробы в поле. Вот и усадьба Халимона за тяжелыми дубовыми воротами. В окнах не видно огня. Неужто бабы, - подумал тогда, - не прядут? Невольно оглянулся, почудилось, будто кто-то затаился за высоким забором и следит за мной. Пошагал еще быстрее. Но что это? Где моя хата? Иль, может, я заблудился? На снегу черное пятно, посреди торчит столб - да это же печная труба! Только тогда понял, какое несчастье свалилось на нас. Родные вы мои, как я вас люблю, мои вы детки. Живые! Не горюйте, мои дорогие, не плачь, Анисья! Не пропадем!
ВСЕ НАЧИНАТЬ СНАЧАЛА
...Ночью Василинка проснулась от маминого плача. Отчим просил успокоиться, не надрывать душу:
- Ну чего ты так горюешь? Радуйся, что все живы остались. А хозяйство понемножку наживем!
Василинка подумала: все надо начинать сначала, начинать с нуля...
А двери в дом почти не закрывались. Шли соседи не только с утешением. Каждый приходил не с пустыми руками. Отворила дверь и старая Халимониха. Зашла, поздоровалась и положила на лавку напротив печи кусочек сала, завернутый в тряпицу.
- Ну, как живете, соседи? - спросила, немного помолчав.
- Живем, хлеб жуем, - бодро откликнулся Василий. На столе лежала краюха, только что принесла Вера, жена Семена.
- Оно, конечно, конечно, но как же дальше? - посочувствовала старуха. А не поехать ли тебе, Василька, по деревням на чьем-нибудь коне? Погорельцу каждый подаст.
- Спасибо, соседка, за совет. Вот попрошу твоего Лаврена запрячь мне коня, - сказал Василий.
Халимониха не ждала такого поворота.
- Оно, конечно, ведерко овса всыпать можно, а вот с конем... На коне батрак из леса дрова возит.
Она еще немного потопталась у порога и покинула дом.
Василинка на мгновение представила, как отчим ездит по деревням, останавливает коня возле каждого дома и низко кланяется: "Помогите, люди добрые, погорельцу!"
В ту ночь вся семья долго не могла уснуть. А на рассвете Василий поднялся и стал одеваться. Сказал тихо, чтобы не разбудить детей:
- Пойду подымать людей. Поедем лес валить.
Мать обхватила Василия за шею.
- Школа у тебя в мыслях сейчас, когда у нас нет крыши над головой? - Из глаз снова покатились слезы.
- Да успокойся ты, не плачь, слезами горю не поможешь. Враги хотят, чтобы я отступился от всего, бросил начатое дело! Но пусть не радуются, не сдамся! Пока стоит санный путь, вывезем бревна, а то целая неделя впустую прошла. Весной парни очешут их и напилят досок, а я на некоторое время отлучусь в заработки. Не горюй, Анисьюшка!
Мать тихонько всхлипывала. На словах - как по маслу все пойдет, а как же теперь быть? Тоня лежит больная: простудилась на пожаре, бегая босиком по снегу. Остались без куска хлеба, без одежды, в чужом доме...
ЛЕНИНСКИЕ СЛОВА
Широко распахнув двери, Ананий неподвижно застыл на пороге и не мог произнести ни слова.
- Холода напустишь в дом! Закрой двери! - прикрикнула мать.
- Ленин умер! - с трудом разжал непослушные губы Ананий и заплакал.
- Неправда! - бросилась к нему Василинка. - Откуда ты знаешь?
- В газете написано. Учитель нам читал...
Между высоких сугробов была протоптана тропинка: не она одна, Василинка, торопилась в школу, чтобы узнать обо всем.
Сжав за спиной руки, учитель взволнованно ходил по классу.
Заходили один за другим люди. На столе лежала развернутая газета. Знакомый портрет вождя в черной траурной рамке.
Значит, правда...
Словно издалека доносятся слова учителя:
- Пойдем, товарищи, завтра все вместе в местечко на траурный митинг...
Если бы кто мог тогда глянуть сверху на дороги, которые сходились со всех сторон в местечко, так подумал бы, - стремительно текут невидимые реки. Из Заболотья и Задвинья, из Криниц и Равченок, из Березовой Рощи - отовсюду шли люди. Шли взрослые и старики, молодежь и подростки. Шли сосредоточенные, молчаливые, - спешили. Несли в своих сердцах маленькую искорку надежды: а может, неправда, а может, сейчас скажут, что Ильич живой...
