– Вы должны меня простить, – начал вице-президент дрожащим от волнения голосом. – Вы так много делаете для всех нас. Ваши репетиции для нас – просто дар божий, хотя, почему вы называете их репетициями, я не знаю. Репетиция означает, что ваше пение может улучшиться. – Он потер лоб. Он ужасно устал. – Но я пришел не это вам сказать. Могу ли я побеспокоить вас с просьбой об одном одолжении?– Может быть, вы хотите, чтобы я спела для вас что-нибудь особенное? – Роксана опустила концы шарфа.– Этого я никогда бы не позволил себе просить. Любую песню, которую выберете вы сами, я буду слушать с величайшим удовольствием.– Очень выразительно, – сказал Гэн ему по-испански.Рубен одарил его взглядом, из которого следовало, что в рецензентах не нуждается.– Мне необходим совет по кухне, – продолжал Рубен. – Некоторая помощь. Не поймите меня неправильно, я бы ни за что не попросил вас делать какую-нибудь работу, но, если бы вы смогли мне дать хоть малейший совет по поводу приготовления нашего обеда, я был бы у вас в неоплатном долгу.Роксана растерянно посмотрела на Гэна.– Вы его неправильно поняли.– Не думаю.– Попробуйте снова.Для полиглота испанский язык все равно, что игра в классики для спортсмена-троеборца. Если уж он справлялся с русским и греческим, трудно себе представить, что он не понял испанской фразы. Фразы, касающейся приготовления пищи, а не состояния человеческой души. С испанского Гэн переводил здесь целыми днями, а вице-президент говорил о самых простых и насущных предметах.– Простите… – обратился Гэн к Рубену.– Скажите ей, что мне нужна некоторая помощь в приготовлении обеда.– Приготовлении обеда? – спросила Роксана.Рубен минуту поразмыслил над словами, пришел к выводу, что да, он не просил о помощи в сервировке обеда или в процессе его поедания, так что слово «приготовление» было вполне подходящим.– Да, приготовлении.– Почему он думает, что я умею готовить? – спросила Роксана Гэна.Рубен, английский язык которого был весьма плох, но не безнадежен, указал ей на то, что она женщина.– Те две девушки если и умеют готовить, то только национальные блюда, которые, возможно, не слишком понравятся всем остальным, – сказал он через Гэна.– Это латиноамериканская психология, вам не кажется? – сказала она Гэну. – Меня очень трудно по-настоящему оскорбить. Очень важно не забывать о культурных различиях. – Она одарила Рубена улыбкой, которая была очень любезной, но не несла совершенно никакой информации.– Мне кажется, это мудро, – ответил ей Гэн, а потом обратился к Рубену: – Она не готовит.– Она наверняка должна уметь хоть немного готовить! – сказал Рубен.Гэн покачал головой:– Я полагаю, что нет.– Она же не родилась оперной певицей! – настаивал вице-президент. – У нее же должно было быть детство! – Даже его жену, которая родилась в богатой семье и всегда была избалованной девчонкой, окруженной всевозможной роскошью, в детстве научили готовить.– Возможно, но, насколько я понимаю, для нее всегда готовили пищу другие.Роксана, которая перестала следить за разговором, снова откинулась на обитую золотым шелком спинку дивана, подняла вверх руки и пожала плечами. Жест получился выразительным и очаровательным. Такие гладкие руки, которые никогда не мыли посуду и не лущили горох.– Скажите ему, что его шрам выглядит гораздо лучше. Благодарение господу, что эта девушка была рядом, когда все случилось. В противном случае он, вполне возможно, попросил бы меня зашить ему физиономию.– Должен ли я ему сказать, что вы не умеете шить? – спросил Гэн.– Лучше, если он услышит это теперь же. – Певица снова улыбнулась и пожелала вице-президенту всего хорошего.– А вы умеете готовить? – спросил Рубен Гэна.Гэн вопрос проигнорировал.– Я слышал, что Симон Тибо жаловался на качество еды. Он говорит так, словно знает толк в еде. К тому же он француз. Французы, как правило, умеют готовить.– Две минуты назад я бы то же самое сказал про женщин, – вздохнул Рубен.