.. Того, что в забастовку убили...
Поддерживая вдову, шел в первых рядах за гробом Олекса. Рядом с ним Мирослава со своими друзьями, они зорко всматривались в людей.
Чиновники в окнах переговаривались:
- Хотя б скорее закопали... Страшно...
- Закопают, но нам припомнят...
- А жандармы зачем?
На углах и перекрестках маячили полицейские, жандармы. И чувствовалось, стоит им сделать лишнее движение - сметут их, растопчут.
- Всех не перебьешь. Видите, панове, сколько их...
На одном из перекрестков выстроились люди в странной форме, очевидно заимствованной у фашистов и несколько видоизмененной под "народный лад". Широко расставлены ноги в кованых высоких ботинках, в руках - то ли палицы, то ли дубинки. Командовал ими Будяк.
- Волошинцы, - негромко сказали Олексе.
- Вижу, - ответил он.
Из рядов процессии выдвинулись вперед крепкие хлопцы-гуцулы, прикрыли ее с флангов.
Олекса попросил Мирославу поддержать вдову Гинцяка, быстро прошел вперед, остановился перед Будяком.
- Геть с дороги, - сказал негромко, спокойно.
Будяк оглянулся на своих - те уже нарушили строй, переминались, озирались.
- Не мешайте проводить в последний путь хорошего человека, хлопцы, обратился к ним Олекса. - Иначе плохо будет вам, ой как плохо...
Рабочие надвигались уже плотной стеной. И окончательно сломался строй "штурмовиков", разбрелись они кто куда. Будяк в одиночестве заметался на перекрестке и тоже исчез. Процессия подошла к кладбищу. Фабрики, лесопилки, мастерские города откликнулись протяжными гудками.
"У этих господ не лежит сердце ни к языку, ни к
культуре, ни к судьбе нашего народа. Они разжигают
националистическую травлю..."
Униатский священник Августин Волошин ужинал с близкими друзьями-единомышленниками. На богато сервированный стол с укором смотрели святые с многочисленных икон. Среди гостей - служители церкви, адвокаты, местные дельцы.
- Когда будем брать власть, Августин? - спросил его "оруженосец", крепко скроенный Бращак, напоминавший типичного погромщика из толпы.
- Нам ее отдадут, Бращак, - спокойно ответил Волошин. - Сейчас не восемнадцатый год, когда Антанта в нас не поверила, подарила наш край Массарику. Антанта теперь кончилась, и поднялась над Европой новая сила немецкий национал-социализм во главе со своим великим фюрером Гитлером.
Волошин фразы произносил торжественно, значительно, будто проповедь читал в соборе. Сухой, аскетичный, с нервным румянцем на щеках, он странно выделялся среди своих раскормленных гостей.
- Не зевай, Августин, а то пока ждать будешь, Бродий к власти прорвется, - серьезно сказал ему Бращак.
- То пустое, - отмахнулся от него Волошин. Он встал: - Дозвольте, панове, поднять эту чарку за колыбель земель украинских, за нашу подкарпатскую Русь!
Выпили дружно, с усердием.
В уголке большой парадной "залы" девушка в строгом темном костюме и расшитой шелком блузке записывала "высказывания" Волошина, который время от времени поглядывал на нее с явной теплотой.
- Кто такая? - спросил у Бращака сосед.
- Пан Волошин новой стенографисткой обзавелся, - ухмыльнулся многозначительно Бращак.
- Еще одной? А София куда подевалась?
- Любит наш Августин... свежих людей. Докладывал мне Будяк, что София, красавица наша, отправилась в батюшкин приход попрощаться, ждет ее дальняя дорога... - Бращак заговорил совсем тихо.
- Не может того быть! - удивился сосед.
- Еще как может. Эта бывшая учительница давно уже служит двум господам. Причем неизвестно еще, какому старательнее.
- Волошину про то известно?
- Не сомневаюсь - знает. Но так нашему дорогому Августину удобнее. Бращак рассмеялся,
- Панове! - истово обратился ко всем Августин Волошин. - Собирайте, накапливайте силы, гуртуйте вокруг себя всех, кто ненавидит большевизм, кому дороги наша вера и идея! Мы должны с оружием в руках встретить заветный светлый час. А он грядет!
- Светлый час... - прокомментировал Бращак. - Власть он хочет урвать, вот чего он хочет, какие сны видит!
Гости поднялись из-за стола, разбились на чинные группки. Дельцы потели в своих суконных костюмах-тройках "под Европу", сверкали драгоценности на крестах у священников. В передней комнате дремали мордатые хлопцы - волошинская охрана.
Волошин расспрашивал Бращака:
- В последнее время мне все чаще говорят о каком-то "товарище Олексе". Кто такой, узнавали?
