А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z


 


– Ничего, обойдусь и без вашего доверия. Если б вы могли на меня полагаться, мне не имело бы смысла идти таким тернистым путем. Теперь у нас с вами шутовское состязание. Настроение игривое, собираемся развлекаться фокусами больного марсианской болезнью. Уж здесь-то я в грязь лицом не ударю, могу вам обещать… Простите, говорят, что любопытство – исключительно человеческое свойство. Что это у вас? – Он вдруг указал пальцем на банку возле радиоприемника. – Вы держите там градины? Или земляные орешки?
– Нет, складываю туда старые билеты. А в чем дело?
– Не имеет значения, это я просто так… Но что же ваша супруга? Не отправилась ли прямиком на Марс? Ладно, подождем. Я, пожалуй, даже одобряю наших женщин. Потому что, видите ли, сэнсэй, я еще не исчерпал темы нашей беседы…

16

– Да. Я обнаружил «Песнь посланца», когда мыл стены одного не совсем обычного помещения в одном не совсем обычном месте.
Мой гость вел рассказ без пауз, и на его лице появилось новое для меня выражение, свойственное одержимым… Его руки, стискивавшие рукопись на коленях, и его беззащитный затылок, прислоненный к спинке стула, – словно излучали улыбку… Я чувствовал, что меня наконец-то благополучно загнали в сети… Но неужели весь этот огород городился только для того, чтобы заманить меня сюда? Ведь я… Нет, ни поддакивания, ни оскорбления уже не помогут мне снова стать хозяином положения. Придется лишь по возможности точно записать то, что он говорил.
– Это не совсем обычное место, – продолжал мой гость, – надо сказать, было палатой в одной психиатрической больнице… Почему я там оказался, почему я там мыл стены, – ответить на эти вопросы предоставляю вашему воображению… Поначалу эта надпись не остановила моего внимания. Это были крошечные трогательные знаки, каракули одного из сумасшедших, ничего примечательного, как мне показалось.
Однако фраза «Тридцать два посланца»… Едва эта строчка попалась мне на глаза, как я ощутил сильнейшее потрясение. Я взволнованно перечитал стихотворение. Да, сомнений не было. Что это, как не диагноз «земной болезни»?
Тридцать два посланца,
Облеченных тайной миссией,
Не знают, как рассказать о себе,
И, осыпая насмешками,
Их загоняют в холодный
Могильник для умалишенных.
Ошибки быть не могло. Наконец-то в мои руки попало доказательство. Наконец-то я установил истинную природу «земной болезни», продолжавшей столь жестоко поражать нас. Ибо «Песнь посланца» была вестью от одного из посланцев Марса, угодивших в психиатрическую больницу по подозрению в «марсианской болезни». Это было ужасно! «Земная болезнь», совершенный гомолог «марсианской болезни»… Я нареку ее, пожалуй, «топологическим неврозом», вы не возражаете?.. И разрешите доложить следующее. Автор «Песни посланца» в конце концов заболел настоящей «земной болезнью»… то есть с точки зрения земных врачей, благополучно оправился от «марсианской болезни»… Выписался из больницы и уехал в неизвестном направлении.
Итак, в основе расшифровки лежит роковое число «тридцать два»… Почему же это число произвело на меня такое впечатление? Все дело в том, что я был назначен тридцать третьим посланцем и прибыл на Землю следующим после автора «Песни». Этот тридцать второй еще в студенческие годы был моим другом и веселым собутыльником, и у меня сердце болит, стоит мне подумать, где он и что с ним сейчас. Правда, нельзя сказать, будто он пострадал напрасно. Ведь только благодаря его вести я сейчас имею возможность успешно завершить одну из возложенных на меня задач.
Да, несомненно. Есть весть, весть первооткрывателя «топологического невроза»… хотя название придумано мною… и вместе с этим названием он навсегда останется в памяти веков. Вот почему первую страницу этого важнейшего доклада я отвел под его стихотворение. Честь и славу следует делить по совести.
Да, этот наш роман «Совсем как человек» в действительности является моим докладом. Это доклад, который я намерен представить на рассмотрение правительству Марса. Первая часть – изложение и анализ фактов. Вторая часть – эскизный план необходимых мероприятий и сформулированное мнение автора… Не желаете ли послушать для примера?