Но с Симоном Тибо им повезло. При упоминании о сырых цыплятах его лицо просветлело.– А овощи? – спросил он. – Слава богу, их еще не испортили!Пробираясь между слонявшимися без дела по гостиной и холлу заложниками и террористами, они направились на кухню. Тибо сразу же устремился к овощам. Он вытащил из коробки баклажан и покатал его на руке. Его блестящие бока могли служить зеркалом. Он понюхал красивую темно-лиловую кожицу. Особого запаха не было, но тем не менее от плода исходило что-то темное и землистое, что-то очень живое, и ему сразу же захотелось его откусить.– Хорошая кухня, – сказал он. – Разрешите мне взглянуть на ваши кастрюли.Рубен начал последовательно открывать перед ним все ящики и шкафы, а Симон Тибо провел их систематическую инвентаризацию: проволочные венчики для сбивания, миксеры, ручные соковыжималки, пергаментная бумага, двойные кипятильники. Любые кастрюли, какие только можно себе представить, любых размеров, от самых маленьких до громадных, вместимостью до тридцати фунтов, в которые мог спрятаться не очень крупный двухгодовалый ребенок. Это была кухня, где можно было приготовить ужин на пятьсот персон. Кухня, способная накормить массы.– А где ножи? – спросил Тибо.– Ножи висят на ремнях бандитов, – ответил вице-президент. – Они намереваются рубить нас наподобие котлет или насмерть резать хлебными ножами.Тибо побарабанил пальцами по стальной столешнице. Весьма красивая штука, но у них с Эдит в Париже столешницы сделаны из мрамора. До чего же замечательное кондитерское тесто можно раскатывать на мраморной поверхности!– Идея неплохая, – сказал он. – Очень неплохая. Раз уж они забрали все ножи. Гэн, пойдите и скажите командирам, что мы стоим перед выбором: либо готовить себе пищу, либо есть цыплят сырыми. Пускай тогда они сами не артачатся и едят сырых цыплят. Скажите им, что мы понимаем всю свою моральную ненадежность и считаем, что давать нам в руки режущий инструмент можно только под усиленной охраной. Попросите их прислать сюда обеих девушек и еще, может быть, того самого мелкого мальчишку.– Ишмаэля.– Да, парня, который может взять на себя всю ответственность, – сказал Тибо.
Произошла смена дежурного наряда, или, по крайней мере, Гэн увидел, как два юных террориста сняли кепки, но среди них не было Кармен. Если она уже вернулась, то находится сейчас в той части дома, куда заложников не пускали. Со всей возможной осмотрительностью он искал ее повсюду, куда ему разрешалось ходить, но безрезультатно.– Командир Бенхамин, – обратился он к командиру, который в столовой читал газету с ножницами в руках: он вырезал из нее все посвященные им материалы, как будто сам собирался когда-нибудь взяться за издание газеты. Телевизор вещал все дни напролет, но заложники неизменно изгонялись из комнаты, где передавались новости. Они могли слышать только фрагменты и обрывки. – В нашем рационе произошли некоторые изменения. – Конечно, Тибо был дипломатом, но Гэн считал, что у него больше шансов добиться желаемого. Между ним и французом существовала некоторая разница в характере. У того было слишком мало опыта в почтительности.– Какие изменения? – не глядя спросил командир.– Продукты присылают неприготовленными, сэр. Просто ящики с овощами, сырые цыплята. – Хорошо хоть, что цыплята битые и ощипанные. Недалек тот день, когда обед будет приходить к ним самостоятельно в виде живых цыплят и живых коз, которых надо будет еще подоить.– Так приготовьте еду. – Он вырезал кусок с третьей страницы.– Вице-президент и посол Тибо уже собрались это сделать, но они вынуждены попросить вас о предоставлении им нескольких ножей.– Никаких ножей, – отрезал командир.Гэн минутку подождал. Бенхамин скомкал те заметки, которые только что вырезал, и швырнул в кучку таких же упругих шариков.– К сожалению, в этом вся проблема. Сам я очень мало смыслю в поварском искусстве, но, даже по моим понятиям, ножи совершенно необходимы для приготовления пищи.