И занимается
им бригада следователей, наверняка, они уже получили кипу материалов,
фотографий, описаний. Только, какой им с этого толк? Внутрь комплекса-то
их больше не пустят. А пока они докопаются в чем дело - пройдет много
времени. Велимир же чувствовал, что разобраться в этом деле надо именно
сейчас. Вообще, по идее, он должен позвонить куда нужно и рассказать о
своих догадках. Вот только не сделает он этого. Можно еще пойти к
верховному друиду Мутру и переложить это дело на его плечи. Да нет, у него
сейчас и своих забот - полон рот. Ему сейчас нужно немедленно придумать,
как сделать, чтобы на комплекс не наложили руку пистолетчики. Уж им-то
этот случай на руку. Тем, кто будет решать судьбу комплекса, тоже. Вообще,
если комплекс попадет им в руки, кое у кого гора упадет с плеч.
Нет, верховному друиду он, конечно, обо всем сообщит, поскольку он -
главное в комплексе лицо, но только потом, когда дело немного прояснится.
Велимир задал компьютеру еще один вопрос и, получив ответ, что все
трое интересующих его дорожников находятся в комплексе, удовлетворенно
хмыкнул.
Придется прогуляться.
Выходя из диспетчерской, он оглянулся, проверяя, все ли обесточено.
Все.
Коридор был пуст. Он прислушался. Тишина. Закурив, Велимир вдруг
заметил, как в дальнем конце коридора возле двери с цифровым замком
мелькнула бесформенная тень и тотчас же исчезла. Что это? Нет, похоже
показалось. Коридор был по-прежнему безмолвен и пуст.
Диспетчер двинулся вперед, мимо дверей кабинетов и служб. Он дошел до
дежурки и возле ее стеклянной стены остановился. Находившийся за ней
Сизоносен задумчиво и самоуглубленно тыкал пальцем в датчик пожарной
сигнализации. Убедившись, что это не приносит никаких результатов, он
вытащил из кармана коробок спичек, зажег одну и поднес к датчику.
Велимир заинтересовался.
Спичка догорела до конца, а датчик так и не сработал. Разочарованно
махнув рукой, Сизоносен уселся в стоявшее неподалеку кресло и открыл книгу
с нарисованным на обложке элегантным мужчиной в широкополой шляпе. Фамилию
автора закрывал толстый палец Сизоносена, а вот название можно было
прочитать довольно свободно "Золотой вампир в стране зомби".
- Н-да, - сокрушенно покачал головой Велимир.
Должность дежурного была самой настоящей синекурой. В случае тревоги
он обязан был набрать на пульте одну из пяти возможных комбинаций, и на
этом его обязанности заканчивались. Учитывая это, можно понять, что
проблема "свободного времени" была для Сизоносена первостепенной. Как
правило, на этой работе долго не задерживались. Один Сизоносен продержался
целых тринадцать месяцев, но это было уже что-то невероятное.
Велимир вздохнул. Пройдя дальше, к комнате дорожников, он
прислушался.
Прекрасно. Оттуда доносился негромкий разговор. Рывком распахнув
дверь, диспетчер вошел внутрь. Все дорожники были здесь. Впрочем, не все,
Дангнура не хватало. Интересно, где он?
Комната отдыха, благодаря усилиям декораторов, походила на пещеру. С
потолка свешивались сталактиты, из пола торчали сталагмиты, неровные,
обделанные под мрамор стены белели известковыми потеками. Светильники
походили на друзы драгоценных камней. О том, что это все-таки комната,
напоминало лишь несколько вполне уютных, расставленных вдоль стен кресел и
диванчиков. На них-то и сидели дорожники. Ближе всех ко входу был только
что вернувшийся с дороги Берг. Уши у него уже приобрели нормальную форму,
а вот нос укорачивался медленнее и все еще походил на штопор. Дальше сидел
Свин, массировавший расположенный на лбу третий глаз, чтобы он исчезал
быстрее. С другими из недавно вернувшихся дорожников все было в порядке,
если не считать Мори, уныло разглядывавшего свою семипалую руку.
А Дангнура нет. Странно. Впрочем, можно начать и с двух других.
Замолчавший при появлении Велимира дорожник Крабут нервно дернул
плечом и, продолжая прерванный рассказ, стал объяснять, на какие штуки
способен водяной старх, если его неожиданно спугнуть. И что от него можно
спастись лишь с помощью цветка пурпурной лилии.