«Марсианский год такой-то, сезон 2/3, период 6, день третий.
Вернувшись с конференции, я обнаружил, что жена нахлобучила на голову сабу-кинэ (Примечание: Демонстратор грёз.) и пребывает в состоянии восторженности. «Послушай, – сказал я. – Большие новости. Сейчас не время предаваться грезам».
Она не отозвалась. Тогда я без лишних слов выключил сабу-кинэ и стащил с нее колпак. «Что ты делаешь! – раздраженно закричала она. – Оставь меня в покое!»
Затем, оглядев меня, она с изумлением спросила: «Погоди-ка, с чего это ты средь бела дня разгуливаешь в одежде землянина? Или вместо конференции ты был на маскараде?»
«Ошибаешься, – возразил я. – Все дело в том, что сегодня на конференции меня решили отправить с миссией на Землю». «Неужели?» – удивилась жена. «И это еще не все, – продолжал я. – Решено также, что вместе со мною отправишься и ты». «Погоди, погоди… – ошеломленно пролепетала она. – Но говорят ведь, что исследование Земли – это очень опасно!»
«Об этом никто ничего не знает. Известно только, что за последние десять лет туда были отправлены тридцать два посланца, и ни один не вернулся. Но я не думаю, чтобы виноваты в этом были земляне. Они совсем такие же, как мы, и вряд ли могут оказаться чудовищами и варварами».
«Тогда какая-нибудь страшная болезнь?»
«Есть и такая теория. Руководство в общем на нее и ориентируется. Но о природе этой болезни нельзя пока сделать никаких предположений. Условились называть ее просто „земной болезнью“. Что же касается нашей миссии, то она сводится к следующему. Во-первых, нам предстоит начать переговоры о создании на Земле нашей торговой станции. Мне сказали, что это очень важно и совершенно экстренно, потому что у них там со дня на день может начаться беззаконная хулиганская потасовка с применением дальнобойных ракет. Во-вторых, мы должны выяснить, куда девались наши пропавшие без вести тридцать два посланца, а также установить истинную природу этой самой „земной болезни“, приковавшей их к Земле…»
«Не нравится мне это, очень уж страшно».
«Но есть и еще одна теория – что причина „земной болезни“ заключается в земных женщинах. Они совсем как марсианские и все же, возможно, чуть-чуть отличаются. Так не в этом ли самом „чуть-чуть“ все дело? Не надо забывать, что до сих пор все наши посланцы были мужчинами».
«Фу, какая гадость!»
«Вот, учитывая такие обстоятельства, конференция и решила послать на этот раз пару – мужчину и женщину. Мой номер будет тридцать три, твой соответственно тридцать четыре. Вот женская земная одежда. Примерь, и мы посмотрим, подходит ли она тебе».
«Сезон 2/3, период 8, день первый.
Прошел без малого целый период. С помощью гипнопедии мы овладели японским языком. Наступил день старта. Мы с женой заняли места в кабине принудительного транспозитора живых организмов. (Примечание: Особое устройство для переброски живых организмов в места, не обрудованные приемными станциями.)
Контролер объявил, что началась настройка аппаратуры, а тем временем на экране появилось изображение места назначения.
«Земля… – произнес контролер. – Токио, столица Японии… Поздняя ночь… Двор начальной школы, вокруг ни души… Выбрано наиболее безопасное место, где нет почти никаких препятствий. Чтобы устранить возможность столкновения с чем-нибудь вроде бродячей собаки, пункт прибытия поднят над поверхностью почвы на восемьдесят три сантиметра… Прошу иметь это в виду, будьте осторожны, не упадите… Остается три минуты. Надеюсь, вы ничего не забыли…»
Собственно, забывать-то было нечего. Пачка фотографий с марсианскими ландшафтами да кое-какие мелочи личного характера. И еще японские иены. Кажется, на Земле с помощью денег можно решить любую проблему.
Вспышка красной лампы возвестила, что включилось антигравитационное устройство. (Примечание: До изобретения антигравитационного устройства можно было осуществлять только транспозицию минеральных тел, не подверженных искажениям из-за гравитационных сил. Живые существа испытывали мощные деформирующие напряжения, что приводило к внутренним кровоизлияниям и разрывам. Мгновенные гравитационные скачки от нуля до нормы и обратно вызывали те же последствия, что и ускорение в космических ракетах в период запуска. А после изобретения антигравитационной подушки стало возможным перебрасывать на Плутон даже сырые яйца.)
