- Он тяжело перевел дыхание и еле слышно добавил: - За отца ее взяли... Гринька хотел сдержаться... и не смог. По щекам его медленно сползли две крупные слезы. За ними по блестящему влажному следу покатились еще... Он отвернулся к окну и плакал, притворяясь, будто бы очень занят бьющейся о стекло мухой. Слова мальчугана сбили Романа Петровича. Значит, Гриньку удерживает в городе не только мальчишеская удаль, задор, а большое чувство сына. Мать в беде... Как же это забыл он о том, что мельком прочел в листовке? Так вот почему Гринька оказался на улице и стал "Красным мстителем"!.. В комнате стояла такая тишина, что жужжание мухи, бьющейся о стекло, стало неправдоподобно громким...
РЕШЕНО
Настроение мальчугана - горестное, тягостное - передалось и Роману Петровичу. Неловко было сидеть и молчать. Но и спорить невозможно. И все же следовало что-то предпринять Дом "мамаши" не мог быть надежным убежищем для Гриньки. Слишком уж шустр и предприимчив паренек. Такого в четырех стенах не удержишь. А на что еще может пойти мальчуган, подстегиваемый жгучей тревогой за арестованную мать? Как ни ломал голову Роман Петрович, придумать ничего не удавалось. Поэтому он облегченно вздохнул, когда в приоткрытую дверь заглянула Анастасия Григорьевна и вызвала его из комнаты. Во дворе, на толстом чурбане, заменявшем лавочку, сидел сухощавый, крепко сбитый человек. Серенький бумажный костюм с простеньким галстуком как-то не шел к его скуластому лицу с двумя резкими морщинами вдоль щек. - Меня зовут Сергей. - Незнакомец протянул широкую, крепкую руку. - Тебе говорили о моем приходе? Говор у него был не здешний, а круглый, чуть окающий. Сергей назвал имя человека, поручившего Роману Петровичу перебросить его морем в Ростов-на-Дону. - Был такой разговор, - подтвердил Роман Петрович. - Что ж, раз надо, сделаем... Сговорились они быстро. Отъезд назначили на завтра. Перед тем как проститься, Сергей вырвал из записной книжки листок, написал столбиком названия разных лекарств и поручил закупить их до отхода лодки. Теперь Роман Петрович понял, почему Сергей пробирается в Ростов морем. Почти по всему низменному кубанскому побережью Азовского моря широко раскинулись необъятные зеленые плавни. Там, в непролазных зарослях камыша, гнездилась чуткая болотная птица, бродили выводки свирепых диких кабанов. Там же укрывались и отряды красных партизан, люди, бежавшие от преследования контрразведки, беглецы из белогвардейских частей. Плавни служили надежным убежищем каждому, кому нельзя было жить в родных местах, кто боролся с деникинцами Пробраться в плавни было нелегко. Сунулись было туда белогвардейцы раз, другой - и отстали. Дорого обошлось! Партизаны же в плавнях были неуязвимы. Даже городским подпольщикам-коммунистам было нелегко поддерживать связь с ними. Приходилось пробираться морем, на легких рыбачьих лодках. По азовскому мелководью иначе к плавням не подойдешь. Роман Петрович решил потолковать с Сергеем о Гриньке. - Зайдем-ка в сад, - пригласил он. - Тут случай подвернулся... сложный. Хочу посоветоваться с тобой. На скамье под старым кронистым абрикосом Роман Петрович рассказал Сергею все, что знал о мальчонке. Сергей облокотился на круглый садовый стол. Внимательно выслушал он Романа Петровича и забарабанил пальцами по толстым, грубо оструганным доскам стола. - Да-а! - протянул он. - Действительно случай! - Что делать с пареньком? - спросил Роман Петрович. - Не оставлять же его на улице! На погибель! Пальцы Сергея остановились. - Тут плохо, - медленно произнес он, поняв, куда клонит Роман Петрович, и со мной.. тоже нехорошо. Еду я в Ростов морем не зря. - К партизанам заедешь? - понял Роман Петрович. - Придется по пути заглянуть в плавни. - Сергей опустил стриженую голову, помолчал. - А паренька надо убрать из города. - Надо! - подхватил Роман Петрович. - Да сделать это не просто. Очень уж привязан он к матери. - Тем более. Жаль мальчонку. Такого вырастить - человеком будет. - Это верно, - в раздумье произнес Роман Петрович. - Но ведь он не грудной младенец Силой его не увезешь. - Надо увезти, - твердо сказал Сергей. - Здесь, в городе, делать ему нечего. Не сегодня, так