Сюзанна разомкнула губы, будто уже с рождения знала, какого он ждет от нее ответа.
Он засмеялся хриплым смехом, в котором слышались и восхищение, и неприкрытое желание, и стал гладить ее нежную кожу на внутренней стороне бедра, вызвав у нее восторженный стон. Ее желание стало ей неподвластно, и она еще теснее прижалась к нему.
Он опять засмеялся и, взяв ее руку, положил на пояс своей пижамы, не скрывавшей возбуждение его плоти, тихо шепча ей на ухо что-то бессвязное.
Ее знание итальянского было поверхностным, но она поняла его желание – руки говорили за него, а настоятельная мольба, звучавшая в голосе, была понятна так же, как если бы он говорил по-английски… Раздень меня…
Сюзанна будто знала с рождения, что надо делать. С легким стоном она просунула руку под пояс пижамы, нисколько не смущаясь тем, что делает. Взяв своей рукой твердую шелковистую плоть, она стала нежно водить пальцами вверх и вниз, приходя в неописуемый восторг от отрывистых постанываний Паскуале.
Проявляя неожиданную настойчивость, он стянул с нее рубашку, и она вдруг поняла, что будет дальше. Паскуале собирается овладеть ею.
Прямо сейчас.
Приподняв ее голову, он склонился над ней и стал осыпать поцелуями, под градом которых она готова была разрыдаться от счастья. Она любит его – да, любит! Она готова умереть ради него.
– О, Паскуале, – прошептала Сюзанна в экстазе. – Паскуале!
Услышав свое имя, он замер. Прозвучавшая в ее словах мольба, казалось, заставила его очнуться, и эротические чары развеялись будто дым.
Паскуале широко открыл глаза и с нарастающим ужасом посмотрел ей в лицо.
Она увидела, как исказились его черты, отражая борьбу разума и плоти. На мгновение ей показалось, что разум отступил: яростный взгляд остановился на ее набухших сосках, и он готов был овладеть ею вопреки всему.
Но мгновение прошло. Он отшатнулся от нее, как от чего-то невообразимо отвратительного, и она была потрясена до глубины души выражением неприкрытого отвращения на его лице.
Натянув дрожащими руками пижаму, он обернулся к ней. Лицо его было холодным, как мрамор.
– Ах ты, дрянная соблазнительница! – воскликнул он, а потом прошептал, тоже по-английски, чтобы быть уверенным, что она поняла каждое убийственно звучавшее слово: – Маленькая интриганка, соблазняющая томным взглядом, золотистыми волосами и надушенным телом! Не сомневаюсь, ты знаешь, что мужчины часто говорят о таких, как ты. А иногда и мечтают именно о таких – зрелых, желающих и умеющих удовлетворить все их фантазии. Но знаешь что, Сюзанна? Мне горько сознавать, что я почти переспал с девушкой, так мало ценящей свое тело. Боже мой! – Он недоуменно покачал головой. – Тебе всего семнадцать! Когда же, черт возьми, ты начала?
Ей пришлось все это выслушать. Но разве у нее был выбор? Она представила, с каким презрением он встретил бы ее признание, что она девственница, особенно если учесть, как она себя только что вела. Как она могла оправдать свое неприличное поведение? А признаться ему в том, что она влюбилась в него, значило лишь вызвать к себе еще большее презрение.
Паскуале метался взад-вперед по комнате, а когда остановился, чтобы снова посмотреть на нее, она поняла, что последние признаки страсти улетучились. Судя по выражению его лица, она значила для него не больше раздавленной букашки.
– И такой женщине я позволил дружить с моей сестрой! – гремел он. – Позволил привезти ее в мой дом! Неудивительно, что отметки в ее табеле за последнюю четверть такие плохие. И что на уме у нее одни дискотеки да мальчики…
Темные глаза Паскуале стали почти черными от светившегося в них холодного отвращения.
Сюзанна хотела было возразить против несправедливого обвинения в дурном влиянии на Франческу, но воздержалась. Не могла же она подставить подругу, заявив, что Франческа сама себе хозяйка и Сюзанна меньше, чем кто-либо, могла влиять на нее в худшую сторону.
Даже если бы она так сказала, Паскуале все равно бы ей не поверил. А почему, собственно, он должен ей верить? После того, как она вела себя с ним? Одно воспоминание о том, что незадолго до этого происходило, заставило ее съежиться.
– Ничего не скажешь в свое оправдание? – тихо спросил он.
