Катька помолчала. Видимо, пережитые чувства нахлынули на нее.
— Как я себя к этому ни готовила, но была шокирована этим известием. Я только спросила: «Мать знает?» Отец ответил, что нет, но если даже и узнает, то ему все равно. Тогда я матери ничего не сказала, но этот Антон сам к ней заявился! Представляешь степень его наглости! Он оказался таким прилипчивым и все время мне почему-то мальчиша-плохиша напоминает. Вот и сейчас звонил, справлялся, как я себя чувствую. А я не знаю, как отделаться от его визитов и звонков. Если бы муж узнал, как я к своему новоиспеченному братцу отношусь, он бы в два счета прекратил все его поползновения, но в то же время мне Антона жалко. Самое главное, не пойму, что ему от меня нужно? Не может же он всерьез интересоваться моим здоровьем!
Бросив окурок в пепельницу, которую Катька положила между нами на диван, я поинтересовалась, как давно объявился этот братец-кролик.
— Да, этой весной, в апреле.
— Ладно. Теперь скажи мне, после смерти отца комната в коммуналке достанется матери?
— Да.
— У отца была еще какая-нибудь жилплощадь? — допытывалась я.
— Моя бабка оставила ему с сестрой двухкомнатную квартиру в центре.
— Когда бабка преставилась?
— Еще полугода нет, — зевая, сказала Катька.
— Сестра живет в деревне?
— Да.
— Грибы твой отец там собирал?
— Да. Погоди… Ты что, думаешь…
— Думать — вредная привычка, надо мыслить, — сострила я. — Теперь скажи, есть кто-либо, кто желал бы его смерти?
Катька замялась.
— Его многие, конечно, не любили, но чтоб смерти желать… не знаю.
— Кто сейчас живет в его квартире?
— Никого. После похорон мать живет у меня.
— Мне нужны ключи от квартиры, — я встала, давая понять, что разговор окончен.
— Значит, ты берешься расследовать и найдешь причины его смерти? — осторожно спросила Катька, которая до сих пор не была в этом уверена.
— А ты знаешь, что я беру двести долларов в сутки? — ответила я по-одесски вопросом на вопрос.
— Теперь знаю. Меня это устраивает.
— Тогда все в порядке. Только я не гарантирую тебе, что здесь существует роковое убийство. Возможно, твой папаша действительно отравился сам.
Стоило мне сесть в машину, как неразобранный ворох мыслей атаковал мое сознание. И я принялась раскладывать все по полочкам.
Итак, что мы имеем? Отошедший в мир иной учитель литературы, и либо он своей неосторожностью открыл себе дорогу на тот свет, либо кто-то ему в этом помог.
Чисто машинально я повернула ключ в замке зажигания, вырулила между домами, направив колеса к дому, в котором жил Василий Иванович, и продолжая разбираться с мыслями.
Рассмотрим близкое окружение покойного. Во-первых, дочь, которая хочет раскрыть убийство. Могла она укокошить папашу? Я перебрала все «за» и «против» и решила, что, пожалуй, нет. Чтоб Катька додумалась до убийства, причем не слишком примитивного? Да ей даже не нужно было прикидываться глупышкой, чтобы отвести от себя подозрения, — она ей уже была, это зафиксировано мной еще со школьной поры. В любом случае причин, по которым она могла это сделать, я не находила.
Идем дальше. Жена убитого? Что же, очень может быть. Накормив мужа поганками, она убивает сразу двух зайцев: избавляется от ига ненавистного тирана и наследует имущество в виде комнаты в коммуналке. Хата, конечно, не шикарная, но на безрыбье и рак — рыба.
Следом на очереди сестра усопшего. Двухкомнатная квартира в центре — это уже посерьезней коммуналки. А тут как раз брат приехал в гости, грибы пособирать. Какая удачная комбинация!
Из всех приближенных к «телу», о которых я успела услышать, остался байстрюк. Его мотива для убийства я пока не видела, но здесь стоило покопаться поглубже. Да, повезло мальчонке, нечего сказать. Было бы гуманней, если бы он до сих пор верил в сказку о том, что его папа был, например, полярным летчиком, который погиб, неся службу во славу Родины.

* * *

Незаметно для себя я доехала до вросшей в землю облезлой двухэтажки, которую помнила еще со времен своего детства, поскольку я не раз бывала у Катьки в гостях.
