Она явно провожала папочку в далекие края, но, по-видимому, инициатива в этом мероприятии исходила все-таки от отъезжающей стороны, потому что на пухлом лице девушки-подростка ничего, кроме недовольства, прочесть было невозможно. Очевидно, необходимость рано встать и тащиться через весь город в продуваемый всеми ветрами аэропорт воспринималась дочерью как личное оскорбление. Отцовская сентиментальность была ей несвойственна. У меня даже возникло подозрение, что отец обеспечил себе проводы за определенную мзду, и все равно на бурные проявления чувств ему рассчитывать не приходилось.
Девушка была одета гораздо лучше папаши — в новенькую дутую куртку попугайской расцветки и облегающие джинсы ценой около сорока долларов.
Искательно заглядывая своему чаду в глаза, Быков что-то несколько раз пытался сказать — наверное, завязывая разговор по душам. Но надутая девица только односложно бурчала в ответ и украдкой поглядывала на часы над фасадом аэровокзала, должно быть, проклиная отца за предусмотрительность и раннее прибытие.
Эта семейная «идиллия» выглядела печально, но была мне на руку. Особенно удачным показалось то обстоятельство, что Валентина Сергеевича не пришла провожать жена. После такого афронта мужчины очень склонны находить утешение у посторонних женщин. А то, что мужчины нуждаются в утешении ничуть не меньше слабого пола, известно мне давно.
Во всяком случае, теперь можно не опасаться потерять Быкова из виду — кричащая куртка его дочери была видна за километр. Я смогла спокойно отлучиться на время, чтобы поставить автомобиль на платную стоянку около аэропорта.
Когда я вернулась с чемоданом, парочка все еще стояла на остановке. Но отношения между сторонами находились в прежнем градусе. Дочурка даже еще откровеннее выражала свое нетерпение — наверное, его подстегивало появление очередного рейсового автобуса.
Кажется, отец все-таки понял всю бессмысленность попыток в последние минуты восстановить то, что разрушалось годами, и решил возвратить дочери свободу. С кривой улыбкой он сказал ей что-то, кивая на подходящий автобус. Девица недоверчиво покосилась на Валентина Сергеевича, но, поняв, что он не шутит, заметно ожила. А далее ее оживление шло по нарастающей, потому что Быков, как я и предвидела, судорожно полез во внутренний карман и протянул дочери какую-то купюру. Вид у него при этом был очень смущенный.
Девчонка вспыхнула, схватила деньги двумя пальчиками и, уже ничуть не фальшивя, чмокнула папу в опавшую щеку. Он, кажется, умилился. Дочка помахала ему ладошкой и с огромным облегчением запрыгнула в салон автобуса. Быков махнул ей в ответ и жалко улыбнулся. А затем, как бы встряхнувшись, поднял с асфальта потрепанный чемодан, повернулся и решительно зашагал к аэровокзалу.
Я подгадала так, чтобы в дверь мы вошли одновременно. Валентин Сергеевич был грустен и погружен в свои невеселые мысли, но, к чести его скажу, на мое присутствие все-таки среагировал. Затормозив с разгону, он сосредоточенно извинился и несколько неуклюже распахнул передо мной дверь. Я ответила благодарной улыбкой — более продолжительной, чем того требовала простая вежливость.
Он отреагировал не сразу — понадобилось время, чтобы до него дошла эта простая, но неоднозначная мысль: ему улыбается молодая привлекательная женщина. Сначала Валентин Сергеевич лишь одарил меня растерянным, почти загнанным взглядом и поспешно посторонился, уступая мне дорогу. Однако, хоть и с пятисекундной задержкой, мужское начало все-таки сработало в нем, и, когда я вошла в вокзал, с преувеличенной натугой волоча свой изящный чемоданчик, Валентин Сергеевич рискнул догнать меня и, запинаясь, предложил свою помощь в переноске грузов.
Таким образом, он уже начал угадывать мои желания. За это я отблагодарила его еще одной ослепительной улыбкой и пролепетала, опуская глаза:
— Ну, если это не слишком вас затруднит, я была бы очень признательна…
Теперь начал улыбаться и Быков — в глазах его зажегся робкий интерес. Он даже попытался расправить плечи и втянуть живот. Решительным жестом он отобрал у меня чемодан.
