– спросил тот с иронией.– Нет.– Вы должны были обратиться ко мне, а не к сыну.– Вы бы дали мне ключ?– Нет, – отрезал Клотарио, глядя ему в глаза.– Отец!.. – воскликнул Давид из-за спины сыщика.Купидо не обернулся и поймал на себе пылающий гневом взгляд старика, никак не желающего содействовать расследованию.– Помолчи! – рявкнул Клотарио. – Иди домой, с тобой мы еще поговорим.Давид помедлил несколько секунд, но все же вышел в сумрак улицы, с опущенной головой, не глядя на посторонившегося, чтобы его пропустить, отца. Купидо понимал, как парню, должно быть, стыдно: мало того, что отчитали, да еще и при постороннем человеке.– Один раз я уже сказал вам, чтобы вы искали в другом месте, что мы ничего не знаем о ее смерти. Вам платит этот сеньорито из Мадрида, который мечтает заполучить ее деньги. Иначе он не позволил бы Глории делать для него то, что она делала, – сказал старик, когда они остались одни. – Он знает, что может остаться ни с чем, и старается свалить убийство на нас.– Думаю, это не так. Он все равно ничего не получит, – ответил Купидо, но тотчас задумался, не может ли адвокат воспользоваться какой-либо юридической уловкой, например, доказать, что они состояли в гражданском браке.Клотарио смотрел на него несколько секунд, а потом произнес:– Видать, вас он тоже обманул. Все они в таких делах специалисты. Глория точно так же обманывала его самого.Он запустил руку в карман и вынул пачку горьких и крепких сигарет, Купидо думал, таких уже не продают. Затем старик достал спички и зажег одну. Детектив обратил внимание на его руки: они были широкими и сильными, как лапы зверя; спичка, горевшая между пальцами, походила на безобидную соломинку, чье пламя не могло причинить им вреда.Работа сыщика состоит в том, чтобы наблюдать. И постоянное наблюдение научило Купидо, что, несмотря на скрытность и притворство, у человека всегда есть непокорная часть тела, проявляющая его сущность. У Клотарио такой частью тела были руки, которые в силу того, что всю жизнь держали сельскохозяйственные инструменты и не привыкли оставаться без дела, все время машинально стремились сжаться в кулак; пальцы у него были короткие и тупые, им наверняка трудно набрать номер на старомодном телефоне с вращающимся диском.Руки старика воскресили в его памяти образы, которые он считал давно забытыми: двадцать лет назад несколько ребят стояли перед железной калиткой, не осмеливаясь открыть ее, потому что осы, привлеченные теплом нагретого на солнце железа, соорудили гнездо между прутьями. Крестьянин, проходивший мимо с ослом на поводу, на котором сидел мальчик, решил помочь мальчишкам и одной рукой, мозолистой и огрубевшей, раздавил гнездо, причем осы не причинили ему никакого вреда. Разжав кулак, он показал им маленький вязкий комок из воска, крови и яда.Купидо проследил за рукой, вернувшей пачку и спички в карман. Ему пришлось сделать усилие, чтобы не думать о том, как она могла бы орудовать ножом, а сосредоточиться на словах старика:– ...Они не отнимут его у нас, вы слышите? Не отнимут.Прежде чем ответить, детектив дал ему время успокоиться. Он хорошо знал этих горячих и гордых крестьян, жестких в споре, но готовых уступить, если говорить с ними вежливым, непривычным для их уха тоном.– Это не моя работа – лишать кого бы то ни было законного наследства.Это дало немедленный результат. Движения Клотарио смягчились, и, не меняя выражения лица, он задумался, глубоко затянувшись.– Послушайте, я не говорю, что Глория была плохой девушкой, – признал он, – но ее образ жизни был очень далек от нашего. Она портила Давида. С тех пор как он увидел ее, парень не желал работать в поле, перечил мне. Однажды мы поссорились, и он даже сказал, что убежит из дома и будет зарабатывать на жизнь живописью, будто это так просто. Ему самому такая мысль никогда бы не пришла в голову. Конечно, все шло от нее, от Глории.Купидо вспомнил о прошлом старика, как два десятка лет назад его дочь сбежала с молодым тореро, появившимся в Бреде на летние праздники, и Клотарио кинулся за ними верхом на муле, с ружьем, он хотел во что бы то ни стало вернуть ее. Возвратился он через десять дней один, без оружия, без мула и без гордости. Но старик остался главой семейства, жестоким защитником своего рода, который сделает все возможное, чтобы подобная история не повторилась.