ДА!»
Я, помню, удивился, какой у него великосветский прононс. И еще, помню, засмеялся. Просто не мог удержаться. Етот мужик одной фразой замечательно подытожил нашу жалкую, бессмысленную суть.
Хотя он долго в клинике не пробыл; выписался быстрее моего, бля. Как только мне официально разрешили - фьють. Нет меня. Был, да вышел. С некомплектом конечностей, типа, но в завязке, и доволен, как слон, что убрался оттудова. Слишком уж много алкашей во всяких этих клиниках.
– Я имею в виду, что ваш трудовой путь вполне может продолжиться, понимаете? Я лично знаю нескольких наших подопечных, которые после травм, подобных вашей, переключились на…
Одно только меня беспокоит: зря я послал Квоки ту открытку. Теперь жалею. Сделал глупость. Не знаю, может, ето как раз типично для моей болезни, такое стремление к саморазрушению, но я послал ту открытку, когда у меня была полоса уныния, глубокого, непроходящего, я ходил по краю и был как никогда близок к запою, или «срыву», как это называется на жаргоне АА. Мне просто жуть как хотелось зацепиться за что-нибудь из своей прошлой жизни. Из тех времен, когда я варился в том жутком котле, но был живой в полном смысле етого слова, бля.
Черт, очень зря я ето сделал. Но все обойдется. Бля, я теперь все могу осилить. Какое бы дерьмо на мя ни свалилось, в какую бы катастрофу ни попал - я выживу, бля. Прорвусь.
Ставлю подпись, беру бланк заявления о приеме на работу, что протягивает мне дама, благодарю и выхожу опять на улицу. Небо все сереет; дождевые тучи идут с севера. Швыряю заявление в ближайшую урну и иду к врачу.
Грох, трах. Звяк, бряк.
Шаг 3: Мы приняли решение - предать нашу волю и нашу жизнь Богу - такому, как мы Его понимаем. Вот что мы сделали - сдались сами и все свои попечения сдали силе, которая, кажется, считает невинность преступлением. Силе, которая, как у нас есть основания полагать, в первую голову и виновата в том, что наши жизни погублены. Силе, которая, по всей видимости, не может или не хочет изменить или облегчить причины этой гибели. Силе, к которой если мы и считали нужным обращаться раньше, то лишь с мольбой или проклятиями.
Ну просто на редкость удачная была идея, бля.
В машине
– Чё? - Алистер не верит своим ушам. - Ты сказал, Томми слишком добрый?
Даррен кивает. Он серьезен, глядит прямо перед собой сквозь ветровое стекло. Если бы он не держал руки на руле, то плотно скрестил бы их на груди.
– С чего ты взял, бля?
Воспоминания вихрем проносятся у Алистера в голове: треск ломающихся человеческих костей, умоляющие голоса. Кости черепа лезут наружу из-под лопнувшего скальпа, под крикетными битами и железными прутьями плоть словно взрывается спелыми раздавленными помидорами, а над этим, поверх всего этого - Томми, дирижирует каждым вскриком и хлюпом.
– Я ж тока чё тебе рассказал, нет, как он отпустил этого мудака Квоки. Я бы этого козла связал да в багажник, для верности. А потом уж, если б оказалось, что он наврал, выбил бы из него правду, бля. Тока так и надо. А не просто навалять и отпустить, чтоб тот бросился сразу на вокзал да вон из города, бля.
– Так что, это он сделал? Спер деньги?
Даррен жмет плечами:
– Наверно. Нинаю. Я просто грю, что не доверяю этому козлу, и все тут.
– Да, но Томми…
– Он просто пересрал, испугался Змея Тонга Тони. Да, и вот еще чё: я бы, бля, выследил самого Тони, а не его чертова племянника . Ну чё за дела? Это же Тони смылся с героином, ну его и надо отпиздить, разве не так? А у Томми кишка тонка с китайцами связываться, скажешь, нет? Пересрал он, братан. Бля буду.
– А я слыхал, что он убрался в Гонконг.
– Кто?
– Тони Тонг. И потому…
– Кто тебе сказал? Томми?
– Может, и он.
– Не, если хочешь знать, Томми его даже не искал . Задницу от кресла не оторвал. Может, лень ему было, может, побоялся. Он тока ребят послал, да и то дерьмовых. Косого Сквайрса и Ленни Риса и ихних корешей, дебилов, забрать Квоки из какой-то пивнушки в китайском квартале и притащить его в доки, в какой-то там старый склад. И вот Томми такой, решил изобразить из себя Крестного Отца и прочую херню, приставил этому козлу к носу перышко и пообещал оставить без носа, если тот ему не расскажет, куда съебался его вороватый козел дядюшка.
