– Я раскидывала карты таро… Потом я услышала голоса на лестничной клетке. Негромкие, но совсем рядом.
– Сколько человек говорили? – вмешался Гуров. – Голос Скока вы узнали?
– Ах, ничего я не узнала! – нежно пропела хозяйка, благодарно глядя на Гурова. – Говорили очень тихо, а я была в комнате. И еще шел дождь. Настоящий ливень! Потом, правда, я вышла и выглянула в глазок… Вы знаете, что этой ночью я уже выглядывала в глазок?
– Да-да, вы об этом говорили! – поспешно согласился Выприцких. – Кстати, расскажите нам, что вы в тот раз увидели.
– Это был ужасный тип! – округляя глаза, прошептала Евгения Александровна. – Какой-то совершенно отвратный молодой человек. Он стоял у лифта и курил одну сигарету за другой. Наверняка он и окурки там бросал! Был час ночи, все уже спали, и я, разумеется, не решилась выйти из квартиры, чтобы хорошенько его отчитать. Но он этого заслуживал. Ведь он, кажется, был еще и пьян! Я определенно чувствовала запах спиртного через дверь!
– Мы действительно нашли окурки около лифта, – пояснил Гурову Выприцких. – Экспертиза ими займется. А вы рассмотрели, как он выглядел, Евгения Александровна?
– О, просто ужасно! – женщина опять закатила глаза. – Такой худой, как все эти наркоманы… Еще на нем была какая-то грязная куртка с капюшоном.
– А его лицо?
– Лица я, конечно, не видела. Во-первых, он стоял далеко от моей двери – а многое ли можно рассмотреть в глазок? А во-вторых, я же говорю, на нем был капюшон.
– Значит, если бы вы его еще раз увидели, то не смогли бы опознать? – спросил Выприцких.
– Я узнаю его даже ночью! – горячо заверила Евгения Александровна. – Эта жуткая фигура до сих пор стоит у меня перед глазами!
– Фигура фигурой, – скептически заметил Туманов. – Но раз вы не видели его лица, о чем толковать? Конечно, вы его не узнаете! Тем более в ваш глазок ни черта не видно, я проверял. Лучше вспомните, сколько он тут стоял. Как долго вы за ним наблюдали?
– Я вовсе не наблюдала! – оскорбленно отозвалась Евгения Александровна. – Будто у меня только и дел, что торчать у дверного глазка! Я проявила естественное беспокойство, но больше к двери я не подходила. До тех пор, пока… – Она запнулась, и лицо ее сделалось растерянным и жалким.
– Понятно, – сказал Выприцких. – Вернемся к вашему соседу…
– Машину Скока уже проверили? – спросил Гуров.
Выприцких вопросительно уставился на него, а потом с некоторым сомнением произнес:
– Но около дома не было никакой машины. Мы предположили, что Скока кто-то подвез. Евгения Александровна, у вашего соседа есть машина?
– Конечно, есть, – ответила женщина. – Красивый зеленый лимузин. К сожалению, я не разбираюсь в марках машин. Но я часто видела, как Юрий Леонидович садился утром за руль.
– Гм, автомобиля у подъезда однозначно не было, – пробормотал следователь. – Возможно, он поставил его в гараж. Но учитывая поздний час… И потом, одежда на убитом почти не намокла. Если только гараж где-то в двух шагах… А вы не знаете, где Скок ставит машину?
– Ну откуда же? – протянула хозяйка. – Мы не настолько были близки, чтобы доверять друг другу такие подробности…
– Нужно опросить жильцов первого этажа, – заметил Гуров. – Может быть, кто-то слышал шум подъехавшей машины. Не пешком же он пришел в три часа ночи!
– Может быть, такси? – подал голос участковый, которому очень хотелось быть чем-то полезным.
У него было добродушное рыхлое лицо с чуть отвисшими щеками, нездоровый румянец которых выдавал тайную страсть участкового к горячительным напиткам.
– Значит, кто-то привез Скока домой, – сказал Гуров. – Или его автомобиль угнали. Возможно, сам убийца. Может быть, автомобиль и был целью нападения?
– Когда сталкиваешься с такими людьми, – многозначительно проговорил Выприцких, – мысль о банальном ограблении приходит в голову последней. Я уверен, что причиной нападения стала профессиональная деятельность убитого.
– А чем он вообще, этот Скок, занимался у Кандинского? – спросил Гуров.
Выприцких пожал плечами.
