Синяки сходили с лица быстро, Бабашвили накануне мне сказал, что дня через четыре я, если очень того хочу, могу уехать домой.
- Потом приедете, вынем у вас скобочку из скулы, кое-что подшлифуем... Но, повторяю, это если вы очень хотите от нас уехать. Я бы не советовал. Побудьте здесь еще недели две до конца лечения.
Меня страшно тяготило безделье, я не привык валяться просто так, даже этот рай мне уже наскучил. Ананасовый сок, персики, иные заморские фрукты, которые я раньше видел лишь на витринах, здесь стояли в каждой палате. Я уже с неприязнью смотрел на них.
- Доверяй, но проверяй, - говорит мне Падунец и вновь разливает по рюмкам. - Чем докажешь, что ты Гнусавый?
- Я не буду этого доказывать. Я тебе лучше докажу, что я - мастер, понимаешь? Мас-тер! Я возьму самую разбитую машину...
Федор Савельевич, прищурив глаз, смотрит на меня, потом поднимает вверх указательный палец:
- Стоп, не продолжай! Я все понял. Ты говоришь... Ты прекрасно говоришь! Я уже верю тебе. Только... Ты прости, ладно? Я слышал, что Гнусавый - у него вид как у... Ну, ненормальный он с виду. А ты - ты симпатичный парень.
- Да забудь ты о Гнусавом! - машу я рукой. - С ним - все. Он начинает тоже новую жизнь. Он сбросил лягушечью кожу и стал... Он стал нормальным.
- Нет, я тебе прибавлю. Я тебе буду платить по максимуму. Ты, парень... Дай я тебя поцелую.
- Ее целуй, - говорю я и киваю на окно. По аллейке к корпусу плывет зазноба Падунца. Высокая, длинноногая, с яркими губами. Фотомодель, да и только. Хотя не в моем вкусе. Груди почти не просматриваются, не выпячивается и то место, где у Федора Савельевича рос фурункул. Но не огорчать же человека! - Королева! - ахаю я.
- Иных не держим! - гордо говорит Падунец. - Пойдем познакомлю. И проводишь меня заодно.
У ворот стоит машина, не новый, но хороший "японец". Легкая царапина на левом крыле. Видно, кто-то из пацанов гвоздем чиркнул.
- Я тебе это в два счета устраню, Федор Савельевич.
- Не зарекайся. Краска - видишь, какая у меня краска? Хрен такой цвет подберешь. Извини за "хрен", Зоинька, Зайчик.
Мне почему-то кажется, его Зоинька в свое время и не такие слова слышала да и произносила. Малость помятое у нее лицо. Но и за это надо сказать спасибо Падунцу, может, из пропасти человека вытащил.
- Зоя, зову в свидетели! У вас будет не машина, а игрушка!
- Это мастер говорит! - опять поднимает палец Федор Савельевич. Человек из моей конторы. Ведущий специалист.
Зоя кротко и хитро, как кошечка, смотрит на меня.
- Ты, Зайчик, не смотри, что он молод. К нему, а значит, и ко мне на поклон вся Россия приезжать будет! Его Костя зовут. И все будут это знать.
- Костя! - говорю я и пробую галантно поклониться.
- Очень приятно! - мурлычет кошечка.
8
У беседки стоит рыжая Вика, судя по виду, ждет меня.
- Что, товарища проводили? И будете теперь скучать в одиночестве?
Проклятый страх, его даже водка не снимает. Чувствую, что трезвею. Но набираюсь мужества схамить:
- А может, на "ты" перейдем?
- Может, - смеется она. - Но не сейчас. Сперва надо выпить на брудершафт, поцеловаться, а у вас еще губы вон какие, - она притрагивается к ним пальчиками. - Болят?
Током шибает от ее прикосновения. Господи, хоть бы не упасть.
- Илья Сергеевич обещает, что скоро все будет нормально. Недели через две. Но домой можно выписываться к субботе.
- Вместе и выпишемся, - говорит Вика. - Дальше я уже худеть не хочу. Как я, нормально выгляжу?
Она разводит руки, поднимает подбородочек. Эффектнейшая женщина! Вот такие и снились мне, а я, дурак, гнал их.
- Я, кстати, завтра в Москву поеду, может, к вашим заехать? Хотя бы одежду взять, не в пижаме же вы отсюда выйдете.
Как я забыл об этом? Все, что было на мне в момент аварии, конечно, надо выбросить: окровавленные тряпки. Но и дома ничего приличного нет. Некуда мне было наряжаться. Как-то я купил один костюм, померил его и понял: чем лучше буду одеваться, тем смешней выглядеть, дома у меня джинсы, пара рубах... И потом, в квартире такой бардак, что Вика побоится переступить даже порог. Да я и не хочу, чтоб она этот порог переступала.