Здесь Валентина Сергеевича ожидал небольшой сюрприз. Дело в том, что замки моего чемодана были не заперты — я просто придерживала крышку пальцем, что было совсем не трудно, поскольку никакой особенной тяжести в моем багаже не было. И как только Быков подхватил мой чемодан и сделал первый шаг по направлению к окошечку регистрации, крышка откинулась, и все содержимое чемодана вывалилась на пол. Валентин Сергеевич опешил. Он с ужасом смотрел на рассыпавшиеся по грязному полу предметы женского туалета, таинственные флакончики, благоухающие неземными ароматами, и прочую мишуру и медленно наливался краской.
— Ах я растяпа! — воскликнула я весело. — Опять не заперла как следует замки! — И тут же, присев на корточки, принялась собирать свой гардероб.
Бедный Валентин Сергеевич преодолел замешательство и поспешно пришел мне на помощь. Мы вдвоем укладывали в чемодан вещи, а Быков без конца бормотал одну и ту же фразу: «Как неудобно получилось, простите!»
— Вы тут нисколько не виноваты! — искренне заявила я, успокаивающе прикасаясь к его плечу. — Все моя спешка и вечная несобранность! Вы же знаете, какие мы, женщины!
Апелляция к его знанию женщин заметно приободрила Валентина Сергеевича. Он успокоился, слегка раскрепостился, и даже движения его сделались более сноровистыми и уверенными. Но главное, он стал посматривать на меня с неприкрытым интересом.
В два счета мы собрали чемодан и вдвоем заперли замки. Убедившись, что конфуз не повторится, Быков уверенно отобрал у меня чемодан и вознамерился нести его дальше, хотя и убедился, что он не является такой уж непосильной обузой.
— Право, может, не стоит? — жеманно произнесла я. — Я и так уже доставила вам столько хлопот.
— Ну что вы! Должен же я оправдать ваше доверие, — шутливо ответил Валентин Сергеевич. — Вы не должны лишать меня возможности реабилитироваться.
Я ответила ему в том же духе, и так, обмениваясь полушутливыми фразами, мы прошли регистрацию. Далее наступил самый критический момент.
— Летите в Москву? — поинтересовалась я.
— Пока да, — добродушно ответил Быков, оказавшись в этом не таким уж простодушным, как можно было предположить на первый взгляд. — Вы тоже?
— Ой, а я лечу вообще на край света! — восторженно сообщила я. — Боюсь страшно! Но, может быть, мы пока присядем?
Окончательно завладев инициативой, я усадила Валентина Сергеевича на свободное место в зале ожидания и расположилась рядом. Он был немного смущен моим вниманием, но чувствовалось, что это внимание ему льстит.
— Так, значит, вы летите на край света? — переспросил он, бросая на меня заинтересованный взгляд и тут же отводя глаза в сторону.
— Да! Ужасно далеко, — кивнула я. — Знаете, наверное, глупо разговаривать, не представившись друг другу. Меня зовут Юлией. А вас?
В нем произошла короткая внутренняя борьба: обстоятельства призывали быть легкомысленнее и проще, но все-таки он выбрал более солидный вариант и назвался по имени-отчеству.
— У вас красивое имя, — заявила я, глядя Быкову прямо в глаза. — И оно вам очень идет.
Это утверждение окончательно вогнало его в краску. Наверняка он привык к своему имени так же, как к своему нелепому плащу, и не задумывался об эстетическом аспекте столь обыденных вещей. Я как бы открыла ему глаза.
— Ну что вы, — попытался слабо сопротивляться Валентин Сергеевич. — Обычное имя. По правде сказать, мне оно никогда не нравилось… Вот ваше имя действительно… Юлия… От него пахнет летом! — выдал он в заключение неловкий комплимент.
— Это вас удивит, — соврала я, — но мне мое имя не нравится. Смешно, правда? Людям всегда кажется, что их в чем-то обделили, а на самом деле все в порядке. Вот, например, я всегда была уверена, что у меня некрасивый нос. Одно время я даже всерьез подумывала о пластической операции…
Быков посмотрел на меня с неподдельным изумлением, в его глазах мелькнула тревога за судьбу моего носа. В этом я его понимала — нос у меня маленький, прямой и абсолютно не нуждается в изменениях, а страшную историю о возможном оперативном вмешательстве я придумала специально для Валентина Сергеевича.