– Дьявол его знает! – с чувством сказал он. – Кроме удостоверения помощника депутата, выписанного на имя Скока, у меня нет никакой информации о нем. Но руководство меня заверило, что в самое ближайшее время Кандинский будет лично оповещен о случившимся и подключится к расследованию. Вот жду… – Он изобразил на лице покорность судьбе.
– Как? – восторженно прошептала Евгения Александровна. – Сюда приедет сам Кандинский?
– А вас это радует? – удивленно спросил Выприцких.
– Ах, это такой душка! – воскликнула хозяйка. – Он такой мужественный, такой импозантный! Я всегда смотрю, когда он выступает по телевизору!
– Сочувствую, – промямлил Выприцких, юмористически покосившись на Гурова. – Тогда вам просто повезло, что вашего соседа зарезали прямо у вашего порога. Есть шанс лично пообщаться с депутатом Кандинским!..
– А вообще, у нас тут в Жулебино спокойно! – охрипшим от волнения голосом неожиданно провозгласил участковый. – У меня на участке за этот год вообще только третье убийство…
Все уставились на него, а лейтенант густо покраснел и полез в карман за носовым платком, чтобы вытереть пот, обильно выступивший у него на лбу.
И в этот момент зазвонил мобильный телефон Выприцких.
Глава 2
– Вот за что я не люблю осень, – сказал Крячко, поднимая воротник своей невзрачной курточки и неодобрительно поглядывая на темное небо, откуда опять начинало капать, – так это за то, что постоянно идет дождь, а по ночам чертовски холодно. А в остальном она мне даже нравится.
– Очень глубокомысленное замечание, – согласился Гуров. – А зиму ты не любишь за то, что идет снег, а лето – за то, что стоит жара и так далее… Можно подумать, что ты передвигаешься по городу на своих двоих и мерзнешь на остановках, а не раскатываешь на собственном автомобиле!
– Сегодня нет, – с ухмылкой ответил Крячко, ныряя на переднее сиденье гуровского «Пежо». – Но вообще я говорю в принципе. Поэты вечно вздыхают: «Ах, осень-осень!» Я счел нужным внести некоторые уточнения.
– Ты выбрал на редкость удачное время, – констатировал Гуров, садясь за руль. – Лучше поделился бы своими мыслями об этом убийстве. Наверняка нарисовал уже какую-то версию – я угадал?
Следственные мероприятия на месте убийства уже закончились. Наконец-то прибыла «Скорая», и труп Скока был отправлен в морг. Евгения Александровна уже расписалась под протоколом, выпила еще полчашки корвалола и теперь, наверное, пыталась забыться спасительным сном, закрывшись на все замки. Следственная группа отбыла, закончив работу и собрав все более или менее ценное, обнаруженное на месте происшествия.
У Гурова, который все более входил во вкус нового расследования, возникло вполне понятное искушение проникнуть в квартиру убитого. Но отсутствие в карманах Скока ключей и постановления об обыске у следователя не дало осуществиться этим интересным планам. Квартира была опечатана, а Выприцких в утешение пообещал:
– Завтра же постановление будет, Лев Иванович, и обещаю, что без вас обыск начинать не буду. Но уж позвольте и мне рассчитывать на вашу пунктуальность – хотелось бы уже завтра ознакомиться с планом ваших розыскных мероприятий. Надеюсь, это возможно?
Гуров в ответ пробурчал нечто невразумительное, что при желании вполне можно было принять и за согласие, но тут же обратил внимание Выприцких на одно существенное обстоятельство.
– Послушайте, Выприцких, – сказал он. – Судя по всему, никто Скока грабить не собирался. Документы, бабки, кольца, кредитные карточки – все на месте. Однако ключей от квартиры не имеется. По-моему, это наводит на размышления.
– Не станете же вы уверять меня, будто преступник такой идиот, что, убив хозяина квартиры, даже не удосужился убрать труп с порога? – с некоторым высокомерием отозвался следователь. – Конечно, теоретически я допускаю, что убийца мог пробраться в квартиру… Но без санкции я в квартиру не войду и тебя не допущу, не надейся! В таких делах я безнадежный бюрократ, Гуров. Инициатива должна быть разумной. Я приключений на свою задницу искать не люблю – они ее сами найдут.
– А особые обстоятельства? – напомнил Гуров. – Это тебе не причина для инициативы?
