А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Борис отвечал зло, с раздражением. Опять, как и Осетрову, он повторял, что положение его не из легких, что оставаться ему все в одной и той же роли делается с каждым днем труднее и труднее.
– Не понимаю, – взволнованно говорил Борис, – до вас приезжали: расспросы, допросы. Теперь – вы. А мне-то каково?
– Да ты что! – не выдержал Менатян. – Знал ведь, на что идешь. Не на пикник сюда приехал, не на увеселительную прогулку. И потом, что значит: до меня приезжали? Кто? Зачем мне об этом рассказываешь?
Малявкин решил, что, пожалуй, сболтнул лишнее: может, этому Геворкяну и не следовало говорить про Осетрова, кто их знает?
– Да нет, – сказал он, – это я так, к слову. Просто мне надоели расспросы, и я хочу знать толком, ради какого дьявола здесь торчу, рискуя собственной шкурой и ничего не делая?
– Торчишь? – злобно прищурился Менатян. – А я-то, я тут при чем? Ко мне какие претензии? Тоже нашелся критик. Вот встретишься с шефом, ему и выкладывай. Только заранее скажу: добра от такого разговора не жди.
– С шефом? – сразу насторожился Малявкин. – Мне ни о каком шефе ничего не известно.
– Узнаешь. Всему свое время.
«Расспросить? – подумал Борис. – Выяснить, что еще за „шеф“? Вот было бы ладно! Но… нельзя. Расспрашивать нельзя. Еще спугнешь…» Он глубоко, прерывисто вздохнул и промолчал.
Менатян, не спускавший с Малявкина изучающего взгляда, чуть приметно усмехнулся:
– Что, хочется знать, когда увидишь шефа? Чего не спрашиваешь?
– Жду, когда сам скажешь, – отрезал Борис. Он, как и Геворкян, перешел на «ты». – Спрашивать? Нет. Мне основательно вбили в голову еще перед поездкой сюда, что задавать лишние вопросы не следует. Уж что-что, а это я усвоил. Основательно.
– Вижу, что усвоил, – уже откровенно улыбнулся Менатян. – Хорошо усвоил. Одобряю. Вернемся, однако, к рации. Нужна связь с центром. И – поскорее. Ты говорил, рация в порядке, в лесочке под Москвой. Одного я не понял: она у тебя только укрыта в этом лесочке или ты оттуда и работаешь?
– Что я, идиот – из одной точки работать? – окрысился Малявкин. – Или ты сам не понимаешь? Только попробуй – мигом запеленгуют. Нет, там я только прячу рацию, а работаю в разных местах. Вокруг леса, людей теперь мало – война. Есть где пристроиться.
Менатян с минуту подумал, потом решил:
– Тогда так: встретимся завтра, и ты мне все покажешь. Только в котором часу? Где?
Борис пытался было возражать: совсем незачем им расхаживать по Москве вместе, вдвоем. И отправляться вдвоем к месту захоронения рации не имеет смысла, излишний риск. Куда как спокойнее, если Геворкян вручит ему текст, а он, Малявкин, все сделает в лучшем виде, сам передаст радиограмму.
– Ты не беспокойся, – убеждал Борис, – и зашифрую, и передам. Все будет в порядке.
Однако Геворкян-Менатян не дал себе труда даже выслушать «Быстрого» до конца.
– Ты эту манеру – возражать – брось, – резко оборвал он Малявкина. – Забудь. Раз и навсегда. Когда мне потребуется твое мнение, я сам спрошу, а сейчас я тебя не спрашиваю. Понял? Делать будешь, как я сказал. Заруби это себе на носу. Распустился ты тут не в меру… Ну ничего, мы тебя подтянем. Завтра и работать на рации буду я. Дошло?
– Работать-то на рации, может, лучше все же мне? – опять подал голос «Быстрый», но Менатян так на него глянул, что Борис сразу осекся.
Спорить не имело смысла, Малявкин это понял. Нет, Геворкян не чета Осетрову. Да и, пожалуй, даже Гитаеву. Такой, не моргнув глазом, сунет тебе финку в бок или выстрелит в затылок. А уверенность, какая уверенность в себе, в своем праве помыкать им, «Быстрым». Каков же должен быть «шеф», если даже этот закоренелый хищник, Геворкян, при одном упоминании о нем меняется в лице и невольно понижает голос?
Да, спорить было нельзя, и Малявкин согласился со всеми требованиями Геворкяна-Менатяна.
– Хорошо, – вздохнул он. – Все ясно. Завтра так завтра. Где встретимся? Здесь?
– Нет, – отрезал Геворкян. – Лучше так…
Они условились, что встретятся на следующий день, во втором часу пополудни, на автобусной остановке возле совхоза, причем «Быстрый» должен приехать раньше и ждать Геворкяна, имея уже рацию при себе.
– Значит, проверять, где захоронена рация, как захоронена, не будешь? – уточнил Малявкин.
– Нет, пока не буду.
– Хорошо, – вздохнул Борис. – Откуда будем вести передачу?
– Ну, тут тебе и карты в руки, – возразил Геворкян-Менатян. – Ты же там все места знаешь.
– Можно в одном лесочке, поблизости, – нерешительно заметил Борис. – Только решать – тебе. Мое дело сейчас подчиненное.
– Идет, – согласился Менатян.
По его предложению они решили, что сядут в автобус, следующий в сторону Подольска. Сядут порознь, никак не выказывая, что один знает другого. И сойдут вместе, проехав три остановки. Там «Быстрый» пойдет к ближайшему лесу и возле опушки будет поджидать Геворкяна. Передав ему рацию и указав место, где можно работать, он вновь вернется на опушку. Здесь Геворкян, проведя сеанс, вернет ему рацию, а сам отправится в Москву. «Быстрый» поедет позже, следующим автобусом или попутной машиной. Очередная встреча два дня спустя, здесь же, на квартире Костюковых.
