Все взял? Пошли.
Денис вышел, а я, доставая ключи из сумки, увидела папку, о которой совершенно забыла. Зайдя к Дашке в комнату, я сунула папку между ученическими кляссерами и альбомами, грудой наваленными на полке.
Когда я вышла на улицу, Денис ждал меня около машины. Мы поехали в аэропорт.
- Ты никогда не рассказывал мне о своем отце, - сказала я Денису по дороге.
- Нечего было рассказывать. Я его помню смутно, - Денис задумался. Отец умер, когда мне было четыре года, и единственное четкое воспоминание о нем - это мой день рождения. Я получил тогда великолепный подарок - две шикарные заводные машины. Совершенно одинаковые.
- А зачем две? - заинтересовалась я.
- Я, конечно, был рад, что их было две, а не одна, но тоже не удержался и спросил. И знаешь, что он мне ответил?
- Что?
- Отец сказал: "Дениска, я знаю, ты мальчик любознательный и захочешь узнать, что у машинки внутри. Ты ее разберешь, а если не сможешь собрать, расстроишься и будешь плакать. Мама будет тебя ругать за то, что ты сломал такую дорогую машину. Так вот, чтобы этого не произошло, я дарю тебе две".
- Да, - восхитилась я, - дальновидным человеком был твой папенька. Он случайно не евреем был?
- Не-а, - засмеялся Денис, - чистокровный русак из Вологодской губернии. Высокий, под два метра ростом, очень видный мужчина.
- А как они познакомились, твои родители?
- О, это очень романтическая история! Мама была студенткой филологического факультета и проходила практику в Ленинке. Представь себе: тоненькая девушка, черные глаза, длинная пышная коса. А папа как увидел ее, сразу забыл, зачем он пришел в библиотеку. Да и разница в возрасте - ей восемнадцать, ему сорок два. Кстати, он был тогда женат.
- Ты говорил, что он работал в органах. Это где?
- В КГБ, дошел до подполковника. Он занимался диссидентами, евреями-сионистами, в основном. И в библиотеку пришел, чтобы найти какую-то редкую книгу из спецфонда. Мама рассказывала, что когда она передала заведующей записку с названием книги, та зыркнула на нее и пошла обслуживать отца сама. А маме сказала, что не ее это дело такие книги в руках держать, не по ранжиру.
Я была заинтригована. Мы уже проехали половину пути и были где-то на подъезде к Рамле. Денис, как Шахерезада, прекратил дозволенные речи, когда я пробиралась по узким улочкам старого города между маленькими церквями арабов-христиан и лавками с товарами, выставленными чуть ли не на середину проезжей части. Когда мы наконец выбрались на трассу, он продолжил свой рассказ:
- Отцу мама понравилась с первого взгляда. Его брак был уже на износе, он подумывал развестись, но ты представляешь себе, как тогда относились к разводам? Они стали встречаться тайно. Но мама вскоре забеременела, и отец тут же подал на развод. Он не хотел, чтобы я родился вне брака. И тогда начались неприятности. Его жена и гэбэшное начальство воспротивились браку. Она даже сказала, что евреи-диссиденты, делами которых занимался отец, подсунули ему новоявленную Юдифь. Ты же знаешь эту историю про Юдифь и Олоферна?
Мне сразу вспомнилась знаменитая картина, на которой еврейская красавица с мечом, выставив изящную ножку, задумчиво глядит на отрубленную голову тирана. И я представила на месте Юдифи молодую Элеонору. Ну какова! Меня обличала, а сама-то, праведница...
- А что, нельзя было жениться на еврейках?
- Ты действительно такая наивная? Прошел шестьдесят восьмой год, танки в Чехословакии, тысячи отказников, несколько месяцев прошло после шестидневной войны. И отец, который вплотную занимался всем этим, разводится с русской женой, чтобы женится на еврейке! Естественно, от дела его отстранили, а потом и вообще уволили из КГБ. Он жутко переживал, разрывался между двумя желаниями: мама была уже на седьмом месяце, он не мог и не хотел оставить ее, но он любил свою работу. Мама рассказывала, что однажды он пришел домой совершенно пьяный, уселся на кухне и стал рыдать. Это страшно, когда рыдает здоровый, полный сил мужик! Он обнимал какую-то папку и плакал над нею, приговаривая: "Это же дело всей моей жизни, я хотел, чтобы страна богатела, а эти сволочи..."
- Как богатела? - не поняла я.
- Может быть, ты помнишь, в одну из зим начала шестидесятых Москва была завалена апельсинами? Они продавались на каждом углу. Говорили, что они из Марокко, но на каждом была маленькая этикетка "Яффо".