завтра поймают его. - Поймают, - снова согласился Роман Петрович, довольный тем, что разговор пошел именно так, как ему и хотелось. - Сам попадется, да еще и мать свою подведет, - продолжал Сергей, незаметно для себя подбирая всё новые и новые доводы, подтверждающие необходимость вывезти Гриньку. - Попадет мальчонка в контрразведку - они нажмут на мать. Быть может, она знает товарищей мужа или слышала их разговоры. Наши-то не очень осторожны... - И, будто подведя итог сказанному, он пристукнул ладонью по столу: - Надо убрать парнишку отсюда!.. Как у вас связь с тюрьмой? - Есть... - Тогда все можно устроить. Достаньте письмо от матери. Пусть она сама, своей рукой, напишет сыну: "Поезжай в Советскую Россию". И для сына слова матери - покрепче наших уговоров, и мать будет спокойна за него. - Достать письмо можно, - согласился Роман Петрович. - А как мы вывезем хлопца? О железной дороге нечего и думать: проверка документов... - Раз лучшего пути нет, - перебил его Сергей, - пускай едет со мной. - Он поднялся со скамьи и протянул руку: - Решено? Роман Петрович вернулся в комнату. Гринька стоял на прежнем месте, у окна, все еще наблюдая за ползающей по стеклу мухой. Услышав скрип двери, он обернулся и сказал: - Вечером я уйду отсюда. - Никуда ты не уйдешь. - Уйду! За окном, трепеща крылышками, уселась на яблоню шумливая стайка воробьев. Они кричали изо всех сил, кричали так старательно, что даже приседали от усердия... Гринька безразлично следил за бойкой птичьей возней. Роман Петрович взял его за плечи и возможно внушительнее сказал: - Вот что, молодец, выбирай: либо ты уедешь в Советскую Россию, либо сам пропадешь и невольно подведешь свою мать. В городе тебя многие знают в лицо. За тобой охотятся. Сам видел! Роман Петрович подождал, не ответит ли Гринька. Но мальчик молчал. - Имей в виду, - продолжал Роман Петрович, - это не только мое мнение. Так же думают и мои товарищи. Гринька возил пальцем по подоконнику. Роман Петрович повернул его лицом к себе: - Если желаешь убедиться, что я прав, так обещаю тебе... Гринька настороженно приподнял брови. - ...обещаю, что завтра получишь от матери письмо. В нем она тоже потребует, чтобы ты немедленно уехал отсюда. Роман Петрович рассчитывал на письмо как на самое сильное средство. И все же он не ожидал такого впечатления. Он почувствовал, как под его руками вздрогнули плечи мальчика. Глаза его широко раскрылись. В них виднелись радость и сомнение, изумление и благодарность. Письмо от нее! Голос Романа Петровича звучал так уверенно, что мальчуган поверил. - Ладно! - Он проглотил что-то мешавшее ему говорить. - За письмо поеду. Только пускай она сама напишет. Своей рукой. - Обязательно своей рукой, - подтвердил Роман Петрович и протянул ему руку: - Крепко? Гринька ответил ему: пожал руку сильно, как мужчина.
ИСТОРИЯ ГРИНЬКИ
Долго не спалось Гриньке в эту душную ночь. И неудивительно: впервые ему предстояло самому принять важное решение. До сегодняшнего дня жизнь Гриньки складывалась как-то сама собой. Жил он с родителями в богатой, сытой станице. Отец работал машинистом на большой мельнице, мать хозяйничала дома. Гринька занимался своими делами: ходил в школу, гонял голубей, лазил под обрыв за раками. И вдруг эта жизнь рухнула. Началось с того, что деникинцы взяли отца на войну. Остался Гринька с матерью вдвоем. Скоро к ним пришел урядник и увез мать в город. Станичные ребята передали Гриньке подслушанное дома: отец его вместе с другими солдатами перешел к красным. "Убежал от беляков и правильно сделал! - рассудил Гринька. - А за что же мать забрали?" После ареста матери Гриньку вместе со всем его имуществом взял к себе сторож мельницы, Поликарп Потапыч. Поликарп Потапыч был большой политик и дипломат. Когда в станицу пришли красные, он вовсю ратовал за передел земли, ругмя ругал царя Николку и урядника Филимона Иовича. Красные продержались в станице недолго. Снова пришли кадеты. В тот же день Поликарп Потапыч уехал в город. Разыскал там хозяина мельницы. Обстоятельно доложив ему о делах на мельнице, о понесенных при красных убытках и припрятанном в потайном месте зерне, Поликарп Потапыч получил от