Но прежде чем приступить к претворению в жизнь намеченного, я решила по обыкновению метнуть «кости». Хотелось намека, кто из окружения Самохвалова мог стать убийцей.
Магические мои помощники громыхнулись о приборную панель: 21+33+2. Значит, получается следующее:
«Интересующая вас особа — человек, главным образом, показной нравственности».
Очень конкретно, и в то же время для меня ничего определенного. Нужно познакомиться со всеми, чтобы определить моральный облик каждого.
Итак, убийца солидарен с убиенным в показной нравственности. Один другого стоит. Улыбнувшись, я подумала, что показная нравственность среди всей той грязи, которая существует вокруг, не самый большой грех. Хотя именно субъекта, подверженного данному греху, раскусить гораздо сложнее, чем открытого уголовника.
С трудом повернув ключ в замке в старой разбитой двери, я очутилась в темном коридоре и тут же подверглась нападению маленькой злобной шавки явно «дворянского» происхождения. Я чертыхнулась. Кажется, сегодняшний день войдет в историю под заголовком: «Таня Иванова в мире животных».
Первый пинок, который схлопотала от меня громогласная Моська, помог ей спланировать в конец коридора. Но, видимо, она давно поджидала свою жертву, потому что с новой силой начала бросаться на меня, как бык на красную тряпку. Я уже приготовилась к более суровому отпору, как справа от меня заскрипела дверь и такой же скрипучий голос позвал:
— Тишка, иди сюда!
Тишка послушался, но продолжал брехать уже из комнаты хозяйки.
Женщина с помятым лицом и в такой же одежде выглянула в коридор и посмотрела на меня с недоверием.
— Вы к кому?
В другое время я, может быть, и не удостоила бы ее ответом, но сейчас меня интересовало все, что вращалось вокруг Самохвалова, поэтому коротко ответила:
— Я к Василию Ивановичу.
Тетка сверкнула маленькими глазками и злобно усмехнулась.
— Опоздала, милая. Недавесь вперед ногами вынесли. Сдох, наконец, сволочь! Туда ему и дорога!
Тетка с грохотом захлопнула дверь.
От такого откровенного «доброжелательства» меня передернуло.
В комнате Самохвалова было чисто и даже уютно, насколько это возможно при мизерных габаритах жилища. Видавший виды диван, напротив кровать еще более преклонного возраста, вдоль стен шкафы, обклеенные пленкой «под дерево»… Сбоку на тумбочке стояла электроплитка — видимо, хозяева не всегда пользовались общей кухней. Ничего удивительного, одна дама с собачкой чего только стоит! Правда, слово «дама» плохо вязалось с обликом злобной тетки. Мой взор блуждал по комнате. Ага, вот! На окне, завешенном бордовыми шторами, висели две длинные нитки сушеных грибов. В суматохе похорон никто о них не вспомнил — мне это и было нужно.
Пошарив в шкафчиках, я нашла старую эмалированную кастрюлю и отправилась в кухню за водой.
Пять минут назад здесь никого не было. Теперь же возле плиты стояла пышная женщина лет сорока пяти и резала лук, обливаясь слезами. Увидев меня, она быстро затараторила:
— Ой, а я услышала шум, думала, Регина вернулась. А вы родственница? Что-то на похоронах я вас не видела.
Ценная женщина. Наблюдательная. Душечку напоминает.
— Я Катина знакомая. С вами можно переговорить с глазу на глаз?
Душечка встрепенулась, почуяв что-то необычное.
— Да, конечно. А что случилось?
— Расскажу через пятнадцать минут, — окончательно заинтриговала я ее и отправилась в самохваловскую комнату.
«Гиперлюбопытство, сочетающееся с повышенной болтливостью», — составила я характеристику соседки. Это и плюс и минус одновременно. Плюс, потому что все здешние новости, сплетни и дрязги известны ей досконально. Минус — завтра о моих вопросах относительно смерти Самохвалова будет знать вся округа. Но мы пойдем другим путем.