– Нет-нет! – замахал руками Выприцких. – Был бы это кто другой, а то Кандинский! Не проси, не хочу даже слушать! В крайнем случае оставим здесь охрану. Там этот паренек, лейтенант с Петровки, – пускай здесь остается, чтобы служба медом не казалась. А утром его сменят, а там, глядишь, и постановление получим…
– Эх, Выприцких, своей принципиальностью ты мне песню портишь! – в сердцах сказал Гуров. – Гляди, локти потом кусать будешь!
Но следователь был неумолим. Может быть, на его осторожное решение повлиял тот самый телефонный звонок, которым дал о себе знать депутат Государственной думы Кандинский.
Разговор получился коротким, драматичным, но маловразумительным. Совершенно определенно можно было понять из него только одно – Кандинский на место преступления не приедет. Никаких соображений о смерти своего помощника у депутата не было. Он даже туманно высказался в том смысле, что никакого помощника по фамилии Скок не может припомнить, и сгоряча пригрозил выдвинуть иск против прокуратуры за бесцеремонное вторжение в депутатскую деятельность. При этом Кандинский довольно подробно и толково выспросил все о самом преступлении, а потом, еще раз пригрозив обратиться к генеральному прокурору, не прощаясь, отключился.
По мнению Гурова, все это выглядело весьма абсурдно и неубедительно, но на следователя наскок депутата произвел большое впечатление. Он предпочитал придерживаться формулы «тише едешь – дальше будешь», и никакие доводы на него не действовали.
Поэтому Гурову пришлось ждать «завтра», которое, собственно, давно уже наступило – они с Крячко покинули дом последними, когда на часах уже было десять минут седьмого. На четвертом этаже остался скучать в одиночестве лейтенант Чистяков, которому поручили охранять опечатанную квартиру. Впрочем, сам он был не слишком расстроен этим поручением и, кажется, даже видел в нем романтическую сторону.
Совсем иначе чувствовал себя участковый, о котором под конец все благополучно забыли. С прежним сокрушенным видом он одиноко стоял на крыльце, вдыхая свежий, пахнущий влагой воздух, и наблюдал за тем, как оперативники усаживаются в машину. Заметив, что Гуров на него смотрит, старший лейтенант отдал ему честь – его форменная фуражка занимала теперь положенное ей место.
Крячко как раз собирался поделиться версией убийства, которая созрела у него в голове, но Гуров жестом остановил его и, опустив боковое стекло, окликнул участкового:
– Старший лейтенант, вас подбросить?
Милиционер немного замешкался, но потом почти вприпрыжку подбежал к автомобилю. Он казался растерянным и смущенным.
– Садитесь, – предложил Гуров, перегибаясь через сиденье и открывая заднюю дверцу.
Ему было неловко оставлять здесь этого немолодого и, видимо, не слишком удачливого человека, на которого свалилось и громкое убийство, и нашествие разного важного начальства, – Гуров нисколько не сомневался, что старший лейтенант именно в таком качестве рассматривает его персону, и по этой причине он испытывал смутное чувство вины перед старым служакой, до которого никому не было дела.
Старший лейтенант осторожно втиснулся в салон «Пежо» и со вздохом опустился на сиденье.
– Куда вас? – спросил Гуров, выжимая сцепление.
Милиционер деликатно кашлянул и виноватым тоном признался:
– Да прямо сказать, не стоило мне и садиться, товарищ полковник! Отделение-то здесь совсем рядом – за углом… Я только на всякий случай – думал, может, у вас ко мне еще какие вопросы…
– Вопросы? – удивился Гуров. – Ну, не знаю. Вы давно здесь работаете? Скока знали?
– Шестой год, – ответил милиционер. – Моя фамилия Головко. Головко Денис Степанович. В районе, конечно, многих знаю, особенно которые неблагополучные… А про этого Скока, признаться, сегодня впервые услышал. Дом этот на хорошем счету. То есть народ тут спокойный, происшествия редко бывают. Где озоруют, там, конечно, почаще приходится бывать…
– А какие-нибудь соображения насчет убийства имеются? – поинтересовался Гуров. – Мог кто-то из местных такое учудить? Вот, например, тот жуткий молодой человек в капюшоне, о котором дамочка говорила, – он вам никого не напоминает?
– Да как сказать? – осторожно пробормотал Головко. – Сейчас ведь время такое – всякого отребья хватает! Но вообще, говорят, наше Жулебино по сравнению с Москвой…
– Ты нам тут рекламу Жулебину не делай! – бесцеремонно вмешался Крячко, подмигивая Гурову. – Ты конкретно – имеется на участке такой капюшон?