– И ты там был?
– Канеш я там был, а как же. Я же пацана к стулу и привязывал.
– А-а.
Рексэмская кольцевая ведет их в объезд через новый деловой район Честера. Бесцветные здания распластались по травянистой равнине, весь район, очевидно, строился с одной целью: освободить деловое коловращение от грязи и шума, расплющить в лепешку, лишить цвета и вкуса, чтобы мысленная скачка улеглась в умах, трансформировалась в функцию, в голый обмен информацией. Разве только в синих, далеких горах, окаймляющих равнину, дальних, укутанных туманом пиках, громадах, прячется неуловимое движение, противное, противостоящее этому месту и умам, сделавшим его холодной и бесчувственной принадлежностью их дара - полного умерщвления жизненных страстей. Ничего другого они подарить не способны.
– Квоки ревет, просит, бля. Смотрит на меня, можно подумать, мы с ним знакомы, козел, можно подумать, он мне кто-то. Ну да, мы с ним вместе в школе учились, ну и чё… - Даррен пожимает плечами. - Это, бля, ничего не меняет; все равно он, бля, работает на своего дребаного дядюшку, бля. Чё он от меня ждал? Чтоб я его отпустил, птушта мы вместе уроки прогуливали? Бля.
Даррен утихает, словно задумавшись. Алистеру любопытно.
– Так чё дальше-то было?
– Када?
– С этим племянником Тони. С Кваки.
– Квоки. Ты чё, не знаешь? Томми тебе не рассказывал, нет?
– Не-а, не знаю. Сказал ехать с тобой, ты мне все расскажешь.
– Так ты, значит, ваще даже не знаешь, чё мы в этой дребаной машине вдруг поперлись в этот дребаный Уэльс?
Алистер качает головой.
– Неа, не знаю. Он тока сказал, чтоб я с тобой ехал, сказал, ты мне все расскажешь, типа.
– Господи, Алли.
– Я тока знаю, что есть какой-то однорукий мужик, и все.
Даррен бросает взгляд на Алистера, фыркает и кивает, будто подтверждает что-то. Какой-то намек. Потом опять смотрит вперед и продолжает рассказ.
– У этого Квоки денег нет, и отработать долг он тоже ни хрена не может. Так что он вместо этого дал Томми какую-то наводку, типа. Вроде как три-четыре года назад, может, чуток меньше, этот однорукий алкаш наебал Томми с партией товара и свалил черт знает куда. Вроде грабанул одного из томминых курьеров. Двенадцатилетнего мальчишку, веришь? Короче, бля, Томми с тех пор все никак успокоиться не мог. Оказалось потом, что этот козел Квоки знаком был с этим мудаком и недавно получил от него открыточку, из той дыры в Уэльсе, куда мы с тобой щас едем.
– Тот и есть однорукий, да?
– Точно. Отрезали ему, гангрена у него была или чё там. Он какой-то задрипанный алкаш или нарик там. Ну и вот, Квоки сказал Томми, где вроде прячется этот инвалидный козел, Томми сказал, что они в расчете, отпиздил этого сопляка и отпустил. А я бы сделал по-другому, бля буду. Во-первых, бля, я бы не его привязал к этому долбаному стулу, бля, а евонного долбаного чайного дядюшку, главного козла. Точно те грю: Тонг он там или не Тонг, а сидел бы он у меня на том дребаном стуле. Ну а если нет, если б я его не нашел или чего, я бы этого засранца Квоки сроду не отпустил бы. Ни за что на свете. Он бы сейчас был тут, с нами, в этой долбаной машине. В багажнике, бля.
Шестифутовая бронзовая форель, покрытая патиной, выпрыгивает из мелкого бурого прудика при дороге, за прудиком виднеется коробка из бежевого кирпича с тонированными стеклами. Алистер разглядывает застывшую гигантскую рыбу, проносясь мимо.
– Ну и вот. - Даррен пожимает плечами. - Вот мы и едем. В этом чертовом корыте, в этот чертов Уэльс, искать этого чертова однорукого козла, вместо чтоб отвисать в Севви-парке с косяком и парой банок пива.
Он качает головой и выдыхает сквозь сжатые зубы.
– Еб твою мать. Но все-тки нам обещали сотнягу за день работы.
– Если мы его найдем.
– Точно, если найдем, бля. А не найдем, так полсотни, всетки что-то. Но мы найдем.
– Угу. И еще Томми сказал, что добавит сотню, если мы найдем того, второго козла.
– Кого?
– Ну этого. Который его кинул. Как его там зовут, бля… - Алистер вытаскивает из кармана ветровки бумажку и разглядывает нацарапанные на ней каракули. - Дауни.