хозяина в награду за преданность чувал муки, десять пудов мельничной пыли и вернулся в станицу уже горячим сторонником кадетов. И теперь на сходках он шумел тем громче, чем дальше отходили красные части от Кубани. - К бисову батькови краснопузых голоштанцив с их комиссарами! Свит баламутят! Жить не дают! Робить не дают честным хлеборобам! Как только Поликарп Потапыч перетащил в свою каморку Гринькины пожитки, а главное - швейную машину и толстощекого курносого поросенка, он круто изменил свое отношение к мальчугану. Сперва он поругивал его. Потом стал попрекать куском хлеба и даже мельничной пылью, которой откармливал присвоенного поросенка. Узнал Гринька, что и в сытой станице можно быть голодным. А Поликарп Потапыч все чаще жаловался соседям на приемыша. И характер-то у хлопца худой, и ленив, и смотрит волком. Все это Гринька терпел, понимая, что живет у чужих. Но когда Поликарп Потапыч разошелся и крикнул ему: "Эх ты, казак!.. Тюремного роду, грабительского племени!" Гринька не выдержал и ответил словами, слышанными когда-то от отца: "А ты... ты продажная душа. КВД2!" Что такое "КВД", Поликарп Потапыч не понял, но обиделся страшно и снял с себя толстый ремень. Гринька схватился за топор. Поликарп Потапыч посмотрел в широко раскрытые, блестящие глаза приемыша и... опустил руку. - Волчонок! - бормотал он, свертывая трясущимися руками грубый солдатский ремень. - Волчонок! И, только отступив от Гриньки на приличное расстояние, Поликарп Потапыч осмелел. Широко распахнул дверь и крикнул: - Геть, пащенок! Щоб духу твоего здесь не було! Щоб я бильше не бачил тебе! Геть! Поликарп Потапыч выбросил в окно Гринькину праздничную курточку рубчатого бархата, стоптанные, но еще крепкие сапожки и отцовскую черную папаху карачаевской овчины. Следом полетели тыквенные бутылки, ссохшийся ушат, утюги, всякий домашний хлам. Унести все это Гринька не мог. Да и на что ему, скажем, ушат или утюги? Мальчуган свернул в узелок курточку, башмаки, отцовскую папаху и пошел. Вечер стоял теплый, тихий. Возле хат толпились хлопцы и девчата. Они грызли семечки, смеялись. Пряча от чужих глаз свое горе, Гринька шел серединой улицы. Шел и сам не знал куда. Старательно обходил он не только шумные посидки, но и редких одиноких прохожих. Незаметно мальчуган очутился на дороге, ведущей в город. И тут он решил: надо уйти из станицы. Совсем уйти. Мать - в городской тюрьме. В городе можно найти большевиков - людей, о которых так много говорят в станице. Они-то и помогут выручить мать. В городе Гринька скоро понял, что найти большевиков вовсе не так просто, как казалось. А еще быстрее он понял, что, не имея пристанища, незачем беречь и бархатную курточку. На обладателя такой нарядной штуки все смотрят как на богача, за все требуют платы. Недолго думая, Гринька сменял свою курточку на старый офицерский френч и два кружка колбасы. Папаху он проел еще в пути. В городе Гринька попал в компанию бездомных ребят. Верховодил ими широкий в плечах и не по возрасту крепкий паренек лет тринадцати, Митька Клещ. Так его прозвали за сильную хватку рук и настойчивость. Гринька не задумывался над тем, где и как добывают его новые приятели хлеб, колбасу и даже сладости. Говорили они между собой на каком-то тарабарском языке. Прислушаешься к ним - будто по-русски говорят, а непонятно. Но признаться в том, что не понимаешь товарищей, было неловко. Поэтому Гринька держался с ними так, словно он все знал и понимал, но просто не желал вмешиваться в беседу. Утром Митька Клещ повел свою ватагу на базар. Юркие оборванцы рассыпались по привозу. Одни из них держались шумно, приставали к прохожим, лезли к лошадям, другие незаметно пробирались за возами, стараясь не привлекать к себе внимание. - Видишь тетку? - спросил Митька Клещ у Гриньки. - Вижу. - Подойди к ней и гляди на нее во все глаза. Станет она тебя гнать - не уходи. По шее дадут - отойди чуток и снова гляди на нее. И так покуда не услышишь, как крикнут: "Жара!" Тогда тикай сразу. Понял? Дуй! Гриньке очень хотелось выполнить наказ Митьки точно и умело. Хотелось, чтобы Клещ похвалил его. Он подошел к немолодой женщине и уставился на нее. - Чего