Головко поднял глаза и зашевелил губами, вспоминая.
– Нет, товарищ полковник! – сказал он наконец с сожалением. – Конкретного на этот счет ничего доложить не имею. Но подозреваю, что человек, которого соседка видела, мог быть чьим-нибудь хахалем.
– Хахалем? – не понял Гуров.
– Ну, из этих, из молодых! – махнул рукой участковый. – У них сейчас что на уме? Секс да наркотики! Помешались просто! Я их часто вижу, этих, в капюшонах – то Ванька к Маньке, то Манька к Ваньке… По моему скромному разумению, тут тоже такой случай. То есть, наверное, хахаль к какой-нибудь вертихвостке приходил, да дома не застал… Если прикажете, я это дело попробую проверить.
– Значит, не думаете, что это киллер жертву свою ожидал? – спросил Гуров, останавливая машину возле освещенного фасада местного отделения внутренних дел.
– Киллер? Нет, не думаю, – почтительно сказал Головко. – Тут ведь какое дело? По всему видно, что киллер – человек аккуратный. Следов не оставил, зарезал человека чисто, с одного удара… Не стал бы он на месте преступления цигарки смолить. Я так полагаю, он следом за жертвой пришел – или вместе с ним. В подъезде он не светился.
– А что? Похоже на правду, – задумчиво сказал Гуров. – Почему следователю свои соображения не изложили?
– Так это… – растерялся участковый. – Он не спрашивал. А я зачем со своими баснями лезть буду? Следователь, может, свою версию имеет… Люди с высшим образованием, не нам чета.
– У него сейчас одна версия, как бы под горячую руку не попасть! – засмеялся Крячко. – Он на свою версию сначала у начальства разрешения спросит…
– Кончай трепаться! – поморщился Гуров и благожелательным тоном опять обратился к участковому: – Знаете, ваша мысль мне понравилась. Было бы очень неплохо, если бы вы сумели выяснить, что за человека видела Евгения Александровна ночью на лестничной площадке. Возможно, он тут ни при чем. А возможно, он, в свою очередь, тоже что-нибудь видел… Как говорится, здесь ваша грядка, вам виднее… Если что-нибудь получится, будет просто великолепно. А нет – на нет и суда нет. Вот номер моего телефона. Разузнаете что-нибудь – звоните в любое время. Чувствую я, что теперь это моя забота надолго!
– Понял, товарищ полковник! Постараюсь оправдать, – сказал Головко и неуклюже выбрался из машины. Стоя на тротуаре, он еще раз отдал честь и торопливо направился к дверям отделения.
– Думаешь, он прав? – спросил Крячко, когда они отъехали. – Бывают такие совпадения? Подозрительный тип торчит на лестничной клетке, а через час на той же лестничной клетке убивают человека. И этот тип ни при чем?
– А я знаю? – резонно возразил Гуров. – Жизнь покажет. Ты сейчас куда – домой?
– Не вижу смысла, – сказал Крячко. – Ехать домой, чтобы сразу обратно? Так что я, пожалуй, еду с тобой! И экономия бензина налицо! И красавицу Марию увижу…
– Красавица Мария раньше десяти сегодня не встанет, – заметил Гуров. – У нее, кажется, вообще сегодня свободный от репетиций день. Так что спрячь подальше свои робкие мечты. Самое большее, что ты сможешь увидеть у меня дома, – это кофейник и последнюю афишу великой актрисы. Устраивает?
Жена Гурова была ведущей актрисой одного из московских театров. Она обладала множеством талантов, и среди них был один, доставлявший Гурову немалое беспокойство – Мария Строева влюбляла в себя всех мужчин, попадавшихся на пути. Сослуживцы Гурова тоже не являлись исключением, а Станислав Крячко был вообще самым горячим ее поклонником – впрочем, совершенно бескорыстным.
Однако обещание Гурова, что Станислав ограничится сегодня только лицезрением афиши любимой актрисы, не оправдалось. Когда они вдвоем с Крячко добрались до квартиры Гурова, выяснилось, что тот, уходя, забыл в спешке ключи. Пришлось звонить.
Мария открыла не сразу. Даже застигнутая врасплох, она не позволяла себе появиться перед кем-то, не приведя себя в порядок. Так было и на этот раз. Когда дверь наконец распахнулась, приятели увидели Марию Строеву, можно сказать, во всем блеске, причесанную и свежую, точно она заранее знала, что ее разбудят в такую рань.