– Никаких ножей.– Может быть, вы можете предоставить нам ножи вместе с охраной? Может быть, вы отрядите несколько солдат для резки продуктов, так, чтобы ножи всегда оставались под контролем? Ведь еды нужно очень много. В конце концов, здесь пятьдесят восемь человек.Командир Бенхамин вздохнул:– Я знаю, сколько здесь человек. И не нуждаюсь в ваших напоминаниях. – Он разгладил то, что осталось от бумаги, а потом снова ее скомкал. – Скажите мне лучше кое-что другое, Гэн. Вы играете в шахматы?– В шахматы, сэр? Правила игры мне знакомы. Но нельзя сказать, что я играю хорошо. Командир опустил голову и прикрыл ладонью рот.– Я пошлю девушек к вам на кухню, – сказал он. Лишай уже начал захватывать его глаз. Даже на этой ранней стадии было ясно, что результаты будут катастрофическими.– А кроме девушек, может быть, еще кого-нибудь? Например, Ишмаэля. Он очень хороший парень.– Двоих достаточно.– Господин Осокава играет в шахматы, – сказал Гэн. Вообще-то ему не следовало предлагать своего работодателя в обмен на кухонного мальчика, но господин Осокава прекрасно разбирался во всем, что касалось шахмат. Во время длительных перелетов он всегда просил Гэна с ним сыграть и всегда разочаровывался, потому что Гэн был не в состоянии сделать больше двадцати ходов за игру. Он подумал, что, может быть, господину Осокаве будет приятно взяться за шахматы, точно так же, как командиру Бенхамину.Бенхамин взглянул на Гэна, его распухшее лицо выражало удовольствие.– Я нашел шахматы в детской комнате. Приятно думать, что они учат детей этой игре в столь раннем возрасте. Я считаю, что это превосходный инструмент для воспитания характера. Всех своих детей я научил играть.Вот уж чего-чего, а этого Гэн никак не ожидал: что Бенхамин имеет детей, что у него есть дом и жена и вообще какая-то жизнь за пределами террористической банды. Гэн часто думал о том, где живут террористы, но ему всегда казалось, что это должны быть палатки где-нибудь в лесу или гамаки, подвешенные между толстыми стволами деревьев. А может быть, революция – это просто нормальная, постоянная работа? Неужели он целует свою жену, когда уходит по утрам на работу, а она в это время сидит за столом в халате и пьет свой кока-чай? А вечерами, когда он приходит с работы усталый, то садится за шахматную доску и потягивает при этом сигарету?– Мне бы хотелось научиться играть в эту игру получше, – сказал Гэн.– Да, пожалуй, я мог бы тут кое-чему вас научить. Даже странно, что мне есть чему вас учить, не правда ли? – Командир Бенхамин, как и все остальные террористы, испытывал глубокое уважение к языковым способностям Гэна. Он считал, что раз он умеет говорить по-русски, по-английски и по-французски, то, значит, он умеет делать все.– Я буду счастлив, – сказал Гэн.Бенхамин наклонил голову.– Пожалуйста, спросите вашего господина Осокаву, сможет ли он прийти, когда ему удобно. Переводчик нам не понадобится. Просто напишите нам слова «шахматы» и «шахматная партия» по-японски. Я постараюсь их выучить, если он согласится на игру. – Командир Бенхамин взял один из скомканных газетных листков и снова его разгладил. Он дал Гэну карандаш, и поверх газетных строк Гэн написал два слова. Заголовок, который он при этом успел прочитать, гласил: «Надежд мало».– Я пошлю вам помощников на кухню, – сказал командир. – Они скоро придут.Гэн склонил голову. Может быть, в его поклоне было больше уважения, чем собеседник того заслуживал, но ведь никто не видел, как Гэн это делает.
