Нас прервали, и об Эдите Васильич мне ничего не успел сказать, а я ждал. Что касается пропавшей у Курта Губера пластины, второй части от общего целого, то, в принципе, надобность в ней отпала, так как супруга Курта захватила с собой фотографию того предмета, даже описание ценностей, спрятанных их прадедом - Генрихом Губером. Я помнил формы той части, что была собственностью Ильи Семеновича, и легко представил себе прямоугольник неправильной формы, образующийся при сопоставлении двух пластин "ломаными" сторонами, в точке пересечения диагоналей которого и был зарыт тот клад. По нынешнему закону России все найденные ценности должны будут возвращены настоящим владельцам-наследникам, за вычетом каких-то процентов, но меня это обстоятельство никаким боком не касалось. То, что не мое, то - не мое! Пусть наследники и делят! Для верности надо бы и вторую половину найти. Я, на всякий случай, координаты настоящего родственника - Ильи Семеновича Аллес - жене Курта (что я все время говорю - жене, супруге, а у нее ведь и имя есть, а как же? - Анна Губер) дал. Все формальности они согласуют между собой, клад раскопают, и ценности между собой честно, я надеюсь, поделят. Почти все: можно и вылетать на родину. Самолет взмыл в воздух, я глянул еще раз из иллюминатора на город Анапу с его чудесными пляжами и уснул, но приснилась мне опять Людмила. Это - прямо, как злой рок, она буквально преследует меня! По возвращении надо бы обратиться к психиатру, у Егория есть знакомый психиатр. Васильичу он как-то лечил половую слабость, возникшую, неожиданно для Егория, в самый неподходящий для этого момент. Я уж там не знаю, что он за специалист в области сексопатологии, но уж психические болезни психиатр лечить должен? - или как? В аэропорту моего родного города меня встречал Егорий со своей "кодлой", прости Господи! Мы не стали ждать, а поехали сразу в прокуратуру, по пути я ребятам все доложил честь по чести. Ясно, надо идти к прокурору и брать за рога Левку Авербуха. Что и сделано было с поразительной оперативностью. Левка, гад, стоял в своем кабинете понуро, а все его шкафы, шкафчики, сейф шмонали бывшие его сотрудники, а руководил обысками, как ни странно, начальник уголовного розыска Валерий Русинов, мужик крутой и во всех отношениях замечательный. Мы с ним крепко за эти дни, что контактировали из-за Левки Авербуха и всех дел, связанных с убийствами и грабежом, подружились. Пластину ту золотую, у Губера убитого взятую, тут же и нашли, в кабинете. В сейфе она у него лежала. Видимо, считал Лева кабинет свой неприкосновенным, а сейф свой рабочий - самым надежным укрытием. Еще бы, сама милиция его и берегла! Пистолет, из которого был убит Курт Губер, лежал завернутым аккуратно, в ожидании другого убийства, что ли, у Авербухов на даче, в кладовочке захламленной. Супруга ему в присутствии работников прокуратуры по морде крепко надавала, а никто и не мешал заслужил, подлец! Супруга оказалась женщиной достойной, а, значит, конец Левкиной семейной жизни. Поделом ему! Квартиру свою я нашел в жутком состоянии, но после тщательного осмотра выяснилось, что ничего не пропало, дверь только и разбита. Преступники искали материалы в недрах моего компьютера, но ничего не нашли. Со злости, что ли, повалили книжный шкаф, из посуды кое-что разбили. Я глянул за батарею отопления и отыскал свой диктофон, прослушал запись на ленте: голоса Крота, Левки Авербуха и двух-трех "шестерок" были слышны прекрасно. Я отдал кассету из диктофона Валерию Русинову. Если она понадобится для уличения в преступлениях Льва Михайловича Авербуха и других бандитов, то я буду этому несказанно