- У нас до него за пятнадцать лет ни одной кражи не было. А я вас предупреждала, товарищ майор, - с радостным подозрением щурится на меня и словно рентгеном просвечивает, - а вы поручились за него... Вот теперь и расхлебывайте. Пользуясь ее беспечностью, он наверняка подобрал ключи от склада и продал половину имущества... Будем делать проверку! торжественно заключила она.
Вот куда она гнет... списать на старика все растраты - наконец понял я.
Привели Кукушку. Плачет беззвучно, обижен как малое дитя. Мямлит едва слышно:
- На кой черт мне эти деньги! У меня своих четыре сотни...
А тут влетает та самая Дуся. Оглядела нас и негодующе затараторила с порога:
- Не воровал он деньги, не воровал! Пропали... и все! Хватит! И заявление на него я писать не стану! - Она твердо взглянула на директрису. - Успокойся, Миша... - Она ласково погладила старика по сивой голове.
У директрисы рот от удивления открылся. Дуся закрыла собой от участкового Кукушку и торжественно продолжила:
- Он смелый и сильный, в молодости с волками дрался, сам рассказывал... Он же мне то шоколадку несет, то пряников. Как тут воровать?
- Значит, так, - пользуюсь паузой, - все само собой уладится. Вряд ли он украл кошелек. Подождем. А тюрьмой его не испугаешь, - это я говорю директрисе, ловя ее ускользающий взгляд, - тюрьма для него дом родной. Подумайте хорошенько...
- И чего я за него буду думать?! - взвилась директриса. - Избавьте нас от него... Ворюга в коллективе.
- Не надо так... обвинять опрометчиво, - строго оборвал я ее, еле сдерживаясь, поймал ее взгляд и ляпнул: - От тюрьмы да от сумы...
Ее как током прошило... поняла мой намек, и заимел я с этой минуты лютого врага. Такое бабы не прощают...
ВОЛЯ. КУКУШКА
Вот молодец майор! А я уж в истерике хотел вину на себя брать. Только бы отвязались. Майор уехал, а директриса как-то странно затихла, только фыркает от злости... Участковый исчез. Слава богу... Буду жить.
НЕБО. ВОРОН
А кража случилась вот как... Видимо, злополучный кошелек выпал из кармана Дуси в лохань с рыбными очистками, а не заметила этого суетливая старушка. Тамошний мой тезка, кот Василий, выудил из рыбьих кишок пахнущий ими тяжелый предмет и уволок во двор, где и бросил несъедобную штуку.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И все же директриса рискнула списать на Кукушку много разных полезных вещей, которые давно были у нее дома: тюль, гардины, ковры, пылесос, пара цветных телевизоров и так далее и тому подобное. Она уже подготовила заявление, но все испортила опять шебутная старуха... Она ворвалась в следственный изолятор со своим кошельком, где уже две недели томился Кукушка, и всех достала, показывая следы кошачьих зубов на замше как неопровержимые доказательства невиновности ее Миши... Но машина-то уже закрутилась. Как прокурору докладывать? Невинного человека засадили...
Пришлось опять вмешаться Медведеву, и он сумел отстоять потерявшего веру в справедливость старика. Дело прикрыли. Кукушку отпустили... Директриса была сама не рада, когда проницательный майор напрямую с усмешкой заявил, что просит включить его в комиссию по инвентаризации имущества...
Кукушка вернулся в дом престарелых, и работавшая на кухне Дуся увидела то, что повергло ее в слезы умиления: на пороге стоял свежевыбритый, подтянутый кавалер с седой копной волос... он держал в руках букет полевых цветов...
Свадьбу старики наметили на конец октября и заранее пригласили почетным гостем Медведева...
Так нашел свое остатнее счастье человек, потерявший в Зоне сорок лет своей жизни. И старик доказал, что никогда не кончается надежда на счастье, какие бы преграды ни ставила на пути к нему судьба.
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Здравствуй, дорогая Надежда!
Заранее извини, что так обращаюсь к тебе. Но это именно то чувство, которое я испытываю, и лучше писать правду, а не скрывать. В моей жизни произошли большие перемены, я стал бригадиром, а значит, активистом. Во многом это благодаря тебе. Во мне проснулась вера в жизнь и надежда, что я еще кому-то нужен и не до конца потерянный человек. Пусть недолго я бригадирствовал и ушел с этой должности сам, по собственному желанию, не хотел унижаться и участвовать в сдаче товарищей. Оказывается, на этой должности для всех хорошим не будешь, надо лебезить и подлаживаться, а я этого не умею. Теперь просто работаю, устаю меньше, как ни странно, чем при бригадирстве, там была большая нерво-трепка, наши ведь гаврики еще те.