– О, да, точно, Дауни. Он Джоя кинул, а не Томми. Наш Том просто оказывает любезность своему братцу, типа, птушта Джой ща в Испании. Я однажды видал этого козла, этого Дауни. Полный мудак.
– Ты хоть помнишь, какой он из себя? Узнаешь его, если опять увидишь?
– Нинаю. Увидим какого наглого опездала, что орет всякую чушь - значит, это он и есть. Он полный мудак, я те грю. Очередной урод, кидала. Мы с ним разберемся, я те точно грю, братан, будь спок.
Алистер запихивает бумажку обратно в карман и закуривает сигарету. Даррен протягивает руку, берет у него сигарету изо рта и затягивается.
– Э! У меня тока две остались!
– Скоро еще купим. Остановимся, недолго уже.
– Да, но мать твою, Даррен. Хотя б спросил.
– А ты хотя б предложил, жмот дурной.
Бурча Алистер ворча Алистер закуривает другую. Выкуривает ее глядя на дальние горы что близятся растут выдыхает дым из ноздрей словно дракон словно у него внутри угли, будто в пламя подкидывают что-то для дыма, зеленую траву, листья или прутья, что-нибудь растущее, молодое, зеленое.
Алистер снимает бейсболку, чешет бритый череп, поросший щетиной, и надевает кепку обратно. Крутит ручку, опуская стекло, щелчком посылает окурок наружу, где его немедленно уносит потоком воздуха, опять поднимает стекло.
– А знаешь чё, Дар.
– Чё, братан?
– Я никого не буду мочить. Не могу просто.
– А тя кто просил, бля? Те хоть слово сказали, что придется кого-нибудь мочить?
– Никто вроде. Я тока…
– Мы ему просто коленки перебьем, или что-то типа этого, вот и все. Этому козлу однорукому, мы ему одну ногу обработаем, типа. Для ровного счета, ага.
Даррен улыбается, но улыбка остается без ответа.
– Я никого не смогу замочить.
– Да мы и не собираемся. Пугнем его чуток, и все.
– Хорошо, птушта я не смог бы.
– А тя никто и не просит , братан. А теперь кончай базар, бля. Заткнись, хватит нервы мотать, бля.
Дарренова нога непроизвольно дергается, и мотор взвывает. Машина чуть прибавляет скорости, и больше ничего не происходит.
– Господи, до чего эта тачка меня задолбала… Надо будет поговорить с Томми, когда вернемся. Оборзел совсем.
Они проезжают указатель: «Rhosllaner Chrugog» со стрелкой направо. Даррен показывает на него пальцем.
– Глянь, какая херня. Как это можно вообще прочитать, нахер? Собачий язык какой-то.
– Это по-валлийски, ты что, не знаешь? - Алистер показывает на другой щит, где нарисован стилизованный дракон и написано «Croeso i Cymru» [8]. - Не видишь, мы в Уэльсе.
– Без тебя знаю , что это по-валлийски, урод. И без тебя знаю , где мы.
– А чё тада?
– Я просто грю, что язык дурной какой-то, вот и все. Я хочу сказать, ну как это вообще произносится? «Крое-зо и Ким-ру»? Вот дурные. Почему нельзя по-английски? Какого черта это ваще значит?
Алистер намерен сообщить, как правильно произносится надпись на указателе и что она означает, но тут его внимание отвлекает большая муха с полосатым туловищем, которая с зудением влетает в машину через воздухозаборник со стороны Даррена. Муха приземляется на приборную доску. Даррен тоже видит муху.
– Ух ты, глянь, какая сука здоровая. Муха-качок, гормонов нажралась.
Муха, словно реагируя на звук дарренова голоса, поворачивается в три приема и оказывается к нему лицом. В три рывка разворачивается на приборной доске, оказавшись лицом к лицу с водителем.
– Это овод.
– Мне плевать, как ее зовут. Гадость ползучая. Ща мы ее раздавим, бля.
Даррен отрывает одну руку от руля, чтобы раздавить муху большим пальцем.
– Стой, Дар, не надо, они ку…
– А-а-а, сволочь!
Вмиг насекомое пикирует, кусает, и сытое, зудя, улетает прочь. Машина виляет в сторону.
– Глянь! Эта сволочь меня до крови укусила!
– Я ж те сказал, нет? Это овод. Они кусаются.
– Ну спасибочки, что сказал, теперь , когда она меня уже укусила, бля. В бога душу мать.
Машина опять виляет. Даррен выправляет ее, потом поворачивает лежащую на руле ладонь, чтобы осмотреть рану. Волдырь гневен и красен, как ожог. В середине - ранка, откуда сочится тоненькая струйка густой алой крови.
