А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Своими быстрыми глазами он мигом охватил комнату: несчастного, бледного приятеля с завязанным глазом, валяющуюся на полу ступку, откатившийся в сторону чугунный пестик, рассыпанные вокруг осколки темного стекла и в центре всего - расстроенную, хмурую мать Дика, лицо которой не предвещало ничего хорошего.
За словом в карман Бронза не лез. Решив, что самое главное сейчас рассеять гнев миссис Гордон, - он тут же сообразил, как вести себя.
- А крыса, Дик? Неужели улизнула? - спросил Майк с деланным недовольством.
- Какая крыса? При чем здесь крыса? - удивилась мать и подступила ближе к Майку.
Бронза знал горячий характер матери Дика и на всякий случай отступил внутрь комнаты.
- У вас огромная крыса водится, миссис Гордон, - затараторил он. - Очень нахальная! Это она, должно быть, к вашей Бетси утром подбиралась. А сейчас, когда мы с Диком сидели совсем тихо, она опять вылезла из норы - и к кровати Бетси. Но мы задали ей!.. Чуть-чуть не прикончили. Только она все же успела под пол юркнуть. И мы с Диком решили, что нужно забить нору стеклом. Стеклом лучше всего. Я вот за бутылками побежал...
Услышав об опасности, угрожавшей Бетси, и о войне мальчиков с крысой, мать смягчилась:
- Вот видишь, Майк, видишь, что произошло, пока ты бегал за своими бутылками? Прихожу, смотрю - Дик на полу без чувств, вокруг осколки, глаз в крови... Я чуть в обморок не упала... Он засадил себе стекло в глаз! Представляешь? Он натворил такое, что я не знаю, чем все это кончится. Во всяком случае. надо бежать к врачу. Но как с Бетси быть? Оставить ее одну боязно, взять с собой - тяжело. Может. Майк, посидишь с Бетси, а? - В голосе матери послышалась просьба. - Ты ведь сделаешь это для меня, а?
- Конечно, посижу. Сколько надо - столько посижу, - охотно согласился Бронза и обратился к Дику: - А как это тебя угораздило глаз под осколок подставить?
Но мать помешала приятелям.
- Потом, потом поговорите, - заторопилась она. - Сейчас не до этого.
Она взяла Дика за руку и пошла к дверям.
Глава восьмая. У ВЕСЕЛОГО ДОКТОРА.
ШУТКИ ТОЛСТЯКА
- К кому пойдем, ма? - спросил Дик, когда вышли на улицу.
- К кому? К Паркеру, конечно. Он знает нас, он в долг лечить не откажется.
Паркера Дик помнил. Этот веселый толстый доктор лечил отца, когда тот в прошлом году обварил себя на фабрике кипящим составом для подкраски мехов. Отец долго болел, и Дик тогда понял, какая это беда для семьи, когда кто-нибудь болеет. Мать все надеялась отдать его в школу, но с того дня, как отца, обвязанного, привезли с фабрики, об учении Дика разговоров в доме больше не было. Зато пришлось матери примириться с тем, что Дик стал продавать газеты.
Дик еле поспевал за матерью. Они шли по своей 12-й Нижней. С двух сторон улицы тянулись мрачные, ветхие, черные от копоти дома.
Через несколько кварталов показался дом поновее и получше других. Внизу была аптека, а у подъезда рядом виднелась большая стеклянная вывеска с золотыми буквами на черном фоне. Из золотых букв складывались слова:
ДОКТОР ПАРКЕР
ЕСЛИ ВЫ БОЛЬНЫ-ЗАЙДИТЕ!
Паркер вылечит вас
ЕСЛИ ВЫ ЗДОРОВЫ - ТОЖЕ ЗАЙДИТЕ!
Предупредить болезнь дешевле, чем лечить
ПРИЕМ ПО ВСЕМ СПЕЦИАЛЬНОСТЯМ
Оплата по соглашению
Допускается рассрочка
- "Предупредить болезнь дешевле, чем лечить", - вслух прочитала мать среднюю строчку и посмотрела на Дика. - Да, Дик, я бы сейчас многое отдала, чтобы предупредить твое баловство со стеклом.
- Но ведь я не баловался, ма, я только хотел...
- Хорошо, хорошо, знаю. - Мать подошла к дверям и решительно нажала кнопку электрического звонка.
Дверь открыл сам доктор. Он был в белом накрахмаленном халате и такой же шапочке. Круглое лицо его сияло, как луна над снежным полем.
- А-а, миссис Гордон! А-а, молодой сэр! - произнес он так обрадованно, будто именно их ждал с нетерпением весь день. - Пожалуйста! Я вижу, с мальчиком что-то случилось?
