А удовольствие состоит из повторений. Буду делать то,
что доставляет мне удовольствие. Но какова наивысшая инстанция, которая
подчиняет душевную жизнь господству удовольствия? Ведь я, по сути, продукт
удовольствия твоего, дед, сына Варсонофия. А мой отец Варсонофий - продукт
твоего удовольствия. Значит, высшая сила, подчинившая нас (создавшая), имела
в виду продлить наше удовольствие до бесконечного размножения. Зачем? Все
мы, прямоходящие, или, как ты нас называешь, приматы, для чего-то кому-то,
этим высшим силам, нужны.
Старосадов оживился от умных речей Дормидонта. Вставил свое:
- Да, ты прав. Но в душевной жизни имеются как удовольствия, так и
страдания. Вот они-то и управляют нами. Лезешь не туда - боль. Правильно
идешь - удовольствия.
- Кнут и пряник? - вставил Дормидонт.
- Конечно. Ты посмотри хотя бы на размножение комнатных растений, -
Старосадов кивнул на подоконники, на которых стояли кактусы, алоэ, фиалки,
гвоздики и др. - Растения, как и люди, размножаются семенами. Но могут
размножаться и черенками. То есть не как люди. Хотя людей можно клонировать.
Вошла Евлампия Амфилохиевна, громко, с улыбкой, сказала:
- Вы думаете идти обедать?
Старосадов, приподнимаясь, бодро ответил:
- Это мы всегда готовы.
Из-под его ног брызнул рыжий кот, проскочил мимо жены в открытую дверь.
В столовой было многолюдно и солнечно. Приятно жужжали мухи, попискивали
комары, бегали у стола голозадые приматы с бутылочками и горшками.
Варсонофий, большой, пузатый, с бородой, располагался возле Гордея, лысого,
усатого, пузатого. За Гордеем сидел в клетчатой ковбойке силач с огромными
бицепсами - Перфилий, всем троим было вокруг шестидесяти. Тут же сидели
толстощекий Филофей - отец Ратибора и Харлампия, а также Никандр, Павлина и
др.
- И что же, вы все опять будете есть? - огорченно спросил Старосадов.
- Все будем есть, - ответили хором.
- Интересно. Сколько же лет можно заниматься одним и тем же. Вы что, думаете
повторять повторение и повторением погонять?
- Жизнь - это повторение! - голосом дьякона сказал Перфилий.
- Вот тебе так-то! - вырвалось у Старосадова, и он сел на свое место во
главе стола.
Взял вилку с тяжелым костяным черенком и принялся за салат из редиски со
сметаной.
Дормидонт, самый умный, прежде чем тоже начать потреблять салат, вдвинул
философское (Дормидонт окончил философский факультет МГУ):
- Теперь речь идет уже не о том, должно или нет нечто воспринятое быть
принято в Я, но о том, может ли нечто наличное в Я в качестве представления
быть обнаружено также и в восприятии. Это вновь, как мы видим, вопрос о
внешнем и внутреннем. Нереальное, просто представленное, субъективное
находится лишь внутри; иное же, реальное, наличествует также и вовне. На
этом этапе развития оглядка на принцип удовольствия оказывается устраненной.
Опыт научил...
Все сидящие за столом, а их было около шестидесяти человек, кушали и со
вниманием слушали Дормидонта, как обычно слушают последние известия,
особенно если верить Фазилю Искандеру, сообщения о погоде.
Дормидонт продолжал:
- ...человека тому, что важно не только то, обладает ли та или иная вещь
(объект удовольствия) каким-то "хорошим" свойством и, таким образом,
заслуживает принятия в Я, но также и то, наличествует ли она во внешнем
мире, так, чтобы ею, если в этом возникнет потребность, можно было
завладеть. Чтобы понять эту эволюцию, необходимо вспомнить о том, что все
представления происходят от восприятий, являются их повторениями.
Изначально, таким образом, уже одно существование представления есть залог
реальности представленного. Противоположность между субъективным и
объективным существует не с самого начала. Она устанавливается только
благодаря тому, что мышление обладает способностью воспроизводить в
представлении нечто раз воспринятое, делая его вновь наличным, в то время
как объекту вовне уже нет необходимости быть налицо. Таким образом,
первейшая и ближайшая цель пробы на реальность состоит не в том, чтобы найти
в реальном восприятии объект, соответствующий представленному, но в том,
чтобы вновь найти его, убедиться в том, что он все еще налицо.
- Браво! - крикнул Старосадов. - Ты доказал наличие Серафима Ярополковича,
то есть меня. Я существую. Дикси!