– Давид – мой единственный сын, и он должен работать на земле. Мои дочери уехали. Теперь Давид сумеет добиться того, чего не удалось мне. С деньгами он сможет расширить наше дело в три раза. Пройдитесь по деревне: все продается, земля не возделана. Он сможет купить большое прекрасное поместье и технику, которая будет выполнять тяжелую работу. Сейчас самый подходящий момент: люди убежали в большие города и пока что не вернулись. А ведь вернутся через некоторое время, непременно вернутся. Потому что все необходимое дает нам земля: еду, воду, одежду – все. Обычно, чтобы понять, что на самом деле ценно, требуется война.Нелепые и сбивчивые рассуждения старика могли бы иметь смысл в далеком будущем, подумал Купидо, но не сейчас. Деревня будет терпеливо, и не меняясь, жить, как старый и заслуженный генерал, верящий, что, как только запоет труба, он окажется востребован. А пока он отдыхает, забытый и всеми покинутый; его навещают лишь такие же старики, тоскующие по прошлому, да дети старых боевых товарищей, которые приезжают поговорить, успокоить его тоску или вспомнить то, что их отцы уже начали забывать. Увлечение трэкингом растет с той же скоростью, с какой исчезает деревенская жизнь, подумал детектив.Клотарио замолчал. На мгновение у него появилось желание говорить возвышенно и назидательно, за что в свое время он получил ироническое прозвище Дон Нотарио.– Ваш сын так не думает.– Но еще год назад думал, до того как сюда начала приезжать Глория, решившая отремонтировать старый родительский дом. Поначалу мне даже нравилось, что Давид ей помогает. До тех пор, пока я не понял: иногда они вместе ходят рисовать в заповедник. Это изменило его, у парня в голове появились безумные фантазии: он возмечтал стать художником и уехать в город. Мои дочери отправились в город, и не думайте, что они катаются как сыр в масле. Давид вырос здесь. Я его знаю, ведь он мой сын, я отлично знаю, что ему нужно, ведь, когда был в его возрасте, тоже совершил ошибку, решив убежать от всего этого. И уезжал я без отцовского разрешения. И несколько лет спустя был вынужден вернуться, раскаявшись в своем поступке. В Бреду всегда возвращаются.Ошеломленный, Купидо слушал слова так не похожего на него самого человека, которые, как проклятие, сам произносил неоднократно.– Кроме того, – продолжал старик, – неужели вы верите, что в городе Давид преуспеет как художник? Что там на него не будут смотреть как на чужака? К тому же уже слишком поздно. По нему видно, что он из деревни. Можно убежать от земли, но ее печать останется навсегда.Он докурил сигарету двумя глубокими затяжками и шагнул к двери, чтобы выбросить окурок на улицу. Однако тот упал на порог, и старик расплющил его пыльным сапогом. Когда он убрал ногу, на полу осталось маленькое черное пятнышко, окруженное крошечными частичками табака.– Я не позволю сыну совершить ту же ошибку, что и я. Сейчас у него на руках все козыри – он добьется всего, в чем нуждается. И я не допущу, чтобы у нас отняли то, что нам причитается, – еще раз жестко повторил он. – Моя племянница могла сделать наследниками других, но она умерла, не составив завещания. Будь она хоть проституткой, у проституток тоже есть наследники.И, желая поставить точку в разговоре, он посторонился, указав детективу на дверь, будто уже являлся полноправным хозяином этого дома.
Он открывал дверь своей квартиры, когда услышал телефонный звонок.– Рикардо Купидо?– Да.– Это Маркос Англада.– Я вас узнал, – сказал детектив. В трубке слышался приглушенный звук телевизора.– Возможно, я не должен говорить это по телефону, но в течение нескольких дней никак не смогу уехать из Мадрида. Я много думал об убийстве второй девушки – через десять дней после смерти Глории и при тех же обстоятельствах. И вроде бы тем же оружием.– И возможно, совершенное тем же человеком.– Все указывает на то, что это сумасшедший, маньяк, серийный убийца, причем никакого личного мотива у него нет. Он убил Глорию просто потому, что она оказалась не в том месте и не в то время.– Может быть, так оно и есть, – согласился Купидо. Он догадывался, что собирался сказать Англада. Он и сам думал об этом последние сорок восемь часов, но все равно решил не облегчать тому задачу.– Полагаю, продолжать расследование не имеет смысла. Я хочу, чтобы вы его прекратили. Я лично вами доволен – и вашими методами, и вашей тактичностью.