- Вика, а если я дам вам деньги, вы на свой вкус что-нибудь подберете мне, а?
Она окинула меня взглядом портнихи, словно сняла мерку.
- Мы не так сделаем. Деньги студенту нужны, нечего ими бросаться. Все будет о'кей! Уберите свой кошелек, потом рассчитаемся.
Из двери корпуса вышла помощница Ильи Сергеевича, Света:
- Костя. - У нее строгий голос учительницы. - Пора на процедуры.
...Несмотря на поздний вечер, на приличное количество выпитого спиртного, сон никак не приходит. Я лежу в постели в темной, неосвещенной палате и смотрю на дальние сполохи грозы. Что-то со мной происходит. Истекающего кровью, меня привозят в больницу. Делают блестящую операцию. Предлагают хорошую работу, хорошие деньги. Их не надо воровать. Мне улыбаются, со мной советуются. Значит, и так можно жить? Значит, мне просто не везло до этого? Вот пойду к Федору Савельевичу, год поработаю, оденусь, обставлю квартиру - и ну их к черту, этих Максов, Саньков, ювелирные, маски-чулки на головах. Да, с ювелирным надо что-то придумать. Не хочу, чтоб за мной долги оставались. Не спьяну это надо обмозговать, но надо!
Человека, говорят, формирует среда. Какой же я был дурак, что даже не пробовал сменить ее! Я не верил, что это возможно. Не верил до тех пор, пока не ткнули меня мордой в камни. И хорошо сделали, что ткнули! Теперь все будет не так.
Только бы утряслось дело с кольцами и браслетами.
9
Илья Сергеевич легонько ощупывает мой подбородок:
- Удивительный клей! Все держит и не мешает костям срастаться, понимаете? У вас тут крошево было, а сейчас - вполне приличный подбородок. Даже лучше, чем был. Без дефектов. Я выпрямил кое-что... Вот почему так настойчиво прошу у вас фотографию.
Я не любил фотографироваться, была на то причина. Лишь на паспорт щелкнулся - как без этого? С тех пор в пакетике, выданном в фотоателье, оставшиеся снимки и лежат. Куда я засунул этот пакетик, даже не помню. Придется поискать. Разве можно отказать в просьбе такому врачу!
- Приедете ко мне. - Он пишет на больничном листке дату, ставит внизу свою подпись, печать, вопросительно смотрит на меня. - Вам все это нужно? У меня ведь в основном специфическая категория клиентов, они нуждаются в моем внимании, а бумаги их не интересуют. Я одному как-то выписал больничный, так он даже обиделся: не принимайте, мол, меня, за совка. С тех пор у всех спрашиваю, не обижу ли?
- Спасибо вам за все, - говорю я. - То, что вы сделали, поверьте, я никогда не забуду.
Он удивленно смотрит на меня:
- Давно среди клиентов не встречал сентиментальных. Спасибо за доброе слово, но мы ведь с вами не навсегда прощаемся, так? Обязательно приходите, не то до конца жизни драться не сможете, челюсть будете пуще глаза беречь.
У палаты меня ждала Вика, в руках - пакет.
- Готовы к отъезду? Здесь спортивный костюм, кроссовки, все остальное в городе. У меня на квартире. Заедем ведь?
Веселый прищур зеленых глаз.
- Сколько я за все должен?
- Потом рассчитаемся. Переодевайтесь, я в машине подожду.
У Вики новенькие "Жигули". Пора и мне такую же. Для наших дорог - то, что надо. Хватит гонять на чужих. У меня есть права, вожу - дай Бог каждому так, но пока только те тачки, которые мне пригоняют для ремонта. Десять "лимонов" есть, к тому же Федор Савельевич обещает нормально платить.
Вика рассказывает что-то веселое и все время смеется. Я совершенно не вникаю в смысл ее слов и улыбаюсь через силу, лишь в знак солидарности. Я настраиваю себя на мысли о машине, о будущей работе, но ничего не получается: опять скован страхом. Страхом перед этим смехом и рыжими волосами. Я бы сейчас выскочил из машины и побежал бегом домой. Но Вика везет меня к себе. Солнце уже можно назвать вечерним, оно потеряло накал, покраснело, от этого кажется, что на голове у Вики медный македонский шлем.
- А вы по водопроводным кранам случайно не спец? Один течет, другой свистит.
- Если есть инструменты...
- Этого добра хватает. У меня друг был, слесарь, ба-альшой мастер по всем статьям. На память оставил все, что мог... И вообще, я считаю: одинокой женщине нужны мужики мастеровые. Так, нет?
Она стреляет зелеными глазами и не промахивается. Дурацкий комплекс! Даже дыхание сбивается. Хочется домой.
- Вот и приехали. Теперь лифт, шестой этаж... Я немного ошиблась, вам не идет этот костюм. Надо что-то посвободней.