Бращак почтительно доложил:
- Олекса - сын лесоруба из Ясиней. Отец умер, старший брат коммунист, в комсомол вступил в двадцать четвертом году, через год - в партию, участвовал в коммунистических демонстрациях, агитировал среди рабочих и лесорубов.
- Из убежденных, - неопределенно протянул Волошин.
- Говорят, из самых идейных, - подтвердил Бращак. - Из края исчезал на три года, - продолжал он. - В полицейском досье...
- Кто его смотрел?
- Будяк... Так вот там эти три года никак не обозначены. А мы установили, что он через Германию и Польшу нелегально уезжал в Советский Союз, учился в Харькове. Возвратился в край тоже по чужим документам.
- Высокого полета птица, - протянул Волошин.
- Полет тот можно и оборвать... - сказал многозначительно Бращак.
- Все можно, - согласился Волошин.
Бращак ехидно спросил:
- А ваша любимица хоть попрощалась с вами?
- Кто? - сделал вид, что не понял, Волошин.
- София, - с удовольствием объяснил Бращак. - Укатила на днях в Берлин. Точно знаю это.
- Пусть посмотрит Европу, - уклончиво прокомментировал Волошин.
"Трудящиеся должны бороться против всякого
национализма. Буржуазному национализму следует
противопоставить интернациональное, революционное
единство".
Начальник полиции докладывал губернатору края:
- Получено сообщение, что к нам направляются известный коммунистический публицист Юлиус Фучик и группа коммунистов из Чехии и Словакии,
- Зачем они жалуют? - удивился губернатор. Он внешне скучающе слушал полицейского.
- Цель поездки - знакомство с положением в Закарпатье.
- Можно представить, что напишет в своей коммунистической газете Фучик! - Губернатор уже не скрывал раздражения.
- Статьи его нам славу не умножат, - подтвердил начальник полиции. Какие будут распоряжения?
- Ума не приложу, - с досадой ответил губернатор. - С одной стороны едут открыто, с другой - явно антиправительственная акция.
- А может, турнуть их отсюда, чтоб и следов не осталось? - решительно предложил полицейский.
Губернатор отрицательно покачал головой:
- Скандал разразится колоссальный. Запросы, интерпелляция в парламенте... Нет, что-то другое надо придумывать...
...Олекса, Мирослава, Сирена, несколько активистов крайкома встречали на вокзале Фучика и делегатов от рабочих.
- Смотри, Олекса, - тронула за плечо Олексу Сирена. Впрочем, он и сам уже обратил внимание на то, что перрон вокзала заполнялся суетливыми людьми, одетыми разномастно, но в одном стиле - под "простых" украинцев. Кое-где мелькнули желто-голубые флажки с трезубцем. Было немало и крепко выпивших. Среди толпы сновали Будяк и несколько его подручных.
Олекса посмотрел на часы, подозвал Мирославу.
- Мирослава, времени нет, но вдруг... Быстро пошли хлопцев на заводы, пусть поднимают рабочих.
- Не успеем, - отчаянно сказала Мирослава, - а эти вас затопчут. Напоили, подкупили всю городскую шваль...
Поезд из Праги шел точно по расписанию. В одном из вагонов у окон стояли, смотрели на плавно проплывавшие горы Юлиус Фучик и его товарищи.
- Люблю Карпаты, - сказал один из рабочих. - При взгляде на них начинаешь понимать, что такое вечность.
- Нет в этих горах тишины, - ответил Фучик. - В Закарпатье ежемесячно участвуют в рабочих демонстрациях по пятьдесят-шестьдесят тысяч человек... После тяжелейшего неурожая здесь нищета достигла предела. Безработица, болезни... Добавьте к этому политику насильственной колонизации и вы поймете, сколько отчаяния и гнева накопилось в Карпатах.
А там, куда они ехали с миссией солидарности, им готовили недобрую встречу. Повинуясь команде Будяка и его подручных, сброд на перроне кое-как выравнивал ряды. Полицейские покидали станцию. Они ухмылялись.
- Всыпьте красным, хлопцы, - бросали на ходу, - чтоб и носа к нам впредь не совали...
Мирослава уже на бегу торопливо сказала Олексе:
- Я к безработным... Они поймут...
Девушка вскочила в пролетку на привокзальной площади, крикнула извозчику:
- Быстрее к бирже!
- Не поеду, - хмуро сказал пожилой гуцул, - убьют вот те... - указал он на вьющуюся на перроне толпу.
- Поедешь, коханый, - зло ответила Мирослава. - Вот деньги, здесь хватит...
- Не-е, - замотал головой извозчик.
Мирослава в другой руке уже держала пистолет.