- Нет, дорогой, я тогда еще не родилась, но я помню другое - об этих апельсинах недавно рассказывал Жванецкий по телевизору. Он работал в Одесском порту и, там они "грузили апельсины бочками". И про наклейку Жванецкий говорил.
- А знаешь, откуда в стране вдруг оказалась такая пропасть апельсинов?
- Не знаю. Может, был какой-то контракт, обмен на нефть?
- Обмен действительно был, но не на нефть, а на земли. Ты конечно, знаешь, что в центре Иерусалима есть Русское Подворье. Это издавна была российская территория. Когда на святую землю прибывали русские паломники, они находили кров и отдых в странноприимном доме. Эта традиция существовала всегда. У католиков были монахи-госпитальеры, у православных - Русское подворье. А Хрущев продал это историческое место Израилю за пять миллионов долларов. И взял не деньгами, а апельсинами. Но эту сделку держали в тайне, поэтому апельсины с наклейкой "Яффо" стали называться марокканскими.
- А о чем сожалел твой отец?
- В начале века в Прибалтике, Западной Украине и Белоруссии, то есть там, куда советская власть пришла в сороковых годах, среди богатых евреев существовало движение - покупать земли в Палестине. Не жертвовать безвозмездно, как это делал барон Ротшильд, а именно приобретать во владение для себя и своих детей. По тем временам это была такая же утопия, как сейчас идея покупать земельные наделы на Луне. Они не были сионистами, не собирались бросать насиженные места в Вильно или Львове и ехать в Палестину. Но участки продавались недорого по сравнению со стоимостью земли в Европе и можно было позволить себе выкинуть часть денег на авось. Хотя, видимо, простому сапожнику или портному это было не под силу.
Мой отец в то время работал еще и с тайными архивами, вывезенными энкавэдэшниками с оккупированных немцами западных территорий. Он прекрасно знал немецкий язык и даже бабушке, своей теще, бывало отвечал по-немецки, когда она говорила на идише. Поэтому работу с архивом поручили ему. Среди бумаг германского штаба ему попалась папка с надписью "Бейтар". Она резко отличалась от других. И документы, находившиеся в ней, были написаны не по-немецки, а по-английски. Он забрал дело домой, чтобы разобраться с ним на досуге, ведь он не знал толком английского. Там были собраны документы, относящиеся к покупке земли в Израиле - купчие крепости, закладные, расписки и многое другое. И вдруг отца вызвали к начальству и поставили в известность, что он должен сдать дело в архив, а сам, в связи со сложившимися обстоятельствами, обязан подать прошение об отставке. Отец так возмутился, что его бесцеремонно отстраняют и от дела, и от работы, что забыл о том, что именно эту папку оставил дома. Так она и пролежала у нас многие годы. А когда мы собрались в Израиль, мама взяла папку с собой в память об отце. Он же недолго прожил после этого. Уволившись, он пару лет преподавал физкультуру в ПТУ, а потом и вовсе не работал - у такого здоровяка оказалось больное сердце. Второй инфаркт свел его в могилу.
Он был идеалистом. Это сейчас люди, которым принадлежало имущество в Прибалтике, возвращаются и требуют свое. А тогда об этом невозможно было подумать. Отец был как Верещагин: "За державу обидно", вот он и хотел вернуть Союзу земли, как реванш за проданное Хрущевым Русское подворье.
- Должна тебе признаться, - сказала я Денису. - Когда я искала твои документы, эта папка попалась мне на глаза, и я принесла ее домой.
- Зачем? - удивился он, - Там просто старые бумажки с переводами отца. Мы храним их как память, и все.
- Конечно, это некрасиво, но есть две причины, почему я так поступила. Первая - нельзя держать ключ на виду. Мне сказала ваша соседка, что вчера какой-то парень стучался к вам в дверь и назвался твоим другом. - Я хотела сказать, что это мог быть мой бывший муж, но что-то меня остановило.
- А вторая причина?
- Я очень любопытная, и у меня это получилось совершенно машинально. Прости.
Денис не успел сказать, что он думает о моем поступке, как вдруг неожиданно подал голос мой сотовый телефон.
- Алло, Валерия, это ты? - мы с Денисом услышали из переговорного устройства взволнованный голос Элеоноры.
- Да, добрый день, - ответила я.
- Я звоню из автомата. Где Денис, вы узнали что-нибудь?
- Мама, не волнуйся, я в машине Валерии. Почему ты звонишь не из дома?