тебе? - недовольно спросила она. - Проходи... Гринька не шелохнулся и только еще усерднее таращил глаза на сердитую тетку. - Уйдешь ты или нет? - Женщина грозно подалась к нему. Гринька не двинулся с места. - Я тебя!.. Гринька еле успел увернуться от протянутой к нему сильной загорелой руки. И тут за спиной у него крикнули: - Жара! Быстро шмыгнул он за ближнюю мажару, мельком увидел за спиной тетки деловито насупленное, грязное лицо Клеща и еще какую-то юркую фигурку в рванье. Можно было бежать. Остановил Гриньку отчаянный вопль. В хриплом голосе было столько отчаяния, что мальчуган не мог двинуться с места. В воющем крике Гринька уловил слова о каком-то узле, проданной корове... Не сразу сообразил он, что эта женщина, солдатка, продала свою единственную корову, чтобы купить детям хлеба на зиму, и теперь у нее украли узелок с деньгами. - ...Что ж делать мне?.. Что делать? - кричала она и рвала на себе ветхую кофту. - Детушки мои! Несчастные!.. Голодные!.. Лишь теперь понял Гринька, что он наделал! Он помог обворовать солдатку и ее ребят. Не помня себя, Гринька побежал разыскивать Клеща. Может быть, это не кража, а шутка? Ребята посмеются и вернут женщине узел? Компания Митьки Клеща сидела на пустыре, в тени, падающей от стены обгорелого полицейского участка. На пыльной траве лежала горка смятых пирожных, копченая рыба, горячий рубец и печенка. Посередине стояла бутылка водки. Мальчишки шумно хвалили Митьку Клеща. Ловко выхватил он узел с деньгами у той тетки и передал его своим! - Садись, корешок! - издали крикнул Клещ, увидев Гриньку. - Сегодня гуляем. Фарт наш! Гринька смотрел невидящими глазами поверх Митькиной головы. - Отдай тетке узел, - сказал он и сам не узнал своего голоса. - Отдать? - Клещ поднялся с травы. - Тетке?.. Отдать узел? Вся шайка смотрела на Гриньку удивленными глазами. И вдруг воры расхохотались. Смеялись они так, будто Гринька сказал что-то очень смешное. - Отдать? - кричали они. - Тетке? Вот сказанул! Ой, не могу!.. - У нее же дети голодные! - крикнул Гринька. Хохот стал еще громче. Воры теребили свои лохмотья, хватались от восторга за бока, живот и колени, задыхались от смеха. А двое повалились на спину и дрыгали загорелыми, в черных цыпках ногами. - Где узел? - не обращая внимания на гогот воров, спросил Гринька у вожака. - Где? Митька Клещ встал. Взял с травы пирожное. На грязном лице его появилась нехорошая, кривая усмешка. - Вот узел! - громко сказал он и с размаху залепил пирожным в лицо Гриньки. Это было сигналом. Вся шайка бросилась на Гриньку. Били его так, что в глазах закружились радужные пятна, а от боли в разбитом носу, в животе и в колене перехватило дыхание. ...Гринька поднялся на ноги. Посмотрел на валявшееся в пыли пирожное, уже черное от облепивших его мух, сплюнул кровью и пошел с пустыря, обтирая с лица слезы, кровь и липкий крем. Больше Гринька не ходил ночевать в разрушенный полицейский участок. Теперь он держался в стороне от беспризорных. Особенно остерегался он встреч с шайкой Клеща. Впрочем, клещевские воры уже не обращали внимания на него. Разве крикнут издали: - Эй, Тетка! Хочешь еще "узла"? Однако надо было чем-то кормиться. Попрошайничать Гринька не умел. Стыдился, Пришлось расстаться с сапогами. Их взял "за науку" бездомный паренек с больными ногами. Он обучил Гриньку зазывать публику и петь песенки, выбивая такт костяшками. Так Гринька превратился в уличного певца. Все эти события шли сами собой и тащили за собой мальчугана, не давая ему ни опомниться, ни подумать о будущем. Единственное, что шло от самого Гриньки и толкнуло его в город, - это боязнь за арестованную мать. Гринька шел в город, уверенный в том, что ему удастся повидать ее или же, на худой конец, узнать, что с ней. В жизни он не видел тюрьмы, не слышал о контрразведке. Гринька представлял себе тюрьму, как огромный дом из крепкого камня, со множеством маленьких зарешеченных окошек. У окошек день и ночь сидят арестанты и поют очень грустные песни. Вокруг дома ходят тюремщики с заряженными ружьями. Оказалось, что тюрьма вовсе не высока. Из-за дощатой ограды выглядывали только бурые железные крыши да деревянные сторожевые вышки. А подойти поближе мешали не столько часовые, которых и не видно было с улицы, сколько колючая проволока и широкая канава, полная затхлой воды. Не раз Гринька часами кружил около тюрьмы, но так и не мог додуматься, куда упрятали его мать, как бы подать ей знак, что он тут, близко, возле нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