Закусив губу, Сюзанна отвернулась, но он подскочил к ней с ловкостью лесного зверя и, схватив за подбородок, заставил поднять голову и встретиться с его враждебным взглядом.
– Слушай меня, и слушай внимательно. – Голос его был угрожающе мягок, и Сюзанна содрогнулась от его прикосновения и уничтожающего взгляда. – Я хочу, чтобы к шести часам утра ты собрала свои вещи и покинула этот дом…
– Но я…
– Заткнись! – рявкнул он. – Будешь делать то, что я говорю. Я хочу, чтобы к шести часам ты была готова. Тебя отвезут на машине в аэропорт и посадят на первый же рейс в Англию. Там тебя встретят и отвезут домой. Насколько я понимаю, твоя мать дома?
– Да, – едва слышно произнесла она. – Но что я ей скажу?
Какие-то доли секунды Паскуале, казалось, был в замешательстве, но потом его лицо снова окаменело.
– Предоставь это мне, – резко сказал он. – Я ей позвоню и скажу, что нам с Франческой пришлось неожиданно уехать. Это на самом деле так, – мрачно добавил он, – потому что я намерен побыть с сестрой наедине, чтобы научить ее, как молодая девушка должна себя вести и как не должна.
Бросив на Сюзанну последний уничтожающий взгляд, он направился к двери, но остановился.
– Да, и вот еще что.
Неужели осталось еще что-нибудь? – с болью подумала Сюзанна.
– Никогда больше не пытайся найти мою сестру. У тебя не может быть ничего общего с семьей Калиандро. Это понятно?
Сюзанна гордо вздернула подбородок, хотя гордости вовсе не испытывала.
– Можешь не сомневаться! – ответила она таким твердым голосом, что и сама удивилась. Теперь, когда он не стоял так близко, к ней стала возвращаться способность нормально рассуждать, и она с удовольствием ухватилась за возможность указать на изъяны в его лекции о морали.
Ее глаза опасно заблестели.
– Не воображаешь ли ты, что можешь свалить всю вину за то, что случилось, только на меня? – тихо спросила она и заметила, как он вздрогнул. – Как говорится, в таких делах всегда участвуют двое. И, в конце концов, ты начал первый.
– Неужели я? – усмехнулся он.
Она покраснела, но устояла под его обвиняющим взглядом.
– Если сама мысль о том, чтобы заниматься со мной любовью, приводит тебя в такой ужас, ты мог бы остановиться гораздо раньше, чем это сделал.
– Когда мужчину приводят в возбуждение, пока он спит, он обычно не анализирует своих действий. – Лицо у него было каменное, в глазах – презрение. Поворачивая ручку двери, он бросил последнюю оскорбительную фразу: – Будем считать, что я принял тебя за другую.
Глядя ему вслед, Сюзанна подумала, что никогда еще в своей жизни никого так не ненавидела.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Туман воспоминаний рассеялся. Глядя на Паскуале, Зуки пыталась напомнить себе, что прошло семь лет, и что этот человек оскорбил ее так, как никто и никогда не посмел бы это сделать.
Хотя в известном смысле она должна быть благодарна Паскуале за свое удивительное превращение из гусеницы в прелестную бабочку. Перенесенное унижение помогло понять, что больней ей больше никогда не будет. Застенчивость ушла в прошлое. Вместо наивной Сюзанны появилась Зуки, с абсолютно новой, несколько хрупкой внешностью, которая гарантировала ей полную безопасность от подобных неприятностей.
Не забывай об этом, напомнила она себе, глядя на Паскуале.
Она познакомилась с ним, когда ему было двадцать четыре года, и уже тогда он был совершенно неотразим. Семь лет спустя его обаяние стало еще более мощным, и, кроме того, в тридцать один год в Паскуале появилось ленивое уверенное высокомерие, противостоять которому, как она поняла, было почти невозможно…
– Не верится, что с годами ты стала такой застенчивой, – насмешливо произнес он, когда она накинула поверх бикини шелковый халат. – Помнится, однажды ты гордо выставила напоказ свое тело.
Она решила не поддаваться на провокацию: если начнет с ним ссориться, то даст ему возможность одержать над ней победу, а этого она не позволит. Никогда больше не позволит.
– Так о чем ты хочешь поговорить со мной, Паскуале? – холодно спросила она, взяв с камина щетку и расчесывая тяжелые шелковистые пряди.
– Как давно ты знакома с Сальваторе Бруни? – пронзил он ее взглядом своих темных глаз.
Услышав имя фотографа, который привез ее сюда, она в изумлении открыла рот.