— По-моему, у вас прекрасный носик, — обеспокоенно заметил он. — Вы сделаете непоправимую ошибку, если…
— Уже не сделаю, — вздохнув, ответила я. — Один очень авторитетный человек меня отговорил… Вернее, он страшно меня отругал!
— Ваш муж? — спросил Быков, и в подтексте этого вопроса я ощутила некоторое напряжение, которое можно было расценить как зародыш ревности.
— Я не замужем, — легко ответила я. — И, боюсь, мне это не грозит. Все говорят, что у меня невыносимый характер. Я слишком романтична, понимаете?
— Но мне романтичность вовсе не кажется недостатком! — с вызовом заявил Валентин Сергеевич. — Напротив, меня всегда привлекали романтические женщины. Наоборот— рассудочность в женщине, вот что меня отпугивает! — Последние слова он произнес с выстраданной горечью.
Я взглянула на него, лукаво прищурив глаз.
— Это вы сейчас так говорите! А доведись вам поближе познакомиться с женщиной моего склада, вы тут же сбежите от нее туда, где вас накормят вкусным борщом и погладят рубашку.
Без сомнения, я задела его больное место. Валентин Сергеевич даже попытался, невероятно скосив глаза, проверить воротничок своей рубашки, но у него, конечно, ничего не получилось. Тогда он, в очередной раз смутившись, попытался переключить мое внимание.
— А вот и нет! В быту я совершенно неприхотлив, — горячо заверил он. — Но чего мне всегда не хватало — это духовного общения. Всегда хотелось иметь рядом настоящего друга, женщину, которая способна видеть хоть чуть-чуть дальше собственного носа.
— Наверное, вам досталось от женщин? — деловито предположила я. — Вероятно, у вас большой опыт?
Валентин Сергеевич застенчиво пожал плечами: врать ему не хотелось, а говорить правду — значило разрушить тот романтический образ, который он начал создавать.
— Одно скажу, — произнес он проникновенно. — Той, о которой я мечтал, мне встретить так и не довелось. А теперь уж, видимо, и надеяться поздно! — заключил он с пафосом, а во взгляде, который он при этом на меня бросил, появилось что-то покорное, почти кроличье.
— Надеяться нужно! — бурно возразила я. — Кто знает, что готовит нам завтрашний день? Может быть, вы как раз завтра и встретите ту, единственную…
В глубине души я очень в этом сомневалась. Разве только в Колумбии отыщется достаточно романтичная креолка. Кстати, можно было уже переходить и к этой щекотливой теме.
— Вот вам пример, — живо проговорила я. — Возьмите меня: не думала, не гадала — вдруг приходит вызов из-за границы. И теперь я лечу… Ни за что не угадаете, куда!
— И куда же? — спросил Валентин Сергеевич ревниво.
— В Колумбию! — торжествующе объявила я.
Глаза у Валентина Сергеевича расширились, и на лице появилось выражение крайнего смятения. По-моему, он почувствовал себя в этот момент человеком, сорвавшим хороший куш в лотерее. Но сказать он ничего не успел, потому что в этот момент объявили посадку.
Как я и полагала, Быков прошел контроль без затруднений. И «рамка» не звенела, когда он, ссутулившись, неловко прошагал под ней, — никакого постороннего металла на Валентине Сергеевиче не было. С какой стороны он причастен к криминалу, я никак не могла сообразить.
В накопителе нас разделила толпа. В автобусе, который вез пассажиров по летному полю, я тоже постаралась расположиться в отдалении: Быков должен был почувствовать, что ему чего-то не хватает. И он это почувствовал: вертел головой во все стороны, пока наконец не углядел мое романтическое лицо. Он даже решился помахать мне рукой, и я ответила ему улыбкой.
В самолете мой новый знакомый удивил меня еще раз. Нам достались места далеко друг от друга, но окрыленный Валентин Сергеевич с неожиданной решительностью вынудил мою соседку обменяться с ним креслами и с победоносным видом опустился рядом со мной.
— Надеюсь, вы не будете против? — запоздало спросил он, внезапно испугавшись своей предприимчивости.
— Ничуть, — ответила я, засмеявшись. — Ведь мы с вами, кажется, не договорили?
— Да-да! — подхватил он. — Вы сказали, что летите в Колумбию. Это правда?