– Муха теперь забалдеет. У тя стока кокса в крови, что ей будет полный кайф.
– В бога душу мать, - повторяет Даррен, переводя взгляд с дороги на свою укушенную руку, потом опять на дорогу. - Ты тока глянь.
Алистер почти улыбается. Даррен облизывает место укуса, потом кладет руку на место, на руль, и глядит на земную поверхность, которая разбухает, бугрится холмами и грядами, потом громоздится еще выше - горами, темные тени ручьями переливаются через них когда слабенькое солнце уходит за облака и древние валы и рвы которые прорезает дорога и эти сооружения которым тысячи лет все еще стоят крепко не шелохнутся редуты ударившись о которые любая человеческая волна разобьется, расточится, уляжется разбитая, распыленная. Не сломленные бесконечными веками выветривания, все живое на них иссохло, но им плевать. Как будто они могут помочь мягким тварям, слегка подергивающимся в железных коробках, пролетающих так далеко внизу, у подножия, что, может, это и есть их подножие, основание, эта шустрая возня там внизу.
– Слушай чего скажу, Алли. - Даррен качает головой. - Не нравится мне тут, братан. Вся эта страна. Никогда не нравилась, бля. Сплошные кугуты, овцеебы. Они, черт, слишком, бля, отсталые. Они до сих пор приносят своих детей в жертву богу солнца, и все такое, бля буду.
Алистер смеется.
– Да чесслово, братан, ей-бо не вру. Ты глянь хоть на Ленни Риса, у него в голове шариков не хватает; он отсюдова родом, и полный дебил. Я чё его хочу сказать, здесь слишком много озер, гор и лесов, это неправильно, бля. Здесь живут всякие чертовы ведьмы и все такое, бля. Жуть, что за место. У меня тут просто крышу рвет. Мне тута конкретно не нравится, братан. Хочу обратно в город. Чем скорее мы отсюда смоемся, тем лучше. Бля буду.
– Эй, стой. Сверни вон там.
– Это мы к твоей почте едем, верно?
– Угу. Ты ведь туда сначала хотел, так?
– Угу.
– Ну вот, туда и едем.
– Хорошо. Рад слышать.
– А я рад, что ты рад.
– Ох, иди в жопу.
Они въезжают в деревню.
– Это тут? Верно?
– Не. - Алистер мотает головой. - Следующая деревня.
– Откуда ты знаешь?
– Оттуда, что у меня в руках карта, бля.
– Да, но ты же тупой. Мы, наверно, ваще в какой-нибудь дребаной Шотландии.
– Я тебе говорю, что нам нужна следующая деревня, бля. На карте показано. И ваще я знаю, птушта я сюда пацаном на каникулы приезжал, к бабке, и все такое.
– К бабке?
– Угу. Она была из Уэльса.
– Она из Ирландии была, братан. Я же ее видел один раз, на той свадьбе, помнишь? Када еще большая драка была?
– То была мамка моего бати . А я щас говорю про мамку моей мамки.
– А-а. Так ты, значит, из кугутов? Это многое объясняет, Алли. Чертовски много объясняет.
– Не, я правду говорю. Она в прислугах жила, типа. Потом, как состарилась, уехала обратно в Уэльс. И ее мамка, до этого, ну, знаешь, у всяких богатеньких, типа. В Токи и все такое.
– В Токи? Там нету богатеньких, братан.
– Тада были. В тех больших домах раньше жило только по одной семье в каждом, ты не знал? Тада там не было никаких квартир на сдачу и ничего такого, Дар. Просто большие такие особняки, бля. Рабовладельцы, судовладельцы, все такое. Л8, это был шикарный район.
– И там твоя бабка работала?
– Угу.
– И она была валлийка?
– Угу. Говорила по-валлийски и все такое. Потому я и знаю, как читаются все эти названия. Она меня научила, типа.
– Ну чё я могу сказать - это чертовски многое объясняет, Алистер. Бля буду, братан, теперь мне много чё стало понятно.
Алистер пожимает плечами.
– Да мне плевать.
– Ты просто сопляк недоделанный.
– Не, мне просто плевать, чё то ты думаешь. Про мою бабку и все такое.
– Ой, какие мы нежные. Теперь будешь на меня дуться за то, что я это сказал?
Алистер опять пожимает плечами и молчит, Даррен раздраженно фыркает, и они въезжают в другую деревню, скорее - деревушку, - горстка старых каменных беленых домов и мелочная лавочка, она же почта. Обрамленная листом и корой деревушка построена среди леса, некогда большого. Тень, гавань, укрытие, тихая пристань и убежище.