Детективу его слова показались несколько холодными и знакомыми, это была удобная официальная формулировка, подходящая для любого случая, что, однако, не помешало Купидо проявить вежливость в ответ.– Спасибо, – сказал он.– Остается только ожидать, что в полиции хорошо сделают свою работу и им повезет. Когда найдут виновного, я выступлю частным обвинителем. А вы пока приготовьте отчет о ваших расходах. Можете послать его мне вместе с указанием банка, куда перевести деньги. В тот же самый день они будут на вашем счете.– Очень хорошо, – сухо отреагировал Купидо. И хотя он еще раньше пришел к такому же выводу и даже сам хотел предложить Англаде прекратить расследование, что-то его беспокоило.Адвокат, должно быть, уловил нечто особенное в его тоне и тотчас добавил:– Я понимаю: после всего, что вы сделали, бросать дело не очень-то хочется. Но, думаю, это самое лучшее решение.– Я понимаю.– Было очень приятно работать с вами. Вы хороший детектив, – сказал он, прощаясь. – Жаль, что все сложилось именно так.Купидо хотелось обсудить с ним некоторые детали, оставшиеся невыясненными: значок в руке Глории, наверняка сорванный с одежды убийцы и связывавший ее смерть с кем-то ей близким. И выстрел, прозвучавший тем самым утром. Но было очевидно, что Англада не относится к той категории людей, кого такие расплывчатые доводы могут заставить поменять мнение. Поэтому сыщик ничего не сказал. А перечень расходов он составит на следующий день.Утром, вопреки привычке, он встал рано и плотно позавтракал, потому что накануне вечером визит Давида и звонок Англады не дали ему нормально поужинать. Он надел шорты и достал из гаража велосипед. Это была прекрасная двухколесная машина, с очень легкой рамой из алюминия. Купидо совсем забросил его месяц назад и теперь заметил пыль на черном седле. Он сел на велосипед и начал плавно крутить педали, приноравливаясь и растягивая мышцы. Детектив не ездил на велосипеде уже месяц, и ему стоило труда поймать ритм. Вскоре Рикардо оставил позади город, последние шале и промышленные ангары предместья. Он переключился на следующую передачу, так как выехал на равнину, и убедился, что не сильно устал. Купидо дышал ровно, лучше, чем предполагал, и был способен крутить педали еще долго. «Это потому, что я не курю», – сказал он себе и, воодушевленный, устремился на шоссе, идущее по границе заповедника. На протяжении четырех или пяти километров лес тянулся по левую от него руку.Детектив уже поднялся на первые пологие косогоры, когда услышал эхо двух не слишком далеких выстрелов. Было воскресенье, поэтому он подумал об охотниках.Ему всегда нравилась велосипедная езда, и он никогда не переставал тренироваться, хотя нерегулярно, и ездил на довольно короткие расстояния, от сорока до пятидесяти километров. Теперь, бросив курить, Купидо намеревался почаще совершать такие прогулки. Это был поистине захватывающий вид спорта. С одной стороны, он не был скучным, как пешие прогулки, требовал меньшей выносливости и предоставлял возможность выбирать длинные маршруты и любоваться большим разнообразием пейзажей. И ногами двигать надо не всегда. В каждой дороге есть спуск, то есть отдых. С другой стороны, этот спорт не требовал долгого и нудного обучения технике, которая нужна, например, в теннисе. Сесть на велосипед – так же просто, как и пойти пешком. Кроме того, здесь тебе никто не нужен: велосипедными прогулками можно наслаждаться как в компании, так и в одиночестве. И наконец, подумал он, переключаясь на нижнюю передачу, если ты не участвуешь в соревнованиях, тебе не противостоит соперник, поэтому нет необходимости показывать всю свою мощь и отвагу, как в футболе, баскетболе и теннисе. Каждый предоставлен сам себе, может выбирать свой ритм и расстояние, может ехать до финиша как хочет и повернуть назад, почувствовав усталость.Когда два с половиной часа спустя Купидо вернулся домой, у него затекли запястья и бедра, ноги ныли от напряжения. Но чувствовал он себя замечательно. На несколько минут Рикардо повалился на кровать, чтобы восстановить силы, потом выпил воды. Он проехал почти шестьдесят километров и ощущал усталость не только телом, но и душой. Купидо заметил, что за последние три часа ни разу не подумал о своей работе и это благотворно сказалось на его настроении. Надо поговорить с лейтенантом и сообщить ему, что Англада перестал платить и расследование остановлено. Следующие новости об этом деле он вычитает из газет, пообещал себе Купидо. Рикардо зашел в душ и пятнадцать минут простоял под теплой водой, оставив без внимания советы средств массовой информации о том, что ее надо экономить. Закрыв кран и одевшись, он вознамерился приготовить обед, но тут услышал настойчивый телефонный звонок. После плохих новостей, которые приносили последние звонки, этот сразу же показался ему недобрым. 