Она проворачивает ключ в двери, замок щелкает... Если бы Вика не взяла меня за рукав и легонько не подтолкнула, я бы не нашел сил переступить порог.
- Ну-ка, пойдем за мной, пойдем...
Небольшой коридорчик в мягком ворсе ковра, приоткрытая дверь на кухню, вторая... Широкая кровать, торшер, шкаф. Она открывает створки, снимает с вешалки плечики:
- Вот, хороший летний костюм. Не думайте, не с чужого плеча, еще с этикеткой, видите?
Я ничего не вижу, я стою болван болваном. Ну хоть что-то же мне надо делать, говорить... Все тело - сплошной панцирь.
- Сбрасывайте-ка с себя тряпки. Ну же!
Ее рука ложится на мою грудь, легонько теребит застежку-молнию. Я накрываю эту руку своей ладонью и теперь отчетливо чувствую, как грохочет сердце. Вика уже не улыбается.
- Ну, - говорит она и понемногу отступает, так, чтобы не вырвать пальчики из-под моей ладони. - Ну!
Не отпуская меня, ложится на кровать, трогает губами щеку, подбородок.
- Тебе не больно?
Качаю головой.
Золотые волосы уже не шлем, они рассыпались нитями по белой подушке.
- У тебя сердце сейчас выскочит, - говорит она, и руки ее ложатся за мои плечи. - Ты успокойся, успокойся, успокойся!..
Нет, надо было все же выскочить из "Жигуленка", пусть даже и на полном ходу. Все равно было бы лучше! Я закусываю больные губы, рывком приподнимаюсь, сажусь и прячу лицо в ладони. Сейчас Вика рассмеется, и я уйду. Но она не смеется.
- Костя, почему тебе плохо со мной? Ты не хочешь меня, да?
И меня прорывает. Страхи, что копились, что таились внутри, выплескиваются сейчас в словах:
- У меня комплекс, Вика. Я никогда не был с женщинами. Так получилось: я был уверен, что противен им, и...
- Ты? Ты противен? И никогда не был?.. Ну и глупыш! Ты глупыш, понял? Вот теперь она смеется, но совсем не обидно. - А я-то думаю, чего ты как статуя ледяная. Иди в ванную и лезь под горячий душ, оттаивай. А я на кухне ужин соображу. Иди и ни о чем не думай, глупыш!
Я стою под теплыми струями и оттаиваю. Действительно, что теперь, вешаться, что ли? Уже хорошо то, что признался Вике. Словно груз какой с себя свалил. И хорошо, что она все поняла. Интересно, а это можно вылечить? Может, есть таблетки или ампулы? У меня же все нормально, только страх надо как-то заглушить...
- Глупыш, я тебе принесла халат, полотенце. И еще знаешь, что принесла? Мы перешли на "ты", а на брудершафт так и не выпили, хоть и договаривались. Ну-ка, подвинься.
Она держит на подносе две янтарные рюмочки. Обнаженная женщина с искрящимися капельками воды на коже. Становится рядом, груди ее упираются мне в грудь.
- Держи... Заводим руки... Пьем...
Я перестаю соображать. Я целую ее, подхватываю на руки, совершенно не ощущая веса, несу в спальню и уже не вижу ничего, кроме ее огромных зеленых глаз, и не слышу ничего, кроме ее глубоких прерывистых стонов, от которых еще больше пьянею и еще меньше понимаю, что это случилось со мной...
Ночью на нас напал жор. Уже на кухне, за столом, мы сообразили, что ничего не ели с утра, после завтрака в больнице. Вика нарезала ветчину, сварила кофе, я наполнил коньяком рюмки. Выпили, поцеловались.
- Гусар, - шептала Вика, извиваясь. - Скажи, что ты врал все, скажи, что просто меня хотел разогреть, раз-о-о...
10
Утром, так ни минуты и не поспав, она ушла по делам. На мой вопрос, по каким именно, ответила:
- О, еще успею рассказать. Приду после обеда... Ты же не сбежишь к этому времени? Примерь пока костюм, газеты полистай - вон какой ворох их накопился.
Сбегать от нее я не собирался.
Костюм сидел как влитой. Был он полуспортивного кроя, и кроссовки не портили общий вид. Я как девица полчаса крутился перед зеркалом: наверное, потому что так долго избегал зеркал. Стального цвета пиджак, в тон ему рубашка, еще не покинувшие лицо пятна... Нет, пятна со всем остальным не очень гармонируют. Надо скрыть очками хотя бы те, что под глазами. Придет Вика - я пробегусь по магазинам, куплю цветов, фруктов, а заодно и очки.