– Ты тоже с ним знаком?
– Я спросил, – высокомерно заметил он, игнорируя ее вопрос, – как давно ты с ним знакома? – В его голосе зазвучал металл.
Разозленная таким тоном, она вызывающе вздернула подбородок.
– Полагаю, это не твое дело.
– Позволь мне самому судить об этом. – Глаза его сузились, и он сказал очень мягко: – Скажи, ты от рождения запрограммирована так, что вступаешь в любовную связь только с теми мужчинами, которые уже принадлежат другим женщинам?
– Не понимаю, о чем ты, – искренне удивилась она.
Он молча смотрел на нее, как будто оценивая, насколько искренна ее растерянность.
– Так случилось, что Сальваторе Бруни, с которым у тебя сейчас связь, обручен с моей секретаршей. Вчера поздно ночью она мне позвонила и, рыдая, сообщила, что он, не предупредив, уехал на уик-энд с одной из самых красивых на свете женщин. Репутация этой женщины, однако, общеизвестна. – Его глаза блеснули угрозой. – Я догадался бы, что это ты, даже если бы сам не был когда-то твоей жертвой.
– На самом деле у нас с Сальваторе нет никакой любовной связи, – холодно возразила она. – Он снимает меня для своего альбома. Мы здесь работаем.
– Неужели? – сурово взглянув на нее, протянул он недоверчиво и со значением посмотрел на пару выцветших джинсов – совершенно очевидно, мужских, – брошенных на стуле возле кровати.
Она вспыхнула в ужасе, понимая, сколь изобличающими были эти несчастные джинсы. Несмотря на свою изысканную внешность, в душе она была врожденной Haus-frau и умела неплохо шить. Поэтому, когда у Сальваторе порвались джинсы, она, не задумываясь, предложила ему их зашить.
– Ах, эти, – сказала она, вынужденная защищаться и, сознавая, что Паскуале критически взирает на ее пылающие щеки. – Да, это джинсы Сальваторе. Я обещала ему починить их. Они порвались.
– Воображаю, – цинично рассмеялся он. – Наверно, тогда, когда ты в нетерпении их с него срывала?
Зуки судорожно сглотнула.
– Если тебе непременно надо знать, он порвал их об острый камень на пляже во время съемки.
– А ты, значит, зашьешь их, не так ли? – слащавым голосом заметил он. – Какая идиллия! – Но тут же тон его переменился и стал угрожающим: – Но он обручен с другой. Так что убери от него свои красивые ручонки, сделай милость, Зуки!
О, грехи молодости! Неужели из-за своей ошибки она навсегда останется преступницей в его глазах?
– Ты намекаешь на то, что я уехала бы с мужчиной, зная, что он обручен с другой? – отрезала она.
– А почему бы и нет, – пожал Паскуале плечами. – Мы уже установили много лет тому назад, как мало для тебя значит мораль. Что касается секса, меня ничто бы в тебе не удивило, bella mia.
И зачем только я разрешила ему войти в комнату? – возмущенно подумала Сюзанна. Ведь той девочки, которая жила в его доме и должна была выполнять его прихоти и приказы, давно уже нет.
– Я не для того разрешила тебе войти сюда, чтобы ты меня оскорблял. Так что, если ты все сказал, выметайся. Немедленно!
Но Паскуале не двинулся с места. На его лице не отразилось никаких эмоций, оно оставалось жестким и неумолимым.
– Я не уйду до тех пор, пока ты не дашь слово, что оставишь в покое Сальваторе.
Он не догадывался, что она и на пушечный выстрел не подпустила бы к себе Сальваторе или кого другого – обручен он или нет! Неприятностей от мужчин было неизмеримо больше, чем пользы. Она могла бы рассказать ему об этом, если бы именно он не растоптал ее нежные, неокрепшие чувства. У нее закипала кровь при одном только виде этого холодного, уверенного в себе человека, отдающего ей приказы.
– Я вижу, что тебе все еще нравится командовать людьми, Паскуале, – произнесла она презрительно. – Сначала ты выбираешь друзей для своей сестры, а теперь вмешиваешься в личную жизнь секретарши. Скажи, ты получаешь удовольствие, когда пытаешься управлять людьми?
– Иногда вмешательство бывает необходимым, – высокомерно заявил он, не обращая внимания на ее сарказм.
– Ты так считаешь? – съязвила она. – А твоя секретарша… как ее зовут?
– Кристина. А что? – Он нахмурился и грозно посмотрел на Зуки.
