Такая обезоруживающая искренность других путей не оставляла. Я согласился.
Мы решили допить оставшееся вино, (Там где-то завалялась еще одна бутылка), доесть конфеты и вызвать такси.
Арам Хачатурян гениальный композитор, в этом мне пришлось еще раз убедиться, когда заорал мой сотовый. Я извинился и вышел в коридор.
– Ну, как вы там? – спросил Аркашка.
– Собираемся ехать к нему домой.
– Когда?
– Минут через сорок. Он попросил проводить.
– Соображает еще?
– Пока да.
– Обязательно проводи. Говорили о деньгах?
– Пока нет. Хочу завести об этом разговор у него дома. В родных стенах человек расслабляется и становится более сговорчивым.
– Если не напьется. Позвонишь.
– Я могу и такси вызвать.
– Да ладно, мне не трудно.
Оставшуюся бутылку мы допивали под нейтральную беседу. У нас обнаружились общие темы. Мы были студентами в одно время. Нашлись даже общие знакомые. Например, Захаров. Я не стал распространяться о нашей дружбе, потому что Тихонов говорил о нем только плохое.
О деньгах я заговорил в такси. Мне показалось, что Сергея стало развозить, и я побоялся, что он выпадет в осадок уже в подъезде. Памятуя о пьяном, у которого все на языке я поднял эту щекотливую тему, чтобы хотя бы понять какое у него мнение на этот счет. Как и ожидалось, деньги возвращать он не собирался.
– Когда вы выдавали нам товарный кредит, директором «Бумторга» числился Чебоксаров. Моих подписей нигде нет. В то время я даже не был в штате. Так что судитесь с «Канцторгом» – он правопреемник. Хотя, судиться у вас никак не получится. Деньги мы вам отправляли на помойку, а накладных никаких не подписывали. Фигу что докажете.
Естественно, я знал об этом. Что толку взывать к совести?
– Тем более, – как будто подслушав мои мысли, продолжил собеседник, – я по полной программе отстегнулся. Эти два миллиона были у меня последними. Попробуйте поговорить с его женой. Она тщеславная. Пообещайте поставить ее во главе фирмы, помочь. А она пусть вернет долг хотя бы товаром.
Больше на тему долгов он говорить не соглашался. Ему опять вспомнилась молодость, мединститут, в который они ходили на дискотеки и какая-то Верка с родинкой на верхней губе. Мне было неудобно вот так сразу остановить тачку, хлопнуть дверью и скрыться. Я довел его до подъезда и поднялся на этаж.
На лестничной площадке было всего две квартиры, отделенные от внешнего мира общим тамбуром. Кивнув на соседскую дверь, Тихонов сказал:
– Это квартира Макарыча, нашего губернатора.
– И сейчас тут живет?
– Нет, стоит пустая. Он с нами со смертными теперь жить брезгует. Что ему госдач мало что ли?
Мы вошли в квартиру, довольно чистую для мужика, который уже полгода живет один. Евроремонт уже устарел, телевизор тоже. Чем-то сильно пахло.
Мы прошли на кухню.
– Не знаю, газом воняет? – предположил Тихонов.
– Похоже, – согласился я.
– Я посмотрю конфорки, а ты выйди, пожалуйста, на лоджию и отвори все окна. Я их закрываю, когда включаю кондиционер.
На лоджию можно было выйти и из кухни и из зала. Она была застеклена огромными витражами. Я не сразу разобрался, как они открываются. Кроме ручек имелись еще два шпингалета. Верхний был открыт, как только я нагнулся, чтобы открыть нижний, за моей спиной раздался страшный взрыв. Я стукнулся головой о профиль и упал на пол. Посыпались стекла.
8.
Если бы я не нагнулся, то мне бы снесло полголовы или выбросило с девятого этажа. На меня упала стойка с цветами и кусок штукатурки. Из многочисленных порезов пошла кровь. Я попробовал подняться. Это удалось не сразу, огромный горшок с фикусом прижал подставку к полу, и мне пришлось выползать из-под нее ужом. На кухне что-то продолжало взрываться и лопаться, над самой головой, трассировали горящие точки. Я подполз к двери и заглянул внутрь кухни. Тихонов лежал совсем близко, причем на животе, а голова при этом смотрела вверх. Живой человек так лежать не может. Правая рука была вытянута в мою сторону, как будто он хотел достать до порога. Вокруг разгорался пожар.
Не вставая с колен, я подполз как можно ближе, ухватил его за рукава и вытянул на лоджию. Потом вернулся на кухню, взял со стола злополучную папку, которая уже начала плавиться и пулей вылетел на лоджию.
