— Ты насчет Маши не вздумай, — жестко сказал Ратников. — Тебя скорей оставлю, заруби себе!
— Не ссориться же из-за бабы, — примирительно произнес шкипер.
— Давайте в шлюпку, пора, — приказал Ратников. Сам он сел на весла, шкипера послал на корму, за руль — чтобы правил и все время был перед глазами, Машу усадил на носу. Определили примерное направление на берег, и Ратников оттолкнулся от 6opia. Баржа сразу же стала отдаляться, грузный ее корпус прямо на глазах растворился, пропал в темноте, лишь несколько минут еще висел клотиковый огонек в черном пространстве.
Ратников что было сил навалился на весла. Шлюпку покачивало — шла килевая качка, слышно было, как шипит у форштевня вода, несильный теплый ветер дул попутно. Ратников обрадовался этому доброму помощнику, решил, что направление будет держать не только по звездам, но и по нему.
Легонько поскрипывали уключины, всхлипывали, ластились волны у бортов. Ходко шла шлюпка. Казалось, ночь, все пространство кругом зашторено наглухо черными тяжелыми занавесками, даже дышалось трудно — такой плотной была темнота. Если бы не звезды над головой, не Млечный Путь, как бы подсвеченный изнутри, можно было подумать, что шлюпка идет в какой-то сплошной, немыслимой слепоте.
— Ничего не видать, как в дегте плывем, — прошептала Маша испуганно. — Заблудимся ненароком.
— Накаркаешь! — прикрикнул на нее шкипер. — Замолчи!
— Хватит с меня, не могу больше терпеть, — всхлипнула Маша. — Уйду, только б до берега добраться.
— Куда ты денешься, дурочка? К немцам пойдешь? Да если б не я…
— Вот что, шкипер! — Ратников резко откинулся всем корпусом. Он греб уже около часа, сбросил мокрую от пота рубаху, сидел голый по пояс. Влажные плечи его лоснились в темноте. — Бог тебя не накажет, это ясно. А я вот накажу, если не перестанешь издеваться над человеком. За борт можешь сыграть!
Ратников взял автомат, перебрался на корму. Все так же попутно дул ветер. Шкипер греб сильно, умеючи, и Ратников с удовольствием это про себя отметил. Он подумал, что хорошо бы приладить какой-никакой парус, тогда дело пошло бы и вовсе мирово, но из этой затеи сейчас ничего, конечно, не выйдет, это ясно, а вот раньше, на барже, можно было соорудить что-нибудь наподобие мачты, вырезать кусок брезента для паруса. Но баржа была уже далеко, и слава богу, если на буксире еще не хватились, не заметили ничего. Теперь его беспокоило лишь то, чтобы случаем не нарваться на какой-нибудь сторожевой катер, тогда им не выкрутиться с одним автоматом да пистолетом. Он заранее уже решил, что и как станет делать, если случится такое. Шкипер — черт с ним, не маленький, да и о себе Ратников мало думал, знал, что бы ни вышло — назад, в концлагерь, дорога ему заказана. Значит, если суждена встреча с катером, бой должен быть последним.
Вот ведь как эта дьявольская война перемолола людские судьбы, изуродовала души, думал Ратников, вглядываясь в чуть проявляющуюся темноту, пытаясь угадать за ней невидимый берег. Ну ладно, они, мужчины, по природе своей воины. А женщины-то, Маша вот эта при чем тут?
Море тонуло в вязкой, но уже начинающей разжижаться темноте. Нет, никакого катера не было, слава богу. И тогда беспокойство Ратникова перекинулось к неизвестно где лежавшему берегу, до которого они торопились доплыть. Если там окажутся свои, тогда все просто: представит он начальству шкипера и Машу, скажет о них все, не утаив и не прибавив ничего, — пускай по военным законам и по совести решают их судьбу. А сам попросится в часть, сообщит о погибших своих товарищах, о Панченко, обязательно напишет о них в свой батальон, а если удастся разузнать адреса — домой напишет подробно, как они сражались и погибли. Святое это дело он выполнит непременно. Ну, и самое главное придет за этим — наступит пора слово свое в открытом бою сказать…
Да нет же, прикидывал Ратников, не может все так гладко складываться. И так слишком везет. Скорее всего, немцы на берегу. По обстановке придется действовать. Гадать нечего — увидит все своими глазами, а уж потом решит. Одному было бы проще и надежней разобраться, конечно, а теперь вот и за Машу со шкипером соображай, как и что, будто в ответе за них. Нет, не может и на этот раз повезти — не бывает так.
— Вроде бы и берегу пора быть, — приглушенно сказал шкипер, загребая веслами. — Сереет, а ни черта не видать.