Велимир уселся в ближайшее пустое кресло, на спинке которого висела
чья-то куртка-ураганка, и закрыл глаза. Словно игрок перед началом
шахматной партии перебирающий собственные фигуры, он коснулся сознаний
всех находившихся в комнате. Он почувствовал мысли Берка, беспокоившегося
за свою приболевшую дочку. А вот Свин, хотя и знал наверняка, что третий
глаз у него исчезнет, все же в глубине души побаивался остаться с ним
навсегда. Потом Нломаль, Мори...
Медленно-медленно, осторожно-осторожно Велимир проник в сознания
Намгаджи и Ансафа. Понимая, что нужно действовать как можно незаметнее, он
затаился, вслушиваясь в их мысли и чувства. Ничего особенного.
Как же их проверить? Как сделать так, чтобы они подумали о
хрустальной гадюке?
- ...и самое главное, чтобы осминоха не укусила синеживотика, -
говорил Нломаль. - Если укусит - все, можешь считать вечернюю кадриль
несостоявшейся. Верховный герцог не подарит тебе жемчужную перчатку, а
через сутки тебя вообще выкинут за крепостную стену. Так вот, а я как раз
отвлекся на одну... впрочем, неважно, главное, что чуть не проморгал...
Придумал!
Велимир стукнул кулаком по подлокотнику кресла и громко, чтобы
слышали все, сказал:
- Черт, ну кто же мог подбросить гадюку?
Гробовая тишина.
Ну же, ну... Чего же вы?... Нет.
Велимир облегченно вздохнул. Реакция Намгаджи и Ансафа на его слова
была обычной; удивление, сочувствие и больше ничего. Это были не они.
Тогда кто же? Неужели Дангнур? Да, теперь остался только он. Кстати,
забавно будет, если окажется, что и он тут ни при чем? А вот это еще надо
доказать. Где он?
Можно было, конечно, пошарить по комплексу прямо отсюда, не
поднимаясь с кресла, но диспетчер знал, что сейчас у него ничего не
выйдет. Слишком уж много случилось с ним событий за последние несколько
часов. Он чувствовал, как из глубин его сознания поднимается усталость и
неуверенность. Да, в таком состоянии зондировать комплекс не стоит. В
конце концов можно обойтись и без этого. Комплекс небольшой, и Дангнуру
деться из него некуда.
Кто-то передал ему бокал, и Велимир отхлебнул ледяного апельсинового
сока. Дорожники молчали еще несколько секунд, потом стали тихо
переговариваться.
- Да, так вот, - продолжал Нломаль. - Чувствую, осминоха его сейчас
укусит. А этого никак нельзя допустить. Я еще герцогу шкатулку не подарил,
ну помните, над которой наши техники целый месяц корпели. Ну тут я и...
Велимир снова задумался.
Дангнур. Ниже среднего роста, но чрезвычайно сильный. Глаза -
неспокойные. И еще, судя по его рассказам, слишком много вокруг него
увивается девушек. Хотя редкий мужик на словах не преувеличивает
количество своих любовных приключений.
Ладно, хватит об этом. Надо подумать о чем-то другом. Велимир
вспомнил свою квартиру. Четыре стены, в которые он возвращается после
дежурств, где не знает, чем себя занять, чувствуя, как с каждым годом
окружающий, не принадлежащий комплексу мир отдаляется, становится чужим.
Может быть, и Смеяна ушла, распознав женским чутьем, что Велимир с каждым
годом все более принадлежит не ей, а дороге? Женщины, они такие. Для них
мужские занятия - чепуха, по сравнению с домом, семьей. Может, они правы?
Может, действительно все объяснения о том, что они работают в комплексе на
благо народа (какого?), на благо планеты (зачем это ей?), на всеобщее
благо (а нужно ли оно?), только слова? Может, они эти исследования
проводят лишь для себя? И эта возня с комплексом что-то вроде детской
игры-"войнушки" для взрослых? Конечно, на другом уровне, хотя бы потому,
что в случае проигрыша катят своими и чужими жизнями, но игра?
Совершенно ясно, что еще лет сто из дороги ничего реального не
выжмешь. Даже не стоит пытаться. Хуже будет. Потому что дорога - стихия,
непонятная и неуправляемая. Они могут потратить на исследования сколько
угодно времени, заполнить фактами горы бумаг и не продвинуться ни на шаг.
Потому что не понимают главного - принципа, по которому существует дорога.
Поймут ли они его когда-нибудь?