1 2 3 4
– Сколько человек говорили? – вмешался Гуров. – Голос Скока вы узнали?
– Ах, ничего я не узнала! – нежно пропела хозяйка, благодарно глядя на Гурова. – Говорили очень тихо, а я была в комнате. И еще шел дождь. Настоящий ливень! Потом, правда, я вышла и выглянула в глазок… Вы знаете, что этой ночью я уже выглядывала в глазок?
– Да-да, вы об этом говорили! – поспешно согласился Выприцких. – Кстати, расскажите нам, что вы в тот раз увидели.
– Это был ужасный тип! – округляя глаза, прошептала Евгения Александровна. – Какой-то совершенно отвратный молодой человек. Он стоял у лифта и курил одну сигарету за другой. Наверняка он и окурки там бросал! Был час ночи, все уже спали, и я, разумеется, не решилась выйти из квартиры, чтобы хорошенько его отчитать. Но он этого заслуживал. Ведь он, кажется, был еще и пьян! Я определенно чувствовала запах спиртного через дверь!
– Мы действительно нашли окурки около лифта, – пояснил Гурову Выприцких. – Экспертиза ими займется. А вы рассмотрели, как он выглядел, Евгения Александровна?
– О, просто ужасно! – женщина опять закатила глаза. – Такой худой, как все эти наркоманы… Еще на нем была какая-то грязная куртка с капюшоном.
– А его лицо?
– Лица я, конечно, не видела. Во-первых, он стоял далеко от моей двери – а многое ли можно рассмотреть в глазок? А во-вторых, я же говорю, на нем был капюшон.
– Значит, если бы вы его еще раз увидели, то не смогли бы опознать? – спросил Выприцких.
– Я узнаю его даже ночью! – горячо заверила Евгения Александровна. – Эта жуткая фигура до сих пор стоит у меня перед глазами!
– Фигура фигурой, – скептически заметил Туманов. – Но раз вы не видели его лица, о чем толковать? Конечно, вы его не узнаете! Тем более в ваш глазок ни черта не видно, я проверял. Лучше вспомните, сколько он тут стоял. Как долго вы за ним наблюдали?
– Я вовсе не наблюдала! – оскорбленно отозвалась Евгения Александровна. – Будто у меня только и дел, что торчать у дверного глазка! Я проявила естественное беспокойство, но больше к двери я не подходила. До тех пор, пока… – Она запнулась, и лицо ее сделалось растерянным и жалким.
– Понятно, – сказал Выприцких. – Вернемся к вашему соседу…
– Машину Скока уже проверили? – спросил Гуров.
Выприцких вопросительно уставился на него, а потом с некоторым сомнением произнес:
– Но около дома не было никакой машины. Мы предположили, что Скока кто-то подвез. Евгения Александровна, у вашего соседа есть машина?
– Конечно, есть, – ответила женщина. – Красивый зеленый лимузин. К сожалению, я не разбираюсь в марках машин. Но я часто видела, как Юрий Леонидович садился утром за руль.
– Гм, автомобиля у подъезда однозначно не было, – пробормотал следователь. – Возможно, он поставил его в гараж. Но учитывая поздний час… И потом, одежда на убитом почти не намокла. Если только гараж где-то в двух шагах… А вы не знаете, где Скок ставит машину?
– Ну откуда же? – протянула хозяйка. – Мы не настолько были близки, чтобы доверять друг другу такие подробности…
– Нужно опросить жильцов первого этажа, – заметил Гуров. – Может быть, кто-то слышал шум подъехавшей машины. Не пешком же он пришел в три часа ночи!
– Может быть, такси? – подал голос участковый, которому очень хотелось быть чем-то полезным.
У него было добродушное рыхлое лицо с чуть отвисшими щеками, нездоровый румянец которых выдавал тайную страсть участкового к горячительным напиткам.
– Значит, кто-то привез Скока домой, – сказал Гуров. – Или его автомобиль угнали. Возможно, сам убийца. Может быть, автомобиль и был целью нападения?
– Когда сталкиваешься с такими людьми, – многозначительно проговорил Выприцких, – мысль о банальном ограблении приходит в голову последней. Я уверен, что причиной нападения стала профессиональная деятельность убитого.
– А чем он вообще, этот Скок, занимался у Кандинского? – спросил Гуров.
Выприцких пожал плечами.
