- Но разве это правда? Люди
в Урбансе, по твоим рассказам, не слишком отличаются от нас. Неужели там
нет никого, кто хотел бы изменить свою жизнь, просто не знает, как? Может,
твой отец тоже...
Роб забрался в спальник. Он слушал Майка рассеянно, убаюканный
горделивыми воспоминаниями и приятной усталостью.
- Все равно ничего не исправишь, - сказал он, зевая.
- Может, и так, - ответил Майк. - Но...
Роб уже не слышал его. Он спал.
В сентябре они пошли в школу вместе. Школа находилась на территории
древнего аббатства, утратившего свое религиозное предназначение еще во
времена Генриха VIII, но многие первоначальные строения сохранились до сих
пор, и среди них - старинная церковь в готическом стиле с цветными
витражами на окнах. Современные постройки, стилизованные под старину,
идеально гармонировали с древностью. Приютился этот маленький городок в
тихой долине среди зеленых холмов, и в ясные дни оттуда можно было увидеть
далекие очертания Уэлльских гор.
Вначале Роб очень боялся новой школы. Было очень тяжело, но не так
плохо, как ожидалось. Несмотря на усталость и постоянное напряжение, ему
даже нравилась его новая жизнь. Утро здесь начиналось еще раньше, чем в
интернате. После двухмильной пробежки, в одних шортах и кроссовках, в
любую погоду, мальчики обливались ледяной водой и спешили на ранние уроки,
которые длились полтора часа, до завтрака.
Весь день уроки перемежались с нескончаемыми дежурствами. За
провинности наказывали очень сурово, нередко - розгами, а поскольку
существовала тысяча микроскопических правил, придуманных по любому поводу,
нарушить одно из них, не всегда понимая, в чем именно твой проступок, было
несложно. Впрочем, для старшеклассников допускались определенные вольности
в одежде и поведении.
Роб не сразу уловил различие между двумя школами, но ощущал его
постоянно. Со временем он понял, в чем дело. Даже самые тяжелые
обязанности школьники здесь выполняли с гордостью, никогда не теряя
собственного достоинства. В интернате, где единственной целью было сломать
воспитанников и добиться от них беспрекословного послушания, те же
обязанности превращались в бессмысленный, изнурительный труд. Здесь ни на
минуту не оставляло чувство, что тебя не просто учат, а готовят к некоему
высокому положению в будущем. Это было видно даже во время еды. В столовой
мальчики сидели на жестких деревянных скамьях. Пища была вкусная,
обильная, хотя и очень простая, однако, на стол подавалась непременно
служанками из специальной группы.
Майк делал все, чтобы помочь Робу освоиться, но в основном
приходилось учиться самому. Очень выручила выработанная за время жизни у
Гиффордов наблюдательность, умение предугадать слова или поступки людей.
Он быстро ухватил верную тактику поведения и старался следовать ей во
всем. Довольно скоро он освоился в новой школе и почувствовал, что
признан. Вначале кое-кто из ребят расспрашивал его о Непале, но Роб без
труда отвечал на самые каверзные вопросы. У него появились новые друзья,
кроме Майка (они были в разных классах).
Много времени отнимал спорт. Здесь тоже играли в футбол, но не такой,
как в Урбансе. Мяч был не круглый, а овальный, и его разрешалось брать в
руки, да и сама игра казалась жестче, грубее и часто заканчивалась
синяками и ссадинами. Роб освоил новую игру довольно быстро, и уже через
несколько недель их с Майком отобрали в команду к первому юниорскому
матчу. Майка - нападающим, Роба - трехчетвертным. Игра была трудной, но их
команда выиграла. Когда они шли к раздевалке через глинистое поле, Роб
восторженно тараторил, вспоминая подробности матча, Майк отвечал рассеянно
и невпопад.
- Ты ведь играл в регби в Урбансе? - вдруг спросил он. - То есть, в
футбол?
Роб быстро оглянулся по сторонам - никого не было.
- Да, футбол мне больше нравится.
- Странно... Наша школа раньше была в другом месте, ты уже знаешь?
Сейчас это территория Урбанса. В то время мы тоже играли в футбол. В
других частных школах играли в регби, а у нас - нет.
- Правда? - спросил Роб без особого интереса.
- Почему вдруг все изменилось?
- Разве это так важно?
- Ведь футбол был школьной традицией. Сам знаешь, как здесь чтут
традиции. И все-таки нарушили. Почему? Потому что футбол - игра Урбанса, а
мы не должны напоминать их ни в чем, даже в такой малости?
