А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Времени на кропотливую селекцию полноценной личности гражданина у нас нет. Придется действовать оперативным путем. Нам следует поблагодарить Всевышнего, давшего ученым новый инструмент воздействия. Не концлагеря и пыточные камеры станут очищать общество от скверны, а деликатное и методичное врачевание больного сознания. - Альберт Владленович остановился, прислушиваясь к воцарившейся тишине и весомо продолжил:
- Уровень жизни масс может быть поднят лишь при качественных изменениях в сознании каждого гражданина. Вот когда он будет не о чужих доходах размышлять, а землю копать - тарелка жирных щей обеспечена. При этом - никаких задолженностей, кризисов, авралов. Все сыты, обуты, спокойно, с уверенностью в завтрашнем дне размножаются. С бандитско-нищенским существованием страны будет покончено. - Послав в полумрак кабинета, где затаились гости, магнетический взгляд, которому учился у Юрия Лонго, он продолжил:
- Хочу подчеркнуть главное: нас объединяет неравнодушие к будущему народа. Именно такая команда должна стоять во главе обновленного государства, избегая хаоса борьбы за власть. Сегодня мы должны решить принципиальный вопрос - кто с нами, а кто против нас. Прошу поднять руки.
С минуту молчали, потом начали поднимать. Получив полную поддержку, Альберт Владленович в качестве председателя нового союза перешел к обсуждению его названия - "прогрессисты".
Игорь не смел шелохнуться. Из всего услышанного он понял нечто, совершенно запредельное: уже поднял золотую голову восстанавливаемый Храм Христа Спасителя. Недалече возвышается монумент, возведенный скульптором. В полой сердцевине гиганта разместят передатчик, способный держать под прицелом и Храм и Кремль. Он станет совершенно незаметно внушать свою программу, которую люди смогут принять за духовное просветление. Программу выживания страны, зависящую от каждого гражданина!
В течении двух часов особняк нежился на солнышке, объятый таинственной тишиной. После чего преисполненные какой-то новой значимости мужчины высыпали на веранду к накрытому столу.
Чудесный осенний день, полный ласкового прощального тепла, клонился к вечеру. Бархатный газон был зелен и свеж, мореный дуб балясин надежен и благороден. Между золотистых берез зеркалом лежала гладь извилистого озера с поросшими кудрявым ивняком берегами. От воды тянуло прохладной арбузной свежестью, дымок, поднимающийся за елками, пах пряной вишневой горечью и дивными шашлыками.
- Хорошо!.. - расслабившись в плетеном кресле, Юрий Кленовский расстегнул верхнюю пуговку рубашки. Пальцы изящно подхватили очередной крошечный пирожок с хрустящей корочкой и невообразимо пикантной начинкой. Дивная рецептура!
- А я мучного совсем не ем, тем более с мясом, - Бася Мунро с нескрываемым превосходством окинул взглядом отяжелевших мужчин.
- Вы, дорогой, думаю, зря мясом пренебрегаете. Мясо надо кушать. Какой мужчина без мяса, - по-отечески вмешался с наставлением Курман.
- Вот вам бы как раз, Курман Камноедилович, в вашем возрасте, да с такой комплекцией, и с вашей, я бы сказал, своеобразной творческой потенцией, не мешало бы привлечь хорошего диетолога и воздержаться от мясного. А то уже на каждом углу вопят, что Курману гормоны в голову ударили. Что ни скульптурный шедевр - торчит, как понимаете ли... этот, извините, Шаляпин! - сделав рукой малоприличный жест, невинно отбрил советчика Бася.
- В мою работу я вложил всю любовь к народу этой страны, уважение к его культуре, истории, - озарившись доброй улыбкой, произнес Камноедилов. Монумент великого русского актера, слившегося с образом царя-кровопийцы, но в то же время - его отрицающий - это... - Курман изобразил гибкими руками нечто большое и обтекаемое, словно виолончель.
- Говно, - отрезал с аппетитом кушавший Свеклотаров. Он использовал самое мягкое, можно даже сказать, хвалебное определение из своего привычного лексикона. Курман дрогнул, позеленел и с рождественским звоном уронил бокал. Отец Савватий, опустив очи, перекрестился.