– Дьявол его знает! – с чувством сказал он. – Кроме удостоверения помощника депутата, выписанного на имя Скока, у меня нет никакой информации о нем. Но руководство меня заверило, что в самое ближайшее время Кандинский будет лично оповещен о случившимся и подключится к расследованию. Вот жду… – Он изобразил на лице покорность судьбе.
– Как? – восторженно прошептала Евгения Александровна. – Сюда приедет сам Кандинский?
– А вас это радует? – удивленно спросил Выприцких.
– Ах, это такой душка! – воскликнула хозяйка. – Он такой мужественный, такой импозантный! Я всегда смотрю, когда он выступает по телевизору!
– Сочувствую, – промямлил Выприцких, юмористически покосившись на Гурова. – Тогда вам просто повезло, что вашего соседа зарезали прямо у вашего порога. Есть шанс лично пообщаться с депутатом Кандинским!..
– А вообще, у нас тут в Жулебино спокойно! – охрипшим от волнения голосом неожиданно провозгласил участковый. – У меня на участке за этот год вообще только третье убийство…
Все уставились на него, а лейтенант густо покраснел и полез в карман за носовым платком, чтобы вытереть пот, обильно выступивший у него на лбу.
И в этот момент зазвонил мобильный телефон Выприцких.
Глава 2
– Вот за что я не люблю осень, – сказал Крячко, поднимая воротник своей невзрачной курточки и неодобрительно поглядывая на темное небо, откуда опять начинало капать, – так это за то, что постоянно идет дождь, а по ночам чертовски холодно. А в остальном она мне даже нравится.
– Очень глубокомысленное замечание, – согласился Гуров. – А зиму ты не любишь за то, что идет снег, а лето – за то, что стоит жара и так далее… Можно подумать, что ты передвигаешься по городу на своих двоих и мерзнешь на остановках, а не раскатываешь на собственном автомобиле!
– Сегодня нет, – с ухмылкой ответил Крячко, ныряя на переднее сиденье гуровского «Пежо». – Но вообще я говорю в принципе. Поэты вечно вздыхают: «Ах, осень-осень!» Я счел нужным внести некоторые уточнения.
– Ты выбрал на редкость удачное время, – констатировал Гуров, садясь за руль. – Лучше поделился бы своими мыслями об этом убийстве. Наверняка нарисовал уже какую-то версию – я угадал?
Следственные мероприятия на месте убийства уже закончились. Наконец-то прибыла «Скорая», и труп Скока был отправлен в морг. Евгения Александровна уже расписалась под протоколом, выпила еще полчашки корвалола и теперь, наверное, пыталась забыться спасительным сном, закрывшись на все замки. Следственная группа отбыла, закончив работу и собрав все более или менее ценное, обнаруженное на месте происшествия.
У Гурова, который все более входил во вкус нового расследования, возникло вполне понятное искушение проникнуть в квартиру убитого. Но отсутствие в карманах Скока ключей и постановления об обыске у следователя не дало осуществиться этим интересным планам. Квартира была опечатана, а Выприцких в утешение пообещал:
– Завтра же постановление будет, Лев Иванович, и обещаю, что без вас обыск начинать не буду. Но уж позвольте и мне рассчитывать на вашу пунктуальность – хотелось бы уже завтра ознакомиться с планом ваших розыскных мероприятий. Надеюсь, это возможно?
Гуров в ответ пробурчал нечто невразумительное, что при желании вполне можно было принять и за согласие, но тут же обратил внимание Выприцких на одно существенное обстоятельство.
– Послушайте, Выприцких, – сказал он. – Судя по всему, никто Скока грабить не собирался. Документы, бабки, кольца, кредитные карточки – все на месте. Однако ключей от квартиры не имеется. По-моему, это наводит на размышления.
– Не станете же вы уверять меня, будто преступник такой идиот, что, убив хозяина квартиры, даже не удосужился убрать труп с порога? – с некоторым высокомерием отозвался следователь. – Конечно, теоретически я допускаю, что убийца мог пробраться в квартиру… Но без санкции я в квартиру не войду и тебя не допущу, не надейся! В таких делах я безнадежный бюрократ, Гуров. Инициатива должна быть разумной. Я приключений на свою задницу искать не люблю – они ее сами найдут.
– А особые обстоятельства? – напомнил Гуров. – Это тебе не причина для инициативы?