…Казалось, все шансы для них потеряны, заперты в доме с угрюмыми вооруженными подростками, блокирующими все двери. Никакой свободы, никакого доверия. Свобода и доверие отсутствуют настолько, что невозможно добыть нож, чтобы разделать цыпленка. Самые простые вещи, в которые они раньше верили, например, право открыть дверь, право выйти на улицу, больше не существовали. Зато их место заняли другие правила, и Гэн не спешил отправиться к господину Осокаве. Гэн не стал говорить ему о шахматах. Не все ли равно, сейчас он это сделает или вечером, никакой разницы. Господин Осокава так никогда и не узнает, что Гэн замешкался. Ведь здесь нет больше никого, кто мог бы ему об этом сказать, потому что только он говорит одновременно по-испански и по-японски. В другом конце комнаты господин Осокава сидел у рояля рядом с Роксаной Косс на скамеечке из розового дерева. Пускай сидят. Его работодатель так счастлив сидеть рядом с ней! Она что-то показывала ему на клавиатуре, и его пальцы вслед за ее пальцами неуклюже двигаются по клавишам. Маловыразительные, много раз повторяющиеся ученические звуки наполняют комнату. Разумеется, еще слишком рано что-либо утверждать, но, по-видимому, он выказывает больше усердия в освоении музыки, чем в испанском языке. Пока пускай сидит и не беспокоится. Даже с такого расстояния Гэн мог видеть, как она к нему наклоняется, когда ей надо что-то сыграть в нижнем регистре. Господин Осокава счастлив, Гэну, чтобы понять это, вовсе не надо было видеть его лицо. Гэн считал своего работодателя интеллигентным, выдержанным и разумным человеком, и, хотя, по его понятиям, тот отнюдь не был несчастным человеком, все же ему казалось, что особого удовольствия он от жизни не получает. Так зачем же он будет портить ему удовольствие? Просто Гэн может принять решение самостоятельно, и господин Осокава будет спокойно практиковаться на рояле, а сам он вернется на кухню, где вице-президент и посол Тибо обсуждают рецептуру соусов.«Я пошлю вам на кухню девушек», – сказал ему командир Бенхамин.Эти слова витали в голове Гэна, как вырванный из контекста припев из «Лунного света». Он пошел на кухню, куда вели раздвижные двери, и, чтобы раздвинуть их, он поднял обе руки, как боксер, нокаутировавший противника.– А! Вы на него посмотрите! – закричал вице-президент, увидев его. – Гениальный мальчик возвращается триумфатором!– Мы используем его способности слишком расточительно: на помощь по кухне и добывание ножей, – поддакнул ему Тибо на хорошем испанском, который он совершенствовал, когда думал, что станет французским послом в Испании. – Нам следует послать этого молодого человека в Северную Ирландию. Нам следует послать его в сектор Газа!– Нам надо поручить ему вести переговоры вместо Месснера. Тогда, может быть, мы отсюда и выберемся.– Нам разрешили только два ножа, – скромно сказал Гэн.– Вам удалось поговорить с Бенхамином? – спросил Рубен.– Разумеется, он говорил с Бенхамином! – Тибо листал в это время поваренную книгу, которую извлек из груды других подобных книг. Глядя на скорость, с какой его палец пробегал по печатным строчкам, можно было смело утверждать, что ему знакомы методы быстрого чтения. – Разговор прошел успешно, не правда ли? Если бы вы говорили с Гектором или Альфредо, то они настояли бы на сырых цыплятах. Те – просто несгибаемые борцы. Так что сказал вам наш боевой товарищ?– Что он пошлет нам в помощь девушек. Он категорически отверг Ишмаэля, но я не удивлюсь, если он тоже здесь появится. – Гэн достал из ящика морковку и помыл ее под краном в раковине.– Мне бы они сунули винтовку в лицо, – благодушно сказал вице-президент. – А вам они предоставили персонал.– Как насчет простенького рецепта «петух в вине»? – спросил Тибо.– Они конфисковали все вино, – возразил Рубен. – Конечно, мы могли бы еще раз послать Гэна с новой просьбой. Мне кажется, что вино спрятано где-то здесь, если, конечно, они его не выпили.