— Неужели я похожа на обманщицу? — укоризненно сказала я. — Да, я уже отправила документы на оформление и завтра должна получить визу. А послезавтра… Вот только никак не соображу, что лучше надеть, отправляясь в тропики?
По самолету объявили обычную стандартно-вежливую формулу, заканчивающуюся предложением не курить и пристегнуть ремни. Валентин Сергеевич проделал эту операцию с исключительно серьезным видом, тщательно подогнав длину ремня. Может быть, он не блистал инициативностью и оборотистостью, но обстоятельности и серьезности у него можно было поучиться.
Огромное тело авиалайнера наполнилось гулом и дрожью — заработали мощные моторы, и самолет принялся медленно выползать на взлетную полосу. Через несколько минут мы должны были оторваться от земли.
— И какими судьбами вы… гм… туда? — осторожно спросил меня Валентин Сергеевич.
— Брат прислал вызов, — ответила я. — Он уехал туда несколько лет назад и почти ничего не писал. Мы знать не знали, как он там, и вдруг сразу вызов! Представляете, как я волнуюсь?
Кажется, Быков волновался куда больше меня. Он долго и тяжело о чем-то думал, рассеянно глядя то на меня, то в иллюминатор, кусал губы и морщил лоб. А когда самолет, разбежавшись, взмыл наконец в воздух и в салоне наступило некое умиротворение, которое всегда сопровождает удачный старт, Валентин Сергеевич вдруг наклонился ко мне и, будто выдавая страшную тайну, проговорил быстро и невнятно:
— А я ведь тоже лечу в Колумбию!
* * *
После такого заявления нам, разумеется, нашлось о чем поговорить. Мы мило болтали до самой посадки. Я сообщила о том, что являюсь консультантом по дизайну жилых помещений, что денег у меня хватает, но долго они у меня не задерживаются, что я люблю готовить, но исключительно по вдохновению, что я недавно рассталась со своим другом и мое сердце теперь свободно и что очень приятно встретить человека, с которым ощущаешь некоторое родство душ. В последнем пункте содержался прозрачный намек на встречу именно с Валентином Сергеевичем.
В ответ мне пришлось выслушать исповедь человека, пострадавшего от реформ, довольно стандартный рассказ о судьбе инженера, уверенно смотревшего в будущее до перестройки и потерявшего почву под ногами после. Насколько я поняла, в политическом смысле Валентин Сергеевич был беспартийным коммунистом и мечтал о реставрации, хотя в исполнение мечты не верил.
— Все продались Западу, — с горечью заключил он, — распродаем страну стратегическому противнику. Стыд и позор!
Мне оставалось только предполагать, что в Колумбию он бежит от стыда, потому что касательно этой темы Валентин Сергеевич был на удивление немногословен, сообщив только, что тоже получил вызов от родственников. Несмотря на свою мягкотелость и почти юношескую наивность в отношениях с женщинами, он сохранял прежнюю обстоятельность и осмотрительность в делах. Я подумала, что в его лице военно-промышленный комплекс, действительно, потерял незаметного, но очень надежного труженика.
Расстались мы в аэропорту, потому что я была уверена, что теперь Быкову никуда от меня не деться, а ему будет полезно разобраться в своих неожиданных чувствах. В том, что они пробудились, сомневаться не приходилось — у Валентина Сергеевича все было написано на беззлобном измученном лице. Но, постаравшись от него избавиться, я подарила ему искорку надежды.
— Надеюсь, мы еще встретимся с вами! — обнадежила я его.
Он печально улыбнулся, и в глазах его попеременно вспыхивали то надежда, то сомнение, то отчаяние. Я помахала ему рукой и умчалась в такси.
Сняв номер в гостинице и оставив там чемодан, я немедленно отправилась на доклад к генералу. Москва показалась мне в этот день почти такой же унылой, как и Тарасов, — мокрые крыши и тротуары, сверкающие черным глянцем зонты, низкое серое небо. Отсюда тоже хотелось уехать.
Генерал ждал меня. Как и положено генералу, он имел суровое усталое лицо и седые виски. Других примет генеральства — как, например, штанов с лампасами или внушительного живота — за Громом не наблюдалось. Несмотря на возраст, он строго держал спортивную форму, а одевался практически всегда в штатское.
— Нравится погода? — Это было первое, что спросил у меня Гром.