- Дальнейший вклад в отчуждение между субъектом, - продолжил Дормидонт, - и
объектом исходит от другой способности силы мышления. Воспроизведение
восприятия в представлении не всегда есть правдивое повторение...
- Именно! - опять крикнул Старосадов. - Правды нет. Все стирается. И Ювенал
выдуман мною!
Евлампия Амфилохиевна с некоторым недовольством взглянула на него и сказала:
- Николай, не отвлекайся по пустякам, ешь!
- Конечно, главное - это еда. Остальное пустяки. В том числе повторения
удовольствий. Я не повторяю. Я ем. Меня бесит пословица, что нельзя дважды
войти в одну и ту же реку. Можно! Еще как можно! Я существую тысячи раз
подряд, но только память об этом у меня стерта! Вот в чем дело. Мое
бессмертие обеспечено беспамятным повторением.
- Ладно. Согласна. Ты ешь, - сказала Ольга Васильевна.
Старосадов приступил к мясному борщу.
- Какой красивый цвет у борща! - похвалил он хозяйку.
- Красивый, - согласились все.
- Могу открыть секрет. Я свеклу варю всегда отдельно. Тру ее на терке и
перед самым окончанием варки засыпаю в кастрюлю. От этого и цвет - густой,
свекольный. Положи я свеклу раньше - цвет выварится.
8
После обеда было решено помыться в бане, которая стояла в углу усадьбы,
бревенчатая, с каменкой, с предбанником, как положено. До бани Старосадов
прогуливался по своим владениям. Прошел мимо ферм, мимо оранжерей, мимо
пекарен, прачечных, овчарен, гаражей, аэродрома, почтового ящика,
гастронома, мебельной фабрики, родильного дома, кладбища, милиции, загса,
школы, детского сада, поликлиники...
И везде на клумбах и грядках были цветы.
Как все это радовало глаз.
Кое-где на площадях били фонтаны. Например, у памятника Альфонсу Доде, или
Осипу Мандельштаму, или Андрею Немзеру.
Для озеленения усадьбы Старосадова применялись разнообразные виды
однолетних, двулетних, многолетних зимующих и незимующих растений открытого
грунта, а также различные кустарники и вьющиеся растения.
Чтобы сад красиво цвел с ранней весны и до поздней осени, Старосадов
подобрал цветы по времени цветения. В апреле у него начинают цвести примула,
маргаритка, незабудка, анютины глазки; примула цветет весь май, маргаритки -
апрель-июнь, а анютины глазки - до самой поздней осени, до снега.
Старосадов, он же тайный осведомитель НКВД, КГБ, ФСБ и пр., он же Серафим
Ярополкович, он же дед, хорошо знал этот природный ритм: в мае зацветают
нарциссы, в июне - пионы, в июне-июле цветут лилия белая, ирис, восточный
мак, шпорник, гвоздика турецкая.
Спроси у Старосадова - что из себя представляет шпорник: он заведет по
старой профессорско-преподавательской привычке лекцию размеренную на
полчаса. Вы ему сразу, не стесняясь, скажите, мол, лекцию не заказывали. А
то, как постмодернист пойдет увязывать слова в снопы, узлы, главы, а потом
продаст родину и как перекати-поле (см. одноименный рассказ А. П. Чехова)
попросит убежища в Германии, чтобы жить, как нищему, на пособие 1937 года.
Так их там прямо на вокзале чернорубашечники встретят, поучат настоящему
смыслу искусства: за слово дадут по делу.
Что за нужда, что у постмодернистов, к примеру, газеты "Ex libris" нет
мыслей? Журналисты же этой газеты не участвовали ни в Крымской кампании, ни
в заговоре петрашевцев. Да и откуда у них мысли, когда должны благодарить
судьбу, что родились на свет тогда, когда сплошные аборты в стране
практиковались. Вышли, посидели на горшке, побыли с бабушкой на даче,
походили в школу, потом в институт, все русское презирают, чтят иностранное.
- Призовите ко мне Дормидонта для ведения диалога, так как внутренний
разговор с самим собой меня не удовлетворяет! - крикнул халдеям Старосадов.
Пришел слоноподобный Дормидонт.
- Где бутылочка Савватия?
- Да, чтоб сдох твой Савватий! Весь твой постмодернизм - это нероновщина.
По-своему, в гнусностях Нерона, как и у постмодернистов, есть логика, именно
логика личности, которая ничего, кроме себя, не знает. У Нерона был идеал
великого артиста и тонкого сладострастника. Пускай пылает Рим - для меня это
постмодернизм, и я буду стоять на балконе и петь гимн пожару, ибо я поэт и
артист и выше своего эстетического я ничего признавать не хочу. Нерон верил
в себя как в великого артиста, иначе бы, бросаясь на меч, не крикнул:
"Квалис артифекс пэрэо" (Какой артист погибает)!