РЕШЕНО
Настроение мальчугана - горестное, тягостное - передалось и Роману Петровичу. Неловко было сидеть и молчать. Но и спорить невозможно. И все же следовало что-то предпринять Дом "мамаши" не мог быть надежным убежищем для Гриньки. Слишком уж шустр и предприимчив паренек. Такого в четырех стенах не удержишь. А на что еще может пойти мальчуган, подстегиваемый жгучей тревогой за арестованную мать? Как ни ломал голову Роман Петрович, придумать ничего не удавалось. Поэтому он облегченно вздохнул, когда в приоткрытую дверь заглянула Анастасия Григорьевна и вызвала его из комнаты. Во дворе, на толстом чурбане, заменявшем лавочку, сидел сухощавый, крепко сбитый человек. Серенький бумажный костюм с простеньким галстуком как-то не шел к его скуластому лицу с двумя резкими морщинами вдоль щек. - Меня зовут Сергей. - Незнакомец протянул широкую, крепкую руку. - Тебе говорили о моем приходе? Говор у него был не здешний, а круглый, чуть окающий. Сергей назвал имя человека, поручившего Роману Петровичу перебросить его морем в Ростов-на-Дону. - Был такой разговор, - подтвердил Роман Петрович. - Что ж, раз надо, сделаем... Сговорились они быстро. Отъезд назначили на завтра. Перед тем как проститься, Сергей вырвал из записной книжки листок, написал столбиком названия разных лекарств и поручил закупить их до отхода лодки. Теперь Роман Петрович понял, почему Сергей пробирается в Ростов морем. Почти по всему низменному кубанскому побережью Азовского моря широко раскинулись необъятные зеленые плавни. Там, в непролазных зарослях камыша, гнездилась чуткая болотная птица, бродили выводки свирепых диких кабанов. Там же укрывались и отряды красных партизан, люди, бежавшие от преследования контрразведки, беглецы из белогвардейских частей. Плавни служили надежным убежищем каждому, кому нельзя было жить в родных местах, кто боролся с деникинцами Пробраться в плавни было нелегко. Сунулись было туда белогвардейцы раз, другой - и отстали. Дорого обошлось! Партизаны же в плавнях были неуязвимы. Даже городским подпольщикам-коммунистам было нелегко поддерживать связь с ними. Приходилось пробираться морем, на легких рыбачьих лодках. По азовскому мелководью иначе к плавням не подойдешь. Роман Петрович решил потолковать с Сергеем о Гриньке. - Зайдем-ка в сад, - пригласил он. - Тут случай подвернулся... сложный. Хочу посоветоваться с тобой. На скамье под старым кронистым абрикосом Роман Петрович рассказал Сергею все, что знал о мальчонке. Сергей облокотился на круглый садовый стол. Внимательно выслушал он Романа Петровича и забарабанил пальцами по толстым, грубо оструганным доскам стола. - Да-а! - протянул он. - Действительно случай! - Что делать с пареньком? - спросил Роман Петрович. - Не оставлять же его на улице! На погибель! Пальцы Сергея остановились. - Тут плохо, - медленно произнес он, поняв, куда клонит Роман Петрович, и со мной.. тоже нехорошо. Еду я в Ростов морем не зря. - К партизанам заедешь? - понял Роман Петрович. - Придется по пути заглянуть в плавни. - Сергей опустил стриженую голову, помолчал. - А паренька надо убрать из города. - Надо! - подхватил Роман Петрович. - Да сделать это не просто. Очень уж привязан он к матери. - Тем более. Жаль мальчонку. Такого вырастить - человеком будет. - Это верно, - в раздумье произнес Роман Петрович. - Но ведь он не грудной младенец Силой его не увезешь. - Надо увезти, - твердо сказал Сергей. - Здесь, в городе, делать ему нечего. Не сегодня, так завтра поймают его. - Поймают, - снова согласился Роман Петрович, довольный тем, что разговор пошел именно так, как ему и хотелось. - Сам попадется, да еще и мать свою подведет, - продолжал Сергей, незаметно для себя подбирая всё новые и новые доводы, подтверждающие необходимость вывезти Гриньку. - Попадет мальчонка в контрразведку - они