рад. А квартиру приведем в порядок! - Эдита с Егорием помогут, мама моя придет. Вечером мы все: Илья Семенович, супруга его, Егорий Васильевич, Эдита Лик, мой папа - археолог Андрей Петрович Криницин - собрались у меня в квартире для полного доклада. Я им все доложил, Илья Семенович очень меня благодарил при всех. Мне даже поверите? - неловко стало от таких благодарностей, лицо все горело, видать, красный был от смущения. Заметил только, как Эдитка за меня радовалась и горделиво всем присутствующим показывалась. Глядите, мол, какой у меня жених! Да, жених! Согласилась Эдита быть моей женой в скором будущем, съездит вот только на усовершенствование в Медицинскую академию последипломного образования в СанктПетербурге, а там и - за свадебку. Расчет мы получили полный от Аллесов - вполне, знаете; мне захотелось и дальше детективом работать, так-то можно работать. Все ушли, а мне грустно стало: Дуськи не было со мной. Хоть и поздно уже, а я поехал в Ильинское. Встретили меня хорошо, как всегда. Я не стал у них засиживаться, только кошку взял, в обратный путь тут же и засобирался, но Нюра меня пустым отправить не захотела, положила гостинцев и для меня, и для папы моего, и для мамы, и:А какие деревенские гостинцы? - грузди соленые, белые грибы сушеные, маслята маринованные, рыжики, в масле обжаренные, брусника моченая, голубика в собственном соку, клюква в сахаре:. Петр Николаевич мне трехлитровую бутыль с самогоном знатным "всуропил". И привез я свою красавицу домой. Как она обрадовалась! И тут пробежит, и там понюхает, все углы обежала в минуту, так изнервничалась и соскучилась по родной-то квартире. А уж потом, сытая и довольная, улеглась, знаете, на подоконнике, слушать, как похрустывает бутон у не вовремя зацветшего (ни к селу, ни к городу) кактуса. Я на днях прочел по случаю рассказ у известного писателя Пелевина "Ника", о кошке рассказ. Язык у него потрясающий, где мне так-то рассказать о своей, скажем, кошке! Но, знаете, есть у меня перед ним одно преимущество: в отличие от его Ники, моя Дуська жива и здорова, во-он - она, сидит себе на подоконнике, слушает кактусы и щурит, рыжая плутовка, желтые с красными отсветами, хитрющие глазищи. Облизывается еще, зараза (это я грубовато-ласково Дуську называю, не подумайте, Христа ради, что я любимицу свою смогу грязным каким словом для оскорбления ее достоинства обзывать)!
*** А Крот пропал, скрылся куда-то, паразит, испугавшись ответственности за причастность свою к убийству Плахина, не говоря уже об организации грабежа в квартире Ильи Семеновича. Его искали по всем злачным местам: по адресам известных его любовниц и, в том числе, в квартире Андрея Клебанова. Андрюха, как мне сообщили, растерялся от такого казуса, но с Людмилой живет, не расстается. Через неделю, на выходной день, ехали мы втроем на моей замечательной "Победе", радуясь жизни. А почему бы и нет? - хотя и погода не радовала: с утра шел проливной дождь, сейчас он стал потише, но все же нет-нет да и хлестал косыми струями под порывами сильного и холодного осеннего ветра. Тут тебе не Анапа! Нас занесло в старый район города с узкими улицами и постаревшими пяти-шестиэтажными жилыми зданиями с покатыми жестяными крышами, на один поъезд. Мы собрались выворачивать к центру города, как я увидел "Мерседес" Крота, в машине он был один, без охраны. Бандит с какой-то стати остановился у шестиэтажного старого здания и вышел из салона машины. Я резко затормозил возле него, а визг шин, видать, крепко его напугал - он съежился весь. Выскочил я из своей машины ему навстречу, а он, испуганный, со страху пистолет вытащил. Я и не