Роб пожал плечами:
- Может, и так.
- Но почему? Для чего выдумывают и оберегают эти нелепые различия?
Роб не ответил, молчал и Майк. Иногда его охватывали приступы
странного уныния, и Роб уже знал: лучше обращать на это как можно меньше
внимания. Угрюмость Майка вовсе не относилась к Робу, напротив, после
того, первого откровенного разговора в день состязания лучников, в их
отношениях появилась настоящая близость.
- Ты знаешь Пенфолда? - неожиданно спросил Майк.
Да, Роб знал его. Это был парень из выпускного класса, долговязый и
нескладный, с некрасивым, но очень выразительным лицом. Когда-то он делал
большие успехи в спорте, но бросил заниматься. Пенфолд был одним из
немногих, кто получал оксфордскую стипендию.
- Знаю, - ответил Роб.
- Он рассказал мне об этом. В его комнате часто собираются ребята.
Разговаривают, спорят. Не хочешь заглянуть после ужина?
Роб колебался. И не только потому, что Пенфолд был странным и
неблагонадежным, как считали учителя. В школе не одобрялось общение
старшеклассников с мальчиками из младших классов. Не то чтобы они нарушили
какое-то незыблемое правило, просто это означало пойти против традиции. Но
Роб не мог отказать Майку, видя, что тому очень хочется пойти.
- Ладно, пошли, - сказал он, - если хочешь.
В комнатке Пенфолда стояли кровать, небольшой гардероб, стол и один
стул. Собралось десять человек: одни сидели на кровати, кто-то примостился
на полу, прислонясь к стене. Пенфолд уселся на подоконник и оттуда
наблюдал за всеми. Говорил он стремительно, слегка задиристым тоном:
- Первое, что мы должны уяснить - все мы управляемы. Мы живем в самом
управляемом и регулируемом обществе, когда-либо известном миру. Мы
занимаем обособленное положение - это вдалбливают в нас с пеленок. В
Графстве слуг учат презирать урбитов, а те презирают их в ответ. Они
никогда не встречались, едва ли знают что-нибудь друг о друге, но все-таки
презирают. А мы - привилегированная горстка на вершине пирамиды.
Неравенство классов - не новость. Всегда существовали
привилегированная кучка и непривилегированная масса, и всегда находились
люди, готовые встать на позицию слуг и считать себя везунчиками. Но сейчас
мы видим абсолютное разделение: джентри и и слуги - с одной стороны,
урбиты - с другой. Сезонники считают себя джентри и ждут не дождутся
пенсии, чтобы осесть в Графстве и никогда больше не возвращаться в
Урбансы. Два мира, разделенные границей. Может, эта граница не такая
прочная, но в человеческом разуме она несокрушима.
Парень по фамилии Логан, почти ровесник Пенфолда, спросил:
- А мы-то что, по-твоему, можем сделать?
- Изменить это, - сказал Пенфолд.
- Вот так просто - взять и изменить, да? - засмеялся Логан. - Ничего
себе задачка!
- Есть два пути изменения общества, - продолжал Пенфолд. - Когда
угнетаемый, доведенный до отчаяния народ поднимает восстание. Но этот путь
не годится. Урбиты не умирают от голода и болезней. Они получают хлеб и
зрелища, как когда-то римляне. Тем более, что на хлебе вдобавок масло и
джем, а зрелищами можно наслаждаться, не выходя из дома. Знай себе смотри
головизор, сидя в удобном кресле. Урбиты никогда не начнут революцию.
- Но ведь там бывают мятежи, - возразил кто-то.
- Да. Чтобы выпустить пар, совершенно безвредные. Полиция легко
усмиряет смутьянов. Все очень ловко придумано. Как и наша жизнь здесь, в
Графстве. У нас нет головидения. Это вульгарное развлечение для низших
классов, которые не знают, как занять свободное время. А может, потому,
что у нас не должно быть с ними ничего общего? Уж коли мы остановили
стрелки часов как раз перед тем, как зашло солнце над Британской империей.
И мы так и будем греться в лучах этого солнца - с лошадьми и экипажами,
дюжинами слуг, шелковыми туалетами дам, послеобеденными сигарами и
портвейном, - он говорил с едкой насмешкой.
- Не вижу в этом ничего плохого, - сказал мальчик по фамилии
Роуландс.
- Неужели?
