В обыденной жизни это можно было назвать хамством, но он промолчал. Они же замолчали, когда он достал пистолет.
Как раз три пули оставалось, но он не хотел тратить больше одной. Ветер усиливался снова, а дождь всё лил. Целиться нужно в голову или сердце, так умирают сразу. Слесарь получил пулю точно в пах, а дамы бросились наутёк.
– Стоять! – скомандовал он. – Помогите ему! Быстро!
Ему приходилось говорить громко, коротко и чётко, чтобы его понимали.
«В критических ситуациях отказывает логика, человек двигается по интуиции и воспринимает только короткие и простые команды. Это правильно – у мозга задача выжить стоит, а не решать двойной интеграл.»
Раздался звонок мобильника. Просвистел выстрел. Пуля угодила в грудь правой женщине. Мобильник звонил у мужика, но попала пуля в женщину. Всего одно пятнышко, одна дырочка в теле. Крови не было совсем. Номер сто пятьдесят шесть.
Вторая женщина почему-то бросилась на мужика, закрывая его собой, хотя он был таким объёмным, что мог бы сам покрыть её три раза.
Он приставил ей пистолет ко лбу.
– Нет, пожа... – жаль, что она не договорила. Ей стало плохо, её испортила пуля, которая вошла ей в мозг. Тихий хлопок, она даже не закрыла рот, но глаза закатились до бельмов. Номер сто пятьдесят семь.
Она упала на мужика. Тот, видимо, потерял уже дар ощущений, отползая в сторону. Кровавый след тянулся за ним по земле, и даже дождь не смывал его.
Легион подошёл к нему спокойно и с некоторым презрением.
«Отработанный материал системы. Ты больше никому не нужен, система тебя поюзала и отвалилась напрочь. Один против системы идти может, но это будет тяжело.»
Он перевернул мужика на спину и одним движением разрезал ему сонную артерию. После чего вторым быстрым движением разрезал ему кожу на шее, и достал оттуда трубочку артерии. Такая упругая, но мягкая, с бьющей оттуда кровью. Номер сто пятьдесят восемь.
Он шёл дальше по аллее ещё метров сто, а потом перешёл на лёгкий бег.
На ствол дерева сидел большой жук с длинными чёрными усами, видимо, короед. Он обладал мощными челюстями и длинными цепкими лапами. Не стоит поддаваться на то, что он хочет вас укусить, и совать ему пальцы. У саранчи челюсти больше, но они не могут сравниваться по силе. Саранча грызёт траву, а короед – кору и дерево.
Надо было возвращаться. Дорога была всё ещё не близкая, близился экватор. Если отсюда выходить, то нужно идти жилыми домами через магазины.
В одном из домов, самом богатом, эдаком двухэтажном коттедже, горел свет на втором этаже. Дверь была не заперта.
«Наивные, непуганые. Хотя, чего им тут бояться.»
Первый этаж, затворяем дверь тихо. Справа в комнате кто-то смотрит порнуху; её всегда можно распознать по звукам. Тихая музыка или наоборот жестокие гитарные рифы. Спиной к нему сидел парень лет двадцати пяти, но уже лысеющий, и дрочил на телевизор. Легион спокойно стоял и смотрел нам телевизор.
«Хорошая проверка готовности. Нельзя думать о чём-то другом.»
Парень сидел в кресле, его удобней всего душить. Он не сможет встать или ударить. Если это было бы не кресло, а стул, то нужно было бы валить на землю. Он накинул ему на шею удавку, упёрся коленом в спинку кресла, и натянул. Тот попеременно хватался то за горло, то за подлокотники, то за стоящий член.
«В старину, когда вешали, у смертников часто случался стояк.»
Номер сто пятьдесят девять.
По винтовой лестнице наверх поближе к свету. Здесь были две комнаты а-ля спальня и одна ванная комната. Оттуда доносился звук льющейся воды, там кто-то купался.
«В ужастиках считается хорошим тоном прибить кого-то в душе, только вряд ли ужас этого можно ощутить, пока кто-то, когда ты моешься, вдруг входит к тебе, такому беззащитному, и убивает тебя.»
Стройная фигура девушки выглядывала из-за занавески. Она не мылась уже, она всё слышала и теперь смотрела ему в лицо, стараясь разгадать загадку. Кричать бесполезно, если он прошёл сюда, то либо её предал её муж, либо он мёртв.