нажмут на мать. Быть может, она знает товарищей мужа или слышала их разговоры. Наши-то не очень осторожны... - И, будто подведя итог сказанному, он пристукнул ладонью по столу: - Надо убрать парнишку отсюда!.. Как у вас связь с тюрьмой? - Есть... - Тогда все можно устроить. Достаньте письмо от матери. Пусть она сама, своей рукой, напишет сыну: "Поезжай в Советскую Россию". И для сына слова матери - покрепче наших уговоров, и мать будет спокойна за него. - Достать письмо можно, - согласился Роман Петрович. - А как мы вывезем хлопца? О железной дороге нечего и думать: проверка документов... - Раз лучшего пути нет, - перебил его Сергей, - пускай едет со мной. - Он поднялся со скамьи и протянул руку: - Решено? Роман Петрович вернулся в комнату. Гринька стоял на прежнем месте, у окна, все еще наблюдая за ползающей по стеклу мухой. Услышав скрип двери, он обернулся и сказал: - Вечером я уйду отсюда. - Никуда ты не уйдешь. - Уйду! За окном, трепеща крылышками, уселась на яблоню шумливая стайка воробьев. Они кричали изо всех сил, кричали так старательно, что даже приседали от усердия... Гринька безразлично следил за бойкой птичьей возней. Роман Петрович взял его за плечи и возможно внушительнее сказал: - Вот что, молодец, выбирай: либо ты уедешь в Советскую Россию, либо сам пропадешь и невольно подведешь свою мать. В городе тебя многие знают в лицо. За тобой охотятся. Сам видел! Роман Петрович подождал, не ответит ли Гринька. Но мальчик молчал. - Имей в виду, - продолжал Роман Петрович, - это не только мое мнение. Так же думают и мои товарищи. Гринька возил пальцем по подоконнику. Роман Петрович повернул его лицом к себе: - Если желаешь убедиться, что я прав, так обещаю тебе... Гринька настороженно приподнял брови. - ...обещаю, что завтра получишь от матери письмо. В нем она тоже потребует, чтобы ты немедленно уехал отсюда. Роман Петрович рассчитывал на письмо как на самое сильное средство. И все же он не ожидал такого впечатления. Он почувствовал, как под его руками вздрогнули плечи мальчика. Глаза его широко раскрылись. В них виднелись радость и сомнение, изумление и благодарность. Письмо от нее! Голос Романа Петровича звучал так уверенно, что мальчуган поверил. - Ладно! - Он проглотил что-то мешавшее ему говорить. - За письмо поеду. Только пускай она сама напишет. Своей рукой. - Обязательно своей рукой, - подтвердил Роман Петрович и протянул ему руку: - Крепко? Гринька ответил ему: пожал руку сильно, как мужчина.
ИСТОРИЯ ГРИНЬКИ
Долго не спалось Гриньке в эту душную ночь. И неудивительно: впервые ему предстояло самому принять важное решение. До сегодняшнего дня жизнь Гриньки складывалась как-то сама собой. Жил он с родителями в богатой, сытой станице. Отец работал машинистом на большой мельнице, мать хозяйничала дома. Гринька занимался своими делами: ходил в школу, гонял голубей, лазил под обрыв за раками. И вдруг эта жизнь рухнула. Началось с того, что деникинцы взяли отца на войну. Остался Гринька с матерью вдвоем. Скоро к ним пришел урядник и увез мать в город. Станичные ребята передали Гриньке подслушанное дома: отец его вместе с другими солдатами перешел к красным. "Убежал от беляков и правильно сделал! - рассудил Гринька. - А за что же мать забрали?" После ареста матери Гриньку вместе со всем его имуществом взял к себе сторож мельницы, Поликарп Потапыч. Поликарп Потапыч был большой политик и дипломат. Когда в станицу пришли красные, он вовсю ратовал за передел земли, ругмя ругал царя Николку и урядника Филимона Иовича. Красные продержались в станице недолго. Снова пришли кадеты. В тот же день Поликарп Потапыч уехал в город. Разыскал там хозяина мельницы. Обстоятельно доложив ему о делах на мельнице, о понесенных при красных убытках и припрятанном в потайном месте зерне, Поликарп Потапыч получил от хозяина в награду за преданность чувал муки, десять пудов мельничной пыли и вернулся в станицу уже горячим сторонником кадетов. И теперь на сходках он шумел тем громче, чем дальше отходили красные части от Кубани. - К бисову батькови краснопузых голоштанцив с их комиссарами! Свит баламутят! Жить не дают! Робить не дают честным хлеборобам! Как