Гравитация упала до нуля, и начался отсчет секунд. Жена простонала: «Мне плохо…» Ей ввели пять миллиграммов производного от бензоциазепина.
Осталось десять секунд… Наконец, началось скольжение по сдвигу во времени. (Примечание: Транспозиция основана на принципе дискретности времени. Время не непрерывно. Это своего рода энергетическая волна, совершающая простое гармоническое движение от положительного направления к отрицательному и обратно. В нормальных условиях каждому из этих направлений соответствуют свои реальности, причем положительному направлению времени соответствует наша реальность, а отрицательному – некая антиреальность. Вот почему наблюдателю, принадлежащему нашей реальности, время представляется непрерывным. Волны времени по сравнению с волнами материи менее стабильны. Волны материи не интерферируют, пока не достигают световых скоростей, а вот многомерные волны времени интерферируют сравнительно легко; тогда они изменяют периодичность, и бывает, что у них с волнами материи возникает отставание, по фазе. В таких случаях происходит рождение и разрушение элементарных частиц. Транспозитор является устройством для искусственного создания таких сдвигов по фазе. Между моментом сдвига и моментом нового совпадения, который нетрудно рассчитать, образуется своеобразный тоннель во времени. Материальное тело, помещенное в такую фазовую дыру, может быть мгновенно перемещено сколь угодно далеко в пространстве. Впрочем, выражение «мгновенно» несколько неточно. В самих волнах времени время не течет, и естественнее рассматривать транспозицию как передвижение со сверхсветовой скоростью.)
Скольжение по сдвигу постепенно ускоряется. Жена повторяет: «Мне плохо…» Я тоже страдаю. Мы оба терпеть не можем путешествий, опыта транспозиций у нас почти нет, если не считать обычных переходов от одной станции к другой, и скольжение по сдвигу во времени, характерное для принудительной транспозиции, вызывает у нас такое чувство, словно сердце трут на стиральной доске. Сил нет терпеть. Мне кажется, будто наши тела рассечены на полосы, как искаженное помехами изображение на телеэкране.
Мигание красных, голубых, зеленых ламп, голос контролера, отсчитывающий секунды, все медленно исчезло, растворилось во мраке за вратами мгновения… И мы, держась за руки, шлепнулись во дворе начальной школы. Сила тяжести превосходит воображение. Самочувствие как в скоростном лифте, стремительно несущемся вверх. Мы немедленно принимаем тонизирующее для мышц.
Как ни странно, царило полное безветрие. Стала очевидной ошибка некоторых наших ученых, утверждавших, будто Земля – это планета бурь. (Примечание: На фотографиях Земли почти всегда видны колоссальные водовороты туч, и отсюда был сделан поспешный вывод, что на этой планете постоянно дуют свирепые ветры.) Земная ночь была тиха и спокойна.
«Ну и вонища!» – воскликнула жена, зажимая нос. Да, может быть, это и был «аромат благоуханной Земли», о котором мы столько слышали, но являл он собой, честно говоря, порядочное зловоние. Оно с несомненностью свидетельствовало об изобилии в почве экскрементов червей, насекомых и прочих тварей, а также выделений огромного количества почвенных бактерий. На Земле, вернувшись с прогулки, необходимо сразу же вымыть руки и прополоскать горло…»

17

– Погодите минутку, – с нарочитой медлительностью, предвкушая несомненную победу, проговорил я. Язык мой заплетался от злорадства. Карты гостя были теперь у меня как на ладони. – Нехорошо, конечно, с моей стороны прерывать ваше повествование да еще на самом интересном месте, но… Понимаете, к сожалению, этому вашему дневнику очень трудно поверить… Да вы и сами, впрочем, не надеялись, что я поверю… Противоречие, понимаете ли. Да, назовем это противоречием. В этом вашем дневнике есть некое коренное, ничем не оправданное противоречие. Насколько я замечаю, дневник написан на самом обыкновенном японском языке. Но почему? Если вы писали его для представления правительству Марса, то не естественнее ли было бы писать его сразу по-марсиански? Или, может быть, у марсиан вообще нет своего языка?