Он подпрыгнул и нанёс удар ей по ногам. В скользкой ванне сложно устоять; она упала. Он схватил душевую рукоять с льющейся оттуда водой, и врезал ей в глаз. От боли она закричала. Рукоять вошла в её рот, в горло. Вода лилась прямо в лёгкие, не давая дышать. Слёзы брызнули у неё из глаз, но она ничего не могла сделать. Номер сто шестьдесят.
«Надо снять девочек. Хотя, пускай ещё повисят.»
По завершении действия он снова вышел на улицу. Дальше по дороге направо был КПП с охранной будкой и шлагбаумом, а за ним была дорога через новостройки, куда он хотел направиться. Эти новые дома стали строить как продолжение города, застраивая пейзажные пустыри и свалки. Для этих целей они вырубили несколько гектар леса, всё разровняли, да и вообще осовременили территорию. Скоро на месте экологически чистого района как обычно будут магистрали и склады.
Это изменит вашу жизнь. Он зашёл в будку к охране чисто только уточнить дорогу. Его предположения оправдались, тут уже ходили автобусы. Напоследок он сунул охраннику под лопатку нож и вышел на улицу. Номер сто шестьдесят один.
Нож под лопаткой нельзя достать, нельзя закрыть как-то рану самостоятельно. В общем, человек обречён на смерть в любом случае.
–= 12:00, 12 часов назад =-
От выхода налево в километре была воинская часть, куда часто водили студентов и учащихся школ неподалёку. Автобус подошёл через минуту после некоего случая.
Остановка была открытая, поэтому сложно было заметить человека, который спрятался в кустах от дождя. Если бы не странный шорох, то он бы так и сидел до конца. Легион радостно помахал ему рукой, и тот ответил ему. Доставая из портфеля какие-то ламинированные бумаги, он бежал к нему, за что и получил в глаз.
«Добивай лежачего.»
Удар в голову, в ухо, в живот два раза, он теряет сознание. Прекрасно. Затаскивает его на остановку, кладём на скамейку спиной так, чтобы голова свешивалась вниз. Прицельный удар ногой сверху; отламываем голову. Номер сто шестьдесят два. Убираем труп в кусты.
«Oh, Canada, our home and native land!»
Подъехал автобус. Это было вообще странно, что он тут ходил, ведь это был богатый район, у каждого была машина, если не больше. Но, меж тем, здесь курировал автобус. Сейчас он сядет на заднее сиденье и проедет одну остановку, присматриваясь, а потом начнёт действовать.
Прошло три минуты; за стеклом лил дождь и стояли дома. Дождь усилился, он лил не переставая.
В автобусе сидело три человека, две из которых были пьяными бомжами. Ах, да, нужно пробить билет. Он сел позади бомжей. Мужчина и женщина. Они спали, это было точно. Не царское это дело – во сне резать, ну да ладно. Он аккуратно приставил нож острием к позвоночнику женщины, попадая между позвонками, и резко вдавил до рукояти. Номер сто шестьдесят три.
С её напарником проделываем то же самое. Номер сто шестьдесят четыре.
«Прелесть этого способа в том, что жертва, даже если не умрёт мгновенно, потеряет контроль над телом. Она может всё видеть, но не сможет ни выкрикнуть, ни вздохнуть, ни пошевелиться. При этом перерезается мозг в позвоночнике, обрезаются все нервные магистрали. Нужно приставить нож к шее сзади в место стыка позвонков, а потом сильно нажать.»
Кто-то каждый день подписывает себе смертный приговор. Кто-то сам сводит счёты с жизнью. Кто-то за деньги или власть убивает других. И всех их судят. Но тут есть ошибка – судить их не надо, нужно судить саму причину, а причина тут – смерть.
Они как будто спали, тихо уснули на местах, только головы странно болтались, да и кровища хлестала. Он подошёл к компостеру над последним пассажиром.
«Атсем ялд водилавни, цил оголижоп атсарзов и ворижассап с имьтед.»
Прижав его голову к стеклу, он прислонил нож к его горлу. Стоило ли это делать? Наверное.
Пассажир что-то глухо промычал, замотал глазами из стороны в сторону. Ты боишься? Чего ты боишься? Боли? Или её последствий? А, может, ты боишься, что боль не кончится, или наоборот кончится навсегда?
Автобус остановился, вошёл чурка хохлятского вида с сумками в заднюю дверь и плюхнулся в кресло. Он ни на что не обращал внимания.
Легион схватил человека за голову сверху, ещё сильнее вдавил его в стекло, тут же шагнул назад, разрезая на отходе ему горло, вжимая его голову вниз. Что ж, у него есть шанс. Человек сидел, сжавшись, не шевелясь. Кровь не шла, ибо он сжал горло. У него было несколько минут, если повезёт.