- Телефонный шнур перерезан. Кто-то был у нас в квартире. Все разбросано, перевернуто, исчезли твои документы, доллары и папка отца. И еще новые джинсы.
- А записка? Вы нашли записку на комоде? - у меня в душу закралось нехорошее подозрение.
- Никакой записки я не видела. Денис, когда ты вернешься? Это правда, что тебя ищет полиция?
- Да, мамочка, правда. Не волнуйся. Я еду к тебе. Сиди дома и жди нас, полицию не вызывай. Рядом с компьютером лежит коробка с надписью "модем". Там короткие телефонные провода. Замени, а я позвоню, проверю. Только забери ключ из шкафчика на лестнице.
- Там нет ключа! Приезжай, я не нахожу себе места.
- Закрой защелку на двери и никому не открывай! Ты поняла? Никому, только нам!
Развернувшись, я направила машину в обратную сторону. Ну и хорошо, я все равно не хотела, чтобы он улетел.
- Знаешь, - Денис внимательно посмотрел на меня, - кажется, твое любопытство спасло нашу папку. Кстати, где она?
- Засунула ее между дашкиными кляссерами.
- Молодец! - восхитился он. - прямо Эдгар По!
Я посмотрела в зеркало заднего обзора. За нами, не отставая, катил вишневый "шевроле-кавалер", который я приметила еще по дороге в аэропорт.
- Послушай, - сказала я Денису, - тебе не кажется, что за нами хвост? Этот "кавалер" ехал за нами сначала в одну сторону, а сейчас снова.
Денис нахмурился:
- Лерочка, тебе не кажется, что сейчас самое время звонить твоему Михаэлю?
- Тогда набери номер.
Не отрывая взгляда от дороги, я продиктовала Денису номер сотового телефона следователя и через несколько томительных секунд услышала как всегда спокойный голос Борнштейна:
- Слушаю.
- Михаэль, это Валерия, шалом. Мне трудно говорить, так как за мной гонятся, скорей всего, бандиты.
- Где вы находитесь? - что мне нравится в Михаэле, так это то, что он знает, когда есть время на расспросы, а когда его нет.
- Мы с Денисом едем в Ашкелон по дороге из аэропорта. Бордовый "шевроле-кавалер" преследует нас около сорока минут.
- Номер машины?
- Мне не видно.
- Я звоню в патрульную службу, - он отключился.
Через несколько километров мы заметили дорожный патруль. Инспектор пропустил нас, а "кавалеру" приказал остановиться. "Ура!" - закричали мы оба, но нашу радость прервал телефонный звонок.
- Валерия, - голос служителя закона был бесстрастен, - когда вы будете в Ашкелоне?
- Через полчаса.
- Я жду вас в своем кабинете через тридцать пять минут.
Денис смотрел на меня. Всем своим видом он олицетворял пословицу: "Дай черту палец - он руку откусит".
- А что делать? - сказала я в ответ на его молчаливый протест. - Все равно, рано или поздно, но пришлось бы рассказывать, как все было.
- Ты знаешь, - Денис печально посмотрел на меня, - у меня такое состояние, как перед операцией. Скорей бы это все закончилось. А посадят или нет - это уже второй вопрос.
- Не дрейфь, - сказала я бодро, - Михаэль отличный мужик, он все понимает.
Минут через сорок я входила в знакомый кабинет в конце унылого коридора. Денис шел за мной. Нас ожидал неприятный сюрприз: вместо Михаэля за столом сидел грузный смуглолицый мужчина в полицейской форме, лет сорока восьми.
- Здравствуйте, - растерянно пробормотала я, - а где следователь Борнштейн?
Хорошо, что у меня хватило ума не назвать его Михаэлем.
- Садитесь, - сумрачно сказал полицейский. - Меня зовут Нахум Анкори, и я веду дело об убийстве иностранной гражданки Татьяны Барминой.
Оглянувшись на Дениса, я поняла, что ничего хорошего он от этой встречи не ждет.
- Ваши имена и документы, - следователь посмотрел на нас, и я протянула ему свой паспорт. Денис не сдвинулся с места.
- Ваши документы, - повторил он, выжидающе глядя на моего спутника.
- Они остались в номере отеля "Дан-Панорама", - Денис смотрел на пол.
- Так, - протянул следователь, заглянув в мое удостоверение личности, а вы, значит, Валерия Вишневская?
- Да.
- И кем вы ему, - он подбородком указал на Дениса, - приходитесь?
- Подругой...
- Понятно, - с непонятной интонацией сказал он. - Если вы только подруга, то можете идти. А он останется.
- Никуда не пойду, - попыталась я протестовать, - он ни в чем не виноват, и я...