В этом невинном вопросе мне почудился подвох, который мог иметь как отрицательную, так и положительную стороны. Я ответила, что предпочла бы побольше солнца. Это тоже можно было расценивать по-разному, но Грому мои слова пришлись по душе.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Крутая мисс'
1 2 3
Девушка была одета гораздо лучше папаши — в новенькую дутую куртку попугайской расцветки и облегающие джинсы ценой около сорока долларов.
Искательно заглядывая своему чаду в глаза, Быков что-то несколько раз пытался сказать — наверное, завязывая разговор по душам. Но надутая девица только односложно бурчала в ответ и украдкой поглядывала на часы над фасадом аэровокзала, должно быть, проклиная отца за предусмотрительность и раннее прибытие.
Эта семейная «идиллия» выглядела печально, но была мне на руку. Особенно удачным показалось то обстоятельство, что Валентина Сергеевича не пришла провожать жена. После такого афронта мужчины очень склонны находить утешение у посторонних женщин. А то, что мужчины нуждаются в утешении ничуть не меньше слабого пола, известно мне давно.
Во всяком случае, теперь можно не опасаться потерять Быкова из виду — кричащая куртка его дочери была видна за километр. Я смогла спокойно отлучиться на время, чтобы поставить автомобиль на платную стоянку около аэропорта.
Когда я вернулась с чемоданом, парочка все еще стояла на остановке. Но отношения между сторонами находились в прежнем градусе. Дочурка даже еще откровеннее выражала свое нетерпение — наверное, его подстегивало появление очередного рейсового автобуса.
Кажется, отец все-таки понял всю бессмысленность попыток в последние минуты восстановить то, что разрушалось годами, и решил возвратить дочери свободу. С кривой улыбкой он сказал ей что-то, кивая на подходящий автобус. Девица недоверчиво покосилась на Валентина Сергеевича, но, поняв, что он не шутит, заметно ожила. А далее ее оживление шло по нарастающей, потому что Быков, как я и предвидела, судорожно полез во внутренний карман и протянул дочери какую-то купюру. Вид у него при этом был очень смущенный.
Девчонка вспыхнула, схватила деньги двумя пальчиками и, уже ничуть не фальшивя, чмокнула папу в опавшую щеку. Он, кажется, умилился. Дочка помахала ему ладошкой и с огромным облегчением запрыгнула в салон автобуса. Быков махнул ей в ответ и жалко улыбнулся. А затем, как бы встряхнувшись, поднял с асфальта потрепанный чемодан, повернулся и решительно зашагал к аэровокзалу.
Я подгадала так, чтобы в дверь мы вошли одновременно. Валентин Сергеевич был грустен и погружен в свои невеселые мысли, но, к чести его скажу, на мое присутствие все-таки среагировал. Затормозив с разгону, он сосредоточенно извинился и несколько неуклюже распахнул передо мной дверь. Я ответила благодарной улыбкой — более продолжительной, чем того требовала простая вежливость.
Он отреагировал не сразу — понадобилось время, чтобы до него дошла эта простая, но неоднозначная мысль: ему улыбается молодая привлекательная женщина. Сначала Валентин Сергеевич лишь одарил меня растерянным, почти загнанным взглядом и поспешно посторонился, уступая мне дорогу. Однако, хоть и с пятисекундной задержкой, мужское начало все-таки сработало в нем, и, когда я вошла в вокзал, с преувеличенной натугой волоча свой изящный чемоданчик, Валентин Сергеевич рискнул догнать меня и, запинаясь, предложил свою помощь в переноске грузов.
Таким образом, он уже начал угадывать мои желания. За это я отблагодарила его еще одной ослепительной улыбкой и пролепетала, опуская глаза:
— Ну, если это не слишком вас затруднит, я была бы очень признательна…
Теперь начал улыбаться и Быков — в глазах его зажегся робкий интерес. Он даже попытался расправить плечи и втянуть живот. Решительным жестом он отобрал у меня чемодан.
Здесь Валентина Сергеевича ожидал небольшой сюрприз. Дело в том, что замки моего чемодана были не заперты — я просто придерживала крышку пальцем, что было совсем не трудно, поскольку никакой особенной тяжести в моем багаже не было. И как только Быков подхватил мой чемодан и сделал первый шаг по направлению к окошечку регистрации, крышка откинулась, и все содержимое чемодана вывалилась на пол. Валентин Сергеевич опешил. Он с ужасом смотрел на рассыпавшиеся по грязному полу предметы женского туалета, таинственные флакончики, благоухающие неземными ароматами, и прочую мишуру и медленно наливался краской.