При мне человека из моей бригады убило, все из-за халатности. Но ничего сейчас меня не пугает, искупаю вину, а значит, приближаю время, когда мы сможем с тобой встретиться на воле. Ну а пока есть возможность увидеться, хоть через стекло, - но все же. Подумай и напиши, можешь ли ты приехать. А если да, то когда сможешь, в каком месяце.
Часто думаю о тебе, о Федорке, как он там? Слушается ли тебя? Он пишет, чтобы я написал ему какую-нибудь историю. А я рассказывать истории не мастер, даже не знаю, что придумать.
Жду вас обоих с нетерпением.
Обнимаю, ваш Иван.
Сентябрь 1983 года.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Робко переступили Надежда с сыном порог одноэтажного здания и очутились в небольшом полутемном коридорчике. Здесь стоял тяжкий казенный дух гуталина, горелой бумаги, хлорки и еще чего-то неприятно-чужеродного для пришедших из свободного мира. То был запах неволи, но только зэк безошибочно его определял. Постояли в нерешительности. Впереди была плотно закрытая дверь да слева стеклянная перегородка, за которой недвижно сидел подтянутый солдат. Феденька прижался к матери, а она растерянно заозиралась, не зная - чего же ждать сейчас? Или идти, или звать?
Солдат медленно повернул к ним лицо, спросил сонно:
- На свиданку?
- А... - кивнула Надежда.
- Минутку. - Он встал, прошелся, прикурил от плитки, взял неспешно телефонную трубку.
Казалось, прошла целая вечность.
Солдат что-то нудно говорил, поглядывая на Надежду. Положил трубку и снова замер.
Стояли в растерянности.
Через две минуты заскрежетал автоматический упор и открылась дверь. Показался молодой, но какой-то уже траченный и равнодушный прапорщик. Он поманил их пальцем, а когда быстро подошли к нему, пропустил, закрыл за ними дверь и повел в следующий коридор - шире, но еще темнее.
Там молча у стен, как статуи, стояли люди. На нее посмотрели и отвернулись. Здесь никто не разговаривал. Но среди таких же подавленных, как она, людей Надежда почувствовала себя менее стыдливо, перестали гореть щеки. Огляделась. Люди как люди. Только грустные...
Стоявшая рядом молодая девушка, осмотрев сочувственно Федю, тихо спросила:
- К отцу?
- У... - неуверенно кивнул сын.
Скоро очередь двинулась к окошку. Надежда достала паспорт, подала прапорщику и назвала фамилию осужденного - Воронцов Иван Максимович. И снова повторила ее про себя.
И она ей понравилась на слух, и это чуть успокоило. Прапорщик же как-то неестественно вытянул шею, изображая крайнее изумление, и, оглядев прижавшегося к матери Федю, спросил озадаченно:
- Вы откуда знаете его?
Снова лицо женщины заполыхало румянцем, она на сей раз растерялась окончательно, будто язык проглотила. Молчит, и все тут, голову опустила.
Сидевший напротив лейтенант, увидя ее растерянность, сказал прапорщику мягко, но властно:
- Отложи карточку Воронцова.
Тот пожал плечами, выудил из картотеки совершенно чистую воронцовскую карточку. Ни единого свидания не числилось в ней, ни единой передачи или посылки.
И прапорщик, впервые за двадцать шесть лет существования этой карточки, обновил ее - записал сегодняшнее число и машинально спросил Надежду:
- Краткосрочное? - и сам тут же удивился своему вопросу и записал уверенно: "Краткосрочное".
Позвонили майору Медведеву о приехавшей к Воронцову женщине, и он уже спешил по коридору.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Признал я ее сразу.
Смотрю, увидела, что к ней иду, губы чуть дрогнули в улыбке, догадалась это и есть тот самый майор, что дописал страничку к письму Воронцова, рассказав о нем. Таким образом познакомились заочно, а по приезде, на котором мягко я настаивал, обещал с ней встретиться.
- Здравствуйте, Надежда, - пожал я ее протянутую руку. - А этот герой Федор?
Федя засмущался, насупил брови, протянул ручонку.
- Разве так герои здороваются? - говорю.
И тогда Федя хлопнул своей ладошкой о мою. И все трое мы засмеялись, будто отпустило, стало легче. Поговорили о том о сем, как доехали, как погода. Давайте, говорю, Федю отведу к нашим офицерам, они его займут.
Отвел. Остались мы одни.