В голосе его Ратников уловил тревогу.
— Верно идем: ветер-то в корму.
Несколько раз они уже подменяли друг друга на веслах, оба умучились, а конца все не виделось. Ратников и сам стал беспокоиться: берег не показывался. Правда, видимость пока была никудышная, но светало споро, и, если за какие-нибудь полчаса не удастся добраться до берега, шлюпка окажется как на ладони.
— Схватят нас, что станем говорить? — неожиданно спросила Маша. — Господи, как в клетке какой живешь.
— Тебе-то чего бояться? — усмехнулся шкипер. — Тебя не тронут… А вот нами поинтересуются.
— Может, наши на берегу, — как можно спокойнее сказал Ратников. — А может, никого пет. Главное — пристать.
— Немцы там, — упрямо произнесла Маша. — Лучше утопиться.
— Все равно пристать дадут, если и немцы, — сказал Ратников. — Сразу стрелять не будут. Смыслишь что-нибудь на их языке? — спросил шкипера. — Работал ведь с ними.
— Я работал с ними, ты в концлагере сидел у них, — огрызнулся шкипер. — Какая разница? Не туда гнешь, старшой, не надо, ни к чему это. Особенно сейчас. Кто из нас роднее им — неизвестно. Понял?
— Понял, — сдерживаясь, ответил Ратников. Все закипело в нем от таких слов, но обострять разговор не стал: не время. — Ты не заводись, для дела надо: петришь хоть малость по-ихнему?
— Ну, — нехотя отозвался шкипер.
— Если окликнут, трепани им что-нибудь: мол, свои и всякое такое. Нам главное — пристать, чтобы опора под ногами была. А там… — Ратников взял в руки автомат. — Ты, Маша, сразу в кусты забирай или в скалы, что будет. Если, на случай, схватят, говори, с потопленного парохода. А мы им не дадимся.
— Ты что же, собираешься бой принимать? — хохотнул шкипер. — Может, у них дивизия здесь стоит.
— Попробуем.
— Один?
— Почему один? А ты?
— Такого уговора между нами не было.
— Что же ты, пули ловить будешь?
— А ты толковый мужик, — помолчав, тихонько засмеялся шкипер. — Только что же, я с веслами на эту дивизию пойду?
Вот он, этот самый момент. Ждал его Ратников давно, вроде бы обдумал все, а теперь опять заколебался: отдать шкиперу пистолет или не отдать? Со спокойной душой он отдал бы его скорее Маше, только какой в этом прок, а шкиперу не решался. Темная все-таки личность, возьмет и хлопнет в спину, разве уследишь в суматохе. Но что-то заставляло Ратникова думать иначе — не может ведь человек так подло играть в ненависть к немцам. Русский же он, советский как-никак! Зачерствела душа просто от путаной жизни, от всяких скитаний. Может, и наладится, время придет.
— Зачем веслами, — мирно сказал Ратников. — С ними не навоюешь долго. Держи-ка. — И подал шкиперу пистолет. Тот недоверчиво обернулся к нему. — Держи, держи. Вдвоем мы им дадим жару. Не трусишь?
— Ха-ха! Ты еще узнаешь Сашку-шкипера, старшой.
— Между прочим, Сашка, — Ратников впервые назвал его по имени, — мне надо посчитаться с ними за своих товарищей.
— Ты уже Курта отправил на дно морское. Или мало? Ничего парень был, правда сволочь, если по-честному. К Машке вон все время лез.
— Ох, Сашка, Сашка!.. — вздохнула Маша.
— У своих же тащил, — словно бы не замечая, продолжал шкипер. — Люди воюют, а он руки на муке греет, кусок у них урывает. Капиталец сколотить мечтал за войну, лавку какую-то вшивую собирался открыть. Ну и открыл… Я сам не ангел, но не додумался бы на войне у своих солдат кусок из глотки рвать. Я-то хоть у них, фрицев, оттяпывал — тут дело святое. А он? Поганый народец, скажу… А что у тебя с корешками-то вышло?
— Погибли. У меня на глазах. Вместе дрались.
— Много?
— Пятеро. Последнего, Панченко, танк гусеницами заутюжил.
— А ты чего глядел?
Ратникову было больно слушать такое от шкипера, может быть, вдвойне больнее, чем от кого другого, но вместе с тем он и успокоился, потому что сейчас, после этих его слов, окончательно ему поверил. Он сказал:
— А ты говоришь, Курт. Здесь счет один к десяти должен быть, не меньше.
— Законно.
— И за себя тоже надо поквитаться.
— У тебя-то что? Жив-здоров.
— Ну, это, как ты говоришь, целая история.
— Я тебе скажу, плен поганей тюрьмы.