заметил, что Эдита вышла следом за мной, а как выстрелы прогрохотали мимо меня, закричала она тоненько, по-заячьи, от боли. В меня, очевидно, Крот целился, да со страху перед людьми пистолет у него трясся, как у больного с синдромом Паркинсона. Я только едва краешком глаза глянул на Эдиту, а сам от ярости, меня захлестнувшей и ослепившей, ураганом налетел на Крота, выбил у него пистолет из руки. Он отпрянул от меня, заметавшись, и ринулся, куда глаза его глядели. Зачем его черт в подъезд понес? - у него спросите! Я летел за ним по лестничным пролетам, а он тыкался в одну квартиру, в другую, но ему никто не открывал: все люди добрые бандитов боялись, открывать дверь незнакомому мужику с этакой-то зверской рожей никто бы не стал. Некуда было Кроту деваться, он и вылетел, дурак, через лаз по железной лесенке на мокрую покатую крышу. Я - за ним! Стоим на скате и шатаемся оба, дыхание сбито, и легкие сжимаются-разжимаются, как кузнечные меха. На этот раз мне не надо было бабулек тех вспоминать - достаточно было того, что Эдита в крови, этим бандитом подстреленная, в глазах моих стояла. А он, мерзавец, понял, что нет ему от меня прощения. Я только шаг сделал ему навстречу, только один шаг, даже пальцем его не тронул, а он завизжал пронзительно, поскользнулся и покатился вниз, руками пытаясь ухватиться за несуществующие выступы на мокрой и скользкой жестяной крыше. Но судьба ему еще небольшое продление жизни подарила: тело его сорвалось вниз, а он задержался-таки руками за ржавый, едва державшийся дождевой желоб. Крот пытался подтянуться, на помощь меня звал, а я и пополз к краю крыши, рискуя свалиться; полз по скату крыши ногами вперед, упираясь подошвами ботинок. Вот и уперся я уже в желоб, мог бы и руку Кроту протянуть, но - что за наваждение? - встали у меня перед глазами бабушки те невинные. Ослепило меня всего, знаете! И я, сам не знаю - с чего бы это? пихнул ногой дождевой желоб. А он и без того едва держался. И полетело вниз тело грешника Крота вместе с ржавым дождевым желобом. Как я подымался к лазу с крыши не помню, кто-то, кажется, мне помогал выбраться, но - не помню. Когда я спустился по лестнице через подъезд дома, Эдитку уже увезла машина скорой помощи в центральную городскую больницу. До приезда машины Егорий оказывал ей первую медицинскую помощь. Я глянул пустым и равнодушным взглядом на окровавленный труп Крота, валявшийся у подножия дома с неестественно вывернутыми переломанными ногами, и пошел прочь через толпу зевак. Меня трясло от пережитого. Видимо, я был бледен и страшен, потому что люди о чем-то спрашивали меня, теребили за рукава, но я шел и шел, не обращая на это внимания. Успокоился я лишь в больнице, когда узнал, что с Эдитой все будет нормально: она прооперирована, пулю из плеча вытащили, кровопотеря небольшая. Только тогда я и посветлел лицом, и успокоил душу свою и сердце. Нашел я Егория Васильевича, а он тут же в вестибюле больницы и ждал меня. Мы отправились с ним в его "часовню" - патологоанатомическое отделение - и пили неразбавленный спирт громадными дозами, почти не заедая ничем. Дома меня ждала Дуська. Она ласкалась ко мне, с удовольствием(!) обнюхивая мое лицо с алкогольными парами. И свалился я спать. И спал долго и спокойно. Мне снились бабушка Настя и бабушка Марья. Они издали, с торной дороги, уходящей к селу Ильинскому от деревеньки Выселки, смотрели на меня из-под ладошек своими добрыми глазами, улыбались, а от глаз их лучиками разбегались морщинки. А потом появилась близко-близко мордочка моей Дуськи. Она обглаживала меня мягкими шелковистыми лапками и намурлыкивала мне колыбельную песню.