Тихонов был мертв. В этом не было никаких сомнений.
Я растерялся. Из кухни начали вырываться языки пламени. Жар становился невыносимым. Я захлопнул дверь, стало немного легче, но огонь уже подбирался к разбитому окну. Ногами расчистив путь я оттащил тело Тихонова в другой коней лоджии и положил его под окном, выходящим из зала на лоджию. С улицы сквозь витраж палило солнце, а в окно, выходящее из зала, было видно, что и там уже дым.
Вначале мыслей не было вообще никаких, потом я обратился к своей палочке-выручалочке – девяти отцовским заветным правилам. Правило первое о том, что не бывает безвыходных положений, ясности не добавило, а восьмое о том, что всегда нужно следовать логике тоже не принесло успокоения. Остальные пункты под данную ситуацию не попадали. Нужно сосредоточиться, это всего лишь задачка. Если ее решить, то все будет хорошо. Руки, наконец, отцепились от одежды мертвого Тихонова.
Я вернулся за папкой. Ноги не держали, поэтому передвигался я исключительно ползком.
На обратном пути, мне показалось, что на меня кто-то смотрел из зала. Почувствовал взгляд левой щекой. Может быть, это отсвет пламени? Или жар подползающего огня? Повернул голову и посмотрел в зал. В окне метнулась тень. Я вскочил. Дыма было мало, и я ясно увидел, что в сторону двери идет человек. Не спеша и не оглядываясь. Я не мог его разглядеть толком, мне мешали отсветы в окне. Но это точно был человек!
– Эй, – прошептал я.
– Э-э-э-э-й!!!! – уже во весь голос.
Человек даже не оглянулся, даже не ускорил шаг, как будто на прогулке. Слегка дернул плечом и исчез из виду, свернув в коридор.
Я бросил папку на Тихонова, схватил с пола этажерку и со всей силы звезданул ей по окну выходящему из зала на лоджию. Железка отскочила как резиновая. Горшок с фикусом!
В мирное время я, может быть, и поднять то его не смог, а тут силища откуда ни возьмись. Двумя руками, да над головой, да со всего размаху! Хваленое импортное окно лопнуло как мыльный пузырь. Я нырнул в дыру как в прорубь. В два шага долетел до коридора.
Человек как раз открывал входную дверь. Он толкнул ее наружу, потом вытащил ключ и сел на корточки.
– Эй! – опять заорал я.
Человек лег, выполз по-пластунски через порог и захлопнул дверь ногой. Я бы, конечно, его догнал, но непонятные действия настолько поразили меня, что я еще секунд пять не мог двигаться. Я подумал, что он глухой и сумасшедший.
Подбежав к двери, я подергал за ручку, повертел колесико замка, навалился плечом. Бесполезно. Дверь открывалась ключом, а ключ забрал этот тип.
Медлить больше нельзя. Я уже почти горел. Дым не давал дышать. Я стал суетливо бегать по квартире и открывать подряд все двери. Вот спальня, тут дыма еще нет. Окно, отвесная стена. Вот комната ребенка, окно, стена, внизу двор. Мне пришла мысль, разбить окно и привлечь этим чье-нибудь внимание. Я уже протянул руку, но вспомнил, что открытое окно – дополнительный источник кислорода. Я только дам пищу для огня и устрою сквозняк. Тогда у меня не будет ни каких шансов.
Надо тушить! Я ринулся на кухню, но огонь уже поедал коридор. Тушить поздно! Я помчался на лоджию. Открыв дверь из зала, сделал неловкий шаг, споткнулся о труп и упал лицом в землю из-под фикуса. Огонь со стороны кухни пробрался на балкон.
Я поднялся и посмотрел наружу. С лоджии можно было конечно и покричать. Но, внизу лес, все равно никто не услышит. Высунулся по пояс. Чтобы не сгореть, оставался всего один выход – перебраться к соседям. Я уже собрался лезть, но вспомнил про Тихонова. Мне показалось, что оставлять его здесь как-то не по-товарищески. Вот проблема!
Я схватил бывшего директора бывшего «Бумторга» за кисти и потащил в попавшуюся до этого на пути ванную. Кое-как перевалив его через край джакузи, я заткнул пробку, зачем-то перекрестил и пустил воду. Теперь он будет как живой. Душил кашель, недолго потерять сознание от угарного газа.