- Он очень изменился, - говорю и вижу - приятно ей это слышать. - Со старым вроде покончил. Тут случай был несчаст-ный, чуть не сорвался, но винить его нельзя. Мы благодарны вам, Надежда. Вера у него в жизнь благодаря вам появилась...
А сам ее оглядываю и отмечаю, что не так уж она и красива, как на журнальной обложке. Проста, естественна и душевна, это видно. Вот повезло-то черту лысому...
Говорю главное:
- Я вам писал, что у него шрам на лице. - Кивает - да. - Бывает так, продолжаю, - что в письмах одно, а в жизни - все несколько иначе. Облик человека предстает несколько иным... Первое впечатление может быть обманчивым... не пугайтесь, он добрый и крепкий мужик внутри.
- Да что вы меня разубеждаете... - мило и просто отвечает она. - Я же приехала.
- Да, да, извините, заболтался. Идите к нему... - Поразительно, но я никогда и ни за кого из зэков так не переживал раньше, как за этого Ивана Кваза. Он мне дорог стал, как брат, как сын... я поверил этому человеку, нутром своим почуял его боль и правду души и понял, что его надо спасать... как ребенка из-под колес автомобиля. Вот такой я стал сентиментальный, старый дурень. Если бы у них все получилось! Вынесет ли она его страшное лицо? Если настоящая русская баба - вынесет и даже сможет полюбить... Наши бабы чуют и любят сердцем... А че морда у мужика? С нее воду не пить. Меньше гулящие стервы будут лезть в семью.
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Пришел на вахту, ну и из угла в угол мечусь, маюсь. Нерв-ность нашла какая-то, трясучка. Но - смотрю - так же приплясывают и другие ребята, что свиданки ждут, у всех такое состояние...
В общем, боялся я этих первых мгновений, когда увидит она меня, Надежда. Что говорить? Какие слова самые важные в такой момент?
Последние дни я вообще сам не свой стал, как сдурел: стал шрам свой растирать каждый день, тер его, будто хотел, чтобы он исчез... Дурь. А остановиться не могу. А потом смотрю в зеркало и думаю: безнадежно твое положение, Ваня, отвернется она от тебя, такого страхолюдного...
Да, накрутил, а теперь выпутываться надо. Получать пощечины от судьбы. Эхма...
Оделся я во все чистое, черный весь, как ворон мой, только треугольник белой майки виднелся из ворота куртки. Володька успокаивает, а я и на него сорвался, дурак... Кричит - шрамы, мол, украшают мужчину. Вон немецкие графья в молодости специально лица друг другу шпагами на дуэлях уродовали, чтобы потом перед девками куражиться... И где он такой дури нахватался? Убить его, что ли, думаю... заразу, чтоб не издевался. А с другой стороны, смотрел я на свой шрам и видел, что не устрашал он, но делал меня загадочней, что ли...
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Я волновался не меньше Воронцова. Возле вахты кивнул ему - держи хвост пистолетом, не робей. Он только хмыкнул в ответ, вспотел от напряжения и страха. Это Квазимода-то!
Вот что любовь с человеком делает, женщина как его закручивает...
Смотрю, даже офицеры дежурные стали болеть за Воронцова: такая женщина, как оно у них выйдет?
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
В общем, команду дали - начало свиданий.
Меня пот опять прошиб, все тело - ладони, лоб, спина взмокли. Иду, как на расстрел... Сердце бьется. Ничего с собой поделать не могу...
Ну, вмиг все разбежались по кабинетам и, верным делом, хохочут уже там... А я все стою, с духом собираюсь. Не позд-но еще убежать, думаю, что срамиться... И руки дернулись к лицу - закрыть его, чтоб никто не видел. Но отступать некуда. Сделал шаг. Вхожу в кабину. Телефон передо мной, поднимаю глаза и вижу... насмерть испуганный взгляд миловидной женщины.
Все, Иван.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Квазимода машинально провел пальцем по шраму и посилился жалко улыбнуться. Не получилось, только пополз вбок шрамище, еще страшнее преображая его личину.
Надежда сидела неподвижно. Словно окаменела.
Кричали и радовались встрече в соседних кабинетах. А они все не решались заговорить.
Федька быстро сообразил, что надо поднять трубку, взял ее. Батя же свою трубку поднимать не спешил. Будто раздумывал, стоит ли вообще начинать этот разговор, так печально и немо начавшийся...
Смотрел-смотрел-смотрел он на женщину, такую родную и желанную еще несколько минут назад и... такую далекую сейчас.... недоступную... уходящую...