1 2 3 4 5 6 7 8
*** А Крот пропал, скрылся куда-то, паразит, испугавшись ответственности за причастность свою к убийству Плахина, не говоря уже об организации грабежа в квартире Ильи Семеновича. Его искали по всем злачным местам: по адресам известных его любовниц и, в том числе, в квартире Андрея Клебанова. Андрюха, как мне сообщили, растерялся от такого казуса, но с Людмилой живет, не расстается. Через неделю, на выходной день, ехали мы втроем на моей замечательной "Победе", радуясь жизни. А почему бы и нет? - хотя и погода не радовала: с утра шел проливной дождь, сейчас он стал потише, но все же нет-нет да и хлестал косыми струями под порывами сильного и холодного осеннего ветра. Тут тебе не Анапа! Нас занесло в старый район города с узкими улицами и постаревшими пяти-шестиэтажными жилыми зданиями с покатыми жестяными крышами, на один поъезд. Мы собрались выворачивать к центру города, как я увидел "Мерседес" Крота, в машине он был один, без охраны. Бандит с какой-то стати остановился у шестиэтажного старого здания и вышел из салона машины. Я резко затормозил возле него, а визг шин, видать, крепко его напугал - он съежился весь. Выскочил я из своей машины ему навстречу, а он, испуганный, со страху пистолет вытащил. Я и не заметил, что Эдита вышла следом за мной, а как выстрелы прогрохотали мимо меня, закричала она тоненько, по-заячьи, от боли. В меня, очевидно, Крот целился, да со страху перед людьми пистолет у него трясся, как у больного с синдромом Паркинсона. Я только едва краешком глаза глянул на Эдиту, а сам от ярости, меня захлестнувшей и ослепившей, ураганом налетел на Крота, выбил у него пистолет из руки. Он отпрянул от меня, заметавшись, и ринулся, куда глаза его глядели. Зачем его черт в подъезд понес? - у него спросите! Я летел за ним по лестничным пролетам, а он тыкался в одну квартиру, в другую, но ему никто не открывал: все люди добрые бандитов боялись, открывать дверь незнакомому мужику с этакой-то зверской рожей никто бы не стал. Некуда было Кроту деваться, он и вылетел, дурак, через лаз по железной лесенке на мокрую покатую крышу. Я - за ним! Стоим на скате и шатаемся оба, дыхание сбито, и легкие сжимаются-разжимаются, как кузнечные меха. На этот раз мне не надо было бабулек тех вспоминать - достаточно было того, что Эдита в крови, этим бандитом подстреленная, в глазах моих стояла. А он, мерзавец, понял, что нет ему от меня прощения. Я только шаг сделал ему навстречу, только один шаг, даже пальцем его не тронул, а он завизжал пронзительно, поскользнулся и покатился вниз, руками пытаясь ухватиться за несуществующие выступы на мокрой и скользкой жестяной крыше. Но судьба ему еще небольшое продление жизни подарила: тело его сорвалось вниз, а он задержался-таки руками за ржавый, едва державшийся дождевой желоб. Крот пытался подтянуться, на помощь меня звал, а я и пополз к краю крыши, рискуя свалиться; полз по скату крыши ногами вперед, упираясь подошвами ботинок. Вот и уперся я уже в желоб, мог бы и руку Кроту протянуть, но - что за наваждение? - встали у меня перед глазами бабушки те невинные. Ослепило меня всего, знаете! И я, сам не знаю - с чего бы это? пихнул ногой дождевой желоб. А он и без того едва держался. И полетело вниз тело грешника Крота вместе с ржавым дождевым желобом. Как я подымался к лазу с крыши не помню, кто-то, кажется, мне помогал выбраться, но - не помню. Когда я спустился по лестнице через подъезд дома, Эдитку уже увезла машина скорой помощи в центральную городскую больницу. До приезда машины Егорий оказывал ей первую медицинскую помощь. Я глянул пустым и равнодушным взглядом на окровавленный труп Крота, валявшийся у подножия дома с неестественно вывернутыми переломанными ногами, и пошел прочь через толпу зевак. Меня трясло от пережитого. Видимо, я был бледен и страшен, потому что люди о чем-то спрашивали меня, теребили за рукава, но я шел и шел, не обращая на это внимания. Успокоился я лишь в больнице, когда узнал, что с Эдитой все будет нормально: она прооперирована, пулю из плеча вытащили, кровопотеря небольшая. Только тогда я и посветлел лицом, и успокоил душу свою и сердце. Нашел я Егория Васильевича, а он тут же в вестибюле больницы и ждал меня. Мы отправились с ним в его "часовню" - патологоанатомическое отделение - и пили неразбавленный спирт громадными дозами, почти не заедая ничем. Дома меня ждала Дуська. Она ласкалась ко мне, с удовольствием(!) обнюхивая мое лицо с алкогольными парами. И свалился я спать. И спал долго и спокойно. Мне снились бабушка Настя и бабушка Марья. Они издали, с торной дороги, уходящей к селу Ильинскому от деревеньки Выселки, смотрели на меня из-под ладошек своими добрыми глазами, улыбались, а от глаз их лучиками разбегались морщинки. А потом появилась близко-близко мордочка моей Дуськи. Она обглаживала меня мягкими шелковистыми лапками и намурлыкивала мне колыбельную песню.
1 2 3 4 5 6 7 8