- Ты говорил о двух путях, - сказал Логан. - Какой второй?
- Самый верный, - ответил Пенфолд. - Внутри правящего класса
появляются люди, которые понимают, что система прогнила насквозь. Они
собираются вместе и что-нибудь делают.
- Например?
- Убеждение. Агитация, - Пенфолд помолчал. - Если потребуется -
насилие.
- Ну, и с чего мы начнем? - спросил Роуландс. - Скинем директора?
Упоминание о директоре немного позабавило всех. Роб уже сомневался,
что здесь вообще кто-нибудь воспринимает Пенфолда всерьез.
Школьники-революционеры. Это было действительно смешно.
- Мы начнем с самоподготовки, - произнес Пенфолд натянутым голосом. -
Есть и другие, кто думает также. Старше нас.
- Ты знаешь хоть одного?
- Да, - ответил Пенфолд, чуть помедлив.
- Ну, и кто же?
Он оглядел всех и с важностью ответил:
- Мне не хотелось бы говорить об этом здесь.
И снова - презрительный смех. Роб понял, что Пенфолд лишился своих
почитателей навсегда. По крайней мере, большинства. Он заметил, что Майк
не смеялся.
- Зачем так сгущать краски? Девяносто девять процентов людей, а то и
больше, вполне довольны своей жизнью. Урбиты - счастливы, наша прислуга -
счастлива, да и большинство из нас не жалуется. А ты хочешь, чтобы мы
вышли на баррикады и разрушили все это? Зачем? Чтобы мы смогли войти в
Урбансы? Поднимите руки, кто любит толчею, уличные беспорядки и вообще
жизнь среди огромной массы народа? Ну? Что же ты, Пенфолд? Тогда, может,
для того, чтобы урбиты смогли сюда переехать? Без головидения? Да они
свихнутся от скуки через пару дней. Допустим, ты прав, что мы разделены
принудительно. Мы не можем ездить к ним, а они к нам. Но ведь ни мы, ни
они не хотим этого. Значит, ты собираешься начать революцию для того,
чтобы заставить нас делать то, что мы не хотим?
- Ты не понимаешь... - начал Пенфолд.
- Хватит того, что я понял из твоих объяснений, - ответил Логан.
- Я же не говорю, что все недовольны... то есть большинство...
- Но ты хочешь, чтобы они были недовольны? Так?
- Пожалуй, да.
Громкий смех заставил Пенфолда замолчать.
- Быть недовольным - значит и быть свободным! - воскликнул Пенфолд,
когда веселье стихло. - А мы несвободны, вот что я пытаюсь сказать.
- Свободными, чтобы говорить чепуху, - добавил Роуландс, вставая. - С
меня хватит.
Возвращаясь от Пенфолда, они почти не говорили. Однако, уже в комнате
(Роб с Майком жили вместе), Майк спросил:
- Ну и что ты думаешь?
- О Пенфолде? Меня не очень-то впечатлило. А вот то, что сказал
Роуландс в конце, имеет смысл. Никто не оборвал его. Разве это не говорит
за то, что люди свободны?
- На разговоры они не обращают внимания.
- Кто?
- Правительство.
- Если это только болтовня, какой в ней прок?
- А если не только?
- Что ты хочешь сказать?
- Между нами?
- Конечно.
- Есть люди... Пенфолд с ними знаком. Эти сегодняшние разговоры...
просто попытка найти единомышленников. Почти вслепую - вдруг кто-нибудь
думает так же. Но существует другая, настоящая организация.
- Тебе Пенфолд об этом сказал? - Майк кивнул. - И ты веришь ему?
- Да. Его брат состоит в этой организации. Он вернулся домой в начале
года - был на китайской войне.
- Все-таки, это смешно.
- Ты мог бы понять, если б захотел.
- Что понять?
- Смешно или нет. Если бы вступил в эту организацию. Конечно, тебе
придется дать клятву.
Роб начал понимать, насколько Майк серьезен. Сама идея была нелепа,
смехотворна, но Майк верил в нее.
- Вряд ли я могу быть быть полезен, - сказал Роб, поколебавшись.
- Ошибаешься. Ты знаешь Урбанс. Ты можешь очень пригодиться, даже
если просто покажешь, что урбиты такие же люди, как мы и что наше
отношение к ним, как к невежественному низшему классу, - ошибочно, - он
говорил горячо, убежденно. - Ты можешь очень помочь, Роб!