только Поликарп Потапыч перетащил в свою каморку Гринькины пожитки, а главное - швейную машину и толстощекого курносого поросенка, он круто изменил свое отношение к мальчугану. Сперва он поругивал его. Потом стал попрекать куском хлеба и даже мельничной пылью, которой откармливал присвоенного поросенка. Узнал Гринька, что и в сытой станице можно быть голодным. А Поликарп Потапыч все чаще жаловался соседям на приемыша. И характер-то у хлопца худой, и ленив, и смотрит волком. Все это Гринька терпел, понимая, что живет у чужих. Но когда Поликарп Потапыч разошелся и крикнул ему: "Эх ты, казак!.. Тюремного роду, грабительского племени!" Гринька не выдержал и ответил словами, слышанными когда-то от отца: "А ты... ты продажная душа. КВД2!" Что такое "КВД", Поликарп Потапыч не понял, но обиделся страшно и снял с себя толстый ремень. Гринька схватился за топор. Поликарп Потапыч посмотрел в широко раскрытые, блестящие глаза приемыша и... опустил руку. - Волчонок! - бормотал он, свертывая трясущимися руками грубый солдатский ремень. - Волчонок! И, только отступив от Гриньки на приличное расстояние, Поликарп Потапыч осмелел. Широко распахнул дверь и крикнул: - Геть, пащенок! Щоб духу твоего здесь не було! Щоб я бильше не бачил тебе! Геть! Поликарп Потапыч выбросил в окно Гринькину праздничную курточку рубчатого бархата, стоптанные, но еще крепкие сапожки и отцовскую черную папаху карачаевской овчины. Следом полетели тыквенные бутылки, ссохшийся ушат, утюги, всякий домашний хлам. Унести все это Гринька не мог. Да и на что ему, скажем, ушат или утюги? Мальчуган свернул в узелок курточку, башмаки, отцовскую папаху и пошел. Вечер стоял теплый, тихий. Возле хат толпились хлопцы и девчата. Они грызли семечки, смеялись. Пряча от чужих глаз свое горе, Гринька шел серединой улицы. Шел и сам не знал куда. Старательно обходил он не только шумные посидки, но и редких одиноких прохожих. Незаметно мальчуган очутился на дороге, ведущей в город. И тут он решил: надо уйти из станицы. Совсем уйти. Мать - в городской тюрьме. В городе можно найти большевиков - людей, о которых так много говорят в станице. Они-то и помогут выручить мать. В городе Гринька скоро понял, что найти большевиков вовсе не так просто, как казалось. А еще быстрее он понял, что, не имея пристанища, незачем беречь и бархатную курточку. На обладателя такой нарядной штуки все смотрят как на богача, за все требуют платы. Недолго думая, Гринька сменял свою курточку на старый офицерский френч и два кружка колбасы. Папаху он проел еще в пути. В городе Гринька попал в компанию бездомных ребят. Верховодил ими широкий в плечах и не по возрасту крепкий паренек лет тринадцати, Митька Клещ. Так его прозвали за сильную хватку рук и настойчивость. Гринька не задумывался над тем, где и как добывают его новые приятели хлеб, колбасу и даже сладости. Говорили они между собой на каком-то тарабарском языке. Прислушаешься к ним - будто по-русски говорят, а непонятно. Но признаться в том, что не понимаешь товарищей, было неловко. Поэтому Гринька держался с ними так, словно он все знал и понимал, но просто не желал вмешиваться в беседу. Утром Митька Клещ повел свою ватагу на базар. Юркие оборванцы рассыпались по привозу. Одни из них держались шумно, приставали к прохожим, лезли к лошадям, другие незаметно пробирались за возами, стараясь не привлекать к себе внимание. - Видишь тетку? - спросил Митька Клещ у Гриньки. - Вижу. - Подойди к ней и гляди на нее во все глаза. Станет она тебя гнать - не уходи. По шее дадут - отойди чуток и снова гляди на нее. И так покуда не услышишь, как крикнут: "Жара!" Тогда тикай сразу. Понял? Дуй! Гриньке очень хотелось выполнить наказ Митьки точно и умело. Хотелось, чтобы Клещ похвалил его. Он подошел к немолодой женщине и уставился на нее. - Чего тебе? - недовольно спросила она. - Проходи... Гринька не шелохнулся и только еще усерднее таращил глаза на сердитую тетку. - Уйдешь ты или нет? - Женщина грозно подалась к нему. Гринька не двинулся с места. - Я тебя!.. Гринька еле успел увернуться от протянутой к нему сильной загорелой руки. И тут за спиной у него крикнули: - Жара! Быстро шмыгнул он за ближнюю мажару, мельком увидел за спиной тетки деловито насупленное, грязное лицо Клеща и еще какую-то юркую фигурку в рванье. Можно было бежать. Остановил Гриньку отчаянный вопль. В хриплом голосе было столько отчаяния, что мальчуган не мог двинуться с места. В воющем крике Гринька уловил слова о каком-то узле, проданной корове... Не сразу сообразил он, что эта женщина, солдатка, продала свою единственную корову, чтобы купить детям хлеба на зиму, и теперь у нее украли узелок с деньгами. - ...