– Нет-нет! – замахал руками Выприцких. – Был бы это кто другой, а то Кандинский! Не проси, не хочу даже слушать! В крайнем случае оставим здесь охрану. Там этот паренек, лейтенант с Петровки, – пускай здесь остается, чтобы служба медом не казалась. А утром его сменят, а там, глядишь, и постановление получим…
– Эх, Выприцких, своей принципиальностью ты мне песню портишь! – в сердцах сказал Гуров. – Гляди, локти потом кусать будешь!
Но следователь был неумолим. Может быть, на его осторожное решение повлиял тот самый телефонный звонок, которым дал о себе знать депутат Государственной думы Кандинский.
Разговор получился коротким, драматичным, но маловразумительным. Совершенно определенно можно было понять из него только одно – Кандинский на место преступления не приедет. Никаких соображений о смерти своего помощника у депутата не было. Он даже туманно высказался в том смысле, что никакого помощника по фамилии Скок не может припомнить, и сгоряча пригрозил выдвинуть иск против прокуратуры за бесцеремонное вторжение в депутатскую деятельность. При этом Кандинский довольно подробно и толково выспросил все о самом преступлении, а потом, еще раз пригрозив обратиться к генеральному прокурору, не прощаясь, отключился.
По мнению Гурова, все это выглядело весьма абсурдно и неубедительно, но на следователя наскок депутата произвел большое впечатление. Он предпочитал придерживаться формулы «тише едешь – дальше будешь», и никакие доводы на него не действовали.
Поэтому Гурову пришлось ждать «завтра», которое, собственно, давно уже наступило – они с Крячко покинули дом последними, когда на часах уже было десять минут седьмого. На четвертом этаже остался скучать в одиночестве лейтенант Чистяков, которому поручили охранять опечатанную квартиру. Впрочем, сам он был не слишком расстроен этим поручением и, кажется, даже видел в нем романтическую сторону.
Совсем иначе чувствовал себя участковый, о котором под конец все благополучно забыли. С прежним сокрушенным видом он одиноко стоял на крыльце, вдыхая свежий, пахнущий влагой воздух, и наблюдал за тем, как оперативники усаживаются в машину. Заметив, что Гуров на него смотрит, старший лейтенант отдал ему честь – его форменная фуражка занимала теперь положенное ей место.
Крячко как раз собирался поделиться версией убийства, которая созрела у него в голове, но Гуров жестом остановил его и, опустив боковое стекло, окликнул участкового:
– Старший лейтенант, вас подбросить?
Милиционер немного замешкался, но потом почти вприпрыжку подбежал к автомобилю. Он казался растерянным и смущенным.
– Садитесь, – предложил Гуров, перегибаясь через сиденье и открывая заднюю дверцу.
Ему было неловко оставлять здесь этого немолодого и, видимо, не слишком удачливого человека, на которого свалилось и громкое убийство, и нашествие разного важного начальства, – Гуров нисколько не сомневался, что старший лейтенант именно в таком качестве рассматривает его персону, и по этой причине он испытывал смутное чувство вины перед старым служакой, до которого никому не было дела.
Старший лейтенант осторожно втиснулся в салон «Пежо» и со вздохом опустился на сиденье.
– Куда вас? – спросил Гуров, выжимая сцепление.
Милиционер деликатно кашлянул и виноватым тоном признался:
– Да прямо сказать, не стоило мне и садиться, товарищ полковник! Отделение-то здесь совсем рядом – за углом… Я только на всякий случай – думал, может, у вас ко мне еще какие вопросы…
– Вопросы? – удивился Гуров. – Ну, не знаю. Вы давно здесь работаете? Скока знали?
– Шестой год, – ответил милиционер. – Моя фамилия Головко. Головко Денис Степанович. В районе, конечно, многих знаю, особенно которые неблагополучные… А про этого Скока, признаться, сегодня впервые услышал. Дом этот на хорошем счету. То есть народ тут спокойный, происшествия редко бывают. Где озоруют, там, конечно, почаще приходится бывать…
– А какие-нибудь соображения насчет убийства имеются? – поинтересовался Гуров. – Мог кто-то из местных такое учудить? Вот, например, тот жуткий молодой человек в капюшоне, о котором дамочка говорила, – он вам никого не напоминает?
– Да как сказать? – осторожно пробормотал Головко. – Сейчас ведь время такое – всякого отребья хватает! Но вообще, говорят, наше Жулебино по сравнению с Москвой…
– Ты нам тут рекламу Жулебину не делай! – бесцеремонно вмешался Крячко, подмигивая Гурову. – Ты конкретно – имеется на участке такой капюшон?
