"
На этот раз я уловила ненависть.
- Уходи! Ты мне ничем не обязан, - сказала я тогда.
Но до этого было так много мучительного, что я просто не в силах рассказать подробно, как все это было. Может, быть, я виновата сама? Не подчеркивала ли я невольно свое благородство? Кажется, нет Хотя, не окрою, я почувствовала в себе какие-то новые права на него. Нет, не права владения. Скорее что-то материнское. Ему больше мерещилось, чем было на самом деле. Но он страдал этим комплексом, и тут уж ничего нельзя было поделать. Наконец я решила объясниться.
- Антон, ты, конечно, видишь, что мы оба изменились за последнее время.
- Да.
- Почему?
- Ты знаешь это так же, как и я.
- Нет, я не понимаю, что происходит.
И тут его прорвало:
- Не понимаешь? Конечно! Как тебе понять! Ты пожертвовала собой, чтобы спасти, осчастливить меня, а я вместо того, чтобы лизать тебе руки, кусаюсь.
- Ты чудовищно несправедлив!
- Может быть. Но я говорю, что думаю, что испытываю! А я непрерывно мучаюсь.
- Почему?
- Опять "почему"! Сто тысяч "почему"! Хорошо, я скажу. Ты ткнула меня носом в грязь, а не спасла. Я не имел права соглашаться на твое предложение, но я согласился и этим раз и навсегда унизил себя. Сегодня я не уважаю себя сам, а завтра и ты перестанешь уважать меня. Я оказался слюнтяем и убедился в том, что я слюнтяй.
- Ты преувеличиваешь, Антон!
- Таким я себя вижу. Даже назад мне хода уже нет.
- Почему?
- Потому что напечатан автореферат, потому что диссертацию уже читали оппоненты. Сейчас мне остается только всенародно признаться, что я жулик!
- Мне кажется, ты просто дереутомился.
- Может быть, ты еще купишь мне путевку в санаторий?
- Чем же это кончится, Антон?
- Не знаю! Меня несет по течению.
- И все дальше уносит от меня.
Тут я, кажется, заплакала.
Он сразу переменился. Перестал кричать. Стал тихим, как побитый пес.
- Инна! Со мной происходит что-то странное. Возможно, я и в самом деле переутомился, заработался. Меня все раздражает, нервирует. Даже ты. Раньше я шел к тебе с огромной радостью, а теперь со страхом. Именно со страхом. Мне тяжело с тобой, непрерывно кажется, что ты презираешь меня. И не отрицай этого. Даже если ты скажешь правду, я сейчас не поверю тебе. Мне будет казаться, что ты утешаешь меня. А жалость для меня сейчас страшнее презрения.
Я не знала, что ответить. Мне было его действительно жалко. Он переживал несомненно. Очень изменился, осунулся.
- Что я могу сделать для тебя, Антон? Мне жаль тебя, но совсем не так, как ты думаешь, а эти слова о презрении - просто дикость. Ты же знаешь, я готова для тебя на все. И всегда была...
Тут он закричал:
- Да, да, я знаю, я помню, чем я тебе обязан!
И на этот раз я уловила ненависть.
Мне стало страшно. Ведь я теряла все:
- Уходи! Ты мне ничем не обязан.
Но как мне не хотелось, чтобы он ушел!
А он встал и ушел.
У меня хватило гордости не останавливать его...
Правда, полный разрыв еще не произошел. Он прислал мне письмо.
Инна, видимо, колебалась, показать ли письмо Мазину, но потом махнула рукой:
- Теперь уже все равно. Я вам и так рассказала слишком много.
И достала еще один конверт.
Мазин открыл его не сразу, подождал, не передумает ли она.
- Читайте! Читайте! - И потянулась к пачке с сигаретами.
"Инна!
Я пишу тебе, потому что не могу не писать. У нас было слишком много хорошего, чтобы ты могла перечеркнуть все это одним словом - "уходи!".
Я ушел, но я все еще с тобой. Тебе достаточно сказать: "Приди!" Я знаю, как тебе трудно это сказать, и не обижусь, если не получу немедленного ответа. Может быть, и в самом деле нам необходима пауза, чтобы прийти в себя, посмотреть на наши отношения с дистанции. Может быть. Я готов и на это.
Сейчас мобилизую остаток сил на защиту Но как только это произойдет, я верю, мне удастся переубедить тебя и себя тоже".
- Я не ответила на письмо, потому что знала, что он уже встречается с этой девкой. Но за день до защиты он позвонил мне домой.
- Инна, это я.
- Здравствуй, Антон.
- Ты знаешь, завтра защита.
- Знаю.