- Меня не интересует ни Нерон, ни история, ни Россия. Моя цель описать
мохнатость лапок мухи на ста страницах и через жизнь насекомых забраться на
крышу и поболтать о жвачке "стиморол". Я хочу освободить слова от смысла.
- А ты знаешь, как цветет мальва? - строго спросил Старосадов, пропустив
мимо ушей постмодернизм Дормидонта.
- Нет. Но, что главное, знать не хочу. Я человек другой планеты, другого
знания. Как ты этого, дед, понять не хочешь!
Потеребив свою клиновидную белую бородку, Старосадов сказал:
- Ты лучше взгляни на свой отвратительный живот! На других планетах таких
кусков скотины нет!
- Как ты меня обозвал?! - обиделся Дормидонт и стал походить на чугунного
быка с крыши павильона "Животноводство" на Выставке достижений народного
хозяйства (а признайтесь, хорошо звучат эти слова "народное хозяйство").
- Я могу еще похлестче: куском стервятины назвать из-за такого гнуснейшего
пуза! Неужели ты не стыдишься этого пуза?
Дормидонт часто задышал от обиды, но затем успокоился и ответил:
- Ваше коммунистическое воспитание загнало нас в подполье! Вы издевались над
нами как хотели! Ваше воспитание было направлено на то, чтобы сделать для
нас наше тело позорным и стыдным; на целый ряд самых законных отправлений
организма, предуказанных природою, мы приучены смотреть не иначе, как со
стыдом; свое пузо я отрастил как протест против вашего социализма с
человеческим лицом!
Старосадов порадовался включенности Дормидонта в диалог, подумал, вспомнив,
сказал по-латыни:
- Обсценум эст дицерэ, фацерэ нон обсценум (Говорить позорно, делать не
зазорно). Если ты помнишь... Хотя что ты с такой позицией можешь помнить! Но
еще Цицерон подметил это расхождение между сущностью и вербальным
отражением. И бабка твоя, Ольга Васильевна, она же с моей легкой руки
Евлампия Амфилохиевна, говорит, что половые органы нужно мыть каждый день,
но говорить об этом необязательно.
Задумавшись, Старосадов нагнулся и сорвал ромашку. Затем тихо и нараспев
продекламировал:
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"Ин вино веритас" кричат.
- Переводить не нужно? - спросил Серафим Ярополкович.
- Что? - спросил Дормидонт, поглаживая пузо, как беременная женщина перед
обрядом выхода на свет нового примата.
- Ин вино веритас?
- Нет. Переведи мне лучше, почему у пьяниц глаза кроликов?
- Это непереводимая игра слов.
- Постмодернизм?
- Послеродовой период.
- "Полет шмеля" более популярен, чем фуги Баха.
- Укрепление дома - решетки, стальные двери, замки, - произнес задумчиво
Старосадов, глядя из-под ветвей огромного старого вяза, где они стояли с
Дормидонтом, на свой старый бревенчатый дом, наподобие усадьбы Аксаковых в
Абрамцево, только двухэтажный.
Солнечные лучи пробивались сквозь ветви вяза и бликовали в чеховском пенсне
Старосадова. Дормидонт в задумчивости чесал свою густую черную бороду. К
дому шла широкая дорожка, оранжевого цвета из битого в крошку кирпича.
Справа и слева дорожки цвели флоксы. Был август. Изредка возле беседующих
поколений проносились тяжелые шмели, следом зеленые мухи, а там уж комарики
со скрипками.
Пахло скошенной травой. Иначе - сеном. Шла заготовка корма для ферм
Старосадова. Подошел министр обороны Жлобенко, доложил о присоединении к
России (дабы всегда было понятие целого, а не части; то есть - целостность
России превыше всего, или Германия - превыше всего; да здравствует
фюрер! - очень хороший человек, правда, к сожалению, не успевший истребить
всех постмодернистов, всех этих графоманов)... да, подошел строевым шагом,
поднимая красноватую пыль, министр обороны Жлобенко и доложил Старосадову о
присоединении к России Канарских островов на правах 90-го субъекта
Федерации, о чем уже доложено Лужкову, Сосковцу, Хрущеву, Кириенко, Немцову
и кн. Меншикову, суть Петру Ванову (ван - один, по-заморскому кингдомскому,
или британскому без приставки велико-...).