И она подняла на него взгляд, и зародившееся с первой минуты чувство отчужденности к этому грубому, некрасивому человеку крепло, крепло с каждой секундой пребывания вместе.
И ничего она не могла с собой поделать... Навалилось какое-то чувство собственной вины и обмана, что обнадежила этого человека, а не смогла его принять сердцем. Уж больно непривычен был его облик, пугающе жесток, огромный и сутулый седой медведь...
ЗОНА. НАДЕЖДА
Боже праведный, что ж это с ним делали? Чего ж он страшный-то такой, мужик... прямо порченый какой-то...
Ну о таком ли мечтала я эти семь месяцев?
Все, все рухнуло в один миг, мечта о счастье семейном, что могло бы состояться... И пропадает все с неотвратимой силой, и ничего я не могу сделать, чтобы остановить это...
Чужой.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И слово явилось к ней какое-то ледяное, не оставляющее надежд ни на что чужой...
И Батя уловил ее состояние и почувствовал, с какой стремительностью теряет он под ее холодно-изучающим взглядом душевное спокойствие, обретая взамен тяжкую горечь разочарования...
Не так. Все не так пошло... Впустую...
Ну, были разговоры - с Федей, теперь уже ничего не значащие.
- Приехали, да. Молодцы, рад. Слушаешь мамку?
- А почему тебя не отпускают домой? (Подзатыльник от матери.) - Расскажи, как конструктор поломал?
Надежда заставила себя улыбнуться. Все глядела на незнакомого человека широко открытыми глазами, и угадывалась во взгляде вместе с разочарованием и острая, бабья жалость.
Она тоже вся взмокла и сейчас будто проваливалась в душную, скользкую пропасть. Надо было что-то делать, она взяла у Федьки трубку. Тихий клокочущий бунт нарастал в ней, и она уже не пыталась себя пересилить. Казалось, вот-вот она заплачет от отчаяния, жалости к себе и страшному человеку, что сидел напротив.
Будто не оргстекло разделяло их, а пропасть...
ЗОНА. НАДЕЖДА
Носки, говорю, привезла, теплое белье, варежки, шарф вот...
Оглядываю его - чистенький. Он мой взгляд этот уловил и засмущался, и у него глаза повлажнели, вижу. Старается их ладонью прикрыть и вроде лоб трет, до красноты растер.
Волнуется. Смотрю - седина густая на висках.
Смотрю, и вдруг стал он расплываться у меня в глазах, будто удушливым обручем стиснуло мне горло, так стало жалко его, бедолагу...
Можно тебе все это передать? А он и ответить ничего не может, все он понял, черт стриженый, что испугалась я его...
Можно, говорит, еле-еле бормочет, расстроился. Спасибо, мол.
Ну, потом потихоньку разговорились. О могилке матери его рассказала, все там хорошо, ухаживают за ней. Какие продукты ему можно, узнала. Ничего, говорит, не надо. Спасибо и прости... А сам так смотрит, как никогда на меня никто не смотрел... Как на икону в церкви... душой смотрит...
Тут Федька трубку выхватил: когда приедешь?
Обязательно приеду, говорит. А сам с испугом на меня смотрит. Ну, улыбнулась я ему, ободрила хоть чуть. Ладно...
Ну, и конец свидания.
Я ему и говорю: береги себя, а мы тебя помнить будем. Как попрощалась.
Понял он все это.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И тут уж он без стеснения уставился на нее, чтобы запомнить каждую черточку ее красивого лица, чтобы унести их с собой в памяти, чувствовал, что улыбающееся это счастье уходит от него навсегда.
Телефон отключили на полуслове.
Федька еще что-то кричал, расплющив нос о стекло, но слов было не разобрать.
Надежда застыла в скорбном молчании, неотрывно глядя на него.
Махнул он ей рукой напоследок и выскочил из кабины.
Все понятно.
Все кончено.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
В субботу Рая и Галя вышли из дома ни свет ни заря. Девушки торопливо крошили сапожками хрусткий ледок, мельчили шаг.
- Не боишься? - спросила Галя. В голосе ее был страх.
- Жены декабристов и не такой путь проделали. А время какое было - при царе. А сейчас что? Ну, если поймают - оштрафуют, и все...
- Везет тебе! - выговорила Галя.
- Я и тебе мужика найду... У них там есть один, Квазимода...
- Себе оставь, - обиделась подруга. Вскоре в мутной рассветной пелене показался опоясанный высоким забором с пустыми вышками железобетонный завод. Вокруг все вымерло: ни огонька, ни звука.
У вахты Рая заглянула в освещенное окошко - там крепко кемарила старуха сторожиха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59