— Не был в тюрьме, не знаю, — рассердился Ратников. — Тебе есть с чем сравнивать…
— В бою я не дался бы, — не заметив насмешки, убежденно сказал шкипер. — Черта с два!
— Греби, греби. Скоро сменю.
И в тот же самый миг Маша приглушенно, прикрыв рот ладошкой, ахнула:
— Берег! Глядите, берег!
Рассвет вставал из-за моря, из-за далекого горизонта, и там, в той стороне, за кормой, будто бы из-за самого края земли подсвечивало, поднималось невидимое солнце. Казалось, оно с необычной торопливостью всплывает на поверхность, будто запаздывает, — так скоро, прямо на глазах, обнажалось небо вдали, и сразу же стали различимы самые близкие к воде облака. Но здесь пока еще удерживалась зыбкая полутьма, и за ней, как в густом, вязком тумане, Ратников разглядел полоску берега.
— Навались! — скомандовал он шепотом.
Шкипер налег на весла, бросив лишь на миг взгляд через плечо: ему тоже не терпелось увидеть берег.
— Господи, что сейчас будет, — прошептала Маша.
— Помолись еще. Встань на колени и помолись, — зло бросил шкипер. — Связались с тобой.
— Ох, Сашка, Сашка, — запричитала Маша, — ведь это я тебя должна ненавидеть, а не ты меня…
— Перестаньте! — обозлился Ратников. — Нашли время.
Но Маша не унималась, сидела, уткнув в ладони лицо, вздрагивая зябко плечами.
— Ты ведь даже не знаешь, что тяжелая я… Ратников застыл, изумленный, оглушенный этим ее неожиданным признанием. Совсем недалекий берег, совсем близкий бой, все, что стояло за этими вполне реальными понятиями, чем жил последнее время, страдания и надежды — все вдруг заслонил на какое-то мгновение Машин голос, полный отчаяния и горечи. Ведь об этом трогательном и прекрасном своем таинстве женщина должна с великой радостью и гордостью говорить, лицо ее должно иконно засветиться от счастья… А тут?! Ратников не знал, что стоит за Машиными словами, только почувствовал: не сказать об этом именно сейчас она не могла, знать, считала, что все вот-вот кончится и унести с собой навсегда свою женскую, материнскую уже тайну у нее не хватило сил. Переборов себя, она все-таки решилась на это, ибо хотела, чтобы в последнюю минуту об этом узнал и он, ее Сашка-шкипер, которого она теперь ненавидела всей душой.
— От кого? — невозмутимо, с насмешкой бросил шкипер — как кнутом по нервам хлестнул.
Ратникову хотелось ударить его наотмашь, он видел, как еще судорожней забились Машины плечи, но только бросил резко:
— Хватит! Время нашли!
Приближался берег, не больше кабельтова оставалось до него, и оттуда должны уже были заметить шлюпку. Но там не угадывалось пока никакого движения, хотя отчетливо различались крупные валуны вдоль кромки прибоя, а еще дальше, за ними, — невысокий темный заборчик кустарника.
Ратников велел Маше перейти на корму, сам с автоматом приладился на носу, почему-то тут же подумав: «Вот сейчас шкипер, как котенка, меня может ухлопать. Обернется — и в затылок…» Но тут же отмахнулся от этой мысли. Вглядываясь в берег, он выбрал место, куда пристать, — между двумя пригорбленными валунами, тихо скомандовал:
— Чуть левее! Так держать!
Совсем рассвело. Шлюпка скользила уже по мелководью, даже видно было рябоватое галечное дно, зеленовато-бурые космы водорослей. Ратников понимал, что сейчас, когда до берега оставалось метров тридцать, самое время открыть по ней огонь. Сейчас ничего не стоит их перестрелять — за тонкими бортами не укроешься, — а потом, если удастся выпрыгнуть на отмель, сделать это будет труднее, потому что уже завяжется бой. Какой-никакой, а все же бой, и их жизни будут чего-то стоить противнику, возможно даже очень дорого.
Шлюпка прошипела днищем по гальке, ткнулась между валунами. Ратников, следом шкипер и Маша метнулись на берег, припали к прохладным по-утреннему камням. В ожидании выстрелов отдыхали от долгого перехода, от качки, привыкая к устойчивый, надежной земле, просматривая метр за метром незнакомую местность. Утренняя тишина стояла кругом, лишь слабые волны прибоя вздыхали, накатываясь на отмель.
— Надо осмотреться, спрятать как следует шлюпку, — сказал Ратников. — Кажется, на берегу никого.
— Что же теперь делать? — спросила Маша растерянно.