- Нужно срочно поменять систему обстоятельств, - выслушав товарища Жлобенко,
сказал Старосадов.
Дормидонт перестал чесать бороду, перенес руку на живот и сцепил ее с другой
рукой, то есть стал в позу Адольфа на трибуне в Мюнхене. Но было ли у
Гитлера пузо?
А было ли у товарища Ленина пузо?
Было ли оно у товарища Сталина?
Оно было у Хрущева.
Так. Задумаемся.
Пузо - как предвестие падения режима?
Жлобенко снял фуражку с высокой тульей и огромной кокардой, на которой
изображался древний половой акт в исполнении многоруких индийских
распутников и распутниц, протер вспотевшую лысину платком и, подозрительно
взглянув на Дормидонта, спросил:
- А ты свой член как разглядываешь?
Вот тут-то Дормидонт смутился. В самом деле, из-за неимоверно разросшегося
живота он без зеркала не мог взглянуть на свой детородный орган.
- Да я...
- Ладно, - махнул рукой Жлобенко, - армейская шутка!
Старосадов недовольно хмыкнул; Жлобенко сразу же надел фуражку и встал по
стойке "смирно".
- Повторяю, нужно поменять систему обстоятельств. Начать войну, что ли? Или
свергнуть кого-нибудь? Или танки в Москву ввести? В общем, сделайте
маленький переворотик, чтобы приматы перестали рассматривать свои половые
органы, чтобы перестали их показывать по центральному телевидению...
- Не созрели еще! - выкрикнул Жлобенко.
- Почему?
- Еще не тошнит от половых органов. Как затошнит, так сразу объявим Техас
девяносто первым субъектом федерации и случится маленький переворотик. Всех
постмодернистов (маргиналов) в печку, Америке - войну, народу - православие,
единодержавие, патриотизм!
- Какое прекрасное слово - патриотизм! - с чувством воскликнул Старосадов.
- Да уж, - поддержал Жлобенко. - Не то что вшивая демократия...
Легкая слеза скатилась по щеке Старосадова. Он снял пенсне, стер пальцем
слезу и сказал:
- Патриэ фумус игнэ алиэно люкуленциор (Дым отечества ярче огня чужбины)!
Пройдет сотня, две сотни лет, пройдет тысяча лет, и тогда вспомнят КПСС и
вернут ее правление, потому что только партия нового типа - без Ленина,
Сталина, Хрущева - способна дать человечеству новое дыхание. Человечество
забудет низ и будет жить верхом - интеллектом, искусством... А для этого
должен созреть человеческий материал для нового коммунизма. В новый
коммунизм должны прийти истинные русские умы и души, свои Пушкины,
Достоевские...
- Достоевский был против коммунизма! - воскликнул Дормидонт.
- Он был против коммунизма Ленина-Маркса-Сталина! Нам нужен, необходим
коммунизм интеллектуального типа, потому что русская душа не смирится с
примитивизмом Америки, со всевластием капитала... Нам нужно не общество
равных возможностей, а общество - и только! - подчинения природе! Дикси (я
все сказал)! Паука, сэд бона (Мало, но хорошо)!
- Да здравствует товарищ Старосадов Серафим Ярополкович! - вскричал
Жлобенко.
Старосадов дружески похлопал его ладонью по спине.
- Вот теперь можно и в баню пойти.
Уже в предбаннике пахло березовым веником. Когда Старосадов разделся,
Жлобенко подивился его молодому поджарому телу.
- Даже не верится, что в свои 88 лет вы так молодо выглядите!
- Я - бессмертен, потому что я Серафим или Кощей!
Старосадов украдкой подморгнул Жлобенко и едва заметно кивнул на Дормидонта,
который с трудом снимал с себя шорты. Старосадов со Жлобенко подхватили
Дормидонта и в полуспущенных шортах втащили в парилку. В руках у Жлобенко
возникла клизма, Старосадов прижал голову Дормидонта к лавке, Жлобенко
всадил ему в зад навазелиненный конец. И Дормидонт, как воздушный шар,
сдулся: струя нечистот хлынула из него в бочонок, заблаговременно
подставленный Жлобенко. А Старосадов кольнул его какой-то булавкой в
ягодицу, будто укол сделал.
Стройный Дормидонт с глазами кролика тихо всхлипывал под ударами Жлобенко.
Разумеется, Жлобенко хлестал его березовым веником по-русски. А Серафим
Ярополкович поддавал жару: плескал холодную воду на камни печи.
9
Евлампия Амфилохиевна собрала вокруг себя женскую половину дома и говорила
наставительно:
1 2 3 4 5 6 7 8