- Выбирай...
- Вьо-о! - взмахнул батожком извозчик.
- И быстро чтобы!
Пролетка понеслась по узкой улице.
На бирже труда сидели, стояли, перебрасывались фразами сотни безработных. Хмурые, изможденные, они знали, что работы нет и скоро не будет, и пришли сюда скорее по привычке, чем в надежде на счастливый случай.
Пролетка с Мирославой влетела во двор биржи.
- Товарищи!.. - выкрикнула Мирослава. Она стояла в пролетке, на виду у всех. Безработные вяло подошли.
- Товарищи! К нам едут рабочие Чехии и Словакии, чтобы посмотреть, как мы бедствуем, и поддержать наши требования...
- ...Жаль, - сказал Олекса своим товарищам, - что поезда из Праги ходят точно по расписанию. Не успеет Мирослава.
Один из коммунистов, в форменной куртке и фуражке железнодорожника, начал пробиваться сквозь толпу к зданию вокзала. Он вошел в комнату дежурного:
- Видишь? - указал в окно на снующих по перрону полупьяных людей.
- Никогда такого не было, - срывающимся голосом сказал дежурный по станции.
- Задержи пражский... Дай красный по линии...
- Не имею такого права! - побледнел дежурный. - С работы погонят, если не посадят, а у меня пятеро на шее, пять ртов голодных...
- Давай красный... От имени крайкома партии прошу... Кровь ведь здесь прольется! Весь сброд сюда сползся... И все жандармское воронье слетелось!
Дежурный, отчаянно махнув рукой, включил красный на семафорах.
А в кабинете начальника станции, где расположились полицейские чины, Бращак и его подручные, уже предвкушали скорую расправу с делегацией пражан. Полицейский полковник сказал одобрительно Бращаку:
- Неплохо поработал... Сколько людей вывел?
- Сотни две, не меньше.
- Да наших с сотню наберется... Сила! Где Будяк? - спросил громко, чуть ли не с воодушевлением.
- Здесь я! - откликнулся Будяк.
- Готова депутация?
- Так точно!
- Значит, подходите к вагону с этими пражскими коммунистами и говорите: так, мол, и так, не желаем мы, народ, видеть вас, чешских колонизаторов, на своей земле. Убирайтесь! Во избежание несчастных случаев из вагона выходить не советуем. Ясно?
- Куда ж яснее! - щерил редкие зубы в злорадной ухмылке Будяк.
- Только смотри мне, не перепутай чего, а то три шкуры спущу и солью присыплю! Дыхни!
- Так я трошки... для бодрости, - не испугался грозного тона Будяк.
- Лайдак! - сплюнул в угол полковник. - Выметайся на перрон.
- Что там происходит? - неожиданно осипшим голосом спросил Бращак, выглянувший в окно.
Пражский поезд, выглянувший из-за поворота, споткнулся о красный свет семафора и замер, паровоз недовольно швырялся сизым паром.
- Что произошло? - заволновались и коммунисты-пражане, окружив в тамбуре вагона Юлиуса Фучика.
- Не знаю, - ответил Фучик, - но, наверное, что-то серьезное, раз задержали скорый. Не всем здесь по вкусу наш приезд...
- Когда в этой стране будет порядок? - ворчал солидный пассажир, обращаясь к своему соседу. - У меня встреча с самим губернатором назначена.
- Земелькой или лесом интересуетесь?
- Изучаю конъюнктуру, - уклонился от ответа толстосум.
- Богатый край... Лес, земля, уголь, рабочие руки - за копейки... Благодать!
А на вокзале обстановка накалилась до предела. Олексу и его товарищей провокаторы окружили плотным кольцом, теснили от перрона, размахивали короткими дубинками. Побледневшая Сирена прижалась к Олексе.
- Забьют? - спросила почему-то шепотом.
- Могут, - неопределенно проговорил Олекса. Он взглянул на часы задерживалась Мирослава с поддержкой.
- Олекса! - взволнованно сказала Сирена. - Если что случится, знай, я тебя очень люблю...
- Вот теперь ничего не случится, - улыбнулся Олекса. - Мирослава успеет, она должна успеть!
Кое-где уже вспыхнули потасовки.
На бирже труда в это время шел быстрый митинг...
- Товарищи безработные! - Мирославе изменила сдержанность, она страстно, горячо обращалась к толпе хмурых, потрепанных жизнью людей. Там, на вокзале, жандармы собрали всю городскую гниль, провокаторов и погромщиков, чтобы задушить правду о нашей жизни, о нашей с вами беде. Так неужели же допустим такое?
- Нам что до того? - сказали из толпы. - Ты нам работу дай! Какую угодно, но чтобы хоть на хлеб заработать!