— Оглядимся — решим. — Ратников, как маленькую, погладил ее по голове. — Немного продуктов, вода, оружие у нас есть. Чего же еще… Не пропадем. Ты только успокойся, тебе нельзя волноваться.
— Не буду, — благодарно ответила Маша. В глазах у нее стояли слезы.
— Ох, голуби. — Шкипер с насмешкой покосился на Ратникова: — Заворковали. А дальше что? Ты — в свою сторону, мы — в свою? Как уговаривались?
— Я не пойду с тобой, — твердо сказала Маша. — Один иди. А с меня хватит!
— Пойдешь! — зло произнес шкипер.
— Узнаем, где немцы, — сказал Ратников, словно бы не замечая их резкого разговора. — Раз уж вырвались из их лап, надо оправдать свободу. Как. Сашка?
— Воля — это вещь, — неопределенно ответил шкипер. И вдруг ухватил Ратникова за плечо: — Смотри-ка, во-он слева, почти у берега, бугорок. Видишь?
— Кажется, могила…
— Откуда она взялась на безлюдье?
— Что-то здесь, наверно, произошло. А ну, погодите-ка.
Держа автомат в правой руке, левой опираясь о камни, Ратников запрыгал, забалансировал между валунами, быстро удаляясь, потом скрылся совсем.
— Что, напела ему? — Шкипер тут же подступил к Маше: — Про все напела: про пистолет, про побрякушки?
— Чего ты хочешь от меня, Сашка?
— Не за него ли думаешь зацепиться?
— Да ты что, сдурел? До того ли мне…
— Смотри не прогадай… — Шкипер подкинул на ладони пистолет. — Шлепну вот сейчас его — и концы в воду. И на свободе. Жратва, деньги, побрякушки — опять мои…
— Да на тебе креста нет! — Маша, отгораживаясь от него руками, попятилась к шлюпке.
5
Уже другую ночь к боцману Быкову приходил этот сон — навязчивый, неотступный, тревожный. А вчера вечером, укладываясь спать в шалаше, который они кое-как соорудили с Аполлоновым в кустарнике возле самого леса, метрах в ста от кромки прибоя, Быков почувствовал, что уже невольно опять дожидается повторения этого сна, как больной дожидается очередного, неизбежного приступа болезни… Необычно и странно в этом сне было то, что торпедная атака на вражеский транспорт, короткий жестокий бой, гибель торпедного катера происходили будто не в море, не в нескольких милях от берега, на котором они с раненым, почти совсем ослепшим Аполлоновым находились уже пятый день, а на полуострове, возле Волчьей балки, где прорывались сквозь немецкий заслон моряки под командованием майора Слепнева и командира взорванного тральщика капитан-лейтенанта Крайнева.
Удивительно было видеть Быкову даже во сне, как торпедный катер, выйдя на редан, мчится на огромной скорости сушей, обгоняет идущих в атаку моряков, как вдоль бортов, пригибаясь, стелются конскими гривами высокие травы, а впереди по таким же колышущимся волнами травам плывут два немецких транспортных судна, как к одному из них, выскользнув из аппарата, стремительно ринулось мощное темное тело торпеды, прорубая узкий коридор в ковыльном море. Быкову не терпелось узнать: прорвутся ребята у Волчьей балки или не прорвутся? Но это главное, как назло, не давалось, ускользало. Он видел лишь матросскую лавину в бескозырках, распахнутые в крике рты и… пулеметные огненные строчки навстречу…
В этой яростной схватке, в грохоте я дыму Быков удивительно ясно различал лицо оперативника младшего лейтенанта Кучевского. Тот стоял на палубе торпедного катера у пулемета — живот распорот, кровища хлещет — и все бил и бил длинными очередями в подходивший немецкий охотник…
«Уходи, оперативник! Прыгай за борт!» — орал Быков. Кучевский виновато щурил на него близорукие глаза, беспомощно поправлял очки: «Не могу, боцман. Я ведь и плавать, дружок, не умею. А вы идите. Возьмите с собой Татьяну Ивановну, Ульянку и идите…» «Они погибли, их за борт взрывом снесло — опять заорал Быков. — Прыгай, торпеда сейчас взорвется, катер взлетит на воздух!» «Сейф, не оставляйте мой сейф…»
— Боцман. Слышишь, боцман? Не шуми же, проснись!
Быков с трудом открыл глаза, но не сразу сообразил, что слышит голос Аполлонова, какое-то мгновение все еще не мог отрешиться от сна.
— Боцман, кажется, шлюпка подходит к берегу, — насторожившись, слабым голосом произнес Аполлонов. Он лежал рядом, на топчане, сооруженном Быковым из ветвей и травы. — Всплески весел слышу. И голоса вроде различаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16