– Вина не будет, – грустно сказал Симон Тибо, как будто речь шла о чем-то столь же опасном, как ножи. Просто невыносимо! В Париже можно быть беззаботным, достаточно дойти до ближайшего угла, и ты получишь ящик, бутылку, стакан вина. Осенью стакан молодого бургундского можно получить в любой забегаловке. Там тепло, уютно, и желтый свет мягко играет на латунном ограждении бара. Эдит в своем свитере цвета морской волны, волосы зачесаны назад и скручены небрежным узлом, бледные пальцы сжимают стакан. Как ясно он ее сейчас видит: свет, свитер, темно-красный цвет вина между ее пальцев. Гуляя по городу, они могли раз двадцать зайти в бар, выпить количество вина, достаточное для единовременного утоления жажды небольшого городка в засуху. Тибо сумел сделать из своего сырого подвала настоящий винный погреб. Французское вино – это краеугольный камень французской дипломатии. Он раздавал его как жевательную резинку. Из-за этого гости оставались на приемах значительно дольше. Прощание их длилось бесконечно: они подолгу топтались у ворот, тысячу раз произносили «спокойной ночи», но уходить все равно не торопились. В конце концов Эдит возвращалась в дом и выносила оттуда каждому гостю по бутылке вина. Совала их каждому в руки. Только после этого гости постепенно исчезали в темноте, с трудом отыскивая свои машины и шоферов.– Это моя кровь, – говорил Тибо жене, поднимая к свету стакан с вином, когда гости наконец уходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Произошла смена дежурного наряда, или, по крайней мере, Гэн увидел, как два юных террориста сняли кепки, но среди них не было Кармен. Если она уже вернулась, то находится сейчас в той части дома, куда заложников не пускали. Со всей возможной осмотрительностью он искал ее повсюду, куда ему разрешалось ходить, но безрезультатно.– Командир Бенхамин, – обратился он к командиру, который в столовой читал газету с ножницами в руках: он вырезал из нее все посвященные им материалы, как будто сам собирался когда-нибудь взяться за издание газеты. Телевизор вещал все дни напролет, но заложники неизменно изгонялись из комнаты, где передавались новости. Они могли слышать только фрагменты и обрывки. – В нашем рационе произошли некоторые изменения. – Конечно, Тибо был дипломатом, но Гэн считал, что у него больше шансов добиться желаемого. Между ним и французом существовала некоторая разница в характере. У того было слишком мало опыта в почтительности.– Какие изменения? – не глядя спросил командир.– Продукты присылают неприготовленными, сэр. Просто ящики с овощами, сырые цыплята. – Хорошо хоть, что цыплята битые и ощипанные. Недалек тот день, когда обед будет приходить к ним самостоятельно в виде живых цыплят и живых коз, которых надо будет еще подоить.– Так приготовьте еду. – Он вырезал кусок с третьей страницы.– Вице-президент и посол Тибо уже собрались это сделать, но они вынуждены попросить вас о предоставлении им нескольких ножей.– Никаких ножей, – отрезал командир.Гэн минутку подождал. Бенхамин скомкал те заметки, которые только что вырезал, и швырнул в кучку таких же упругих шариков.– К сожалению, в этом вся проблема. Сам я очень мало смыслю в поварском искусстве, но, даже по моим понятиям, ножи совершенно необходимы для приготовления пищи.– Никаких ножей.– Может быть, вы можете предоставить нам ножи вместе с охраной? Может быть, вы отрядите несколько солдат для резки продуктов, так, чтобы ножи всегда оставались под контролем? Ведь еды нужно очень много. В конце концов, здесь пятьдесят восемь человек.Командир Бенхамин вздохнул:– Я знаю, сколько здесь человек. И не нуждаюсь в ваших напоминаниях. – Он разгладил то, что осталось от бумаги, а потом снова ее скомкал. – Скажите мне лучше кое-что другое, Гэн. Вы играете в шахматы?– В шахматы, сэр? Правила игры мне знакомы. Но нельзя сказать, что я играю хорошо. Командир опустил голову и прикрыл ладонью рот.– Я пошлю девушек к вам на кухню, – сказал он. Лишай уже начал захватывать его глаз. Даже на этой ранней стадии было ясно, что результаты будут катастрофическими.– А кроме девушек, может быть, еще кого-нибудь? Например, Ишмаэля. Он очень хороший парень.– Двоих достаточно.