– Вон там, Алли, гляди. Эту лавку мы и возьмем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Я, помню, удивился, какой у него великосветский прононс. И еще, помню, засмеялся. Просто не мог удержаться. Етот мужик одной фразой замечательно подытожил нашу жалкую, бессмысленную суть.
Хотя он долго в клинике не пробыл; выписался быстрее моего, бля. Как только мне официально разрешили - фьють. Нет меня. Был, да вышел. С некомплектом конечностей, типа, но в завязке, и доволен, как слон, что убрался оттудова. Слишком уж много алкашей во всяких этих клиниках.
– Я имею в виду, что ваш трудовой путь вполне может продолжиться, понимаете? Я лично знаю нескольких наших подопечных, которые после травм, подобных вашей, переключились на…
Одно только меня беспокоит: зря я послал Квоки ту открытку. Теперь жалею. Сделал глупость. Не знаю, может, ето как раз типично для моей болезни, такое стремление к саморазрушению, но я послал ту открытку, когда у меня была полоса уныния, глубокого, непроходящего, я ходил по краю и был как никогда близок к запою, или «срыву», как это называется на жаргоне АА. Мне просто жуть как хотелось зацепиться за что-нибудь из своей прошлой жизни. Из тех времен, когда я варился в том жутком котле, но был живой в полном смысле етого слова, бля.
Черт, очень зря я ето сделал. Но все обойдется. Бля, я теперь все могу осилить. Какое бы дерьмо на мя ни свалилось, в какую бы катастрофу ни попал - я выживу, бля. Прорвусь.
Ставлю подпись, беру бланк заявления о приеме на работу, что протягивает мне дама, благодарю и выхожу опять на улицу. Небо все сереет; дождевые тучи идут с севера. Швыряю заявление в ближайшую урну и иду к врачу.
Грох, трах. Звяк, бряк.
Шаг 3: Мы приняли решение - предать нашу волю и нашу жизнь Богу - такому, как мы Его понимаем. Вот что мы сделали - сдались сами и все свои попечения сдали силе, которая, кажется, считает невинность преступлением. Силе, которая, как у нас есть основания полагать, в первую голову и виновата в том, что наши жизни погублены. Силе, которая, по всей видимости, не может или не хочет изменить или облегчить причины этой гибели. Силе, к которой если мы и считали нужным обращаться раньше, то лишь с мольбой или проклятиями.
Ну просто на редкость удачная была идея, бля.
В машине
– Чё? - Алистер не верит своим ушам. - Ты сказал, Томми слишком добрый?
Даррен кивает. Он серьезен, глядит прямо перед собой сквозь ветровое стекло. Если бы он не держал руки на руле, то плотно скрестил бы их на груди.
– С чего ты взял, бля?
Воспоминания вихрем проносятся у Алистера в голове: треск ломающихся человеческих костей, умоляющие голоса. Кости черепа лезут наружу из-под лопнувшего скальпа, под крикетными битами и железными прутьями плоть словно взрывается спелыми раздавленными помидорами, а над этим, поверх всего этого - Томми, дирижирует каждым вскриком и хлюпом.
– Я ж тока чё тебе рассказал, нет, как он отпустил этого мудака Квоки. Я бы этого козла связал да в багажник, для верности. А потом уж, если б оказалось, что он наврал, выбил бы из него правду, бля. Тока так и надо. А не просто навалять и отпустить, чтоб тот бросился сразу на вокзал да вон из города, бля.
– Так что, это он сделал? Спер деньги?
Даррен жмет плечами:
– Наверно. Нинаю. Я просто грю, что не доверяю этому козлу, и все тут.
– Да, но Томми…
– Он просто пересрал, испугался Змея Тонга Тони. Да, и вот еще чё: я бы, бля, выследил самого Тони, а не его чертова племянника . Ну чё за дела? Это же Тони смылся с героином, ну его и надо отпиздить, разве не так? А у Томми кишка тонка с китайцами связываться, скажешь, нет? Пересрал он, братан. Бля буду.
– А я слыхал, что он убрался в Гонконг.
– Кто?
– Тони Тонг. И потому…
– Кто тебе сказал? Томми?
– Может, и он.
– Не, если хочешь знать, Томми его даже не искал . Задницу от кресла не оторвал. Может, лень ему было, может, побоялся. Он тока ребят послал, да и то дерьмовых. Косого Сквайрса и Ленни Риса и ихних корешей, дебилов, забрать Квоки из какой-то пивнушки в китайском квартале и притащить его в доки, в какой-то там старый склад. И вот Томми такой, решил изобразить из себя Крестного Отца и прочую херню, приставил этому козлу к носу перышко и пообещал оставить без носа, если тот ему не расскажет, куда съебался его вороватый козел дядюшка.