Скорее всего, они исследуют неправильно. Нельзя понять что-то,
наблюдая со стороны. Нужно умудриться стать частью этой дороги. Вот тогда
можно что-то понять. Наверняка можно.
Вот он, диспетчер, потратил двадцать лет на то, чтобы вытаскивать из
гиблых ситуаций дорожников, которые попадают в них потому, что ничего нс
знают о природе дороги. Это может продолжаться до бесконечности. И кому
это нужно? Мне? Им? Людям?
Он допил сок и поставил бокал на пол.
Может, бросить эту работу к чертям собачьим? Вернется Смеяна.
Наверное, она еще ждет и надеется. А если даже и не ждет, то на свете
много женщин, только и мечтающих о таком, как он, отчаявшемся, сломанном
жизнью мужчине, энергии которого, впрочем, вполне хватит на постройку
маленького семейного рая для жены и детей. В конце концов, женщинам не так
уж и важно, какие мы. Они любят в нас отцов своих будущих детей. И мы,
кстати, любим женщин за то, что они похожи на детей. Они это знают и умело
притворяются такими, какими мы их желаем видеть. И нет тут с их стороны
никакой корысти. Это природа. Она управляет нашими поступками и желаниями.
Даже легенды о загадочной женской логике не имеют под собой оснований.
Женской логики нет. Есть логика природы. Разумен ли человек настолько,
насколько он старается казаться? Ведь, если подумать, то большую часть
своих поступков мы делаем, повинуясь природе. Может быть...
Он очнулся и посмотрел по сторонам. Дорожники не хотели встречаться с
ним глазами. Может быть, потому что погиб не кто-то из них, а диспетчер.
Наверное, для них в этом было что-то мистическое, вроде гибели
бога-охранника. А боги не должны умирать. Они могут забыться и исчезнуть,
но только не умереть.
Велимир откинулся на спинку кресла и вдруг почувствовал, что на ней
что-то висит. Куртка-ураганка. Чья?
Дангнура, чья же еще? Отсутствует только он. Забавно, в этом кресле
недавно сидел Дангнур. А потом ушел, забыв ураганку. Забавно!
Обдумывая это, Велимир аккуратно снял куртку с кресла и стал
исследовать ее карманы. Он совершенно забыл о том, что это может кто-то
увидеть. А вспомнить не успел, потому что почти сразу нащупал в правом
кармане что-то мягкое и скользкое.
Целлофановый пакет. Пустой.
Да нет, не может быть. Не может быть...
Велимир осторожно понюхал пакет.
Да нет же, так не быва...
От пакета несло горьковатым, йодистым запахом. Его нельзя было
перепутать ни с каким другим. Это был запах хрустальной гадюки.

Розовый жук теребил Птица за руку и нудно бормотал, что хотел бы
познакомиться как можно ближе с такими прекрасными созданиями, как он и
медвежонок. Рассеянно цыкнув на него, Птиц стал думать о том, что вот
сидит он, Птиц, на этой самой дороге миров и вроде бы все прекрасно.
Только как бы узнать, что же действительно с ними произошло. По идее они
должны били погибнуть, и сейчас тихо-мирно перевариваться в животе
четырехмерного акулоида, просматривая сладкие довоенные сны и напевая
идиотскую песенку о том, как у Мэри был барашек, получивший эту кличку за
любовь к барам и модному танцу шек.
Что за сила выдернула их из мира акулоида и вернула на дорогу? Почему
это случилось? Хотя, впрочем, на дороге миров бывают вещи и более
странные. Все же, ему очень хотелось в этом разобраться. Может, из-за еще
не потерянной надежды как-нибудь найти ответы на некоторые вопросы? Кто он
такой? И зачем он? Как оказался на дороге? Куда идет? Что ищет?
Достоверно он знал только, что есть он, есть дорога, и он по ней
идет. Кроме того, били детские воспоминания, но с ними происходили
странные вещи. Например, сейчас он знал о них только то, что они
существуют, но какие они - вспомнить не мог. Когда же это произошло? Да
перед самым нападением акулоида. Точно. Может быть, спасшая его сила,
одновременно их и прихватила? Как плату за спасение?
Он погладил ладонью голову и снова задумался....
А еще про дорогу миров говорят, будто бы по ней нельзя путешествовать
больше трех лет. Якобы с теми, кто пересек трехлетний барьер, происходят
ужасные вещи. Нет, это выдумка. Они с медвежонком идут по дороге больше
трех лет, и до сих пор ничего страшного не случилось. Правда... А вдруг их
спасла именно дорога миров? А ведь если так... То что же? Но все-таки...