- От этого "что-то" у меня сегодня сердце чуть не остановилось, - ответила мать. - Помните, доктор, сколько мы натерпелись с болезнью мужа? Еще и сейчас на ноги не поднялись. Так теперь новое горе - мальчик повредил глаз...
- Да-а, печально слышать, - протянул доктор и окинул взглядом старое пальто матери и видавшую виды куртку Дика. - Так вы говорите, миссис Гордон что после болезни мужа дела еще не поправились?
- Не спрашивайте! - вздохнула мать. - Вы ведь знаете, что значит болезнь для рабочего человека. Это все равно, как пожар: думаешь о спасении жизни и выскакиваешь голым.
- И мы, врачи, по-вашему, не пожарные, а грабители: под шумок с человека последнее снимаем? - засмеялся Паркер.
- Ну, зачем вы так, док... - смутилась мать.
- Не смущайтесь, не смущайтесь, миссис Гордон, - рассмеялся толстый доктор. - Вы ведь не знаете, какая разница между больными и врачами, а я знаю. Разница та, что врачи больным не всегда помогают, а больные врачам... всегда.
Острота Паркера Дику понравилась. Неплохо сказано: врачи ведь действительно никогда не проигрывают - вылечили больного или нет, деньги за лечение все равно получают.
БЕЛЫЙ ШАР НА ТОНКОЙ ШЕЕ
Паркер времени не терял. Ухмыляясь и издавая звуки, похожие на похрюкиванье, толстяк помог матери снять пальто, помог Дику освободиться от куртки и провел их в большую комнату с мягкими стульями по стенам, круглым полированным столом посередине и креслом-качалкой у окна. На столе лежали вперемежку комиксы и журналы в ярких обложках.
- Попрошу подождать, я сейчас, - сказал доктор и прошел в смежную дверь.
Дик стал перебирать комиксы. Он искал тот, о котором рассказывал Майк, про льва, убитого бриллиантовым порошком. Но этого выпуска не было. Огорченный, он отошел в угол. Там на стене висел портрет худого верзилы в зимнем спортивном костюме с хоккейной клюшкой в руках. "На кого он похож, этот долговязый?" - стал вспоминать Дик, но вспомнить не мог.
Доктор Паркер помог. Дик не заметил, как он подошел, стал рядом, ткнул похожим на сардельку пальцем в фотографию:
- Узнаёшь?
- Нет, - признался Дик.
Толстяк сделал удивленное лицо, покачал головой:
- Не может быть! Ты приглядись получше. Вон в нижней части левой ноздри сходство и сейчас осталось: это ведь я! Хо-хо-хо!..
Дик тоже рассмеялся. Ну и забавный он, доктор!
За смехом Дик не заметил, как Паркер ввел его в кабинет. Следом шла мать. Они очутились в мрачноватой, тесно заставленной комнате. Здесь все было не так, как в приемной. Никакой мягкой мебели, никаких комиксов на столе, зато много стекла, никелированного трубчатого металла и крытого белой эмалью дерева. Ближе к окну стояло сделанное из металлических труб сооружение с какими-то рычагами, педалями и зубчатыми передачами. Дик сначала подумал, что это машина, и, только присмотревшись, догадался - кресло. Так же необычно выглядел шкаф у стены. Все четыре стенки его и все полки внутри были из стекла. Если бы не множество инструментов на полках, можно было подумать, что это аквариум. В другом аквариуме, поменьше, стояли пузырьки и склянки. В белом эмалированном бачке кипела вода. Накалившиеся нити электрической плитки, на которой стоял бачок, отсвечивали в блестящем рефлекторе лампы.
В общем, попади Дик в докторский кабинет просто так, он бы здесь даром время не терял. Но сейчас его ко всем этим щипчикам, ножичкам, склянкам, банкам и рефлекторам не очень тянуло. Ничего хорошего ждать от них не приходилось.
Толкаясь толстым животом, Паркер подвел оробевшего мальчика к похожему на машину креслу и велел сесть. Дик сел. Велел снять повязку. Дик снял. Велел повернуться лицом к лампе-рефлектору. Дик повернулся.
- М-да... - сказал доктор, посмотрев на раздутый опухолью глаз Дика. - Я бы не сказал, сэр, что вы сейчас выглядите на сто тысяч долларов. Нет, нет... И чего вас только, мальчишек, на всякие шалости тянет? Стекло... ступки...
Паркер замолчал, насильно разжал веки закрытого глаза, взял со стеклянного столика щипчики с ватой. Дик заерзал в кресле, попытался отстранить толстую руку врача. - Сидеть!.. - прикрикнул Паркер. Дальше пошло такое, что лучше и не вспоминать. Всего хватало - и слез и крика...