– И ты там был?
– Канеш я там был, а как же. Я же пацана к стулу и привязывал.
– А-а.
Рексэмская кольцевая ведет их в объезд через новый деловой район Честера. Бесцветные здания распластались по травянистой равнине, весь район, очевидно, строился с одной целью: освободить деловое коловращение от грязи и шума, расплющить в лепешку, лишить цвета и вкуса, чтобы мысленная скачка улеглась в умах, трансформировалась в функцию, в голый обмен информацией. Разве только в синих, далеких горах, окаймляющих равнину, дальних, укутанных туманом пиках, громадах, прячется неуловимое движение, противное, противостоящее этому месту и умам, сделавшим его холодной и бесчувственной принадлежностью их дара - полного умерщвления жизненных страстей. Ничего другого они подарить не способны.
– Квоки ревет, просит, бля. Смотрит на меня, можно подумать, мы с ним знакомы, козел, можно подумать, он мне кто-то. Ну да, мы с ним вместе в школе учились, ну и чё… - Даррен пожимает плечами. - Это, бля, ничего не меняет; все равно он, бля, работает на своего дребаного дядюшку, бля. Чё он от меня ждал? Чтоб я его отпустил, птушта мы вместе уроки прогуливали? Бля.
Даррен утихает, словно задумавшись. Алистеру любопытно.
– Так чё дальше-то было?
– Када?
– С этим племянником Тони. С Кваки.
– Квоки. Ты чё, не знаешь? Томми тебе не рассказывал, нет?
– Не-а, не знаю. Сказал ехать с тобой, ты мне все расскажешь.
– Так ты, значит, ваще даже не знаешь, чё мы в этой дребаной машине вдруг поперлись в этот дребаный Уэльс?
Алистер качает головой.
– Неа, не знаю. Он тока сказал, чтоб я с тобой ехал, сказал, ты мне все расскажешь, типа.
– Господи, Алли.
– Я тока знаю, что есть какой-то однорукий мужик, и все.
Даррен бросает взгляд на Алистера, фыркает и кивает, будто подтверждает что-то. Какой-то намек. Потом опять смотрит вперед и продолжает рассказ.
– У этого Квоки денег нет, и отработать долг он тоже ни хрена не может. Так что он вместо этого дал Томми какую-то наводку, типа. Вроде как три-четыре года назад, может, чуток меньше, этот однорукий алкаш наебал Томми с партией товара и свалил черт знает куда. Вроде грабанул одного из томминых курьеров. Двенадцатилетнего мальчишку, веришь? Короче, бля, Томми с тех пор все никак успокоиться не мог. Оказалось потом, что этот козел Квоки знаком был с этим мудаком и недавно получил от него открыточку, из той дыры в Уэльсе, куда мы с тобой щас едем.
– Тот и есть однорукий, да?
– Точно. Отрезали ему, гангрена у него была или чё там. Он какой-то задрипанный алкаш или нарик там. Ну и вот, Квоки сказал Томми, где вроде прячется этот инвалидный козел, Томми сказал, что они в расчете, отпиздил этого сопляка и отпустил. А я бы сделал по-другому, бля буду. Во-первых, бля, я бы не его привязал к этому долбаному стулу, бля, а евонного долбаного чайного дядюшку, главного козла. Точно те грю: Тонг он там или не Тонг, а сидел бы он у меня на том дребаном стуле. Ну а если нет, если б я его не нашел или чего, я бы этого засранца Квоки сроду не отпустил бы. Ни за что на свете. Он бы сейчас был тут, с нами, в этой долбаной машине. В багажнике, бля.
Шестифутовая бронзовая форель, покрытая патиной, выпрыгивает из мелкого бурого прудика при дороге, за прудиком виднеется коробка из бежевого кирпича с тонированными стеклами. Алистер разглядывает застывшую гигантскую рыбу, проносясь мимо.
– Ну и вот. - Даррен пожимает плечами. - Вот мы и едем. В этом чертовом корыте, в этот чертов Уэльс, искать этого чертова однорукого козла, вместо чтоб отвисать в Севви-парке с косяком и парой банок пива.
Он качает головой и выдыхает сквозь сжатые зубы.
– Еб твою мать. Но все-тки нам обещали сотнягу за день работы.
– Если мы его найдем.
– Точно, если найдем, бля. А не найдем, так полсотни, всетки что-то. Но мы найдем.
– Угу. И еще Томми сказал, что добавит сотню, если мы найдем того, второго козла.
– Кого?
– Ну этого. Который его кинул. Как его там зовут, бля… - Алистер вытаскивает из кармана ветровки бумажку и разглядывает нацарапанные на ней каракули. - Дауни.