- А если ничего не выйдет? Что тогда?
Майк пожал плечами:
- Мы должны рискнуть.
- Но за этот риск люди могут попасть в тюрьму. С детьми они, скорей
всего, не станут связываться. Но что будет со мной, я знаю точно. Меня
отправят обратно в Урбанс.
Майк молчал. Роб хотел добавить еще что-то, когда он сказал:
- Ты прав. Я не подумал об этом.
Роб обрадовался, что Майк так легко согласился. Но чувствовал себя
виноватым, ведь он был очень многим обязан Майку. Роб попытался спорить с
собой. Нет, все-таки эта затея - нелепость. Если почти все довольны,
безумие - разрушать привычную жизнь по прихоти кучки фанатиков. И еще
большее безумие - надеяться, что у этого восстания есть хоть один шанс на
успех.
Майк прервал его раздумья:
- Эти люди уже кое-чего добились и готовы идти дальше.
- Уж не ты ли с Пенфолдом и его братцем? - не сдержался Роб.
- Нет, - спокойно ответил Майк. - Нас больше.
- Сколько? Полдюжины? - Майк не ответил. - Ты спятил.
Майк покачал головой:
- Не знаю, - он забрался под одеяло. - Может, не я, а кто-нибудь
другой.
- На меня намекаешь?
Майк усмехнулся:
- Не переживай, с тобой большинство. Кстати, кто последний ложится,
выключает свет.
8. ВОССТАНИЕ
Незаметно подошли каникулы. Вот уже отшумели веселые празднества с
традиционным концертом по случаю окончания семестра и, наконец, наступило
ясное морозное утро, когда почтовая карета повезла Роба и Майка через
припорошенные снегом поля в небольшой торговый городок, где их ждала
коляска Гиффордов.
От дома, окруженного заснеженным садом, веяло спокойствием и уютом.
Навстречу им выбежала Сесили, за ней степенно шла миссис Гиффорд, и даже
мистер Гиффорд оставил своих карликовых питомцев.
Сезон охоты был в полном разгаре. Местное общество собиралось дважды
в месяц, но Гиффорды состояли в нескольких охотничьих обществах и поэтому,
проехав пару лишних миль, могли с легкостью заполнить почти всю неделю,
кроме воскресенья. Мистер Гиффорд не ездил с ними, но миссис Гиффорд и
даже Сесили на своем любимом пони с удовольствием принимали участие в
охоте.
Роб скоро вошел во вкус. Когда он первый раз увидел убитую лису, его
затошнило, но он понимал, что должен пройти и через это. Охота была
традицией, а традиция здесь управляла всем. Роб быстро избавился от
отвращения и даже наслаждался новизной впечатлений: охотники в красных
камзолах, потные лоснящиеся лошади; гончие, преследующие добычу по склону
холма; клич охотничьего рожка, рассекающий пасмурное утро. А в конце
суматошного дня - приятная усталость; дом, где ждет горячая ванная, чай с
пышками у пылающего камина в уютной гостиной, залитой мягким светом. Это
было чувство принадлежности.
Наступило Рождество, пора праздников и подарков. В холле поставили
елку, и все слуги, даже новый помощник старшего садовника, застенчивый
неуклюжий мальчик младше Роба и Майка, нашли под ней милые подарки для
себя. В канун Рождества потеплело. Когда карета везла Гиффордов в
деревенскую церковь, шел дождь, а на обратном пути прояснилось, и
выглянуло солнце. На обед была индейка и сливовый пудинг, сладкие пирожки
с изюмом и миндалем, орехи и вино. Забавные хлопушки взрывались
малюсенькими сюрпризами и шутливыми записочками. Все весело смеялись.
На первый взгляд, Рождество в Графстве праздновалось также, как в
Урбансе: те же индейка, пудинг, хлопушки и смешные розыгрыши. Но Рождество
в Урбансе было лишь бледной копией праздника, который он увидел здесь. Под
вечер из деревни приехал рождественский хор. Сначала они пели в парке,
освещая сумерки разноцветными фонариками, потом собрались в доме и снова
пели. Роб вспомнил прошлое Рождество дома: бесконечные праздничные гуляния
по головидению. Даже тогда они казались ему фальшивыми, а теперь, подумав
об этом, он содрогнулся от отвращения.
Позже Сесили спросила его:
- Роб, а какое Рождество в Непале?
- Почти как здесь.