Как Вика вытащила из почтового ящика стопку газет, так они нетронутыми и лежали. Обычно я прочитываю их до последней строчки. Сейчас - лень. Основные новости известны из телевизора, разве что хронику происшествий просмотреть. Разбился я во вторник, газеты за вторник смотрел. За среду тут есть?
Заметка "Возите бомбы велосипедами" стояла первой в подборке:
"Редкие прохожие стали свидетелями того, как во вторник вечером на Третьей Сигнальной улице раздался мощный взрыв. Вот что сообщили они сотрудникам правоохранительных органов, прибывших к месту происшествия.
Небрежно одетый мужчина катил велосипед с поврежденным передним колесом. На багажнике велосипеда был пакет, в котором скорее всего и хранилась бомба с часовым механизмом. Взрыв был такой силы, что практически ни от велосипедиста, ни от его транспорта ничего не осталось. Потому не скоро, наверное, выяснится, что преследовали организаторы очередного террористического акта в столице. Изложить нам свои версии в милиции отказались".
Я уронил газету на колени и минут пять сидел неподвижно, пытаясь хоть что-то сообразить. Велосипед с искореженным колесом, со свертком на багажнике, несомненно, мой. Какой еще дурак поедет на велосипеде по такой улице?! Я разбился, меня увезли на машине... Транспорт, таким образом, остался бесхозным, но не надолго. Его кто-то подобрал, потащил домой... И на мину напоролся, что ли? Но ведь в свертке были драгоценности, а не адская машина. Я сам это видел, да и другие. Сверток все время был у нас перед глазами! Нет, не все время. Когда мы выпивали, Макс положил его в стол. А после - вытащил... другой, с бомбой?! Но зачем? Чтоб я его передал человеку, пожелавшему приобрести наше золото - это ясно. Человек бы накрылся, и мы потеряли бы оптового покупателя. Если Макс эту цель преследовал, то это дурацкая затея. И потом, он должен был меня предупредить. А если бы я не успел передать коробку по назначению? Сам бы на куски разлетелся.
Стоп! Конечно, разлетелся бы. А что, если этого Макс и хотел? Только для чего? Чтоб выручку делить не на пятерых, а на четверых?
Знать бы точно, сколько времени прошло с момента моего падения и до взрыва. Тогда бы стало ясно, кого хотел прикончить Макс.
Я вытащил из кармана спортивных брюк, в которых приехал из больницы, связку ключей. Рабочий, от квартиры, от почтового ящика, тот, который дал Макс. От тюрьмы, где содержится пленница. Авось она еще там. Кто охраняет ее - Санек, Корин, Блин? Надо сначала поговорить с кем-нибудь из них. Если Макс промолчал тогда, то и сейчас он не скажет правды. А узнать ее надо...
11
Ключ в замке провернулся почти беззвучно, легкий щелчок - и все. Если сидеть и слушать специально, тогда, быть может, и сообразишь, что кто-то пытается отворить дверь. Но таких бдительных здесь не должно быть. Если вообще кто-то здесь есть.
На кухне - еще теплый чайник, полная пепельница окурков. Окурки вроде свежие, "Бонд". Эти сигареты любит Санек. И еще он любит спать. Дверь в ванную пока открывать не стоит, она скрипит, а вот посмотреть, что делается в комнате, не мешает.
Телефонный звонок. Аппарат в коридоре, как раз возле двери на кухню. Я замираю за нею, услышав шаги.
Санек. Его сонный картавый голос:
- Да. Все нормалек, Макс. Она не ест, с утра ничего не ест. Чувствует, наверное, - последнее сказано тише. - Да нет, не кричит. Как сонная, но не спит... Давай, а то уже все надоело.
Трубка повешена, но Санек не отходит от телефона. Стоит, что-то бурчит себе под нос. С трудом улавливаю: "Все равно ведь, все равно..." Хлопнул в ладоши. Заскрипела дверь, это в ванную. Теперь голос погромче:
- Ну что, сама дашь, или повоюем?
Тихий женский голос что-то отвечает, не слышно что.
- А мне до лампочки, кто я. Я тебя, детка, даже отмыкать не буду, я так пристроюсь. - Странный звук, рвется ткань.
- Ах, грудочки какие! Да не щелкай ты зубами...
Кажется, пора.
Я влетаю в ванную. У Санька отвисает челюсть, глаза становятся белыми. Паралич разбил его в не совсем потребном виде: с полуспущенными штанами. Я лезу к нему в карман, достаю ключ от наручников и уже потом спрашиваю:
- Когда должен приехать Макс? И зачем?
Санек все еще не может прийти в себя, и я с удовольствием ему в этом помогаю: бью сверху по лбу.
- Когда и зачем?
- Через полчаса. Вывезти и... - Он лежит теперь на полу, по-прежнему вцепившись в штаны.
Полчаса. Времени не так и много, чтоб болтать со старым приятелем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11