- Если хочешь, я скажу там все.
- Я не хочу этого, - ответила я и повесила трубку.
- Но вы еще верили, что он любит вас? - спросил Мазин с неожиданной резкостью.
Она опустила голову:
- Я такая же дура, как все. То есть, наверно, неправильно сказать, что я верила или надеялась. Это не подчиняется логике. В общем, я не знаю, что бы я сделала, как поступила, если бы...
- Если б Рождественский не нашел тетрадку.
- Да.
- Он сказал, что нашел ее после смерти Тихомирова, но я думаю, что это неправда.
- Неправда. Лучше б он не находил ее. Антон был бы жив. Я не хотела его смерти.
- Неужели вы серьезно считаете себя виновной в смерти Тихомирова?
- Да.
- Но вы не убивали его!
- Ассегаем - нет. Он выбросился из окна сам. После разговора со мной. Я приезжала на машине Игоря.
- Это произошло при вас?
- Нет. После того, как я ушла.
Мазин вздохнул облегченно:
- Слава богу! Вы говорили так убедительно, что я на секунду поверил, хотя это и противоречит фактам.
- Каким фактам? Я же не рассказала о том, последнем...
- И не нужно сейчас. На сегодня достаточно. Вам предстоит еще одно испытание. А пока запомните: вы не убивали Антона Тихомирова и не толкали его на самоубийство. Вы не виновны в его смерти. Я, кажется, знаю, как она произошла. Но нужно, чтобы вы встретились с другими и рассказали обо всем вместе. Вам будет труднее других. Вы говорили искренне, хотя не всегда это была правда. Рождественский и Светлана тоже говорили не всю правду, но это делалось сознательно. Я хочу, чтобы все сказали то, что они знают, и тогда правда станет ясна всем.
Инна покачала головой:
- Мне бы так хотелось этого. Но не ошибаетесь ли вы?
- Думаю, что нет. У меня есть неожиданный свидетель. Пожалуй, даже два, потому что кое-что может рассказать и сам Тихомиров, его записная книжка, хотя это и не дневник. Вы видели ее?
- Да, но я не знаю, что он записывал.
- Немного. В основном, мысли вообще. О жизни, о себе. Там почти нет имен и фактов. Но что-то там есть...
Из записной книжки:
"Мы гуляли со Св. Ей захотелось покататься на "чертовом колесе". Насколько она моложе меня! Кроме того, я с детства боюсь высоты. Становится тошнотворно-отвратительно, когда земля далеко под ногами. Я устыдился признаться в своей слабости, сказал, что крутиться несолидно, а сам злился. Рожденный ползать - летать не может. Даже в мелочи я не способен одолеть себя. Вот тут-то человек в самом деле венец творения, потому что мы - всегда мы, со всеми слабостями и пороками. Трус не заставит себя стать храбрым, разве что водки выпьет!
Впрочем, все это - слюнтяйства и скулеж. Скоро защита, если она пройдет успешно, копаться в себе больше ни к чему. Новое время - новые песни. Но будет ли успех? Инна молчит. Она гордая, ей тяжело, но она все стерпит. Как бы я хотел, чтобы она меня не любила! Неужели она и теперь меня идеализирует? Считает "добрым и сильным"? Добрым? Добра не бывает без зла. Сильным? Пожалуй. Но как это трудно! Хотя наверняка существуют не знающие сомнений кретины. Я не из их числа... к сожалению. Ну, хватит писанины. Долой избытки грамотности. Больше спокойствия. Чем крепче нервы - тем ближе цель. А тебе необходимы крепкие нервы, Антон!"
- Спасибо за кофе.
- Не стоит. У нас произошел такой сумбурный разговор.
- За него я благодарен еще больше. Во много раз больше. Между прочим... Я хотел спросить. Вы не замечали у Тихомирова страха перед высотой? Знаете, есть люди, которые боятся высоты, даже на балконах чувствуют себя не вполне хорошо.
- Еще бы! Он много раз жаловался, что боится летать самолетом. Потому я и не могу поверить в несчастный случай. Антон ни за что б не полез на подоконник, да еще ночью!
- То, что вы сообщили, Инна Константиновна, может оказаться очень существенным. Хотя из ваших слов я делаю совсем другой вывод.
Мазин поднялся:
- А кстати, где сейчас записи вашего отца?
- Антон, наверно, сжег тетрадь, уничтожил перед смертью. Мы не нашли ее с Игорем.
Тихомиров
"Кажется, я похож на прокурора", - подумал Мазин, завязывая галстук перед зеркалом.
Черный костюм делал его строгим и официальным, но переодеваться было некогда. У подъезда ждало такси.