Она лежала на ковре перед камином. Черные волосы в отсвете огня
отливали бронзой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
в Урбансе, по твоим рассказам, не слишком отличаются от нас. Неужели там
нет никого, кто хотел бы изменить свою жизнь, просто не знает, как? Может,
твой отец тоже...
Роб забрался в спальник. Он слушал Майка рассеянно, убаюканный
горделивыми воспоминаниями и приятной усталостью.
- Все равно ничего не исправишь, - сказал он, зевая.
- Может, и так, - ответил Майк. - Но...
Роб уже не слышал его. Он спал.
В сентябре они пошли в школу вместе. Школа находилась на территории
древнего аббатства, утратившего свое религиозное предназначение еще во
времена Генриха VIII, но многие первоначальные строения сохранились до сих
пор, и среди них - старинная церковь в готическом стиле с цветными
витражами на окнах. Современные постройки, стилизованные под старину,
идеально гармонировали с древностью. Приютился этот маленький городок в
тихой долине среди зеленых холмов, и в ясные дни оттуда можно было увидеть
далекие очертания Уэлльских гор.
Вначале Роб очень боялся новой школы. Было очень тяжело, но не так
плохо, как ожидалось. Несмотря на усталость и постоянное напряжение, ему
даже нравилась его новая жизнь. Утро здесь начиналось еще раньше, чем в
интернате. После двухмильной пробежки, в одних шортах и кроссовках, в
любую погоду, мальчики обливались ледяной водой и спешили на ранние уроки,
которые длились полтора часа, до завтрака.
Весь день уроки перемежались с нескончаемыми дежурствами. За
провинности наказывали очень сурово, нередко - розгами, а поскольку
существовала тысяча микроскопических правил, придуманных по любому поводу,
нарушить одно из них, не всегда понимая, в чем именно твой проступок, было
несложно. Впрочем, для старшеклассников допускались определенные вольности
в одежде и поведении.
Роб не сразу уловил различие между двумя школами, но ощущал его
постоянно. Со временем он понял, в чем дело. Даже самые тяжелые
обязанности школьники здесь выполняли с гордостью, никогда не теряя
собственного достоинства. В интернате, где единственной целью было сломать
воспитанников и добиться от них беспрекословного послушания, те же
обязанности превращались в бессмысленный, изнурительный труд. Здесь ни на
минуту не оставляло чувство, что тебя не просто учат, а готовят к некоему
высокому положению в будущем. Это было видно даже во время еды. В столовой
мальчики сидели на жестких деревянных скамьях. Пища была вкусная,
обильная, хотя и очень простая, однако, на стол подавалась непременно
служанками из специальной группы.
Майк делал все, чтобы помочь Робу освоиться, но в основном
приходилось учиться самому. Очень выручила выработанная за время жизни у
Гиффордов наблюдательность, умение предугадать слова или поступки людей.
Он быстро ухватил верную тактику поведения и старался следовать ей во
всем. Довольно скоро он освоился в новой школе и почувствовал, что
признан. Вначале кое-кто из ребят расспрашивал его о Непале, но Роб без
труда отвечал на самые каверзные вопросы. У него появились новые друзья,
кроме Майка (они были в разных классах).
Много времени отнимал спорт. Здесь тоже играли в футбол, но не такой,
как в Урбансе. Мяч был не круглый, а овальный, и его разрешалось брать в
руки, да и сама игра казалась жестче, грубее и часто заканчивалась
синяками и ссадинами. Роб освоил новую игру довольно быстро, и уже через
несколько недель их с Майком отобрали в команду к первому юниорскому
матчу. Майка - нападающим, Роба - трехчетвертным. Игра была трудной, но их
команда выиграла. Когда они шли к раздевалке через глинистое поле, Роб
восторженно тараторил, вспоминая подробности матча, Майк отвечал рассеянно
и невпопад.
- Ты ведь играл в регби в Урбансе? - вдруг спросил он. - То есть, в
футбол?
Роб быстро оглянулся по сторонам - никого не было.
- Да, футбол мне больше нравится.
- Странно... Наша школа раньше была в другом месте, ты уже знаешь?
Сейчас это территория Урбанса. В то время мы тоже играли в футбол. В
других частных школах играли в регби, а у нас - нет.
- Правда? - спросил Роб без особого интереса.
- Почему вдруг все изменилось?
- Разве это так важно?
- Ведь футбол был школьной традицией. Сам знаешь, как здесь чтут
традиции. И все-таки нарушили. Почему? Потому что футбол - игра Урбанса, а
мы не должны напоминать их ни в чем, даже в такой малости?