13 Он снял фотографию выпускников с почетного места, которое она годами занимала на стене в гостиной, между двумя окнами; он повесил ее сразу же, как только въехал в эту маленькую и светлую квартиру. Первый гвоздь и первые удары молотка были посвящены тому, чтобы поместить снимок на видное место, – теперь его замечал каждый, кто входил в помещение. Иногда ему самому нравилось рассматривать лица студентов, идеальными рядами стоящих под гербом университета Комплутенсе: полных ожиданий и веры в будущее, и лица авторитетных преподавателей, известных своими книгами и благодаря частым появлениям в прессе и на телевидении. Они придавали фотографии больше солидности. Этот снимок рождал в нем гордость и уверенность в профессии, ему казалось, что за его спиной стоит весь сплоченный коллектив Коллегии адвокатов. Теперь, однако, когда уже не было необходимости использовать квартиру для работы – он располагал собственным кабинетом в адвокатской конторе, – фотография потеряла прежнее значение. Кроме того, она ему надоела. Безо всякой ностальгии он посмотрел на лица товарищей, затем остановил взгляд на собственном лице, молодом и довольном, – он улыбался перед объективом фотографа из Беринголы, словно уже представлял свое блестящее адвокатское будущее, которое ничего общего не имеет с тем смятением, в котором он вынужден жить сейчас, после смерти единственной по-настоящему любимой женщины. Теперь это место на стене займет его портрет, написанный Глорией. Англада направился в спальню и скользнул рукой за шкаф. Затем вернулся в гостиную и разорвал упаковочную бумагу, скрывавшую портрет, – он решил вставить его в более подходящую и красивую рамку. Маркос поднял его на высоту лица, вытянув руки; казалось, он всматривается в зеркало. Англада считал портрет самым лучшим подарком из всех, что сделала ему Глория, особенным, потому что он был создан ее руками, ее сердцем. Адвокат повесил портрет на гвоздь, оставшийся в стене, старательно выровнял, отошел на несколько шагов, за стол, и посмотрел с расстояния. Это было его настоящее лицо, его настоящая душа, не то, что на маленькой фотографии, которую он поставил, повернув к стене. Та же слегка самодовольная улыбка, та же твердость губ, но на портрете уже появилась некая туманность во взгляде, словно глаза скрывали что-то, чего не должны были знать посторонние. В том-то и разница, подумал он, фотография показывает то, что есть, портрет же, кроме всего прочего, то, что скрыто. Англада сел перед ним за стол, за который сажал своих первых клиентов. Он прекрасно помнил дни, когда он позировал Глории в студии, куда теперь, согласно полученному им письму, никому не разрешалось заходить, пока не решится судьба наследства. То была неделя счастья, и он чувствовал себя благодарным за то, что Глория позволила ему проникнуть в ее мир живописи, который ревностно охраняла, причем войти туда через парадную дверь. Она написала его портрет – привилегия, на которую мало кто мог рассчитывать. Каждый вечер он направлялся в мансарду, надевал простую белую рубашку, выбранную ею, садился возле одного из круглых окон и сидел неподвижно, пока Глория, всегда стоя, работала над портретом. Ее рука летала от палитры к холсту, и она бросала на него быстрые взгляды или могла долго изучать мельчайшую деталь, мочку уха или уголки губ, чтобы затем подправить то, чем была недовольна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Он открывал дверь своей квартиры, когда услышал телефонный звонок.– Рикардо Купидо?– Да.– Это Маркос Англада.– Я вас узнал, – сказал детектив. В трубке слышался приглушенный звук телевизора.– Возможно, я не должен говорить это по телефону, но в течение нескольких дней никак не смогу уехать из Мадрида. Я много думал об убийстве второй девушки – через десять дней после смерти Глории и при тех же обстоятельствах. И вроде бы тем же оружием.– И возможно, совершенное тем же человеком.