Легион пошёл в сторону кабины. Дверь к водителю была открыта, он сунул туда десятку. Водитель взял её, потянулся за билетом. С размаху он впечатал ему в лоб кастет, остался смачный отпечаток. Водитель инстинктивно дал по тормозам, заволновался, дёрнул за дверь. Она открылась.
– Свободен, – прошипел Легион, выкидывая его из двери. На ходу тот не успел сгруппироваться, протащился головой по асфальту. Номер сто шестьдесят пять.
Он сел за руль и стал ускорять автобус. Через минуту он мчался на сотне по почти прямой дороге. Впереди стояли машины на светофоре.
Бросив всё, он выскочил в салон и зафиксировался между двумя столбами в центре. На полном ходу тяжёлая машина протаранила стоящие легковушки, однако и сама повалилась на бок. Пассажир с разрезанной шеей упал, выплёскивая на стёкла литры булькающей крови. Номер сто шестьдесят шесть.
Чурка, сидящий доселе в конце салона, кубарем скатился вниз и, ударившись головой, потерял сознание. Легион подполз к нему, взялся за голову и свернул шею. Номер сто шестьдесят семь.
При ударе он смял одну легковушку, как пустую обёртку от конфеты. Один водитель в ней погиб. Номер сто шестьдесят восемь.
Вторая была менее помята, обошлась лишь несильным ударом. Человек в ней было два: водитель и, видимо, его жена. Она была без сознания, так беспомощно валялась на заднем сидении.
А он был жив, хоть и контужен. Он всё видел и всё слышал. Он видел, как из поваленного автобуса вылез человек в плаще, как он осматривал первую легковушку, как он подошёл к нему. Что-то было знакомое в его лице, да и он, видать, узнавал в нём кого-то, только вот память отказывала. Он видел, как его достают из машины, как открывают багажник и бросают туда. Он не чувствовал совершенно, когда его голову положили на место, где багажник закрывался. Не чувствовал он также, как его били багажником по шее. Только глаза сами закрылись. Он уснул.
Номер сто шестьдесят девять.
– Просыпайся! Хватит спать! – её били по лицу. – Твой муж мёртв.
Не это заявление заставило её открыть глаза, а только холодные капли дождя. Она не понимала, что ей говорят, но она стояла на ногах. Всё плыло.
Он давно хотел опробовать этот приём. Она стояла к нему лицом. Он наклонил её буквой Г, сунул её голову себе между ног, обхватил за талию и поднял. Её таз оказался на уровне его шеи. Чуть выждав, он шлёпнулся на задницу. Голова её при этом подогнулась, шея свернулась, череп проломился. Номер сто семьдесят.
«Странно, а в реслинге после такого даже кровь не шла.»
Он пошёл направо. Там он дошёл бы до границы с лесом, повернул бы налево и пошёл бы по дороге прямо в город.
Тут на первом этаже одного из домов была забегаловка, а он об этом и не знал.
Здесь было уютно, особенно по сравнению с погодой на улице. На входе его обдало сверху тёплым потоком воздуха, но капюшон он не снял.
«Чудные люди, обеспечивающие другим уют за деньги.»
– Чай, – процедил он, садясь за стойку. Внутри был всего один посетитель и одна служащая за стойкой.
За чашкой чая он позволил себе расслабиться.
– Я теряю цель. Всё идёт не по плану. Я ожидал чего-то большего, какой-то реакции, но ничего нет, – голос его несильно подрагивал.
– А где ты работаешь?
– Убиваю животных.
– А, на скотобойне?
– Да, что-то типа того. Дай ещё чаю.
Она отвернулась, нацеживая чай из большого самовара. На столе прямо перед ним стояло несколько чашек с набросанным туда каким-то порошком коричневого цвета. Это было фирменное блюдо, рецепт не разглашался. Спокойно и размашисто он достал из рукава пузырёк с белым порошком и всыпал его во все чашки.
«Думаете, посетители смотрят, что происходит за стойкой? Важно делать всё без суеты, неспешно, будто это твоя работа, будто делал это всегда.»
Глядя в серебряный самовар, он убедился в своей правоте. Посетитель, хотя и смотрел прямо на них, не обратил никакого внимания на его действия с порошком. Через несколько секунд он вытер губы салфеткой и пошёл в туалет. Легион пошёл за ним.
Когда тот открывал кабинку, сзади ему нанесли удар в спину ногой. От неожиданности он зашатался, потерял равновесие, и упал, ударившись головой об унитаз. Номер сто семьдесят один.