Когда Дик опомнился от боли, отдышался, пришел в себя, первое, что он увидел, - это зеркало на стене, в котором отражался круглый белый шар, вроде головы снежной бабы. Однако туловище у снежного чучела было не такое, как положено. Белый шар держался на тоненькой, словно камышинка, шее, а от нее шли узкие плечи, одетые в синюю курточку. Коричневые пуговицы курточки, похожие на половинки футбольных мячей, показались Дику знакомыми, сама курточка тоже что-то напоминала. И вдруг его осенило: да ведь это он сам, Дик Гордон! А снежный ком на худых плечах - его почти сплошь забинтованная голова. С левой стороны темнеет маленькая щелочка. Сквозь нее-то он и смотрит на мир земной, сквозь нее-то и видит себя в зеркале.
Пока Дик с удивлением рассматривал свое изображение, до него донесся разговор доктора с матерью. Паркер говорил:
- Постарайтесь усвоить, миссис Гордон, как обстоит дело. Зрение мальчика можно отстоять, но это потребует больничного лечения. Понимаете, боль-нич-ного, - с расстановкой повторил он.
- А если дома, доктор? - спросила мать.
- Что - дома?
- Если не помещать Дика в больницу, а? - В голосе матери звучала просьба. - Ведь в лечебнице за каждый день придется доллары платить, много долларов...
Толстяк запыхтел, будто в гору поднимался.
- Миссис Гордон, - сказал он, - я понимаю вас. Конечно, придется платить. Конечно, уйдет уйма денег. Конечно, это вам не по средствам, но что делать? Спрашиваю вас, что можно сделать? Не лечить? Нельзя. Мальчик может потерять зрение. Лечить, оставив дома? Бессмысленно. Это ничего не даст. Заранее могу сказать: без лечебницы нам Дика не поднять. За его зрение придется бороться. А для борьбы нужны деньги. Об этом еще Наполеон говорил. Император французов, насколько я помню, не был врачом, но в деньгах толк понимал.
Паркер снова запыхтел. Сейчас в его пыхтении слышался смешок.
Но матери было не до шуток. Она сурово посмотрела на толстого доктора и коротко спросила:
- Много денег надо, мистер Паркер?
- На первых порах немного - долларов сто - сто двадцать.
Сто двадцать долларов! Шея-камышинка вместе со снежным комом дернулась сама собой. Что он, смеется, доктор, что ли? Сколько Дик живет, он не помнит, чтобы в их доме были такие деньги,
Однако мать, неожиданно для Дика, отнеслась к названной цифре спокойно.
- Хорошо, доктор. Раз нужно - так нужно, - покорно сказала она. - У нас есть страховой полис. Мы сдадим его. Деньги будут.
- Вот и отлично! - оживился Паркер. - Видите, как все мило улаживается... Я сейчас же позвоню в лечебницу. За Диком приедет машина.
То, что за ним приедет машина, Дика обрадовало, но полис портил удовольствие. Неужели мать решила сдать эту красивую бумагу, которую Дик рассматривал всегда с уважением и страхом? Бумага просвечивает сложным узором водяных знаков, и Дику они кажутся похожими на водоросли. Дику кажется, что если внимательно присмотреться, то сквозь них можно увидеть лицо покойного Тома, его старшего брата. Пароход "Мичиган", на котором Том плавал кочегаром, подорвался на случайной мине. Ее несло океанским течением, она оказалась на пути судна, и Том утонул. Он не сумел выбраться из затопленного машинного отделения.
Дик не помнит брата, но мать до сих пор плачет, когда заходит разговор о нем. Соседи рассказывают, что, когда пришло извещение о гибели Тома, она за один день стала седой.
А потом пришло еще одно извещение. Дик его сам недавно перечитывал. В нем говорилось, что кочегар Томас Гордон имел страховой полис, который в связи с его гибелью переходит к родителям. Этот полис можно выкупить сразу и получить за него небольшую сумму, если же его не выкупать, то стоимость страховки с годами возрастет и к старости мистер и миссис Гордон смогут получить за полис две тысячи долларов.
Две тысячи!.. Отец часто говорил: "Сейчас старость меня уже не так пугает. Как-никак, полис - великая вещь!.."
И мать, что бывает редко, соглашается с ним. Она тоже бережет красивую бумагу. Она дышать над нею боится.
А тут вдруг такой разговор: "Мы сдадим полис"... Легко сказать - сдадим...
- Ма-а! - пробубнил Дик сквозь вату и бинты.
- Что, сынок? - встрепенулась мать.
- Не надо сдавать полис.
- Что?.. - Мать не поняла, о чем он толкует.
- Я говорю, не надо сдавать полис, - сердито повторил Дик. - У меня глаз уже не очень болит. Полис для старости нужен.
Лицо у матери исказилось. По лицу побежали слезы.