Что ж делать мне?.. Что делать? - кричала она и рвала на себе ветхую кофту. - Детушки мои! Несчастные!.. Голодные!.. Лишь теперь понял Гринька, что он наделал! Он помог обворовать солдатку и ее ребят. Не помня себя, Гринька побежал разыскивать Клеща. Может быть, это не кража, а шутка? Ребята посмеются и вернут женщине узел? Компания Митьки Клеща сидела на пустыре, в тени, падающей от стены обгорелого полицейского участка. На пыльной траве лежала горка смятых пирожных, копченая рыба, горячий рубец и печенка. Посередине стояла бутылка водки. Мальчишки шумно хвалили Митьку Клеща. Ловко выхватил он узел с деньгами у той тетки и передал его своим! - Садись, корешок! - издали крикнул Клещ, увидев Гриньку. - Сегодня гуляем. Фарт наш! Гринька смотрел невидящими глазами поверх Митькиной головы. - Отдай тетке узел, - сказал он и сам не узнал своего голоса. - Отдать? - Клещ поднялся с травы. - Тетке?.. Отдать узел? Вся шайка смотрела на Гриньку удивленными глазами. И вдруг воры расхохотались. Смеялись они так, будто Гринька сказал что-то очень смешное. - Отдать? - кричали они. - Тетке? Вот сказанул! Ой, не могу!.. - У нее же дети голодные! - крикнул Гринька. Хохот стал еще громче. Воры теребили свои лохмотья, хватались от восторга за бока, живот и колени, задыхались от смеха. А двое повалились на спину и дрыгали загорелыми, в черных цыпках ногами. - Где узел? - не обращая внимания на гогот воров, спросил Гринька у вожака. - Где? Митька Клещ встал. Взял с травы пирожное. На грязном лице его появилась нехорошая, кривая усмешка. - Вот узел! - громко сказал он и с размаху залепил пирожным в лицо Гриньки. Это было сигналом. Вся шайка бросилась на Гриньку. Били его так, что в глазах закружились радужные пятна, а от боли в разбитом носу, в животе и в колене перехватило дыхание. ...Гринька поднялся на ноги. Посмотрел на валявшееся в пыли пирожное, уже черное от облепивших его мух, сплюнул кровью и пошел с пустыря, обтирая с лица слезы, кровь и липкий крем. Больше Гринька не ходил ночевать в разрушенный полицейский участок. Теперь он держался в стороне от беспризорных. Особенно остерегался он встреч с шайкой Клеща. Впрочем, клещевские воры уже не обращали внимания на него. Разве крикнут издали: - Эй, Тетка! Хочешь еще "узла"? Однако надо было чем-то кормиться. Попрошайничать Гринька не умел. Стыдился, Пришлось расстаться с сапогами. Их взял "за науку" бездомный паренек с больными ногами. Он обучил Гриньку зазывать публику и петь песенки, выбивая такт костяшками. Так Гринька превратился в уличного певца. Все эти события шли сами собой и тащили за собой мальчугана, не давая ему ни опомниться, ни подумать о будущем. Единственное, что шло от самого Гриньки и толкнуло его в город, - это боязнь за арестованную мать. Гринька шел в город, уверенный в том, что ему удастся повидать ее или же, на худой конец, узнать, что с ней. В жизни он не видел тюрьмы, не слышал о контрразведке. Гринька представлял себе тюрьму, как огромный дом из крепкого камня, со множеством маленьких зарешеченных окошек. У окошек день и ночь сидят арестанты и поют очень грустные песни. Вокруг дома ходят тюремщики с заряженными ружьями. Оказалось, что тюрьма вовсе не высока. Из-за дощатой ограды выглядывали только бурые железные крыши да деревянные сторожевые вышки. А подойти поближе мешали не столько часовые, которых и не видно было с улицы, сколько колючая проволока и широкая канава, полная затхлой воды. Не раз Гринька часами кружил около тюрьмы, но так и не мог додуматься, куда упрятали его мать, как бы подать ей знак, что он тут, близко, возле нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10