– Ты знаешь, – сказал ему служащая, – тебе нужно просто поверить в свои силы. Поставь себе цель, и дойди до неё. Ты же не глупый парень, тебе нужна просто поддержка.
Он хотел сказать ей, что устал, он это уже почувствовал. Усталость навалилась неожиданно. Его пожалели, а он позволил мысли об отдыхе войти в голову. Тело ныло и требовало отдыха.
– Цель, говоришь?
Он хотел ей всё сказать, но испугался трёх посетителей, которые пили фирменный напиток и ели что-то аппетитное неподалёку.
Она тоже попивала свой же напиток.
Они все умрут. Через полчаса они захотят отдохнуть, как бы устанут. И они закроют глаза, чтобы больше никогда не открыть. Номера со сто семьдесят второго по сто семьдесят пятый.
Да, точно! Цель! Она есть! Он вдруг снова ощутил прилив сил. В конце концов, он жив, он сидит здесь и пьёт чай. Он мог бы погибнуть за это время, но он жив. А все, кто сейчас вокруг него, они уже мертвы. У него нет противоядия, он не сможет их спасти. Это не страшно, это норма.
«Поклонники?»
Он вышел на улицу под дождь. Под тот самый дождь, который позволил ему дожить до этого момента. Всё было на его стороне: погода, люди, удача. В этом случае верующие говорят, что это божья помощь. Еретики! Они сказали, что всё, что им не нравится – это от дьявола, а всё остальное – от бога. Хорошая позиция, есть на кого свалить свои беды.
Это всё обман и махинации. Они просят земные блага, взамен говоря, что им будет благо на небесах. Тогда им не нужны эти блага, пускай они сами делают всё, что им нужно. Но им нужно больше – они требуют дотаций от государства, требуют всяких льгот и доступа к власти. Им нужны земные блага, которые они тянут из людей.
То же самое и философией. Это лженаука. Философы от осознания собственного бессилия просто назвали всё, что делает человек философией. И стали позиционировать её как главную науку, науку над всеми остальными науками. Но философы не сделали за всю свою историю ничего. Они не сделали новых технологий, не помогли государству. Они только норовят обвинить каждого, что он философ и философия ему нужна как воздух. Они воры, ибо пользуются чужими наработками, но ничего при этом сами не делают. Их основные достижения украдены из психологии и смежных с нею наук.
Нужно было идти дальше, в город. Он вдруг решил дойти до точки любой ценой. Он помнил это здание, одно из самых высоких зданий в городе, он там бывал несколько раз много лет назад по работе. Но в такой роли он там будет впервые
– Отвернись, – сказал он мужику, который вынырнул из-за угла. На нём была ветровка и джинсы, он весь был мокрый, поэтому никуда не спешил, шёл спокойно. Он не послушался того, что ему сказали.
Легион без размаху врезал ему ногой в промежность. Тот загнулся. Мнительный он, ну да ладно. Тут же хватаем за голову, той же ногой коленкой в морду. Он качался, но всё ещё стоял на месте. И снова удар ногой с прыжка в грудь. У него перехватило дыхание, упал. Прислоняем нож к горлу и разрезаем горло вдоль.
Номер сто семьдесят шесть.
Вода заливалась в его раскрытое горло, выплёскивалась изо рта подкрашенная в розоватый цвет.
–= 13:00, 11 часов назад =-
«Когда решишь умереть, не спрашивай ни у кого разрешения – всем плевать на тебя.»
В нём кипело что-то, чем-то напоминавшее ярость. Но это было другое. Такое чувство возникает, когда в комнате много мух и их всех нужно убить. Ты бьёшь одну, вторую, третью, а их всё ещё много. Ты входишь во вкус, мочишь одну за другой, слышишь их предсмертный хруст. И ты всё ускоряешься, руки сами начинают работать, тело переходит на новый уровень, открывается второе дыхание.
«Если покончишь с собой, просто уберёшь один винтик из системы. Они этот пробел заполнят, но не тобой.»
Он шёл вдоль магистрали по стороне ещё старых построек. Справа новостройки, редкие дома. А здесь были муниципальные строения, а также какие-то древние развалины, которые уже не первый год хотели снести.
Он заметил их издалека. Народ праздновал. Повсюду валялись бутылки и банки из-под пива. Они развели тут костёр, благо рядом были дрова.
– Све-е-ета!!! – заорал он, вгрызаясь в их толпу. Они сидели, поэтому он напал на ближайшего, кто сидел к нему лицом. У трубы были заострённые края, он раздробил ему череп, даже вырвал какой-то кусочек. Номер сто семьдесят семь.