— Ах я растяпа! — воскликнула я весело. — Опять не заперла как следует замки! — И тут же, присев на корточки, принялась собирать свой гардероб.
Бедный Валентин Сергеевич преодолел замешательство и поспешно пришел мне на помощь. Мы вдвоем укладывали в чемодан вещи, а Быков без конца бормотал одну и ту же фразу: «Как неудобно получилось, простите!»
— Вы тут нисколько не виноваты! — искренне заявила я, успокаивающе прикасаясь к его плечу. — Все моя спешка и вечная несобранность! Вы же знаете, какие мы, женщины!
Апелляция к его знанию женщин заметно приободрила Валентина Сергеевича. Он успокоился, слегка раскрепостился, и даже движения его сделались более сноровистыми и уверенными. Но главное, он стал посматривать на меня с неприкрытым интересом.
В два счета мы собрали чемодан и вдвоем заперли замки. Убедившись, что конфуз не повторится, Быков уверенно отобрал у меня чемодан и вознамерился нести его дальше, хотя и убедился, что он не является такой уж непосильной обузой.
— Право, может, не стоит? — жеманно произнесла я. — Я и так уже доставила вам столько хлопот.
— Ну что вы! Должен же я оправдать ваше доверие, — шутливо ответил Валентин Сергеевич. — Вы не должны лишать меня возможности реабилитироваться.
Я ответила ему в том же духе, и так, обмениваясь полушутливыми фразами, мы прошли регистрацию. Далее наступил самый критический момент.
— Летите в Москву? — поинтересовалась я.
— Пока да, — добродушно ответил Быков, оказавшись в этом не таким уж простодушным, как можно было предположить на первый взгляд. — Вы тоже?
— Ой, а я лечу вообще на край света! — восторженно сообщила я. — Боюсь страшно! Но, может быть, мы пока присядем?
Окончательно завладев инициативой, я усадила Валентина Сергеевича на свободное место в зале ожидания и расположилась рядом. Он был немного смущен моим вниманием, но чувствовалось, что это внимание ему льстит.
— Так, значит, вы летите на край света? — переспросил он, бросая на меня заинтересованный взгляд и тут же отводя глаза в сторону.
— Да! Ужасно далеко, — кивнула я. — Знаете, наверное, глупо разговаривать, не представившись друг другу. Меня зовут Юлией. А вас?
В нем произошла короткая внутренняя борьба: обстоятельства призывали быть легкомысленнее и проще, но все-таки он выбрал более солидный вариант и назвался по имени-отчеству.
— У вас красивое имя, — заявила я, глядя Быкову прямо в глаза. — И оно вам очень идет.
Это утверждение окончательно вогнало его в краску. Наверняка он привык к своему имени так же, как к своему нелепому плащу, и не задумывался об эстетическом аспекте столь обыденных вещей. Я как бы открыла ему глаза.
— Ну что вы, — попытался слабо сопротивляться Валентин Сергеевич. — Обычное имя. По правде сказать, мне оно никогда не нравилось… Вот ваше имя действительно… Юлия… От него пахнет летом! — выдал он в заключение неловкий комплимент.
— Это вас удивит, — соврала я, — но мне мое имя не нравится. Смешно, правда? Людям всегда кажется, что их в чем-то обделили, а на самом деле все в порядке. Вот, например, я всегда была уверена, что у меня некрасивый нос. Одно время я даже всерьез подумывала о пластической операции…
Быков посмотрел на меня с неподдельным изумлением, в его глазах мелькнула тревога за судьбу моего носа. В этом я его понимала — нос у меня маленький, прямой и абсолютно не нуждается в изменениях, а страшную историю о возможном оперативном вмешательстве я придумала специально для Валентина Сергеевича.
— По-моему, у вас прекрасный носик, — обеспокоенно заметил он. — Вы сделаете непоправимую ошибку, если…
— Уже не сделаю, — вздохнув, ответила я. — Один очень авторитетный человек меня отговорил… Вернее, он страшно меня отругал!