Нахум Анкори нажал на кнопку звонка, и в кабинет вошел молодой полицейский.
- Проводите госпожу на выход.
Я поднялась, смерила уничтожающим взглядом чинушу и вышла. Правда, как мне показалось, это не произвело на него впечатления. Пытаясь исправить положение, я спросила своего сопровождающего, когда мы шли по коридору:
- Скажите, где сейчас господин Борнштейн?
- Он поехал по вызову.
- А когда он вернется?
- Не могу знать, госпожа.
Звонить Михаэлю было бессмысленно. Что я ему скажу? Что дядя - бяка? Выгнал меня из кабинета и сейчас мучает бедного Дениса? Наверняка все это заранее спланировано. Как только я позвонила ему по сотовому телефону, он передал деле этому, как его, Нахуму. Он же меня предупреждал! Денис должен был прийти и дать показания. Хорошо еще, что они не знают о сорвавшемся побеге за границу, да еще под чужой фамилией! Ох, да у Дениса в кармане паспорт и две тысячи долларов... Вот что, я сяду тут, у входа в полицию и буду ждать, когда Денис выйдет. Час, два, не страшно.
Но ожидание затянулось. Сидя на ступеньках, я успела выпить бутылку воды, прочитать толстую газету, купленную в магазинчике напротив, и окончательно затосковать. Совсем отчаявшись, я снова вошла в просторный холл, чтобы спросить, что происходит, и увидела, что по коридору два полицейских ведут Дениса. Причем не на выход, а вглубь здания. О боже! Он был в наручниках!
Бросившись навстречу, я закричала:
- Денис, что случилось?! Куда тебя везут?
- Меня задерживают. Лерочка, позвони маме, успокой ее.
Больше он ничего не успел сказать, они завернули за угол и исчезли.
- Вы к кому, госпожа? - остановил меня дежурный.
- К следователю Анкори, - ответила я, сдерживая нетерпение.
- Подождите, я позвоню ему.
Он набрал три цифры и, сказав в трубку несколько слов, передал ее мне.
- Вы посадили невиновного вместо того, чтобы искать настоящих убийц! заорала я. - Я же говорила Борнштейну, что за нами гонятся бандиты, это наверняка те, что убили Татьяну, а вы даже не поинтересовались...
- Передайте трубку дежурному, - оборвал меня голос следователя.
Я повиновалась. Послушав минуту, дежурный положил трубку на рычаг и обернулся ко мне:
- Пройдите в кабинет. В конце коридора и...
- Спасибо, я знаю.
Пробежав знакомый коридор, я ворвалась в кабинет.
- Сядьте и успокойтесь, - приказал мне Нахум Анкори. - Что это вы говорили о бандитах?
- Они преследовали нас по дороге в аэропорт, а потом развернулись и поехали за нами обратно.
- Кто они?
- Не знаю, но за нами следили, вы понимаете? И в квартире у Дениса они устроили разгром, но ничего не взяли. Это вы можете как-нибудь объяснить?
И тут - о чудо! - дверь открылась, и в кабинет вошел Борнштейн.
- Михаэль, - обрадовалась я, - скажите ему! Я звонила вам, потому что нас преследовали... - и тут я осеклась, поняв, что сморозила глупость.
- А прийти тогда, когда было совершено преступление, он не мог? Только когда вас преследовали? - немедленно среагировал Михаэль.
Я замолчала, крыть было нечем. Видимо смягчившись, он продолжил:
- Мы задержали его, потому что ваш друг знал о преступлении и не сообщил нам. Вместо этого он ударился в бега. Чего он боялся? Пришел бы к нам в ту же минуту, тут же мы отпустили бы его. А сейчас? Неоказание помощи следствию, сокрытие фактов, попытка удрать за границу с иностранным паспортом. Вам мало?
"Ох, и это узнали..." - с горечью подумала я.
- И вы хороши, Валерия, не ожидал от вас такого. Помогать человеку, который замешан в преступлении... И это после того, как я вас предупреждал.
- Он не убивал...
- Следствие покажет.
- Человек, который не убивал, но присутствовал при убийстве, - внес свою лепту Анкори, - по законодательству несет ту же ответственность, что убийца. Если он, конечно, не сообщил следствию о факте преступления.
Да, дела Дениса были совсем плохи. Мне ничего не оставалось делать, как понурив голову, выйти из кабинета.
На улице я вспомнила, что Элеонора все еще ничего не знает. Тяжело вздохнув, я села в машину и поехала к ней.
Элеонора была дома и тотчас открыла дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12