Водрузив кастрюлю на плитку, я бросила в воду грибы, и пока вода закипала, продолжила осмотр комнаты. Прежде всего меня интересовал письменный стол, за которым, по-видимому, работал Самохвалов. Поочередно выдвинув все ящики, я увидела груду исписанной бумаги, тетради, ручки и стержни — все это лежало в беспорядке. Взяв пару исписанных листов, попыталась прочесть. Почерк был таким же отвратительным, как и его хозяин. Насколько я могла понять, бегло пробежав взглядом всю эту писанину, Василий Иванович занимался писательством. Мне это показалось нехарактерным для его натуры, но факты были налицо. Присев на краешек кровати, ради любопытства (и в интересах дела, конечно, тоже) пробежала пару строчек. Не знаю, как все произведение, но в прочитанном мной отрывке герой изобличал, порицал и наказывал. Я улыбнулась: неужели автор всерьез рассчитывал, что кто-то будет читать всю эту желчь?
Ничего интересного в столе я не нашла и переключилась на книжный шкаф. Здесь была собрана плеяда всех великих, но в данный момент мне было не до них. В углу верхней полки стояла пачка тетрадей. Одну за другой я принялась их перелистывать. Планы уроков для разных классов… аннотации художественных книг… А это что?
Тетрадь была сильно потрепана и, насколько я смогла понять, содержала тексты на немецком языке. Я отбросила бы ее в сторону, как и предыдущие, если бы в глаза не бросились даты в начале каждого текста. Число, месяц и год перевода? Это казалось сомнительным. А интуиция уже толкала догадку из подсознания в сознание — дневник. Последней датой в тетрадке стояло — 11 октября 1974 года. Переводы немецких текстов вряд ли было необходимо хранить столько лет. Зато если это действительно дневник, то камуфляж из немецких слов дает ему возможность преспокойно стоять на видном месте. Жаль, что язык Гете и Шиллера мне мало знаком. До дальнейших разъяснений я сунула тетрадь в свою сумку.
Вода в кастрюле закипела, по комнате разлился приятный грибной запах, и в животе у меня заурчало. Чтобы не поддаться искушению отведать ароматно пахнущего варева, я отправилась к соседке.
Не успела я подойти к ее комнате, как дверь распахнулась. По взволнованному лицу соседки было видно, что она с нетерпением меня поджидала. Услужливо предложила мне стул, который, как и вся обстановка, отличался большей солидностью, нежели мебель Самохвалова.
Душечка засуетилась вокруг меня с предложением откушать чаю с пирожками.
— Надеюсь, пирожки не с грибами? — поинтересовалась я, беспокоясь о своем драгоценном здоровье.
Душечка намек поняла.
— Ну что вы! Одни — с мясом, другие — с рыбой.
Я милостиво разрешила себя накормить, для большей интриги добавив к выражению своего лица налет таинственности.
Узнав о том, что мою собеседницу зовут Варварой Николаевной, и не забывая поглощать пирожки, я сообщила ей свою «легенду»: что являюсь корреспондентом «Тарасовских вестей» и мне поручено написать статью о выдающемся учителе и человеке Самохвалове В.И. На последних словах я почему-то закашлялась, и на глазах у меня выступили слезы.
Внимательно изучив предложенное мной удостоверение, Душечка в растерянности уставилась мне в лицо. Видимо, выудить из памяти что-то, соответствующее понятию «выдающийся учитель и человек», ей было не так-то просто. Чтобы вывести Варвару Николаевну из раздумий, я конкретизировала задачу:
— Мне нужно узнать немного о семье Василия Ивановича, как складывались его взаимоотношения с соседями, независимо от того, хорошими они были или плохими.
Душечке стало полегче.
— Я скажу, что я о нем думаю, — решилась она. — Не знаю, может, учителем он был шибко хорошим, но как человек…
Женщина покачала головой.
— Региночка, бедная, сколько ей терпения нужно было с ним! Угодить ему было просто невозможно! Похоже, что все люди, в том числе и жена, его раздражали. А ведь Регина такая тихая, скромная.
То, что Душечка записала бывшего учителя в диаспору мизантропов, меня не удивило.
— Как относились к нему другие соседи? — стала подкидывать я ей наводящие вопросы.
— В 61-й квартире хозяева не живут. Мужчину парализовало, и дочь забрала его к себе.
— Надеюсь, парализовало не благодаря Василию Ивановичу?
Я вообще-то пошутила, но Душечка восприняла вопрос всерьез.
— Нет, что вы, он здесь ни при чем. Это уж лет шесть назад было. А квартиру он дочери запретил продавать. Сказал, чтоб только после его смерти. Вот она и пустует. А с тетей Томой Рудухиной у Самохвалова затяжной конфликт еще с тех пор, как он мужа ее засадил.
— За что засадил-то? — будто из чистого любопытства поинтересовалась я, дожевывая последний пирожок и сообразив, что речь идет о «даме» с собачкой.