– Все указывает на то, что это сумасшедший, маньяк, серийный убийца, причем никакого личного мотива у него нет. Он убил Глорию просто потому, что она оказалась не в том месте и не в то время.– Может быть, так оно и есть, – согласился Купидо. Он догадывался, что собирался сказать Англада. Он и сам думал об этом последние сорок восемь часов, но все равно решил не облегчать тому задачу.– Полагаю, продолжать расследование не имеет смысла. Я хочу, чтобы вы его прекратили. Я лично вами доволен – и вашими методами, и вашей тактичностью.Детективу его слова показались несколько холодными и знакомыми, это была удобная официальная формулировка, подходящая для любого случая, что, однако, не помешало Купидо проявить вежливость в ответ.– Спасибо, – сказал он.– Остается только ожидать, что в полиции хорошо сделают свою работу и им повезет. Когда найдут виновного, я выступлю частным обвинителем. А вы пока приготовьте отчет о ваших расходах. Можете послать его мне вместе с указанием банка, куда перевести деньги. В тот же самый день они будут на вашем счете.– Очень хорошо, – сухо отреагировал Купидо. И хотя он еще раньше пришел к такому же выводу и даже сам хотел предложить Англаде прекратить расследование, что-то его беспокоило.Адвокат, должно быть, уловил нечто особенное в его тоне и тотчас добавил:– Я понимаю: после всего, что вы сделали, бросать дело не очень-то хочется. Но, думаю, это самое лучшее решение.– Я понимаю.– Было очень приятно работать с вами. Вы хороший детектив, – сказал он, прощаясь. – Жаль, что все сложилось именно так.Купидо хотелось обсудить с ним некоторые детали, оставшиеся невыясненными: значок в руке Глории, наверняка сорванный с одежды убийцы и связывавший ее смерть с кем-то ей близким. И выстрел, прозвучавший тем самым утром. Но было очевидно, что Англада не относится к той категории людей, кого такие расплывчатые доводы могут заставить поменять мнение. Поэтому сыщик ничего не сказал. А перечень расходов он составит на следующий день.Утром, вопреки привычке, он встал рано и плотно позавтракал, потому что накануне вечером визит Давида и звонок Англады не дали ему нормально поужинать. Он надел шорты и достал из гаража велосипед. Это была прекрасная двухколесная машина, с очень легкой рамой из алюминия. Купидо совсем забросил его месяц назад и теперь заметил пыль на черном седле. Он сел на велосипед и начал плавно крутить педали, приноравливаясь и растягивая мышцы. Детектив не ездил на велосипеде уже месяц, и ему стоило труда поймать ритм. Вскоре Рикардо оставил позади город, последние шале и промышленные ангары предместья. Он переключился на следующую передачу, так как выехал на равнину, и убедился, что не сильно устал. Купидо дышал ровно, лучше, чем предполагал, и был способен крутить педали еще долго. «Это потому, что я не курю», – сказал он себе и, воодушевленный, устремился на шоссе, идущее по границе заповедника. На протяжении четырех или пяти километров лес тянулся по левую от него руку.Детектив уже поднялся на первые пологие косогоры, когда услышал эхо двух не слишком далеких выстрелов. Было воскресенье, поэтому он подумал об охотниках.Ему всегда нравилась велосипедная езда, и он никогда не переставал тренироваться, хотя нерегулярно, и ездил на довольно короткие расстояния, от сорока до пятидесяти километров. Теперь, бросив курить, Купидо намеревался почаще совершать такие прогулки. Это был поистине захватывающий вид спорта. С одной стороны, он не был скучным, как пешие прогулки, требовал меньшей выносливости и предоставлял возможность выбирать длинные маршруты и любоваться большим разнообразием пейзажей. И ногами двигать надо не всегда. В каждой дороге есть спуск, то есть отдых. С другой стороны, этот спорт не требовал долгого и нудного обучения технике, которая нужна, например, в теннисе. Сесть на велосипед – так же просто, как и пойти пешком. Кроме того, здесь тебе никто не нужен: велосипедными прогулками можно наслаждаться как в компании, так и в одиночестве. И наконец, подумал он, переключаясь на нижнюю передачу, если ты не участвуешь в соревнованиях, тебе не противостоит соперник, поэтому нет необходимости показывать всю свою мощь и отвагу, как в футболе, баскетболе и теннисе. Каждый предоставлен сам себе, может выбирать свой ритм и расстояние, может ехать до финиша как хочет и повернуть назад, почувствовав усталость.