В полуприсядку он смотрел на оставшихся в живых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Как раз три пули оставалось, но он не хотел тратить больше одной. Ветер усиливался снова, а дождь всё лил. Целиться нужно в голову или сердце, так умирают сразу. Слесарь получил пулю точно в пах, а дамы бросились наутёк.
– Стоять! – скомандовал он. – Помогите ему! Быстро!
Ему приходилось говорить громко, коротко и чётко, чтобы его понимали.
«В критических ситуациях отказывает логика, человек двигается по интуиции и воспринимает только короткие и простые команды. Это правильно – у мозга задача выжить стоит, а не решать двойной интеграл.»
Раздался звонок мобильника. Просвистел выстрел. Пуля угодила в грудь правой женщине. Мобильник звонил у мужика, но попала пуля в женщину. Всего одно пятнышко, одна дырочка в теле. Крови не было совсем. Номер сто пятьдесят шесть.
Вторая женщина почему-то бросилась на мужика, закрывая его собой, хотя он был таким объёмным, что мог бы сам покрыть её три раза.
Он приставил ей пистолет ко лбу.
– Нет, пожа... – жаль, что она не договорила. Ей стало плохо, её испортила пуля, которая вошла ей в мозг. Тихий хлопок, она даже не закрыла рот, но глаза закатились до бельмов. Номер сто пятьдесят семь.
Она упала на мужика. Тот, видимо, потерял уже дар ощущений, отползая в сторону. Кровавый след тянулся за ним по земле, и даже дождь не смывал его.
Легион подошёл к нему спокойно и с некоторым презрением.
«Отработанный материал системы. Ты больше никому не нужен, система тебя поюзала и отвалилась напрочь. Один против системы идти может, но это будет тяжело.»
Он перевернул мужика на спину и одним движением разрезал ему сонную артерию. После чего вторым быстрым движением разрезал ему кожу на шее, и достал оттуда трубочку артерии. Такая упругая, но мягкая, с бьющей оттуда кровью. Номер сто пятьдесят восемь.
Он шёл дальше по аллее ещё метров сто, а потом перешёл на лёгкий бег.
На ствол дерева сидел большой жук с длинными чёрными усами, видимо, короед. Он обладал мощными челюстями и длинными цепкими лапами. Не стоит поддаваться на то, что он хочет вас укусить, и совать ему пальцы. У саранчи челюсти больше, но они не могут сравниваться по силе. Саранча грызёт траву, а короед – кору и дерево.
Надо было возвращаться. Дорога была всё ещё не близкая, близился экватор. Если отсюда выходить, то нужно идти жилыми домами через магазины.
В одном из домов, самом богатом, эдаком двухэтажном коттедже, горел свет на втором этаже. Дверь была не заперта.
«Наивные, непуганые. Хотя, чего им тут бояться.»
Первый этаж, затворяем дверь тихо. Справа в комнате кто-то смотрит порнуху; её всегда можно распознать по звукам. Тихая музыка или наоборот жестокие гитарные рифы. Спиной к нему сидел парень лет двадцати пяти, но уже лысеющий, и дрочил на телевизор. Легион спокойно стоял и смотрел нам телевизор.
«Хорошая проверка готовности. Нельзя думать о чём-то другом.»
Парень сидел в кресле, его удобней всего душить. Он не сможет встать или ударить. Если это было бы не кресло, а стул, то нужно было бы валить на землю. Он накинул ему на шею удавку, упёрся коленом в спинку кресла, и натянул. Тот попеременно хватался то за горло, то за подлокотники, то за стоящий член.
«В старину, когда вешали, у смертников часто случался стояк.»
Номер сто пятьдесят девять.
По винтовой лестнице наверх поближе к свету. Здесь были две комнаты а-ля спальня и одна ванная комната. Оттуда доносился звук льющейся воды, там кто-то купался.
«В ужастиках считается хорошим тоном прибить кого-то в душе, только вряд ли ужас этого можно ощутить, пока кто-то, когда ты моешься, вдруг входит к тебе, такому беззащитному, и убивает тебя.»
Стройная фигура девушки выглядывала из-за занавески. Она не мылась уже, она всё слышала и теперь смотрела ему в лицо, стараясь разгадать загадку. Кричать бесполезно, если он прошёл сюда, то либо её предал её муж, либо он мёртв.
Он подпрыгнул и нанёс удар ей по ногам. В скользкой ванне сложно устоять; она упала. Он схватил душевую рукоять с льющейся оттуда водой, и врезал ей в глаз. От боли она закричала. Рукоять вошла в её рот, в горло. Вода лилась прямо в лёгкие, не давая дышать. Слёзы брызнули у неё из глаз, но она ничего не могла сделать. Номер сто шестьдесят.