— Ваш муж? — спросил Быков, и в подтексте этого вопроса я ощутила некоторое напряжение, которое можно было расценить как зародыш ревности.
— Я не замужем, — легко ответила я. — И, боюсь, мне это не грозит. Все говорят, что у меня невыносимый характер. Я слишком романтична, понимаете?
— Но мне романтичность вовсе не кажется недостатком! — с вызовом заявил Валентин Сергеевич. — Напротив, меня всегда привлекали романтические женщины. Наоборот— рассудочность в женщине, вот что меня отпугивает! — Последние слова он произнес с выстраданной горечью.
Я взглянула на него, лукаво прищурив глаз.
— Это вы сейчас так говорите! А доведись вам поближе познакомиться с женщиной моего склада, вы тут же сбежите от нее туда, где вас накормят вкусным борщом и погладят рубашку.
Без сомнения, я задела его больное место. Валентин Сергеевич даже попытался, невероятно скосив глаза, проверить воротничок своей рубашки, но у него, конечно, ничего не получилось. Тогда он, в очередной раз смутившись, попытался переключить мое внимание.
— А вот и нет! В быту я совершенно неприхотлив, — горячо заверил он. — Но чего мне всегда не хватало — это духовного общения. Всегда хотелось иметь рядом настоящего друга, женщину, которая способна видеть хоть чуть-чуть дальше собственного носа.
— Наверное, вам досталось от женщин? — деловито предположила я. — Вероятно, у вас большой опыт?
Валентин Сергеевич застенчиво пожал плечами: врать ему не хотелось, а говорить правду — значило разрушить тот романтический образ, который он начал создавать.
— Одно скажу, — произнес он проникновенно. — Той, о которой я мечтал, мне встретить так и не довелось. А теперь уж, видимо, и надеяться поздно! — заключил он с пафосом, а во взгляде, который он при этом на меня бросил, появилось что-то покорное, почти кроличье.
— Надеяться нужно! — бурно возразила я. — Кто знает, что готовит нам завтрашний день? Может быть, вы как раз завтра и встретите ту, единственную…
В глубине души я очень в этом сомневалась. Разве только в Колумбии отыщется достаточно романтичная креолка. Кстати, можно было уже переходить и к этой щекотливой теме.
— Вот вам пример, — живо проговорила я. — Возьмите меня: не думала, не гадала — вдруг приходит вызов из-за границы. И теперь я лечу… Ни за что не угадаете, куда!
— И куда же? — спросил Валентин Сергеевич ревниво.
— В Колумбию! — торжествующе объявила я.
Глаза у Валентина Сергеевича расширились, и на лице появилось выражение крайнего смятения. По-моему, он почувствовал себя в этот момент человеком, сорвавшим хороший куш в лотерее. Но сказать он ничего не успел, потому что в этот момент объявили посадку.
Как я и полагала, Быков прошел контроль без затруднений. И «рамка» не звенела, когда он, ссутулившись, неловко прошагал под ней, — никакого постороннего металла на Валентине Сергеевиче не было. С какой стороны он причастен к криминалу, я никак не могла сообразить.
В накопителе нас разделила толпа. В автобусе, который вез пассажиров по летному полю, я тоже постаралась расположиться в отдалении: Быков должен был почувствовать, что ему чего-то не хватает. И он это почувствовал: вертел головой во все стороны, пока наконец не углядел мое романтическое лицо. Он даже решился помахать мне рукой, и я ответила ему улыбкой.
В самолете мой новый знакомый удивил меня еще раз. Нам достались места далеко друг от друга, но окрыленный Валентин Сергеевич с неожиданной решительностью вынудил мою соседку обменяться с ним креслами и с победоносным видом опустился рядом со мной.
— Надеюсь, вы не будете против? — запоздало спросил он, внезапно испугавшись своей предприимчивости.
— Ничуть, — ответила я, засмеявшись. — Ведь мы с вами, кажется, не договорили?
— Да-да! — подхватил он. — Вы сказали, что летите в Колумбию. Это правда?
— Неужели я похожа на обманщицу? — укоризненно сказала я. — Да, я уже отправила документы на оформление и завтра должна получить визу. А послезавтра… Вот только никак не соображу, что лучше надеть, отправляясь в тропики?