- Я не очень запоздал? - спросил он у шофера.
Тот покосился на счетчик:
- Нормально.
- Тогда поехали. На проспект Космонавтов.
И тут же забыл о шофере, который сидел рядом и, как большинство таксистов, наверно, с удовольствием перекинулся бы парой слов с пассажиром. Но у Мазина этих слов не было.
- Вам куда на проспекте?
- До самого конца.
"Возможно, что я перегнул. Ставить такие эксперименты опасно, а может быть, вообще противопоказано. Все-таки установленный порядок имеет свои преимущества, и не стоит так уж часто поносить бюрократическую рутину. Светлана может послать тебя к чертовой матери, и ты не возразишь ей ни слова. Это же не кактусы собирать на окошке, а тем более не этикетки с бутылок. Они все живые люди. Не нужно мнить себя хирургом, которому по плечу любые опухоли, даже раковые. Впрочем, думать уже поздно".
- Сколько с меня?
- По счетчику.
- Пожалуйста.
- Сдачу возьмите!
Мазин захлопнул дверцу "Волги" и пошел к дому Рождественского.
Все, с кем он хотел увидеться в этой квартире, были на месте. Он посмотрел на часы. Они пришли раньше назначенного срока.
- Здравствуйте!
Мазин повесил плащ и вошел в комнату.
Игорь старался держаться спортсменом. От него пахло одеколоном, и очень чистые манжеты выступали из рукавов ровно настолько, насколько положено.
Инна выглядела постаревшей, придерживала у шеи воротничок толстой вязаной кофты, как будто ей дуло в лицо.
Светлана сидела, положив руки на стол, как школьница на экзаменах.
Мазин улыбнулся:
- Конечно, вам всем неприятно, но ведь тут все-таки лучше, чем у меня в кабинете.
- Зачем вы нас собрали? - спросила Светлана.
Инна глянула на нее исподлобья, но не сказала ничего.
- Я полагаю, нам сейчас объяснят, - произнес Рождественский и тоже присел к столу.
- Постараюсь, - кивнул Мазин и взял стул.
- Пожалуйста!
- Я просил вас прийти, чтобы обменяться мнениями Мне кажется, так будет легче узнать правду. Правду о смерти Антона Тихомирова, которая нужна и вам, и мне Но если вы возражаете против такой формы общения, я готов вернуться к официальной процедуре.
Все промолчали.
- Согласие получено, - объявил Мазин. - Тогда я скажу, что именно мне бы хотелось услышать от вас.
В этой комнате 23 августа оборвалась жизнь человека, Антона Тихомирова, с которым каждый из вас был связан сложными, я бы сказал, нелегкими отношениями. И каждый из вас общался с Тихомировым в день его смерти, в последние часы жизни. Мы уже говорили об этом. Я помню все, что вы сообщили. Не каждый был искренним. По разным причинам. Но мне бы не хотелось сейчас осуждать кого-либо, я просто прошу вас рассказать еще раз все об этом дне. Пусть один дополнит другого. Если нам удастся проследить этот день час за часом, мы, возможно, узнаем правду и о последней его минуте. Согласны ли вы на это?
Все смотрели на стол.
- Поверьте, я прекрасно понимаю, что это трудно, особенно женщинам. Но у нас нет другого выхода.
- Вы обвинили нас в неискренности. Значит ли это, что вам известно все или почти все, о чем мы можем сказать? - спросил Рождественский.
- Да, я полагаю, что основные факты мне известны.
- Тогда зачем повторять их друг другу?
- Вы увидите, что это принесет пользу.
- Но мы опять можем обмануть вас, - сказала Инна.
- Я хочу, чтобы вы не обманывали себя. Никто из вас.
- Это звучит слишком высокопарно, но я готов начать, если вы не возражаете. - Рождественский посмотрел на Мазина, сдерживая враждебность.
Видно было, что он жалеет обо всем, что наговорил в ресторане, и ему неудобно и даже стыдно перед женщинами, и поэтому он намерен держаться как случайный свидетель, которому осточертело повторять одно и то же.
- Я готов изложить факты. Подчеркиваю - факты. Потому что эмоции только затушевывают суть происшедшего. Защита, как известно, была назначена на двенадцать. Ночевал я на даче. Чем занимался с утра, думаю, несущественно. В половине одиннадцатого выехал на машине в город. Я, насколько помню, не собирался заезжать за Антоном, но по пути обнаружил, что забыл сигареты. Остановился у ларька - там продавалась какая-то дрянь. Два блока приличных сигарет хранились у меня здесь, на квартире. Решил взять их, а заодно захватить Антона, если он еще дома.