– О, да, точно, Дауни. Он Джоя кинул, а не Томми. Наш Том просто оказывает любезность своему братцу, типа, птушта Джой ща в Испании. Я однажды видал этого козла, этого Дауни. Полный мудак.
– Ты хоть помнишь, какой он из себя? Узнаешь его, если опять увидишь?
– Нинаю. Увидим какого наглого опездала, что орет всякую чушь - значит, это он и есть. Он полный мудак, я те грю. Очередной урод, кидала. Мы с ним разберемся, я те точно грю, братан, будь спок.
Алистер запихивает бумажку обратно в карман и закуривает сигарету. Даррен протягивает руку, берет у него сигарету изо рта и затягивается.
– Э! У меня тока две остались!
– Скоро еще купим. Остановимся, недолго уже.
– Да, но мать твою, Даррен. Хотя б спросил.
– А ты хотя б предложил, жмот дурной.
Бурча Алистер ворча Алистер закуривает другую. Выкуривает ее глядя на дальние горы что близятся растут выдыхает дым из ноздрей словно дракон словно у него внутри угли, будто в пламя подкидывают что-то для дыма, зеленую траву, листья или прутья, что-нибудь растущее, молодое, зеленое.
Алистер снимает бейсболку, чешет бритый череп, поросший щетиной, и надевает кепку обратно. Крутит ручку, опуская стекло, щелчком посылает окурок наружу, где его немедленно уносит потоком воздуха, опять поднимает стекло.
– А знаешь чё, Дар.
– Чё, братан?
– Я никого не буду мочить. Не могу просто.
– А тя кто просил, бля? Те хоть слово сказали, что придется кого-нибудь мочить?
– Никто вроде. Я тока…
– Мы ему просто коленки перебьем, или что-то типа этого, вот и все. Этому козлу однорукому, мы ему одну ногу обработаем, типа. Для ровного счета, ага.
Даррен улыбается, но улыбка остается без ответа.
– Я никого не смогу замочить.
– Да мы и не собираемся. Пугнем его чуток, и все.
– Хорошо, птушта я не смог бы.
– А тя никто и не просит , братан. А теперь кончай базар, бля. Заткнись, хватит нервы мотать, бля.
Дарренова нога непроизвольно дергается, и мотор взвывает. Машина чуть прибавляет скорости, и больше ничего не происходит.
– Господи, до чего эта тачка меня задолбала… Надо будет поговорить с Томми, когда вернемся. Оборзел совсем.
Они проезжают указатель: «Rhosllaner Chrugog» со стрелкой направо. Даррен показывает на него пальцем.
– Глянь, какая херня. Как это можно вообще прочитать, нахер? Собачий язык какой-то.
– Это по-валлийски, ты что, не знаешь? - Алистер показывает на другой щит, где нарисован стилизованный дракон и написано «Croeso i Cymru» [8]. - Не видишь, мы в Уэльсе.
– Без тебя знаю , что это по-валлийски, урод. И без тебя знаю , где мы.
– А чё тада?
– Я просто грю, что язык дурной какой-то, вот и все. Я хочу сказать, ну как это вообще произносится? «Крое-зо и Ким-ру»? Вот дурные. Почему нельзя по-английски? Какого черта это ваще значит?
Алистер намерен сообщить, как правильно произносится надпись на указателе и что она означает, но тут его внимание отвлекает большая муха с полосатым туловищем, которая с зудением влетает в машину через воздухозаборник со стороны Даррена. Муха приземляется на приборную доску. Даррен тоже видит муху.
– Ух ты, глянь, какая сука здоровая. Муха-качок, гормонов нажралась.
Муха, словно реагируя на звук дарренова голоса, поворачивается в три приема и оказывается к нему лицом. В три рывка разворачивается на приборной доске, оказавшись лицом к лицу с водителем.
– Это овод.
– Мне плевать, как ее зовут. Гадость ползучая. Ща мы ее раздавим, бля.
Даррен отрывает одну руку от руля, чтобы раздавить муху большим пальцем.
– Стой, Дар, не надо, они ку…
– А-а-а, сволочь!
Вмиг насекомое пикирует, кусает, и сытое, зудя, улетает прочь. Машина виляет в сторону.
– Глянь! Эта сволочь меня до крови укусила!
– Я ж те сказал, нет? Это овод. Они кусаются.
– Ну спасибочки, что сказал, теперь , когда она меня уже укусила, бля. В бога душу мать.
Машина опять виляет. Даррен выправляет ее, потом поворачивает лежащую на руле ладонь, чтобы осмотреть рану. Волдырь гневен и красен, как ожог. В середине - ранка, откуда сочится тоненькая струйка густой алой крови.