Птиц разозлился.
Трусишь ты, братец. Испугался? Ну да, еще бы, такая знакомая и
привычная дорога миров подкинула непонятную штуку? Что теперь делать?
Сидеть и ждать у моря погоды? Не слишком ли шикарно? Дудки!
Встав, он резко взмахнул руками, да так, что от нею испуганно
шарахнулся пристроившийся рядом рыбокентавр. Сидевший неподалеку
медвежонок-панда оторвался от созерцания резвившихся на краю дороги
хвойных лохов и бросил на него вопросительный взгляд.
- Пора! - сказал Птиц.
- Пора, - согласился с ним медвежонок и суетливо встал. Они поглядели
друг другу в глаза, и Птиц со страхом понял, что медвежонок сейчас думал о
том же самом, что и он.
Черт, какой в этом смысл?
Молча они пошли по дороге и почти сразу наткнулись на выворотня.
Друзья остановились, не в силах оторваться от созерцания его безмятежного,
абсолютно счастливого лица, пустых глаз и безостановочно двигавшейся
метлы. Да уж, метлой он работал безупречно, аккуратно, сметая к краю
дороги скопившийся на ней мусор. Неожиданно черты лица выворотня дрогнули.
Словно плавящийся парафин, он потек вниз. Через секунду выворотень стал
раза в два меньше ростом, утратил человеческие очертания, потом
превратился в кучу белого, вяло шевелящегося студня.
- Ух ты! - произнес Птиц и, выдрав у себя из хвоста перышко,
задумчиво его сжевал. Медвежонок же, напротив, смотрел на происходящее
спокойно, будто видел подобное сотни раз.
- Видал? - возбужденно спросил Птиц, не в силах оторвать глаз от
медленно исчезавшей, теперь уже небольшой, белой лужицы.
- Ну конечно, - медвежонок сел и неторопливо почесал у себя за ухом,
точь-в-точь как это делают собаки. - А ты разве никогда до этого?..
Птиц отрицательно помотал головой.
- Это ты зря, - медвежонок зевнул. - С годик назад я видел и не
такое. Ты когда-нибудь о дорожных крестьянках слышал? Нет? Тогда тебе,
действительно, повезло. Как ты думаешь, почему этих назвали выворотнями?
- Наверное, потому что они словно бы вывернуты, словно бы постоянно
смотрят внутрь себя.
- Ничего подобного. Их назвали выворотнями вот за это. Подметают,
подметают, а потом как вывернутся наизнанку - и внутрь дороги. Вот они-то
уж знают про нее все. Но не скажут.
- А-а-а! - протянул Птиц и опять озлился, подумав, как ему все это
недоело. И дорога, и ее тайны, и вообще - все.
Ему захотелось чего-то своего: гнезда, пещеры, пристанища. Главное,
чтобы он был там хозяином. Чтобы можно было вернуться и, отдыхая, знать -
это твое. И вообще, плевал он с высокой колокольни. Нет у него больше
охоты путешествовать. Вот только найдет подходящее местечко. Вот только
найдет...
Птиц круто повернулся и пошел дальше, даже не проверив, следует ли за
ним медвежонок. Сейчас было не до него. Однако чем дальше он уходил по
дороге, тем лучше понимал, какими наивными мечтами были мысли о
собственном доме. Ничего подобного никогда не будет. Будет дорога, ставшая
для него сейчас, когда он потерял даже прошлое, всем: домом, пещерой,
гнездом.
Тут он вспомнил про медвежонка и оглянулся. Тот был рядом. Наверное,
он понял, что Птицу сейчас плохо, и оставил его в покое. Кстати, мудро.
Птиц улыбнулся медвежонку, а медвежонок улыбнулся Птицу, и дальше они
шли уже рядом.
А дорога все тянулась вдаль, и где-то там в бесконечной черноте
превращалась в золотистый, постепенно пропадающий волосок. Кто только по
ней не шел! Мимо Птица с медвежонком то и дело пробегали ослоухие гримсы
из мира, где огромное в полнеба солнце светит круглые сутки, шагали
плоскостопые топотуны из мира, в котором настолько перепуталось прошлое и
будущее, где время выкидывает поистине чудовищные штуки, куда-то спешили
гоны в серо-зеленой одежде, с нашитыми на спине символами "инь" и "янь".
1 2 3 4 5 6 7 8 9