Двадцать секунд на террасе, обдуваемой наивным ветерком, царило идеальное молчание. При этом лучше всех, глубже всех и мертвеннее молчал оскорбленный скульптор. Затем он поднялся, сверкая глазами и бриллиантами, и все догадались, что певца в полу-царском виде Камоедилов лепил с себя.
- Мхыч тыл абгаз! - произнес художник с интонацией старейшины, провозглашающего кровную месть до седьмого колена.
- Можно вас на минутку, Рамзес? - взяв под локоть Свеклотарова, Альберт Владленович увел его в дом, где деликатно объяснил, что искрометный юмор - дело хорошее, но не во всеуслышание. А вполне понятную неприязнь к лицам русофобской национальности, следует до время придержать в интересах дела.
После чего Свеклотаров опорожнил стоя два фужера водки и, ссылаясь на дела в Комитете освобождения России, отбыл. Проводив соратника, хозяин вернулся к столу, где заметно сплотившаяся компания бурно заверяла Курмана в неоспоримой гениальности его творений. Значительно заглянув в глаза скульптора, Пальцев прижал ладонь к груди:
- Извини, Курман. Разница менталитетов, воспитания... Не станем портить суетным великий момент. - Альберт Владленович поднял бокал, обвел присутствующих увлажнившимся взглядом:
- Хочу напомнить, друзья, что всех нас объединяет беззаветная любовь к Родине. Ради нее мы будем работать, невзирая на отдельные разногласия и поверхностные антипатии. За нашу великую Родину!
Выпили молча. Да что еще добавить к таким словам и хрустальному звону над Екатерининским сервизом?
Глава 2
Вначале занялся мелкий мусор, солома, затем огонь перескочил на картонные ящики с гордой наклейкой "Кипр" и коробки из-под кулинарных изделий отечественного производства. Запах гнилых апельсинов задушила кислая, серой отдающая вонь и ностальгические ароматы "застойного" общепита типа "гуляш второй категории, соус основной". Жадные языки мужавшего на дармовых харчах пламени, смачно потрескивая, взвились к балкам потолка, прихватывая по пути висящее на веревке тряпье, клочья газет и прочие предметы домашнего обихода, оставленные бомжами. Из темноты под выбитым оконцем метнулись два полуголых тела, жалобно запричитала женщина, загрохотало, заскрипело, задымило. Чердак пылал, превращаясь в бушующий над крышами домов факел.
- Баста! Сдохнем здесь все, как Лазо в топке белофашистов, - щуплый господин в лиловой дутой куртке и желтой каскетке с изображением Золотой пальмовой ветви Каннского фестиваля, махая руками и кашляя, с грохотом покатился вниз по лестнице не обитаемого подъезда.
- Совсем охренел, Сеня?! С твоей астмой?! - подхватил его под руки крепыш в карпатской овчинной безрукавке, изображая выпученными глазами крайнюю обеспокоенность. - Ведь обещал же, обещал всему коллективу! Подумай о нас, об искусстве, мать его так! Извини за пафос.
- Не умею халявничать, - тяжко подвесившись к локтю крепыша, простонал увенчанный пальмовой ветвью и, выбравшись из подъезда в узкий помоечный дворик, обратил на своего заботливого спасителя трагический взор: - Душа болит, Ливий!
Они стояли обнявшись посреди осеннего неуюта - единомышленники, мастера экрана, соавторы ленты "Пламя страсти", которой предстояло потрясти кинематографический мир.
Режиссер - Касьян Тарановский был мал, худ, зелен лицом. При этом почему-то на всех киношных тусовках Сеню путали с Роланом Быковым, а в печатных информациях - с Арсением Тарковским и даже, бывало, с Андреем. Ирония судьбы неиссякаема и порой, многозначительна. Понимаешь на конкретном примере, что зло неотвязно сопутствует добру, искажая его лик своей дурной харей, а за великим человеком следует персональный пародийный двойник.
Постепенно Касьян не только смирился с участью двойника, но и научился извлекать из нее рациональные зерна. Кроме Быкова и Тарковских он охватил довольно представительную группу киномастеров отечественного и зарубежного происхождения, чьи идеи, приемы, персонажи появились в его лентах в изгаженном, но все же - обидно-узнаваемом виде. В процесс переваривания им совокупного продукта мировой культуры включались ядовитые ферменты мелкого сквалыги, приспособленца и неудачливого прелюбодея. От "метода" Тарановского за версту несло похабщиной и сивушным новаторством отечественного разлива.