– Господин Осокава играет в шахматы, – сказал Гэн. Вообще-то ему не следовало предлагать своего работодателя в обмен на кухонного мальчика, но господин Осокава прекрасно разбирался во всем, что касалось шахмат. Во время длительных перелетов он всегда просил Гэна с ним сыграть и всегда разочаровывался, потому что Гэн был не в состоянии сделать больше двадцати ходов за игру. Он подумал, что, может быть, господину Осокаве будет приятно взяться за шахматы, точно так же, как командиру Бенхамину.Бенхамин взглянул на Гэна, его распухшее лицо выражало удовольствие.– Я нашел шахматы в детской комнате. Приятно думать, что они учат детей этой игре в столь раннем возрасте. Я считаю, что это превосходный инструмент для воспитания характера. Всех своих детей я научил играть.Вот уж чего-чего, а этого Гэн никак не ожидал: что Бенхамин имеет детей, что у него есть дом и жена и вообще какая-то жизнь за пределами террористической банды. Гэн часто думал о том, где живут террористы, но ему всегда казалось, что это должны быть палатки где-нибудь в лесу или гамаки, подвешенные между толстыми стволами деревьев. А может быть, революция – это просто нормальная, постоянная работа? Неужели он целует свою жену, когда уходит по утрам на работу, а она в это время сидит за столом в халате и пьет свой кока-чай? А вечерами, когда он приходит с работы усталый, то садится за шахматную доску и потягивает при этом сигарету?– Мне бы хотелось научиться играть в эту игру получше, – сказал Гэн.– Да, пожалуй, я мог бы тут кое-чему вас научить. Даже странно, что мне есть чему вас учить, не правда ли? – Командир Бенхамин, как и все остальные террористы, испытывал глубокое уважение к языковым способностям Гэна. Он считал, что раз он умеет говорить по-русски, по-английски и по-французски, то, значит, он умеет делать все.– Я буду счастлив, – сказал Гэн.Бенхамин наклонил голову.– Пожалуйста, спросите вашего господина Осокаву, сможет ли он прийти, когда ему удобно. Переводчик нам не понадобится. Просто напишите нам слова «шахматы» и «шахматная партия» по-японски. Я постараюсь их выучить, если он согласится на игру. – Командир Бенхамин взял один из скомканных газетных листков и снова его разгладил. Он дал Гэну карандаш, и поверх газетных строк Гэн написал два слова. Заголовок, который он при этом успел прочитать, гласил: «Надежд мало».– Я пошлю вам помощников на кухню, – сказал командир. – Они скоро придут.Гэн склонил голову. Может быть, в его поклоне было больше уважения, чем собеседник того заслуживал, но ведь никто не видел, как Гэн это делает.
…Казалось, все шансы для них потеряны, заперты в доме с угрюмыми вооруженными подростками, блокирующими все двери. Никакой свободы, никакого доверия. Свобода и доверие отсутствуют настолько, что невозможно добыть нож, чтобы разделать цыпленка. Самые простые вещи, в которые они раньше верили, например, право открыть дверь, право выйти на улицу, больше не существовали. Зато их место заняли другие правила, и Гэн не спешил отправиться к господину Осокаве. Гэн не стал говорить ему о шахматах. Не все ли равно, сейчас он это сделает или вечером, никакой разницы. Господин Осокава так никогда и не узнает, что Гэн замешкался. Ведь здесь нет больше никого, кто мог бы ему об этом сказать, потому что только он говорит одновременно по-испански и по-японски. В другом конце комнаты господин Осокава сидел у рояля рядом с Роксаной Косс на скамеечке из розового дерева. Пускай сидят. Его работодатель так счастлив сидеть рядом с ней! Она что-то показывала ему на клавиатуре, и его пальцы вслед за ее пальцами неуклюже двигаются по клавишам. Маловыразительные, много раз повторяющиеся ученические звуки наполняют комнату. Разумеется, еще слишком рано что-либо утверждать, но, по-видимому, он выказывает больше усердия в освоении музыки, чем в испанском языке. Пока пускай сидит и не беспокоится. Даже с такого расстояния Гэн мог видеть, как она к нему наклоняется, когда ей надо что-то сыграть в нижнем регистре. Господин Осокава счастлив, Гэну, чтобы понять это, вовсе не надо было видеть его лицо. Гэн считал своего работодателя интеллигентным, выдержанным и разумным человеком, и, хотя, по его понятиям, тот отнюдь не был несчастным человеком, все же ему казалось, что особого удовольствия он от жизни не получает. Так зачем же он будет портить ему удовольствие? Просто Гэн может принять решение самостоятельно, и господин Осокава будет спокойно практиковаться на рояле, а сам он вернется на кухню, где вице-президент и посол Тибо обсуждают рецептуру соусов.