Примчавшись обратно на лоджию, я наткнулся на огонь. Он уже лизал левый край. Нужно спасаться. И что-то сделать с папкой. Я решил просто тупо бросить ее вниз. Если останусь в живых – найду, дай бог, не украдут. Прицелился и запустил ее параллельно земле, как кидают камешки в воду, когда хотят поесть блинчиков. Папка планировала не долго, через секунду она перевернулась и камнем пошла вниз, застряв на сосне метрах в двух от земли. «Точно не украдут», – подумал я и, перемахнув через перила, встал ногами на нижний карниз и приставным шагом двинулся в сторону соседней квартиры. Посреди пути, преодолевая стену между лоджиями, я отпустил левую руку от рамы, чтобы нащупать опору у соседей. Во время этого опасного маневра нужно было стоять на месте, но из-за отсутствия опыта я продолжал переставлять ноги. В самый неподходящий момент карниз кончился, и левая нога упала в пустоту. Правая тоже соскользнула. Процарапав носом стену, я повис на одной руке. Сердце упало в штаны вместе с геморроем.
Я заставил себя успокоиться. Вначале нащупал ногами опору, потом аккуратно поднял левую руку и снова взялся за парапет. Чтобы прийти в себя понадобилось тридцать два гулких, на весь квартал ударов сердца.
Отклонившись назад, я посмотрел на цель своего путешествия. Радости это зрелище мне не принесло. У соседей лоджия была застеклена пластиковыми окнами, и все они были закрыты изнутри.
Я вернулся назад. Пришлось наступать прямо в огонь. Я чувствовал, что у меня горят брови. Схватил с пола подставку под цветы и снова перелез наружу. Держась правой рукой за парапет, я подошел как можно ближе к соседским окнам и стал наносить этой железкой удары по стеклу. Я даже не сразу почувствовал, что мое орудие было раскалено от огня. Бить было неудобно и поначалу результатов никаких не было. Руки, которая находилась в квартире Тихонова, касалось пламя.
Наконец стекло треснуло. Потом разбилось. Осталось сбить осколки, чтобы не ампутировать себе пальцы. Я не смог до конца закончить эту процедуру, потому что выронил подставку, и потому что уже не мог терпеть жар. Железяка пролетела кувыркаясь все девять этажей, стукнулась о землю и подпрыгнула до окон второго этажа.
Лучше бы я не смотрел вниз. Зрелище не прибавило смелости. Наконец, собрав в кулак всю волю, я протянул руку и ухватился за соседский парапет. Получилось небольшое распятие. Одна рука на одной стороне, другая у соседей, а ноги набок. Секунды через две переставил к соседям ногу. Почти шпагат. Теперь самое сложное. Нужно перенести одновременно правую руку и ногу. Из кармана послышался танец с саблями. Хороший саундтрек к моим выкрутасам. Три четыре. Ух. Сердце рвалось из рубашки. Вроде получилось.
У соседей нижний карниз гораздо уже. Я упирался самыми носками, практически одними большими пальцами. Немного передохнув, попробовал перевалиться внутрь. Удалось мне это с третьего раза. Я плюхнулся на серую плитку и чуть не разрыдался. Дрожало все тело. Каждая частичка.
Музыка кончилась, потом опять заиграла. Я решил, что, если это жена, то не буду брать. Я не смогу скрыть свою проблему, а она сойдет с ума. Оказалось, что это наяривал Аркашка.
– Ну, как вы там? – бодро спросил он.
– Вызывай пожарных, милицию и скорую. Тихонов мертв, а я чуть живой.
– Ты где?
– Квартира Тихонова горит, а я перебрался к соседям.
– Ни фига! Что у вас там происходит?
– Потом расскажу.
В разбитое окно стало затягивать дым. Дверь из лоджии в квартиру к счастью не была заперта. Я толкнул ее и прополз в зал, оставляя за собой кровавые пятна. Мне хотелось уйти как можно дальше от очага возгорания.
Чтобы не умереть до приезда спасателей, необходима перевязка. Я стал шарить по ящикам, в поисках бинта или другой чистой тряпки, но они на удивление оказались пустыми. Наверное, это была квартира губернатора, и в ней никто не жил. Только на кухне удалось найти старую, грязную, сбившуюся в комок марлю, которую я изорвал на лоскуты и неумело завязал порезы и раны. В течение трех секунд марля из серой превратилась в багряную.
От входной двери шел дым. Я проковылял в самую дальнюю комнату и открыл окно. Оно тоже выходило в лес. По земле бегали возбужденные люди и показывали вверх пальцами.