Перестройка подкосила, но не сломила певца социалистического реализма. Из персонального кризиса режиссер вынырнул с помощью деятельной супруги, возглавившей торговую фирму "Полет" по обмену через страны третьего мира баллистических ракет среднего радиуса действия на "ножки Буша". Отъевшийся окорочками, подобревший Арсений, признал себя пост-пост-модернистом, влился в процесс возрождения отечественного кинематографа и, наконец, покусился совместно со сценаристом Закрепой на реализацию монументальной задумки.
В среде советского интернационального кинематографа Ливий Закрепа олицетворял русско-украинскую дружбу и резко отвергал домогательства настырных юдофобов, утверждавших, что у враждебной национальности все наоборот и даже кровь наследуется по матери. Это был крупный, фонтанирующий жизненной энергией здоровяк, проживающий на Перелыгинской даче в постоянной близости к природе и традиционным методам активизации творческого потенциала.
Бабушка Ливия Софья Мужмук в период становления социалистического реализма сочиняла батальные морские рассказы под псевдонимом Штурман Жорж. Пережив семидесятилетие, она весьма несвоевременно, с точки зрения культурной ситуации развитого социализма, написала откровенные мемуары, целиком посвященные высоко поэтическим отношениям с известным литератором А.М.Берлиозом. Помимо шокирующих признаний писательницы о чувственных и художественных отношениях с известным исследователем раннего христианства, в мемуарах С. Мужмук имелся документальный отчет об истинной причине его трагической гибели под колесами трамвая. Ликвидация мыслящего интеллигента нежелательной национальности, председателя МОССОЛИТа Берлиоза была проведена сталинскими чекистами со свойственным им цинизмом. Причем доподлинно выяснялось, что некий агент ОГПУ Степан Лиходеев, выступавший под кличкой Аннушка, лично разлил на трамвайные рельсы противотанковое масло, сыгравшее столь роковую роль в судьбе отечественной литературы.
Сам Ливий вскрытием социальных язв не увлекался. Соавторствуя с видными мастерами, Закрепа вносил жизнеутверждающие ноты в многоплановые реалистические полотна самого искреннего в мире киноискусства государства свинарок и пастухов. Особенно удавались ему пышные колхозные свадьбы, шумящие под бурно цветущими яблонями, комсомольские, с огоньком и задором праздники, овеянные романтикой палаточные радости геологов, а так же остросатирические и ресторанно-бордельные сцены для лент исторического и обличительного характера.
В общественной жизни сценарист занимал активную позицию, не чураяся изнурительной административной работы. В быту являлся одноженцем и многолюбом.
Перестройка раскрыла новые грани дарования Ливия. Он осуществил наконец-то хрустальную мечту своей жизни - фразы его текстов, как гоголевские, пушкинские или грибоедовские, растаскивались на цитаты. "У женщин свои секреты...", "Целый день я с Кефри...", "Все мои семеро детей занимаются танцем", "Чему не помешает больший объем?" - эти, а так же многие другие крылатые выражения выпорхнули из-под нержавеющего пера Ливия на телеэкраны и незамедлительно сделались народным достоянием.
Столкнувшись в ресторане Дома кинематографистов на тематическом банкете "Так жить нельзя", Закрепа и Тарановский посмотрели друг другу в глаза, напились до полного взаимопонимания и затеяли совместный проект.
- Крепись, партайгеноссе. Мы плюнем с тобой в вечность. - Тарановский, положив перед коллегой романа М.Булгакова "Мастер и Маргарита"
Последовавшая за этим напряженная работа на даче Закрепы в Перелыгино полностью обновила устаревший роман по линии пересмотра его слабоэротической направленности. В ярком, провокационном сценарии Маргарита и ее заумный любовник должны были явиться широким массам на крыльях столь близких этим массам основных инстинктов.
Бог с ним, конечно, с Булгаковым и намозолившим всем мозги Понтием Пилатом. Главное - испепеляющая страсть, сатанинские проделки Воланда, сводившиеся к тому, чтобы спалить в горниле плотского пожара весь город - а в сущности - государственную систему в целом.