Роб пожал плечами:
- Может, и так.
- Но почему? Для чего выдумывают и оберегают эти нелепые различия?
Роб не ответил, молчал и Майк. Иногда его охватывали приступы
странного уныния, и Роб уже знал: лучше обращать на это как можно меньше
внимания. Угрюмость Майка вовсе не относилась к Робу, напротив, после
того, первого откровенного разговора в день состязания лучников, в их
отношениях появилась настоящая близость.
- Ты знаешь Пенфолда? - неожиданно спросил Майк.
Да, Роб знал его. Это был парень из выпускного класса, долговязый и
нескладный, с некрасивым, но очень выразительным лицом. Когда-то он делал
большие успехи в спорте, но бросил заниматься. Пенфолд был одним из
немногих, кто получал оксфордскую стипендию.
- Знаю, - ответил Роб.
- Он рассказал мне об этом. В его комнате часто собираются ребята.
Разговаривают, спорят. Не хочешь заглянуть после ужина?
Роб колебался. И не только потому, что Пенфолд был странным и
неблагонадежным, как считали учителя. В школе не одобрялось общение
старшеклассников с мальчиками из младших классов. Не то чтобы они нарушили
какое-то незыблемое правило, просто это означало пойти против традиции. Но
Роб не мог отказать Майку, видя, что тому очень хочется пойти.
- Ладно, пошли, - сказал он, - если хочешь.
В комнатке Пенфолда стояли кровать, небольшой гардероб, стол и один
стул. Собралось десять человек: одни сидели на кровати, кто-то примостился
на полу, прислонясь к стене. Пенфолд уселся на подоконник и оттуда
наблюдал за всеми. Говорил он стремительно, слегка задиристым тоном:
- Первое, что мы должны уяснить - все мы управляемы. Мы живем в самом
управляемом и регулируемом обществе, когда-либо известном миру. Мы
занимаем обособленное положение - это вдалбливают в нас с пеленок. В
Графстве слуг учат презирать урбитов, а те презирают их в ответ. Они
никогда не встречались, едва ли знают что-нибудь друг о друге, но все-таки
презирают. А мы - привилегированная горстка на вершине пирамиды.
Неравенство классов - не новость. Всегда существовали
привилегированная кучка и непривилегированная масса, и всегда находились
люди, готовые встать на позицию слуг и считать себя везунчиками. Но сейчас
мы видим абсолютное разделение: джентри и и слуги - с одной стороны,
урбиты - с другой. Сезонники считают себя джентри и ждут не дождутся
пенсии, чтобы осесть в Графстве и никогда больше не возвращаться в
Урбансы. Два мира, разделенные границей. Может, эта граница не такая
прочная, но в человеческом разуме она несокрушима.
Парень по фамилии Логан, почти ровесник Пенфолда, спросил:
- А мы-то что, по-твоему, можем сделать?
- Изменить это, - сказал Пенфолд.
- Вот так просто - взять и изменить, да? - засмеялся Логан. - Ничего
себе задачка!
- Есть два пути изменения общества, - продолжал Пенфолд. - Когда
угнетаемый, доведенный до отчаяния народ поднимает восстание. Но этот путь
не годится. Урбиты не умирают от голода и болезней. Они получают хлеб и
зрелища, как когда-то римляне. Тем более, что на хлебе вдобавок масло и
джем, а зрелищами можно наслаждаться, не выходя из дома. Знай себе смотри
головизор, сидя в удобном кресле. Урбиты никогда не начнут революцию.
- Но ведь там бывают мятежи, - возразил кто-то.
- Да. Чтобы выпустить пар, совершенно безвредные. Полиция легко
усмиряет смутьянов. Все очень ловко придумано. Как и наша жизнь здесь, в
Графстве. У нас нет головидения. Это вульгарное развлечение для низших
классов, которые не знают, как занять свободное время. А может, потому,
что у нас не должно быть с ними ничего общего? Уж коли мы остановили
стрелки часов как раз перед тем, как зашло солнце над Британской империей.
И мы так и будем греться в лучах этого солнца - с лошадьми и экипажами,
дюжинами слуг, шелковыми туалетами дам, послеобеденными сигарами и
портвейном, - он говорил с едкой насмешкой.
- Не вижу в этом ничего плохого, - сказал мальчик по фамилии
Роуландс.
- Неужели?