Мой гость, выпятив губу, сделал молниеносное движение, как бы стремясь прикрыть собой рукопись, но тут же взял себя в руки. Выставив перед лицом указательный палец, он весело прощебетал:
– Атитобити кути ратта кутибири бири абиратти бити-кути биридаккунорэти кути…
Я не ручаюсь, что воспроизвожу его лепет в точности, но говорил он примерно так – льстивым ласковым шепотком. Я оторопел, а он, прищурясь, продолжал по-японски:
– Так звучит по-марсиански фраза «я вижу, это вас серьезно беспокоит». А на местном языке я писал потому, что мой доклад – секретный. Коль скоро написано по-японски, любой человек примет его за бред умалишенного, больного «марсианской болезнью», и не придаст ему никакого значения. Напиши я по глупости на марсианском языке, рукопись сразу же бросилась бы в глаза. Языки ведь тоже гомеоморфны, расшифровать такую рукопись на электронной машине ничего не стоит. Хвост пусть торчит, лишь бы голова была спрятана.
– Ладно, пусть будет так, – произнес я, рассерженный тем, что опять промахнулся. – Но ведь как раз в этом вы и заинтересованы. Вы же специально прибыли сюда для того, чтобы заставить нас, землян, признать существование жителей Марса…
Лицо его приняло замкнутое выражение. Мне даже показалось, что оно как-то ссохлось.
– Мы – не воинственная раса, – угрюмо сказал он. – Мы всеми силами стремимся не причинять зла другим народам. И меньше всего – землянам, которые совсем как мы…
– Что вы имеете в виду?
– Поскольку вопрос секретный, я не вправе его касаться, но… Представьте себе, например, следующее положение. В Токио съехались члены тайной фанатической организации, владеющие искусством гипноза, и ждут только сигнала, чтобы одновременно начать действовать, причем никаких способов распознать их нет. К чему это приведет?
– Вряд ли у марсиан могут быть такие планы.
– Разумеется. И представьте себе еще, что миссия, которой облечена эта группа фанатиков, состоит в том, чтобы, скажем, заставить все население одновременно чихать или зевать.
– Вот уж это ерунда!
– Погодите, дело ведь не в том, что они собираются предпринять. Дело в том, что если только люди узнают, что среди них, рядом с ними существуют неуловимые и неотличимые фанатики, они перестанут доверять друг другу, примутся друг друга разоблачать, клеветать друг на друга, и в конце концов вся страна превратится в настоящее логово тайной полиции. В конечном счете она рухнет, как источенная термитами стена, оттого что кто-нибудь чихнет. Признавшись, что марсиане – совсем как люди, мы рискуем вызвать у землян необратимое самоотравление.
– Тогда зачем вы заставляете меня выслушивать всю эту болтовню? Раз вы сами сознаете свою опасность для нас, вам следовало бы поскорее, без всех этих ваших ламентаций, убраться восвояси, не правда ли?
– Нет, это тоже невозможно. Не забудьте, у меня есть моя миссия. Я не смогу вернуться, пока не исчерпаю всех шансов заключить торговый договор.
– Не понимаю. Вы же только что утверждали, что контакт причинит нам вред…
– Вот именно. И потому есть только два выхода. Первый: присоединить Японию к Марсианскому союзу. Таким образом японцы перестанут быть совсем как марсиане и сделаются настоящими марсианами.
– Абсурд. Это же агрессия!
– Я знал, что вы так скажете, и согласен с вами. – Он самоуверенно прищурился, затем кашлянул и продолжал: – Но есть и другой способ решить эту проблему… Он сводится к тому, что мы вообще не появляемся на сцене, а действуем через своего представителя из землян. Мы выворачиваем наизнанку тезис о том, что марсианин – совсем как человек. Получается довольно нелепо, согласен, но все искупится милой и доброй фантастичностью общей картины. Запад есть Запад, Восток есть Восток, все могут спать спокойно. Ни у кого никаких претензий, не правда ли? И тут мы подходим к главному вопросу. Могу ли я просить вас, сэнсэй, согласиться на пост представителя марсианского правительства?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12