– Бедная Кристина, – проговорила она, не отводя взгляда и покачав головой.
– Бедная Кристина?
– Конечно. Ты ведь считаешь, что защищаешь ее. А тебе не кажется, что не стоит обручаться с человеком, которому не доверяешь? С мужчиной, который едет на юг Франции с другой женщиной?
У Паскуале задергалась щека.
– Да, я стал бы беспокоиться о судьбе любой женщины, кроме тебя, Зуки. – Лицо его пылало от ярости.
– И что это должно означать?
От его циничного смеха у нее волосы зашевелились на затылке.
– Хотя я и не одобряю поведение Сальваторе, в какой-то степени я его понимаю. Ведь я сам был жертвой твоих чар. – Голос его стал вкрадчивым: – Знаешь, ты прирожденная Цирцея. Ты готова очаровывать без всякого умысла. Твое великолепное тело предназначено для любви, а кошачьи глаза обещают такие удовольствия, о которых можно только мечтать. Какой мужчина способен всему этому противостоять? Даже я почти сдался. Сальваторе настоящий мужчина, а Кристина – уважаемая молодая женщина, оба они члены итальянской общины Нью-Йорка и, естественно, должны соблюдать приличия. Половые отношения до брака – не в наших обычаях, поэтому женщина, чтобы ее уважали, должна себя блюсти. Понимаешь, к чему я это говорю, сага?
Конечно, она все поняла. Но как, вопреки всему, ее ранили его слова!
– Четко и ясно, – пробормотала она, пытаясь скрыть свои чувства. – Значит, по-твоему, мужчине разрешено погулять до свадьбы с кем угодно, а женщине остается только дожидаться первой брачной ночи?
– Я был прав! – разбушевался он типично по-итальянски. И куда только подевался его американский прононс, которому он научился в своем привилегированном колледже! – Все та же драная кошка! И какой женщине пришли бы в голову такие мысли?!
– Да любой, которая устала от лицемерия! – крикнула она, понимая, что ее понесло и теперь ей не сдержаться. Однако Зуки сейчас было все равно, что Паскуале о ней подумает, – все равно! – Как ты смеешь заявлять, что женщина должна быть чище снега, а мужчина может делать все, что ему вздумается! Что мужчине позволено безудержно удовлетворять свои желания, а женщины должны во имя каких-то условностей их сдерживать?!
– А ты считаешь, что так не должно быть? – неожиданно насторожившись, удивился он.
Она считала именно так, но у нее недоставало опыта, чтобы аргументировать свои суждения, однако Паскуале об этом не подозревал. Более того, он никогда бы этому не поверил; так что ей нечего терять. Выпятив подбородок, она вызывающе поглядела на своего оппонента, полная решимости как можно сильнее его рассердить.
– Да, считаю! Я за равноправие! Не должно быть для мужчин одних правил, а для женщин – других. Или они живут по одним правилам, или эти правила вообще не нужны!
– А у тебя… – спросил он, прикрыв глаза, – у тебя было много любовников, Зуки?
Она заметила, как сверкнули глаза Паскуале, и поняла, что он ревнует! Ревнует? Он и тогда, много лет назад, хотел заняться с ней любовью, но не смог, так как не уважал ее.
Сожалел ли он сейчас о том своем решении? Зуки вдруг поняла, каким может быть ее ответный удар.
– А что, если было? – тихо спросила она, и нарочитая загадочная улыбка заиграла в уголках ее губ.
Паскуале замер, как будто его ударили. Глаза его засверкали гневом, он казался современным воплощением самого дьявола. Потом он кивнул и с трудом выдавил:
– Каким же я был дураком, что не взял тебя, когда ты себя предлагала! И мог бы это сделать много, много раз, чтобы ты навсегда запомнила меня. Запечатлеться на твоем теле и в твоей голове так, чтобы, будучи с другим мужчиной, ты думала только обо мне, чувствовала только мои губы, желала, чтобы это я держал тебя в своих объятиях, я входил бы в твое тело, заставляя тебя рыдать от наслаждения.
Но этот взрыв сексуального бахвальства произвел на нее прямо противоположное действие. Возвратилась былая боль: то божественное ощущение, которое мог вызвать только он и которое она однажды принята за любовь, на самом деле было не более чем всепоглощающее первобытное желание, противостоять которому она в то время была не в силах.
А сейчас?
Неужели и сейчас она все еще была настолько одержима тем же самым страшным желанием, что его мог вызвать один взгляд его блестящих темных глаз?
Она прикрыла дрожащими веками полные смущения и страсти глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13