— Я здесь тогда еще не жила… Это было лет двадцать назад. Могу только рассказать то, что слышала…
Получив одобрительный кивок с моей стороны, рассказчица продолжила:
— Муж у Рудухиной любил к бутылке прикладываться, а по пьяни буйным становился. И как-то раз по пьяной лавочке стал с ножом за Томкой по коридору гоняться.
Голос Душечки был таким взволнованным, будто все происходило у нее на глазах.
— А у Василия Ивановича Катька еще маленькая была и с соседскими детьми в коридоре играла. А тут пьяный мужик с ножом носится… И так как эти разборки были не первый раз, то он и подал на Рудухина в суд. В итоге дали тому два года «химии». На этой почве он совсем спился, и когда у матери своей с частного дома снег чистил, упал с крыши и ударился головой о какую-то железяку. Томка с сыном одна осталась. С тех пор они с Самохваловым и враждовали. Если б не Региночка, то здесь и поговорить-то было бы не с кем, — резко свернула на свое «больное» Душечка. А поговорить она явно любила.
— Сын ее где живет? — поинтересовалась я и подумала, что со своими дотошными, не по теме, вопросами мало смахиваю на журналистку. Но Варвара Николаевна не заметила этого и ход моих мыслей восприняла как должное.
— Так здесь же, с ней. Дела какие-то свои проворачивает, крутится в общем. Жаль, что у них с Катюшей тогда ничего не получилось. Паша — он неплохой, мне его даже жалко…
— С какой Катюшей у него не получилось? — насторожилась я.
— Так с Самохваловой же! — Душечка всплеснула пухлыми ручками. — Вы ничего не знаете? У них с Пашей любовь была… Но какой там! Василий Иванович как узнал, такой скандал был! Орал на весь дом, что его дочь связалась с сыном алкоголика и уголовника. Тома тоже, конечно, против была. Правда, теперь Катюша удачно вышла замуж, обеспечена всем, а с Пашкой так и жила бы в коммуналке.
Теперь я, кажется, поняла причины Катькиного интереса к смерти отца.
— Значит, Монтекки и Капулетти в очередной раз не договорились, — машинально проговорила я свою мысль вслух.
Душечка округлила свои и без того навыкате глаза. Таких фамилий она явно не знала. Сообразив, что у моей собеседницы не больше восьми классов образования, а мне некогда рассказывать про шекспировские страсти, я предпочла сменить тему.
— Когда Василий Иванович отравился, вы дома были?
Душечка кивнула:
— У меня как раз неделя за свой счет. Как ему плохо стало, он ведь сразу ко мне пришел, попросил «Скорую» вызвать.
— А его жена, Регина, на работе была?
— Регина накануне к сестре в Кисловодск улетела, сказала, что не меньше чем на месяц. Сестру оперировать должны были, и Региночка взялась ухаживать. А вот, видите, как все получилось…
Вспомнив про свое варево, я решила ретироваться, напоследок спросив, нет ли у словоохотливой Душечки рабочего телефона. Получив положительный ответ, записала номер и пообещала позвонить завтра, если понадобится уточнить детали. На самом деле все, что нужно, я уже уз — нала.
Не успев ступить ногой на общую территорию коридора, я почувствовала, как чьи-то зубы сомкнулись на моей пятке.
— У-у! — только и вырвалось у меня.
— Тишка, фу! — крикнула подоспевшая Душечка. — Спасенья нет от этого кобеля! Хоть бы кто-нибудь его пристрелил!
Я бы с удовольствием, да цель не оправдывает средства. Псина отбежала на безопасное расстояние и продолжала тявкать.
— Томка как спать завалится, так и выпускает его в коридор, — оправдывалась за соседку Варвара Николаевна. — Надоел хуже горькой редьки!
«Бегай пока, стервец! — снисходительно разрешила я про себя. — Но имей в виду, что я злопамятна, как слон».
Попрощавшись с Варварой Николаевной, я вовремя подоспела к своему зелью, потому как почти вся вода выкипела. Еще немного, и начало бы пригорать.
Сделав вывод, что дела частного сыска у меня обстоят куда лучше кулинарных, я открыла форточку и засунула кастрюлю в металлическую клетку, предназначенную для охлаждения продуктов.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Частный детектив Татьяна Иванова -. Дьявольский вкус смерти'


1 2 3