– Муха теперь забалдеет. У тя стока кокса в крови, что ей будет полный кайф.
– В бога душу мать, - повторяет Даррен, переводя взгляд с дороги на свою укушенную руку, потом опять на дорогу. - Ты тока глянь.
Алистер почти улыбается. Даррен облизывает место укуса, потом кладет руку на место, на руль, и глядит на земную поверхность, которая разбухает, бугрится холмами и грядами, потом громоздится еще выше - горами, темные тени ручьями переливаются через них когда слабенькое солнце уходит за облака и древние валы и рвы которые прорезает дорога и эти сооружения которым тысячи лет все еще стоят крепко не шелохнутся редуты ударившись о которые любая человеческая волна разобьется, расточится, уляжется разбитая, распыленная. Не сломленные бесконечными веками выветривания, все живое на них иссохло, но им плевать. Как будто они могут помочь мягким тварям, слегка подергивающимся в железных коробках, пролетающих так далеко внизу, у подножия, что, может, это и есть их подножие, основание, эта шустрая возня там внизу.
– Слушай чего скажу, Алли. - Даррен качает головой. - Не нравится мне тут, братан. Вся эта страна. Никогда не нравилась, бля. Сплошные кугуты, овцеебы. Они, черт, слишком, бля, отсталые. Они до сих пор приносят своих детей в жертву богу солнца, и все такое, бля буду.
Алистер смеется.
– Да чесслово, братан, ей-бо не вру. Ты глянь хоть на Ленни Риса, у него в голове шариков не хватает; он отсюдова родом, и полный дебил. Я чё его хочу сказать, здесь слишком много озер, гор и лесов, это неправильно, бля. Здесь живут всякие чертовы ведьмы и все такое, бля. Жуть, что за место. У меня тут просто крышу рвет. Мне тута конкретно не нравится, братан. Хочу обратно в город. Чем скорее мы отсюда смоемся, тем лучше. Бля буду.
– Эй, стой. Сверни вон там.
– Это мы к твоей почте едем, верно?
– Угу. Ты ведь туда сначала хотел, так?
– Угу.
– Ну вот, туда и едем.
– Хорошо. Рад слышать.
– А я рад, что ты рад.
– Ох, иди в жопу.
Они въезжают в деревню.
– Это тут? Верно?
– Не. - Алистер мотает головой. - Следующая деревня.
– Откуда ты знаешь?
– Оттуда, что у меня в руках карта, бля.
– Да, но ты же тупой. Мы, наверно, ваще в какой-нибудь дребаной Шотландии.
– Я тебе говорю, что нам нужна следующая деревня, бля. На карте показано. И ваще я знаю, птушта я сюда пацаном на каникулы приезжал, к бабке, и все такое.
– К бабке?
– Угу. Она была из Уэльса.
– Она из Ирландии была, братан. Я же ее видел один раз, на той свадьбе, помнишь? Када еще большая драка была?
– То была мамка моего бати . А я щас говорю про мамку моей мамки.
– А-а. Так ты, значит, из кугутов? Это многое объясняет, Алли. Чертовски много объясняет.
– Не, я правду говорю. Она в прислугах жила, типа. Потом, как состарилась, уехала обратно в Уэльс. И ее мамка, до этого, ну, знаешь, у всяких богатеньких, типа. В Токи и все такое.
– В Токи? Там нету богатеньких, братан.
– Тада были. В тех больших домах раньше жило только по одной семье в каждом, ты не знал? Тада там не было никаких квартир на сдачу и ничего такого, Дар. Просто большие такие особняки, бля. Рабовладельцы, судовладельцы, все такое. Л8, это был шикарный район.
– И там твоя бабка работала?
– Угу.
– И она была валлийка?
– Угу. Говорила по-валлийски и все такое. Потому я и знаю, как читаются все эти названия. Она меня научила, типа.
– Ну чё я могу сказать - это чертовски многое объясняет, Алистер. Бля буду, братан, теперь мне много чё стало понятно.
Алистер пожимает плечами.
– Да мне плевать.
– Ты просто сопляк недоделанный.
– Не, мне просто плевать, чё то ты думаешь. Про мою бабку и все такое.
– Ой, какие мы нежные. Теперь будешь на меня дуться за то, что я это сказал?
Алистер опять пожимает плечами и молчит, Даррен раздраженно фыркает, и они въезжают в другую деревню, скорее - деревушку, - горстка старых каменных беленых домов и мелочная лавочка, она же почта. Обрамленная листом и корой деревушка построена среди леса, некогда большого. Тень, гавань, укрытие, тихая пристань и убежище.
– Вон там, Алли, гляди. Эту лавку мы и возьмем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20