"Пока все верно", - подумал Мазин, представив, как брезгливо оглядывает табачный киоск Рождественский.
- Но Антон уже ушел. Я открыл дверь своим ключом, вошел в ту комнату. - Он показал большим пальцем через спину на стенку. - Сигареты лежали в нижнем ящике письменного стола. Там они и были. Но на пачках я увидел тетрадку. Школьная старая тетрадка с плохой бумагой - такие выпускали сразу после войны. Тетрадка была не моя, и я, естественно, взглянул на обложку. На ней было написано красным карандашом: "Конст. Кротов" и латинская цифра "IX". Я открыл тетрадку и стал просматривать записи.
И это Мазин увидел легко. Чуть прищурившегося Игоря присевшего на корточки перед столом и листающего тетрадку с недоумением, сначала через страницу, потом...
- ...Потом мне бросилось в глаза что-то знакомое. Я, собственно, работаю над другими проблемами и, видимо, затруднился бы сразу определить научную ценность записей, но буквально на днях мне пришлось читать автореферат Тихомирова, и поэтому сделать определенный вывод было нетрудно.
- Каков же был ваш вывод?
- Содержание тетради и автореферат совпадали почти текстуально.
- Это не вывод.
- Это факт, который я обнаружил. И хотя факт в целом наталкивал на вполне конкретный вывод, я не хотел ставить точки над и, что называется, не разогнув колен.
Он их все-таки разогнул, свои колени. Выпрямился и сел за стол, чтобы еще раз просмотреть записи. Чтобы убедиться или не поверить глазам. Но не верить было нельзя. Рождественский для этого слишком логичен. Что же испытал он, когда поверил?
- Около часу я читал тетрадь Кротова и сравнивал с авторефератом. Пока неопровержимым было одно: в основу своей диссертации Тихомиров положил открытие Кротова. По-видимому, никому не известное.
- То есть вы решили, что он украл его?
- Такого слова я бы не употребил. Находка оказалась слишком неожиданной. Необходимо было все обдумать.
Конечно, поверить было трудно. И вряд ли Рождественский был в тот момент так же сдержан, как сейчас. Тихомиров, которого он ненавидел, находился в его руках. Да, теперь можно было не прятаться от себя и сказать впервые открыто: я его ненавижу. Хотя бы самому себе. Для начала.
- И вы решили ехать на защиту?
- Да. По-моему, это было единственное решение. Я должен был еще раз убедиться. Посмотреть, как поведет себя Антон на защите. Возможно, он собирается сказать о работе профессора.
- Вы полагаете, что если бы Антон Тихомиров отметил заслуги покойного профессора Кротова, это изменило бы характер его поступка?
- Нет, вряд ли. Заимствование было очевидным. Это не развитие идеи, а прямой плагиат. Но все-таки отметить заслуги Кротова казалось мне тем минимумом...
Мазин посмотрел на Инну. Она по-прежнему прижимала к груди кофту и никак не реагировала на слова Рождественского. Казалось, она даже не слышит его.
- И вы поехали?
- Да, я поехал в институт.
- Взяв с собой тетрадь?
- Ни в коем случае! Я положил тетрадь на место, в стол.
Как это было похоже на него! Он не мог взять тетрадь, "украсть" ее. Принцип? Или очередная нерешительность, изо дня в день сопровождавшая этого спортсмена с волевой челюстью? Ведь взять тетрадь - значило начать действовать. Но это было не для него, конечно. Он еще должен был думать, решать.
- Защита проходила в Большой Круглой аудитории. Так у нас ее называют. Там сиденья спускаются амфитеатром, и войти можно сверху, с четвертого этажа, и снизу, с третьего.
- Вы вошли сверху?
- Да. Потому что я опоздал и защита уже началась.
И еще потому, что ему не хотелось быть в первых рядах.
Рождественский достал сигареты, но, глянув на женщин, бросил пачку на стол:
- Защита уже началась. Я просидел до самого конца, Антон ни слова не сказал о Кротове. При мне. Потом я узнал, что он говорил о нем во вступительной части. Но в самом общем плане заслуг перед наукой... Оппоненты его хвалили, а отец произнес целый панегирик. Говорили о том, что диссертация вышла за рамки кандидатской и должна рассматриваться как докторская.
- Простите, а вам не хотелось встать и сказать правду?
- То есть не правду, а то, что казалось мне тогда правдой? Вы же знаете, что все было гораздо сложнее.
- Теперь знаю. Но вы-то еще не знали!
- Устраивать скандал я считал неприличным, - ответил Рождественский немного свысока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16