- Ты говорил о двух путях, - сказал Логан. - Какой второй?
- Самый верный, - ответил Пенфолд. - Внутри правящего класса
появляются люди, которые понимают, что система прогнила насквозь. Они
собираются вместе и что-нибудь делают.
- Например?
- Убеждение. Агитация, - Пенфолд помолчал. - Если потребуется -
насилие.
- Ну, и с чего мы начнем? - спросил Роуландс. - Скинем директора?
Упоминание о директоре немного позабавило всех. Роб уже сомневался,
что здесь вообще кто-нибудь воспринимает Пенфолда всерьез.
Школьники-революционеры. Это было действительно смешно.
- Мы начнем с самоподготовки, - произнес Пенфолд натянутым голосом. -
Есть и другие, кто думает также. Старше нас.
- Ты знаешь хоть одного?
- Да, - ответил Пенфолд, чуть помедлив.
- Ну, и кто же?
Он оглядел всех и с важностью ответил:
- Мне не хотелось бы говорить об этом здесь.
И снова - презрительный смех. Роб понял, что Пенфолд лишился своих
почитателей навсегда. По крайней мере, большинства. Он заметил, что Майк
не смеялся.
- Зачем так сгущать краски? Девяносто девять процентов людей, а то и
больше, вполне довольны своей жизнью. Урбиты - счастливы, наша прислуга -
счастлива, да и большинство из нас не жалуется. А ты хочешь, чтобы мы
вышли на баррикады и разрушили все это? Зачем? Чтобы мы смогли войти в
Урбансы? Поднимите руки, кто любит толчею, уличные беспорядки и вообще
жизнь среди огромной массы народа? Ну? Что же ты, Пенфолд? Тогда, может,
для того, чтобы урбиты смогли сюда переехать? Без головидения? Да они
свихнутся от скуки через пару дней. Допустим, ты прав, что мы разделены
принудительно. Мы не можем ездить к ним, а они к нам. Но ведь ни мы, ни
они не хотим этого. Значит, ты собираешься начать революцию для того,
чтобы заставить нас делать то, что мы не хотим?
- Ты не понимаешь... - начал Пенфолд.
- Хватит того, что я понял из твоих объяснений, - ответил Логан.
- Я же не говорю, что все недовольны... то есть большинство...
- Но ты хочешь, чтобы они были недовольны? Так?
- Пожалуй, да.
Громкий смех заставил Пенфолда замолчать.
- Быть недовольным - значит и быть свободным! - воскликнул Пенфолд,
когда веселье стихло. - А мы несвободны, вот что я пытаюсь сказать.
- Свободными, чтобы говорить чепуху, - добавил Роуландс, вставая. - С
меня хватит.
Возвращаясь от Пенфолда, они почти не говорили. Однако, уже в комнате
(Роб с Майком жили вместе), Майк спросил:
- Ну и что ты думаешь?
- О Пенфолде? Меня не очень-то впечатлило. А вот то, что сказал
Роуландс в конце, имеет смысл. Никто не оборвал его. Разве это не говорит
за то, что люди свободны?
- На разговоры они не обращают внимания.
- Кто?
- Правительство.
- Если это только болтовня, какой в ней прок?
- А если не только?
- Что ты хочешь сказать?
- Между нами?
- Конечно.
- Есть люди... Пенфолд с ними знаком. Эти сегодняшние разговоры...
просто попытка найти единомышленников. Почти вслепую - вдруг кто-нибудь
думает так же. Но существует другая, настоящая организация.
- Тебе Пенфолд об этом сказал? - Майк кивнул. - И ты веришь ему?
- Да. Его брат состоит в этой организации. Он вернулся домой в начале
года - был на китайской войне.
- Все-таки, это смешно.
- Ты мог бы понять, если б захотел.
- Что понять?
- Смешно или нет. Если бы вступил в эту организацию. Конечно, тебе
придется дать клятву.
Роб начал понимать, насколько Майк серьезен. Сама идея была нелепа,
смехотворна, но Майк верил в нее.
- Вряд ли я могу быть быть полезен, - сказал Роб, поколебавшись.
- Ошибаешься. Ты знаешь Урбанс. Ты можешь очень пригодиться, даже
если просто покажешь, что урбиты такие же люди, как мы и что наше
отношение к ним, как к невежественному низшему классу, - ошибочно, - он
говорил горячо, убежденно. - Ты можешь очень помочь, Роб!
- А если ничего не выйдет? Что тогда?