«Надо снять девочек. Хотя, пускай ещё повисят.»
По завершении действия он снова вышел на улицу. Дальше по дороге направо был КПП с охранной будкой и шлагбаумом, а за ним была дорога через новостройки, куда он хотел направиться. Эти новые дома стали строить как продолжение города, застраивая пейзажные пустыри и свалки. Для этих целей они вырубили несколько гектар леса, всё разровняли, да и вообще осовременили территорию. Скоро на месте экологически чистого района как обычно будут магистрали и склады.
Это изменит вашу жизнь. Он зашёл в будку к охране чисто только уточнить дорогу. Его предположения оправдались, тут уже ходили автобусы. Напоследок он сунул охраннику под лопатку нож и вышел на улицу. Номер сто шестьдесят один.
Нож под лопаткой нельзя достать, нельзя закрыть как-то рану самостоятельно. В общем, человек обречён на смерть в любом случае.
–= 12:00, 12 часов назад =-
От выхода налево в километре была воинская часть, куда часто водили студентов и учащихся школ неподалёку. Автобус подошёл через минуту после некоего случая.
Остановка была открытая, поэтому сложно было заметить человека, который спрятался в кустах от дождя. Если бы не странный шорох, то он бы так и сидел до конца. Легион радостно помахал ему рукой, и тот ответил ему. Доставая из портфеля какие-то ламинированные бумаги, он бежал к нему, за что и получил в глаз.
«Добивай лежачего.»
Удар в голову, в ухо, в живот два раза, он теряет сознание. Прекрасно. Затаскивает его на остановку, кладём на скамейку спиной так, чтобы голова свешивалась вниз. Прицельный удар ногой сверху; отламываем голову. Номер сто шестьдесят два. Убираем труп в кусты.
«Oh, Canada, our home and native land!»
Подъехал автобус. Это было вообще странно, что он тут ходил, ведь это был богатый район, у каждого была машина, если не больше. Но, меж тем, здесь курировал автобус. Сейчас он сядет на заднее сиденье и проедет одну остановку, присматриваясь, а потом начнёт действовать.
Прошло три минуты; за стеклом лил дождь и стояли дома. Дождь усилился, он лил не переставая.
В автобусе сидело три человека, две из которых были пьяными бомжами. Ах, да, нужно пробить билет. Он сел позади бомжей. Мужчина и женщина. Они спали, это было точно. Не царское это дело – во сне резать, ну да ладно. Он аккуратно приставил нож острием к позвоночнику женщины, попадая между позвонками, и резко вдавил до рукояти. Номер сто шестьдесят три.
С её напарником проделываем то же самое. Номер сто шестьдесят четыре.
«Прелесть этого способа в том, что жертва, даже если не умрёт мгновенно, потеряет контроль над телом. Она может всё видеть, но не сможет ни выкрикнуть, ни вздохнуть, ни пошевелиться. При этом перерезается мозг в позвоночнике, обрезаются все нервные магистрали. Нужно приставить нож к шее сзади в место стыка позвонков, а потом сильно нажать.»
Кто-то каждый день подписывает себе смертный приговор. Кто-то сам сводит счёты с жизнью. Кто-то за деньги или власть убивает других. И всех их судят. Но тут есть ошибка – судить их не надо, нужно судить саму причину, а причина тут – смерть.
Они как будто спали, тихо уснули на местах, только головы странно болтались, да и кровища хлестала. Он подошёл к компостеру над последним пассажиром.
«Атсем ялд водилавни, цил оголижоп атсарзов и ворижассап с имьтед.»
Прижав его голову к стеклу, он прислонил нож к его горлу. Стоило ли это делать? Наверное.
Пассажир что-то глухо промычал, замотал глазами из стороны в сторону. Ты боишься? Чего ты боишься? Боли? Или её последствий? А, может, ты боишься, что боль не кончится, или наоборот кончится навсегда?
Автобус остановился, вошёл чурка хохлятского вида с сумками в заднюю дверь и плюхнулся в кресло. Он ни на что не обращал внимания.
Легион схватил человека за голову сверху, ещё сильнее вдавил его в стекло, тут же шагнул назад, разрезая на отходе ему горло, вжимая его голову вниз. Что ж, у него есть шанс. Человек сидел, сжавшись, не шевелясь. Кровь не шла, ибо он сжал горло. У него было несколько минут, если повезёт.