По самолету объявили обычную стандартно-вежливую формулу, заканчивающуюся предложением не курить и пристегнуть ремни. Валентин Сергеевич проделал эту операцию с исключительно серьезным видом, тщательно подогнав длину ремня. Может быть, он не блистал инициативностью и оборотистостью, но обстоятельности и серьезности у него можно было поучиться.
Огромное тело авиалайнера наполнилось гулом и дрожью — заработали мощные моторы, и самолет принялся медленно выползать на взлетную полосу. Через несколько минут мы должны были оторваться от земли.
— И какими судьбами вы… гм… туда? — осторожно спросил меня Валентин Сергеевич.
— Брат прислал вызов, — ответила я. — Он уехал туда несколько лет назад и почти ничего не писал. Мы знать не знали, как он там, и вдруг сразу вызов! Представляете, как я волнуюсь?
Кажется, Быков волновался куда больше меня. Он долго и тяжело о чем-то думал, рассеянно глядя то на меня, то в иллюминатор, кусал губы и морщил лоб. А когда самолет, разбежавшись, взмыл наконец в воздух и в салоне наступило некое умиротворение, которое всегда сопровождает удачный старт, Валентин Сергеевич вдруг наклонился ко мне и, будто выдавая страшную тайну, проговорил быстро и невнятно:
— А я ведь тоже лечу в Колумбию!
* * *
После такого заявления нам, разумеется, нашлось о чем поговорить. Мы мило болтали до самой посадки. Я сообщила о том, что являюсь консультантом по дизайну жилых помещений, что денег у меня хватает, но долго они у меня не задерживаются, что я люблю готовить, но исключительно по вдохновению, что я недавно рассталась со своим другом и мое сердце теперь свободно и что очень приятно встретить человека, с которым ощущаешь некоторое родство душ. В последнем пункте содержался прозрачный намек на встречу именно с Валентином Сергеевичем.
В ответ мне пришлось выслушать исповедь человека, пострадавшего от реформ, довольно стандартный рассказ о судьбе инженера, уверенно смотревшего в будущее до перестройки и потерявшего почву под ногами после. Насколько я поняла, в политическом смысле Валентин Сергеевич был беспартийным коммунистом и мечтал о реставрации, хотя в исполнение мечты не верил.
— Все продались Западу, — с горечью заключил он, — распродаем страну стратегическому противнику. Стыд и позор!
Мне оставалось только предполагать, что в Колумбию он бежит от стыда, потому что касательно этой темы Валентин Сергеевич был на удивление немногословен, сообщив только, что тоже получил вызов от родственников. Несмотря на свою мягкотелость и почти юношескую наивность в отношениях с женщинами, он сохранял прежнюю обстоятельность и осмотрительность в делах. Я подумала, что в его лице военно-промышленный комплекс, действительно, потерял незаметного, но очень надежного труженика.
Расстались мы в аэропорту, потому что я была уверена, что теперь Быкову никуда от меня не деться, а ему будет полезно разобраться в своих неожиданных чувствах. В том, что они пробудились, сомневаться не приходилось — у Валентина Сергеевича все было написано на беззлобном измученном лице. Но, постаравшись от него избавиться, я подарила ему искорку надежды.
— Надеюсь, мы еще встретимся с вами! — обнадежила я его.
Он печально улыбнулся, и в глазах его попеременно вспыхивали то надежда, то сомнение, то отчаяние. Я помахала ему рукой и умчалась в такси.
Сняв номер в гостинице и оставив там чемодан, я немедленно отправилась на доклад к генералу. Москва показалась мне в этот день почти такой же унылой, как и Тарасов, — мокрые крыши и тротуары, сверкающие черным глянцем зонты, низкое серое небо. Отсюда тоже хотелось уехать.
Генерал ждал меня. Как и положено генералу, он имел суровое усталое лицо и седые виски. Других примет генеральства — как, например, штанов с лампасами или внушительного живота — за Громом не наблюдалось. Несмотря на возраст, он строго держал спортивную форму, а одевался практически всегда в штатское.
— Нравится погода? — Это было первое, что спросил у меня Гром.
В этом невинном вопросе мне почудился подвох, который мог иметь как отрицательную, так и положительную стороны. Я ответила, что предпочла бы побольше солнца. Это тоже можно было расценивать по-разному, но Грому мои слова пришлись по душе.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Крутая мисс'
1 2 3