Небольшой клуб не мог вместить такой огромной толпы. Траурный митинг начался под открытым небом. Мужчины в армяках, кожушках и свитках, закутанные в теплые платки женщины, подростки в отцовских шапках стояли на морозе, который леденил руки и ноги, серебрил ресницы и брови.
С портрета смотрел, как живой, Владимир Ильич. Тяжелыми складками падал с древка красный флаг с черной полосой, неподвижный в сизом морозном воздухе. На мгновение показалось, будто огромная черная тень укрыла занесенные снегом окрестности. Василинка невольно закрыла глаза, а когда открыла, то увидела себя в самой середине толпы, тесно обступившей ее со всех сторон. Рядом с ней в шинели и буденовке стоял отчим.
Громкий голос прорезал морозный воздух.
- Товарищи! - сказал секретарь волостной партячейки, входя на крыльцо.
Все затихло, люди замерли на месте.
- Товарищи! - повторил секретарь, - сегодня вся наша страна провожает в последний путь вождя мировой пролетарской революции - Владимира Ильича Ленина...
Василинка не замечала, как по ее щекам катились слезы и застывали на морозе. А с крыльца-трибуны доносились слова о ленинской мечте дать деревне сто тысяч тракторов. И это обязательно совершит рабочий класс. Так думал Ильич, и так оно будет. Только не опускать руки, надо всеми силами укреплять союз серпа и молота, рабочего и крестьянина. Настанет время, и по всей стране поднимутся фабрики, заводы, электростанции, и в каждой хате загорится лампочка Ильича...
От этих слов светлело в глазах, теплее становилось на душе. Люди стояли плечом к плечу, сердца полнились великой скорбью и горячей любовью. Каждый думал о Ленине. А Василинка вспомнила о том, как Василий рассказывал о прочитанной в газете речи Ленина на третьем Всесоюзном комсомольском съезде. Ильич горячо призывал юношей и девушек учиться. Здесь, на траурном митинге, Василинка шепотом клялась Владимиру Ильичу свято исполнить его заветы.
Внезапно в глубокую тишину ворвался протяжный гудок паровоза на железнодорожной станции. Пять минут звучал он, оповещая о похоронах Ленина на Красной площади в Москве. Не стыдясь слез, люди плакали.
Гудок затих. Митинг продолжался.
- Успокойтесь, товарищи! - сказал секретарь партячейки. - Не надо плакать! Пусть всегда каждый носит в сердце своем образ Владимира Ильича и чувствует большую ответственность за дело, которому отдал свою жизнь Ленин. Ленинская партия поведет нас вперед, к светлой жизни. А сейчас беритесь, товарищи, за работу. Товарищи комсомольцы, идите по деревням, создавайте комсомольские ячейки. Коммунисты, рассказывайте на собраниях об Ильиче, о жизни и делах его, о борьбе за народное счастье. Сознательные крестьяне, вступайте в ряды ленинской партии!
Василинка видела, как после этих слов Василий стал решительно протискиваться к крыльцу.
- Пиши меня! - сказал он секретарю. - Пиши... в партию!
- Пиши и меня!
- И меня! - повторяли за ним люди.
ЗА ЛУЧШЕЙ ДОЛЕЙ
Тоня больная, все кашляет, никак не поправится. А Василинка уже наслужилась по чужим людям в своей деревне и теперь собирается в другую.
- Иди за лучшей долей, мой цветик! - виновато вздохнула мать.
Поднявшись с лавки, Анета трижды перекрестила Василинку на дорогу.
В грусти и печали оставляла Василинка добрую бабушку, маму, Тоню и Михаську. Жаль, что нельзя проститься с отчимом, - пошел на заработки, с Митькой - тот батрачил в Криницах.
Двадцать верст по узенькой тропинке вдоль железнодорожных путей надо идти Василинке. Двоюродная сестра Фруза посоветовала наняться служанкой к нэпману, которому она ежедневно носит молоко. Ей что, сбегает семь верст туда и семь обратно и вернется в теплую хату. Василинка не то чтобы завидует, нет, она радуется за Фрузу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13