Когда два с половиной часа спустя Купидо вернулся домой, у него затекли запястья и бедра, ноги ныли от напряжения. Но чувствовал он себя замечательно. На несколько минут Рикардо повалился на кровать, чтобы восстановить силы, потом выпил воды. Он проехал почти шестьдесят километров и ощущал усталость не только телом, но и душой. Купидо заметил, что за последние три часа ни разу не подумал о своей работе и это благотворно сказалось на его настроении. Надо поговорить с лейтенантом и сообщить ему, что Англада перестал платить и расследование остановлено. Следующие новости об этом деле он вычитает из газет, пообещал себе Купидо. Рикардо зашел в душ и пятнадцать минут простоял под теплой водой, оставив без внимания советы средств массовой информации о том, что ее надо экономить. Закрыв кран и одевшись, он вознамерился приготовить обед, но тут услышал настойчивый телефонный звонок. После плохих новостей, которые приносили последние звонки, этот сразу же показался ему недобрым. 13 Он снял фотографию выпускников с почетного места, которое она годами занимала на стене в гостиной, между двумя окнами; он повесил ее сразу же, как только въехал в эту маленькую и светлую квартиру. Первый гвоздь и первые удары молотка были посвящены тому, чтобы поместить снимок на видное место, – теперь его замечал каждый, кто входил в помещение. Иногда ему самому нравилось рассматривать лица студентов, идеальными рядами стоящих под гербом университета Комплутенсе: полных ожиданий и веры в будущее, и лица авторитетных преподавателей, известных своими книгами и благодаря частым появлениям в прессе и на телевидении. Они придавали фотографии больше солидности. Этот снимок рождал в нем гордость и уверенность в профессии, ему казалось, что за его спиной стоит весь сплоченный коллектив Коллегии адвокатов. Теперь, однако, когда уже не было необходимости использовать квартиру для работы – он располагал собственным кабинетом в адвокатской конторе, – фотография потеряла прежнее значение. Кроме того, она ему надоела. Безо всякой ностальгии он посмотрел на лица товарищей, затем остановил взгляд на собственном лице, молодом и довольном, – он улыбался перед объективом фотографа из Беринголы, словно уже представлял свое блестящее адвокатское будущее, которое ничего общего не имеет с тем смятением, в котором он вынужден жить сейчас, после смерти единственной по-настоящему любимой женщины. Теперь это место на стене займет его портрет, написанный Глорией. Англада направился в спальню и скользнул рукой за шкаф. Затем вернулся в гостиную и разорвал упаковочную бумагу, скрывавшую портрет, – он решил вставить его в более подходящую и красивую рамку. Маркос поднял его на высоту лица, вытянув руки; казалось, он всматривается в зеркало. Англада считал портрет самым лучшим подарком из всех, что сделала ему Глория, особенным, потому что он был создан ее руками, ее сердцем. Адвокат повесил портрет на гвоздь, оставшийся в стене, старательно выровнял, отошел на несколько шагов, за стол, и посмотрел с расстояния. Это было его настоящее лицо, его настоящая душа, не то, что на маленькой фотографии, которую он поставил, повернув к стене. Та же слегка самодовольная улыбка, та же твердость губ, но на портрете уже появилась некая туманность во взгляде, словно глаза скрывали что-то, чего не должны были знать посторонние. В том-то и разница, подумал он, фотография показывает то, что есть, портрет же, кроме всего прочего, то, что скрыто. Англада сел перед ним за стол, за который сажал своих первых клиентов. Он прекрасно помнил дни, когда он позировал Глории в студии, куда теперь, согласно полученному им письму, никому не разрешалось заходить, пока не решится судьба наследства. То была неделя счастья, и он чувствовал себя благодарным за то, что Глория позволила ему проникнуть в ее мир живописи, который ревностно охраняла, причем войти туда через парадную дверь. Она написала его портрет – привилегия, на которую мало кто мог рассчитывать. Каждый вечер он направлялся в мансарду, надевал простую белую рубашку, выбранную ею, садился возле одного из круглых окон и сидел неподвижно, пока Глория, всегда стоя, работала над портретом. Ее рука летала от палитры к холсту, и она бросала на него быстрые взгляды или могла долго изучать мельчайшую деталь, мочку уха или уголки губ, чтобы затем подправить то, чем была недовольна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32