Майк пожал плечами:
- Мы должны рискнуть.
- Но за этот риск люди могут попасть в тюрьму. С детьми они, скорей
всего, не станут связываться. Но что будет со мной, я знаю точно. Меня
отправят обратно в Урбанс.
Майк молчал. Роб хотел добавить еще что-то, когда он сказал:
- Ты прав. Я не подумал об этом.
Роб обрадовался, что Майк так легко согласился. Но чувствовал себя
виноватым, ведь он был очень многим обязан Майку. Роб попытался спорить с
собой. Нет, все-таки эта затея - нелепость. Если почти все довольны,
безумие - разрушать привычную жизнь по прихоти кучки фанатиков. И еще
большее безумие - надеяться, что у этого восстания есть хоть один шанс на
успех.
Майк прервал его раздумья:
- Эти люди уже кое-чего добились и готовы идти дальше.
- Уж не ты ли с Пенфолдом и его братцем? - не сдержался Роб.
- Нет, - спокойно ответил Майк. - Нас больше.
- Сколько? Полдюжины? - Майк не ответил. - Ты спятил.
Майк покачал головой:
- Не знаю, - он забрался под одеяло. - Может, не я, а кто-нибудь
другой.
- На меня намекаешь?
Майк усмехнулся:
- Не переживай, с тобой большинство. Кстати, кто последний ложится,
выключает свет.
8. ВОССТАНИЕ
Незаметно подошли каникулы. Вот уже отшумели веселые празднества с
традиционным концертом по случаю окончания семестра и, наконец, наступило
ясное морозное утро, когда почтовая карета повезла Роба и Майка через
припорошенные снегом поля в небольшой торговый городок, где их ждала
коляска Гиффордов.
От дома, окруженного заснеженным садом, веяло спокойствием и уютом.
Навстречу им выбежала Сесили, за ней степенно шла миссис Гиффорд, и даже
мистер Гиффорд оставил своих карликовых питомцев.
Сезон охоты был в полном разгаре. Местное общество собиралось дважды
в месяц, но Гиффорды состояли в нескольких охотничьих обществах и поэтому,
проехав пару лишних миль, могли с легкостью заполнить почти всю неделю,
кроме воскресенья. Мистер Гиффорд не ездил с ними, но миссис Гиффорд и
даже Сесили на своем любимом пони с удовольствием принимали участие в
охоте.
Роб скоро вошел во вкус. Когда он первый раз увидел убитую лису, его
затошнило, но он понимал, что должен пройти и через это. Охота была
традицией, а традиция здесь управляла всем. Роб быстро избавился от
отвращения и даже наслаждался новизной впечатлений: охотники в красных
камзолах, потные лоснящиеся лошади; гончие, преследующие добычу по склону
холма; клич охотничьего рожка, рассекающий пасмурное утро. А в конце
суматошного дня - приятная усталость; дом, где ждет горячая ванная, чай с
пышками у пылающего камина в уютной гостиной, залитой мягким светом. Это
было чувство принадлежности.
Наступило Рождество, пора праздников и подарков. В холле поставили
елку, и все слуги, даже новый помощник старшего садовника, застенчивый
неуклюжий мальчик младше Роба и Майка, нашли под ней милые подарки для
себя. В канун Рождества потеплело. Когда карета везла Гиффордов в
деревенскую церковь, шел дождь, а на обратном пути прояснилось, и
выглянуло солнце. На обед была индейка и сливовый пудинг, сладкие пирожки
с изюмом и миндалем, орехи и вино. Забавные хлопушки взрывались
малюсенькими сюрпризами и шутливыми записочками. Все весело смеялись.
На первый взгляд, Рождество в Графстве праздновалось также, как в
Урбансе: те же индейка, пудинг, хлопушки и смешные розыгрыши. Но Рождество
в Урбансе было лишь бледной копией праздника, который он увидел здесь. Под
вечер из деревни приехал рождественский хор. Сначала они пели в парке,
освещая сумерки разноцветными фонариками, потом собрались в доме и снова
пели. Роб вспомнил прошлое Рождество дома: бесконечные праздничные гуляния
по головидению. Даже тогда они казались ему фальшивыми, а теперь, подумав
об этом, он содрогнулся от отвращения.
Позже Сесили спросила его:
- Роб, а какое Рождество в Непале?
- Почти как здесь.
Она лежала на ковре перед камином. Черные волосы в отсвете огня
отливали бронзой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13