- Товарищи! - уже тихо сказала Мирослава. - Неужели не понимаете? Эти люди из Праги ради вас сюда приехали, а их...
По толпе безработных прошел гул. Несколько человек - вожаки - вышли вперед.
- Двинулись, хлопцы, - скомандовал молодой парень и лихо бросил кептарь на плечо. - Такой случай, что надо помочь...
Из комнаты дежурного по станции хорошо было видно, как на вокзальную площадь вступают безработные. Увидела их из кабинета начальника станции полицейские, Бращак и другие.
- Это еще что такое? - побагровел начальник полиции.
- Кажется, нам здесь больше делать нечего! - Бращак вытирал пот с лица.
- ...Давай зеленый, - хлопнул по плечу дежурного железнодорожник-коммунист.
Поезд плавно подкатил к перрону. Олекса встретил Фучика объятиями.
- Вот мы и снова вместе! - радостно сказал другу. - Видишь, как нас встречают!
Безработные выметали с перрона погромщиков.
- Товарищи! Все на площадь! - крикнул Олекса, энергично вскочив на ступеньки вагона.
Из здания вынесли стол, на него встали Олекса, Фучик, их товарищи.
- Друзья! - говорил Фучик. - Рабочие Праги шлют вам свой братский пролетарский привет! Мы знаем, как вам тяжело живется в вашем прекрасном крае. Нет работы, нет хлеба, нет земли... В забастовщиков стреляют, в села посылают карательные отряды... Детей ваших в школах учат на чужом им языке, даже ростки украинской культуры пытаются уничтожить...
Внимательно слушали Фучика участники митинга, слушали его и полицейские в кабинете начальника станции - окна открыты. Начальник полиции бросился к телефону.
- Алло, управление? Отряд полиции к вокзалу! С оружием...
- Не делайте глупостей, - сказал Бращак. - Представляете, каким эхом по стране покатятся эти выстрелы?
Теперь говорил Олекса:
- Спасибо рабочим Чехии и Словакии за поддержку. Мы знаем, - это чешская буржуазия набрасывает на нас ярмо, а рабочий класс Чехословакии протягивает нам руку помощи. Передай, товарищ Фучик, Центральному Комитету партии, товарищу Готвальду: мы боролись и будем бороться до конца вместе с нашими чешскими и словацкими братьями по классу! Да здравствует пролетарский интернационализм!
Олекса и Юлиус спрыгнули с "трибуны". К ним пробилась сквозь толпу девочка-подросток.
- Вот я и пришла к вам, - повзрослевшая Маричка сказала это решительно, но все-таки смущаясь. - Не прогоните?
- Да тебя не узнать, Маричка! - радостно удивился Олекса. - А как дедушка? Живой?
- Слава Йсу! - по-взрослому серьезно ответила Маричка. - Мой братик подрос, теперь он у деда поводырем будет. А мне дедушка сказал: "Иди к Олексе, брату Василя из Ясиней, он правильной дорогой тебя по жизни поведет".
- Миро! - позвал Олекса. И когда девушка подошла, сказал ей: - Вот тебе помощница. Позаботься о ней, хорошей комсомолкой будет наша Маричка! Помнишь ее, Юлек?
Фучик пожал приветливо руку смущенной девочке.
"Энергично стоять и дальше во главе угнетенных масс и
развивать борьбу".
Олекса и Фучик зашли в маленький ресторан. Клиентами здесь были люди скромные: рабочие, приезжие крестьяне. Их встретил официант, но без обычного в таких местах подобострастного поклона.
- Определи нас в уютный уголок, Иване, - попросил Олекса.
Иван бросил внимательный взгляд на его спутника, признал своего.
- Добре, товарищ Олекса, - ответил.
Юлиус Фучик улыбнулся.
- Популярная ты особа... товарищ Олекса.
Они заняли столик в углу.
- Иване, - сказал Олекса официанту после того, как сделал скромный заказ, - попроси хлопцев, - он кивнул на маленький оркестр на эстраде, пусть играют для гостя наши, закарпатские...
Оркестр заиграл народные мелодии, Олекса и Фучик заговорили вполголоса.
- Товарищ Готвальд передает тебе привет. Просил сказать, что ЦК окажет закарпатским коммунистам любую возможную помощь. А я... хочу своими глазами увидеть твое Закарпатье...
- Может, напишешь? Здесь есть о чем писать... Борьба разворачивается нешуточная, ожесточенная...
- По всей Чехословакии так... - задумчиво сказал Фучик. - Гитлер рвется к власти, и обстановка везде резко обострилась. Если фашизм победит - мы станем одной из его первых жертв.
1 2 3 4 5 6 7 8