Легион пошёл в сторону кабины. Дверь к водителю была открыта, он сунул туда десятку. Водитель взял её, потянулся за билетом. С размаху он впечатал ему в лоб кастет, остался смачный отпечаток. Водитель инстинктивно дал по тормозам, заволновался, дёрнул за дверь. Она открылась.
– Свободен, – прошипел Легион, выкидывая его из двери. На ходу тот не успел сгруппироваться, протащился головой по асфальту. Номер сто шестьдесят пять.
Он сел за руль и стал ускорять автобус. Через минуту он мчался на сотне по почти прямой дороге. Впереди стояли машины на светофоре.
Бросив всё, он выскочил в салон и зафиксировался между двумя столбами в центре. На полном ходу тяжёлая машина протаранила стоящие легковушки, однако и сама повалилась на бок. Пассажир с разрезанной шеей упал, выплёскивая на стёкла литры булькающей крови. Номер сто шестьдесят шесть.
Чурка, сидящий доселе в конце салона, кубарем скатился вниз и, ударившись головой, потерял сознание. Легион подполз к нему, взялся за голову и свернул шею. Номер сто шестьдесят семь.
При ударе он смял одну легковушку, как пустую обёртку от конфеты. Один водитель в ней погиб. Номер сто шестьдесят восемь.
Вторая была менее помята, обошлась лишь несильным ударом. Человек в ней было два: водитель и, видимо, его жена. Она была без сознания, так беспомощно валялась на заднем сидении.
А он был жив, хоть и контужен. Он всё видел и всё слышал. Он видел, как из поваленного автобуса вылез человек в плаще, как он осматривал первую легковушку, как он подошёл к нему. Что-то было знакомое в его лице, да и он, видать, узнавал в нём кого-то, только вот память отказывала. Он видел, как его достают из машины, как открывают багажник и бросают туда. Он не чувствовал совершенно, когда его голову положили на место, где багажник закрывался. Не чувствовал он также, как его били багажником по шее. Только глаза сами закрылись. Он уснул.
Номер сто шестьдесят девять.
– Просыпайся! Хватит спать! – её били по лицу. – Твой муж мёртв.
Не это заявление заставило её открыть глаза, а только холодные капли дождя. Она не понимала, что ей говорят, но она стояла на ногах. Всё плыло.
Он давно хотел опробовать этот приём. Она стояла к нему лицом. Он наклонил её буквой Г, сунул её голову себе между ног, обхватил за талию и поднял. Её таз оказался на уровне его шеи. Чуть выждав, он шлёпнулся на задницу. Голова её при этом подогнулась, шея свернулась, череп проломился. Номер сто семьдесят.
«Странно, а в реслинге после такого даже кровь не шла.»
Он пошёл направо. Там он дошёл бы до границы с лесом, повернул бы налево и пошёл бы по дороге прямо в город.
Тут на первом этаже одного из домов была забегаловка, а он об этом и не знал.
Здесь было уютно, особенно по сравнению с погодой на улице. На входе его обдало сверху тёплым потоком воздуха, но капюшон он не снял.
«Чудные люди, обеспечивающие другим уют за деньги.»
– Чай, – процедил он, садясь за стойку. Внутри был всего один посетитель и одна служащая за стойкой.
За чашкой чая он позволил себе расслабиться.
– Я теряю цель. Всё идёт не по плану. Я ожидал чего-то большего, какой-то реакции, но ничего нет, – голос его несильно подрагивал.
– А где ты работаешь?
– Убиваю животных.
– А, на скотобойне?
– Да, что-то типа того. Дай ещё чаю.
Она отвернулась, нацеживая чай из большого самовара. На столе прямо перед ним стояло несколько чашек с набросанным туда каким-то порошком коричневого цвета. Это было фирменное блюдо, рецепт не разглашался. Спокойно и размашисто он достал из рукава пузырёк с белым порошком и всыпал его во все чашки.
«Думаете, посетители смотрят, что происходит за стойкой? Важно делать всё без суеты, неспешно, будто это твоя работа, будто делал это всегда.»
Глядя в серебряный самовар, он убедился в своей правоте. Посетитель, хотя и смотрел прямо на них, не обратил никакого внимания на его действия с порошком. Через несколько секунд он вытер губы салфеткой и пошёл в туалет. Легион пошёл за ним.
Когда тот открывал кабинку, сзади ему нанесли удар в спину ногой. От неожиданности он зашатался, потерял равновесие, и упал, ударившись головой об унитаз. Номер сто семьдесят один.