Головко поднял глаза и зашевелил губами, вспоминая.
– Нет, товарищ полковник! – сказал он наконец с сожалением. – Конкретного на этот счет ничего доложить не имею. Но подозреваю, что человек, которого соседка видела, мог быть чьим-нибудь хахалем.
– Хахалем? – не понял Гуров.
– Ну, из этих, из молодых! – махнул рукой участковый. – У них сейчас что на уме? Секс да наркотики! Помешались просто! Я их часто вижу, этих, в капюшонах – то Ванька к Маньке, то Манька к Ваньке… По моему скромному разумению, тут тоже такой случай. То есть, наверное, хахаль к какой-нибудь вертихвостке приходил, да дома не застал… Если прикажете, я это дело попробую проверить.
– Значит, не думаете, что это киллер жертву свою ожидал? – спросил Гуров, останавливая машину возле освещенного фасада местного отделения внутренних дел.
– Киллер? Нет, не думаю, – почтительно сказал Головко. – Тут ведь какое дело? По всему видно, что киллер – человек аккуратный. Следов не оставил, зарезал человека чисто, с одного удара… Не стал бы он на месте преступления цигарки смолить. Я так полагаю, он следом за жертвой пришел – или вместе с ним. В подъезде он не светился.
– А что? Похоже на правду, – задумчиво сказал Гуров. – Почему следователю свои соображения не изложили?
– Так это… – растерялся участковый. – Он не спрашивал. А я зачем со своими баснями лезть буду? Следователь, может, свою версию имеет… Люди с высшим образованием, не нам чета.
– У него сейчас одна версия, как бы под горячую руку не попасть! – засмеялся Крячко. – Он на свою версию сначала у начальства разрешения спросит…
– Кончай трепаться! – поморщился Гуров и благожелательным тоном опять обратился к участковому: – Знаете, ваша мысль мне понравилась. Было бы очень неплохо, если бы вы сумели выяснить, что за человека видела Евгения Александровна ночью на лестничной площадке. Возможно, он тут ни при чем. А возможно, он, в свою очередь, тоже что-нибудь видел… Как говорится, здесь ваша грядка, вам виднее… Если что-нибудь получится, будет просто великолепно. А нет – на нет и суда нет. Вот номер моего телефона. Разузнаете что-нибудь – звоните в любое время. Чувствую я, что теперь это моя забота надолго!
– Понял, товарищ полковник! Постараюсь оправдать, – сказал Головко и неуклюже выбрался из машины. Стоя на тротуаре, он еще раз отдал честь и торопливо направился к дверям отделения.
– Думаешь, он прав? – спросил Крячко, когда они отъехали. – Бывают такие совпадения? Подозрительный тип торчит на лестничной клетке, а через час на той же лестничной клетке убивают человека. И этот тип ни при чем?
– А я знаю? – резонно возразил Гуров. – Жизнь покажет. Ты сейчас куда – домой?
– Не вижу смысла, – сказал Крячко. – Ехать домой, чтобы сразу обратно? Так что я, пожалуй, еду с тобой! И экономия бензина налицо! И красавицу Марию увижу…
– Красавица Мария раньше десяти сегодня не встанет, – заметил Гуров. – У нее, кажется, вообще сегодня свободный от репетиций день. Так что спрячь подальше свои робкие мечты. Самое большее, что ты сможешь увидеть у меня дома, – это кофейник и последнюю афишу великой актрисы. Устраивает?
Жена Гурова была ведущей актрисой одного из московских театров. Она обладала множеством талантов, и среди них был один, доставлявший Гурову немалое беспокойство – Мария Строева влюбляла в себя всех мужчин, попадавшихся на пути. Сослуживцы Гурова тоже не являлись исключением, а Станислав Крячко был вообще самым горячим ее поклонником – впрочем, совершенно бескорыстным.
Однако обещание Гурова, что Станислав ограничится сегодня только лицезрением афиши любимой актрисы, не оправдалось. Когда они вдвоем с Крячко добрались до квартиры Гурова, выяснилось, что тот, уходя, забыл в спешке ключи. Пришлось звонить.
Мария открыла не сразу. Даже застигнутая врасплох, она не позволяла себе появиться перед кем-то, не приведя себя в порядок. Так было и на этот раз. Когда дверь наконец распахнулась, приятели увидели Марию Строеву, можно сказать, во всем блеске, причесанную и свежую, точно она заранее знала, что ее разбудят в такую рань.
1 2 3 4