Паркер нахмурился, подошел к стеклянному шкафчику, капнул капель в высокий стакан с толстым дном и протянул матери:
- Ну-ну, миссис Гордон, все обойдется! Выпейте-ка...
Мать покорно поднесла стакан ко рту. Дик слышал, как ее зубы стучали о стекло. Он уже и сам не рад был, что затеял разговор. Он не думал, что его слова так подействуют на мать, а чем утешить, не знал.
- Не надо, ма... - протянул он. Прерывисто вздохнув, мать вытерла слезы.
- Вот что, Дик, дорогой, - сказала она: - ты останешься здесь, а я побегу. Отец, наверно, уже дома. Надо действовать. Может быть, машина придет за тобой раньше, чем я обернусь, так смотри не бойся, будь умником. В лечебнице тебе будет хорошо...
- Хо-хо-хо! - загрохотал доктор. - "Хорошо"! Слабо сказано. Не хорошо, а отлично. Ему там будет, как часам в ломбарде.
Дик повернул в сторону Паркера свой марлевый шар. Бинты и вата выражать удивление не могут, но толстяк понял движение мальчика.
- Ты не знаешь, чем часам хорошо в ломбарде? Ходить им не надо, а беречь берегут. Чего лучше!
Глава девятая. ЛЕЧЕБНИЦА "СИЛЬВИЯ".
КИТ И КИЛЬКА
Из лечебницы за Диком прикатил новый, сверкающий, похожий на игрушку "форд" с широким закругленным стеклом впереди, с таким же стеклом позади, с белой, под кость, баранкой руля, с блестящими никелированными рычагами, со светящимися стрелками приборов, с негромким, но очень звучным, хоть и не золотым клаксоном, с... Эх, что говорить, великолепная машина! Дик забыл обо всем на свете, включая неприятности с глазом, пока ехал в ней.
Паркер усадил мальчика рядом с собой, совершенно не подумав о разнице в весе. А она сказалась. Немного повозившись, Дик скоро покорился судьбе и, соскользнув по склону сиденья вниз, привалился к жаркому, необъятному боку толстяка.
Так и ехали.
С правой стороны туша доктора закрывала горизонт целиком. Но, на счастье, щелка в повязке была у Дика слева. Через нее он мог беспрепятственно смотреть на мелькавшие за стеклом улицы.
Сначала шли кварталы закопченных домов-коробок. Потом постепенно они стали исчезать. Здания становились все лучше, улицы чище, витрины магазинов шире, вывески богаче. Это уже началась верхняя часть города, но не центр и не торговые магистрали, а жилой район, где тихо, безлюдно, хорошо.
Здесь всё было совсем не так, как на Нижней. Похоже, что даже солнце светит иначе, не скупится, не жалеет лучей. Живи Гордоны здесь, мать Дика, должно быть, не ругала бы Нью-Йорк. Тут красивые улицы, красивые светлые дома, просторные, вбирающие свет и воздух окна, дворы с клумбами и фонтанами. И тень деревьев. И чистый асфальт. И неторопливая походка прохожих. И нарядные колясочки с малышами.
В этом районе Дик не бывал. Здесь нет оживления, и газетчики сюда не заглядывают.
Потом снова пошли знакомые места - Пятая авеню с домами-дворцами, Центральный парк, Главный собор. Где-то, не доезжая до набережных, машина свернула с широкой шумной улицы на тихую боковую. На стене высокого здания промелькнула стрелка с надписью: "В лечебницу "Сильвия". Это же название было золотом выведено на дверцах автомобиля, который его вез. Дик понял, что приятному путешествию приближается конец.
Действительно, проехав еще несколько кварталов, шофер затормозил перед решеткой, отгораживающей тротуар от узенького палисадника. И снова, в третий раз, Дик прочитал звучное женское имя Сильвия. Оно было выведено по железной ограде железными же накладными буквами.
С трудом выбираясь из автомобиля, Паркер прокряхтел:
- Мы приехали, Дик, можешь выходить. Святилище медицинской науки ждет тебя.
Святилище имело довольно скромный вид. За полоской зеленого газона шириной в метр стоял небольшой белый двухэтажный дом с навесом у входа. Паркер открыл дверь и пропустил Дика вперед. Они очутились в холле - приемной, разгороженной деревянным полированным барьером на две неравные части: меньшая была отведена под вешалку; в большей в нескольких местах стояли низкие столики с креслами вокруг. Стены, до половины отделанные темным деревом, придавали холлу угрюмый вид.
Под стать мрачному виду вестибюля был швейцар, который, как потом узнал Дик, был здесь также гардеробщиком, садовником, полотером и истопником. Высокий, сутулый, с длинными, чуть ли не до колен, руками, он, когда открылась дверь, поднялся со своего места, но не сделал ни одного движения, не произнес ни одного слова, пока Паркер не обратился к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21