«Я пошлю вам на кухню девушек», – сказал ему командир Бенхамин.Эти слова витали в голове Гэна, как вырванный из контекста припев из «Лунного света». Он пошел на кухню, куда вели раздвижные двери, и, чтобы раздвинуть их, он поднял обе руки, как боксер, нокаутировавший противника.– А! Вы на него посмотрите! – закричал вице-президент, увидев его. – Гениальный мальчик возвращается триумфатором!– Мы используем его способности слишком расточительно: на помощь по кухне и добывание ножей, – поддакнул ему Тибо на хорошем испанском, который он совершенствовал, когда думал, что станет французским послом в Испании. – Нам следует послать этого молодого человека в Северную Ирландию. Нам следует послать его в сектор Газа!– Нам надо поручить ему вести переговоры вместо Месснера. Тогда, может быть, мы отсюда и выберемся.– Нам разрешили только два ножа, – скромно сказал Гэн.– Вам удалось поговорить с Бенхамином? – спросил Рубен.– Разумеется, он говорил с Бенхамином! – Тибо листал в это время поваренную книгу, которую извлек из груды других подобных книг. Глядя на скорость, с какой его палец пробегал по печатным строчкам, можно было смело утверждать, что ему знакомы методы быстрого чтения. – Разговор прошел успешно, не правда ли? Если бы вы говорили с Гектором или Альфредо, то они настояли бы на сырых цыплятах. Те – просто несгибаемые борцы. Так что сказал вам наш боевой товарищ?– Что он пошлет нам в помощь девушек. Он категорически отверг Ишмаэля, но я не удивлюсь, если он тоже здесь появится. – Гэн достал из ящика морковку и помыл ее под краном в раковине.– Мне бы они сунули винтовку в лицо, – благодушно сказал вице-президент. – А вам они предоставили персонал.– Как насчет простенького рецепта «петух в вине»? – спросил Тибо.– Они конфисковали все вино, – возразил Рубен. – Конечно, мы могли бы еще раз послать Гэна с новой просьбой. Мне кажется, что вино спрятано где-то здесь, если, конечно, они его не выпили.– Вина не будет, – грустно сказал Симон Тибо, как будто речь шла о чем-то столь же опасном, как ножи. Просто невыносимо! В Париже можно быть беззаботным, достаточно дойти до ближайшего угла, и ты получишь ящик, бутылку, стакан вина. Осенью стакан молодого бургундского можно получить в любой забегаловке. Там тепло, уютно, и желтый свет мягко играет на латунном ограждении бара. Эдит в своем свитере цвета морской волны, волосы зачесаны назад и скручены небрежным узлом, бледные пальцы сжимают стакан. Как ясно он ее сейчас видит: свет, свитер, темно-красный цвет вина между ее пальцев. Гуляя по городу, они могли раз двадцать зайти в бар, выпить количество вина, достаточное для единовременного утоления жажды небольшого городка в засуху. Тибо сумел сделать из своего сырого подвала настоящий винный погреб. Французское вино – это краеугольный камень французской дипломатии. Он раздавал его как жевательную резинку. Из-за этого гости оставались на приемах значительно дольше. Прощание их длилось бесконечно: они подолгу топтались у ворот, тысячу раз произносили «спокойной ночи», но уходить все равно не торопились. В конце концов Эдит возвращалась в дом и выносила оттуда каждому гостю по бутылке вина. Совала их каждому в руки. Только после этого гости постепенно исчезали в темноте, с трудом отыскивая свои машины и шоферов.– Это моя кровь, – говорил Тибо жене, поднимая к свету стакан с вином, когда гости наконец уходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40