– Ты знаешь, – сказал ему служащая, – тебе нужно просто поверить в свои силы. Поставь себе цель, и дойди до неё. Ты же не глупый парень, тебе нужна просто поддержка.
Он хотел сказать ей, что устал, он это уже почувствовал. Усталость навалилась неожиданно. Его пожалели, а он позволил мысли об отдыхе войти в голову. Тело ныло и требовало отдыха.
– Цель, говоришь?
Он хотел ей всё сказать, но испугался трёх посетителей, которые пили фирменный напиток и ели что-то аппетитное неподалёку.
Она тоже попивала свой же напиток.
Они все умрут. Через полчаса они захотят отдохнуть, как бы устанут. И они закроют глаза, чтобы больше никогда не открыть. Номера со сто семьдесят второго по сто семьдесят пятый.
Да, точно! Цель! Она есть! Он вдруг снова ощутил прилив сил. В конце концов, он жив, он сидит здесь и пьёт чай. Он мог бы погибнуть за это время, но он жив. А все, кто сейчас вокруг него, они уже мертвы. У него нет противоядия, он не сможет их спасти. Это не страшно, это норма.
«Поклонники?»
Он вышел на улицу под дождь. Под тот самый дождь, который позволил ему дожить до этого момента. Всё было на его стороне: погода, люди, удача. В этом случае верующие говорят, что это божья помощь. Еретики! Они сказали, что всё, что им не нравится – это от дьявола, а всё остальное – от бога. Хорошая позиция, есть на кого свалить свои беды.
Это всё обман и махинации. Они просят земные блага, взамен говоря, что им будет благо на небесах. Тогда им не нужны эти блага, пускай они сами делают всё, что им нужно. Но им нужно больше – они требуют дотаций от государства, требуют всяких льгот и доступа к власти. Им нужны земные блага, которые они тянут из людей.
То же самое и философией. Это лженаука. Философы от осознания собственного бессилия просто назвали всё, что делает человек философией. И стали позиционировать её как главную науку, науку над всеми остальными науками. Но философы не сделали за всю свою историю ничего. Они не сделали новых технологий, не помогли государству. Они только норовят обвинить каждого, что он философ и философия ему нужна как воздух. Они воры, ибо пользуются чужими наработками, но ничего при этом сами не делают. Их основные достижения украдены из психологии и смежных с нею наук.
Нужно было идти дальше, в город. Он вдруг решил дойти до точки любой ценой. Он помнил это здание, одно из самых высоких зданий в городе, он там бывал несколько раз много лет назад по работе. Но в такой роли он там будет впервые
– Отвернись, – сказал он мужику, который вынырнул из-за угла. На нём была ветровка и джинсы, он весь был мокрый, поэтому никуда не спешил, шёл спокойно. Он не послушался того, что ему сказали.
Легион без размаху врезал ему ногой в промежность. Тот загнулся. Мнительный он, ну да ладно. Тут же хватаем за голову, той же ногой коленкой в морду. Он качался, но всё ещё стоял на месте. И снова удар ногой с прыжка в грудь. У него перехватило дыхание, упал. Прислоняем нож к горлу и разрезаем горло вдоль.
Номер сто семьдесят шесть.
Вода заливалась в его раскрытое горло, выплёскивалась изо рта подкрашенная в розоватый цвет.
–= 13:00, 11 часов назад =-
«Когда решишь умереть, не спрашивай ни у кого разрешения – всем плевать на тебя.»
В нём кипело что-то, чем-то напоминавшее ярость. Но это было другое. Такое чувство возникает, когда в комнате много мух и их всех нужно убить. Ты бьёшь одну, вторую, третью, а их всё ещё много. Ты входишь во вкус, мочишь одну за другой, слышишь их предсмертный хруст. И ты всё ускоряешься, руки сами начинают работать, тело переходит на новый уровень, открывается второе дыхание.
«Если покончишь с собой, просто уберёшь один винтик из системы. Они этот пробел заполнят, но не тобой.»
Он шёл вдоль магистрали по стороне ещё старых построек. Справа новостройки, редкие дома. А здесь были муниципальные строения, а также какие-то древние развалины, которые уже не первый год хотели снести.
Он заметил их издалека. Народ праздновал. Повсюду валялись бутылки и банки из-под пива. Они развели тут костёр, благо рядом были дрова.
– Све-е-ета!!! – заорал он, вгрызаясь в их толпу. Они сидели, поэтому он напал на ближайшего, кто сидел к нему лицом. У трубы были заострённые края, он раздробил ему череп, даже вырвал какой-то кусочек. Номер сто семьдесят семь.
В полуприсядку он смотрел на оставшихся в живых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15