Пожарные приехали через десять минут. Они начали наступление из коридора – я слышал голоса и топот ног – а так же со стороны леса, подняв огромную раздвижную лестницу. В защитных костюмах и блестящих касках они были похожи на персонажей из компьютерных игр. Одни очень быстро карабкались по никелированным ступенькам, другие с сумасшедшей скоростью разматывали на земле шланги. Все действовали четко и слаженно, как на учениях и страшно матерились при этом.
Пока они тушили пожар, я вычислил длину их лестницы. Конечно, результат был не совсем точен, потому что угол наклона стрелы пришлось определять на глаз. Высоту этажа я принял за два и семь.
Когда запахло баней, и дым превратился в пар, две группы пожарных встретились. Они сняли шлемы и закурили. Двое на Тихоновской лоджии, а один прямо на верхних ступеньках лестницы.
– С вами все в порядке? – спросил он, увидев в окне мою физиономию. – Теперь вы можете выйти в коридор.
Я исчез из окна, и теперь уже безбоязненно прошел на лоджию.
– Со мной не все в порядке, – сообщил я им, очутившись рядом, – а в коридор я выйти не могу, потому что у меня нет ключа, – я рассказал им о своих акробатических подвигах и о взрыве, с которого все началось.
Тот, который стоял на лестнице, связался по рации с машиной. Оператор повернул манипулятор в мою сторону, и парень протянул мне страховочный пояс. Секунд через пять я снова оказался в квартире Тихонова, вернее в том, что от нее осталось.
Один из МЧС-ников твердо взял меня под локоть и вывел в коридор. В группе людей около лифта он выбрал взглядом невысокого молодого парня в штатском и подвел меня к нему.
– Этот человек находился в квартире, – представил он меня. – И еще, там, в ванной, полной воды, плавает труп.
После такой рекомендации человек проявил ко мне интерес. Он отвел меня на пол этажа ниже и попросил рассказать о том, как все было. После моего правдивого рассказа парень сочувственно вздохнул и защелкнул на моих окровавленных руках наручники.
– Никуда не уходи, – сказал он. – Мы разберемся. Такой порядок.
Я прислонился к стене и, собирая на спину плевки и побелку, опустился на корточки. Мне было все равно. Я закрыл глаза и стал считать, какой мощности должен быть двигатель, чтобы доставлять на девятый этаж один литр воды в секунду, если один литр воды весит один килограмм. Задачка была не сложной, но меня постоянно отвлекали. Один раз подошел врач, молодой пацан, осмотрел меня и заявил, что меня нужно срочно отвезти в больницу.
– Ты патологоанатом? – спросил его человек в штатском.
– Да.
– Вот и иди, занимайся трупом
– Я вас предупредил, – пожал плечами врач.
Наконец, пришел серьезный сержант.
– Этот что ли? – спросил он у штатского.
– Угу.
– Пошли, – он пнул меня в ботинок.
Мы спустились вниз, спасибо ему, что на лифте. Двор был полностью забит людьми. Дети и пенсионеры. Я хотел посчитать, чтобы вывести процентное соотношение, но тут ко мне подлетела боевая девушка с микрофоном. Она засеменила рядом, но на нас не смотрела, а повернула лицо в камеру, которую направил на нее подбежавший следом оператор.
– Сегодня, – затараторила она, – было совершено покушение на губернатора. Преступники заложили фугас, мощность которого пока неизвестна. К счастью, губернатора в это время не было дома. Пострадал один человек. Перед вами один из задержанных. Этот человек подозревается в теракте.
Последнюю фразу она произнесла с брезгливостью и деланным ужасом.
– Вы можете сообщить, за что вас задержали? – обратилась она ко мне.
Сержант, поняв, что его снимают, замедлил шаг. Я представил себе, как сегодня вечером он купит пива, посадит у телевизора всю семью, и станет ждать, когда же его покажут.
Я промолчал и отвернулся. Девушка отстала, но не потому, что не успевала за нами, а из-за оператора, который не мог развить особой прыти, приложившись глазом к видоискателю.
– Мы будем следить за развитием событий, – пообещала корреспондент, – и в ближайшее время сообщим вам, почему планы преступников сорвались.
Меня посадили в воронок и отвезли в то самое отделение, куда я приходил делать заявление о грабеже, мало того, препроводили в ту самую комнату, в которой стоял стол с надписью «менты – козлы». После этого я совсем не удивился, когда минут через десять в железную дверь вошли Полупан и Ситдиков. Мне показалось, что, увидев меня, Полупан вздрогнул. Он почесал за ухом, устало плюхнулся на табурет, не стал язвить или там восклицать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31