По задумке авторов действие фильма разворачивается в "застойные" времена. Высокодуховный интеллигент написал нечто диссидентское и, пострадав за правду в лагерях, вышел на волю заметно преображенным: раздобрел на баланде и сменил умственную ориентацию на физиологическую. На вокзале его встречает истомившаяся воздержанием возлюбленная. Вместо того, чтобы затеять глубокую дискуссию о свободе слова, ужасах воспитательных учреждений строгого режима и застойного тоталитаризма, герой тянет подружку на чердак близлежащего дома. Происходит любовь. Волнующая, подробная, для зрителя в данном контексте - неожиданная. От обнаженных тел начинает тлеть солома и картонное рванье. Пламя охватывает чердак. Едва подхватив штаны, герой бежит со своей неудовлетворенной спутницей на чердак близлежащего дома. Снова секс - и снова возгорание - пламя страсти охватывает город. Любующийся панорамой столицы с Останкинской башни Воланд отмечает дымные хвосты над горящими точками и в экстазе воспламеняет саму башню. Прибывшие на места происшествий врачи и пожарные вместо того, чтобы заняться своим делом, вступают в беспорядочные половые отношения с пострадавшими.
Тарановский энергично взялся за пожарные сцены, торопясь высказать самое главное. На дворе - осень, мокрота и уныние. По замыслу же сценариста Москва должна предстать либо в майском цвету, либо уж утопать в снежной белизне, на фоне которой эффектно полыхают пожары. Пламя страсти, охватившее столицу - образная кульминация ленты, апофеоз в апогее (или апофигей, по меткому замечанию известного писателя). А чердачный неуемный секс героев - главная изюминка апофигея, которую следовало обсосать со всех сторон, как лакомую косточку. Кто мог подумать, что столь удачно начавшийся съемочный процесс упрется в героиню! Да в какую "героиню" - тьфу! Дура, растяпа, чертовка...
Выбор Юлика Барнаульского на главную роль был предопределен изначально - он-то и "пробил" этот фильм, найдя спонсора в лице Кленовского. С актрисой дела обстояли сложнее. Ей предстояло в одиночку вытягивать линию большого искусства, осуществлять спайку современности и классики. Просмотрев целый ряд фактурных актрис, считавших, что обнаженное тело в искусстве не должно вызывать низменных чувств, как Венера Милосская, к примеру, Сеня приуныл. Мрак! Все равно, что переснять феллиниевского "Казанову" силами ансамбля "Яр".
Гадкое у него было чувство. Мысли о собственной бездарности стали появляться с типичной для крупного художника настойчивостью. Сеня не стрелялся и не травился. Он пошел другим путем: у режиссера объявилась астма. Так полагала его супруга, разбуженная ночью хриплым хлюпаньем - Сеня храпел, уткнувшись лицом в подушку. Такого раньше никогда за ним не водилось.
Идея астмы Тарану понравилась - аура страдальца не помешает человеку искусства. Он продолжил поиски героини, смотря наобум мало-мальски значительные фильмы последних лет и скоро увидел ЕЕ. Совсем молоденькая, какая-то прозрачная, хрупкая, словно стеклянный кузнечик, с хвостиком на аптечной резинке и глазищами в пол-лица. А в глазах такое! Арсений раз за разом прокручивал кадры не замеченного зрителем фильма о войне. Крошечная роль второго плана: сельская девчонка трепетная, чистая полюбила в амбаре немецкого солдатика просто так - из жалости. Она была похожа сразу и на колдунью Марины Влади, и на Кабирию Джульетты Мазины и на ту единственную, которую, всякий понимающий мужик ищет до гробовой доски. Ищет, движется к далекой звезде, меняет в дороге ненужных спутниц, но посвящает ей, не встреченной, самое ценное, что вырастил в себе и пронес за душой через истребительные лихолетья.
Нечто колдовское, порочное и одновременно ни к чему житейскому не причастное было в ее прозрачных, слегка косящих глазах...
Касьян навел справки. Оказалось, что роль в фильме - единственная работа не профессионалки. Мара Илене работала медсестрой в городской больнице, в кинематограф и в фотомодели не рвалась. Однако на приглашение из киностудии откликнулась охотно и прибыла без всякого опоздания.
- Ждет, - сообщила помрежа Танечка, заглянув в комнату, где заседал худсовет в составе сценариста, оператора и главного героя под предводительством Тарановского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64