Только ночью, соблюдая всяческие предосторожности, удалось Борису встретиться с Горюновым и доложить во всех подробностях о визите Геворкяна. Выслушав Малявкина внимательнейшим образом, Виктор полностью одобрил линию его поведения.
Глава 30
Татьяна Языкова не ошиблась: Менатян действительно вновь явился к ней. Он пришел утром, в одиннадцатом часу, созвонившись предварительно по телефону. Зачем он пришел, чего хотел, на что надеялся, Таня толком так и не поняла. Встретила она Аракела на этот раз довольно прохладно. Беседа не вязалась: перескакивали с пятого на десятое, говорили о всяких пустяках, возвращались к прошлому.
– Нет, – неожиданно сказала Языкова, – не могу. Все это не то, не так.
– Что не то? – прикинулся изумленным Менатян. – Ты о чем?
– Неужели ты не понимаешь? Я же совсем ничего о тебе не знаю, не узнаю тебя. Ты ничего толком мне не объяснил.
Памятуя слова Скворецкого, актриса начала осторожно расспрашивать. Что за таинственность напускает на себя Аракел? – спрашивала она. Почему, почему, пробыв свыше года у партизан, он ни разу не подал о себе весточки? Действительно не мог или не хотел? Не нравится ей все это…
Менатян слушал молча, не поднимая глаз, только на обострившихся скулах ходили желваки. Он чем-то напоминал большую нахохлившуюся хищную птицу: кинется, начнет терзать когтями, долбить железным клювом… Татьяне стало жутко. Менатян с трудом перевел дыхание, сделал какое-то странное движение горлом, словно глотая комок, и поднял на Языкову круглые, с желтизной глаза. В них светилась злоба. И улыбка у Менатяна была вымученная, кривая.
– Ну, что же ты молчишь? – взяла себя Таня в руки. – Отвечай, партизанский разведчик!
– Слушай, Таня, – тихо, с хрипотцой сказал Менатян. – Если я не разведчик, не партизан – так? – кто же, по-твоему, Менатян? Кто?
Таня растерялась. Высказать ему свои подозрения, свои страшные мысли? На это она не решалась. А вдруг все-таки, несмотря ни на что, несмотря на факты, ошибка? Война!.. Такая ужасная война, тут всякое могло случиться. Как-никак перед ней был Аракел, друг ее юности, человек, который ей когда-то нравился. Одно дело, когда его нет, когда можно все спокойно анализировать, рассуждать наедине с собой или с тем же Скворецким, и совсем другое, когда он здесь, рядом, сидит и смотрит на нее горящими глазами, в упор. Ей трудно, очень трудно было отрешиться от привычного Менатяна. И страшно. Ой как страшно!..
И все же Таня решилась.
– Послушай, – чуть не шепотом спросила она, – я не сомневаюсь, но… а ты… ты не дезертир? Нет, правда?..
Менатян смерил ее презрительным взглядом. Резко, рывком поднявшись, он шагнул к двери, бросив через плечо:
– Обидела ты меня, Таня-джан, очень обидела. Подумай об этом.
И вышел. Дверь оглушительно хлопнула. Татьяна без сил опустилась в кресло и долго так сидела, ничего не видя, ничего не понимая.
Выйдя из гостиницы, Менатян сел в автобус и выехал в сторону Подольска: близился час встречи с «Быстрым». Менатян не знал, что каждый его шаг фиксировался чекистами. И не только чекистами: с того момента, как Менатян покинул утром свое убежище, за ним неотступно, словно тень, следовал еще один человек. Этот человек проводил Менатяна до гостиницы «Москва», дождался, пока тот вышел, и оставил его только тогда, когда Менатян сел в автобус. Чекистов он не обнаружил, но они-то его приметили и не выпускали из поля зрения.
В тот же день об этом было доложено Скворецкому. Выслушав донесение, майор спросил: «И вы уверены, что тот самый человек, к которому я поручил присмотреться, преследовал Менатяна?» Оперативный работник не сомневался: «Тот самый. Я же шел за ним по пятам до гостиницы. И после». Ошибки не было.
Кирилл Петрович нахмурился. «Ну, – подумалось ему, – если так, жди событий!»
А Менатян трясся тем временем в пригородном автобусе, ничего не подозревая, ни о чем не догадываясь. Настроен он, судя по всему, был скверно, сидел насупившись, поигрывая желваками, не глядя по сторонам.
На условленной остановке, возле совхоза, ждал Малявкин. В левой руке он держал небольшой потертый чемоданчик. Пока пассажиры выходили и входили в автобус, Борис успел через стекло рассмотреть Менатяна и, уловив никому другому не приметный жест, одним из последних поднялся по ступенькам. Двери закрылись, автобус тронулся.
Не подавая виду, что знаком с Менатяном, расположившимся на одном из передних сидений справа по ходу, возле окна, не обращая на него никакого внимания, Малявкин встал в проходе, благо все сидячие места были заняты. Проехав три остановки, он пробился к выходу и сошел с автобуса. Вслед за ним сошел Менатян.
Автобусная остановка была расположена у въезда в большое село, но «Быстрый» в село не вошел: он повернул обратно. Здесь, прямо к шоссе, подступал лес, заросший густым подлеском. Пройдя по шоссе около километра и убедившись, что дорога пустынна, Малявкин перепрыгнул придорожную канаву и встал на опушке, укрывшись за разлапистой сосенкой. Вскоре показался Менатян, не спеша шагавший по обочине.
– Э-гей, друг! – окликнул его Малявкин. – Давай сюда! Я здесь.
– Угу, – мрачно откликнулся Менатян и, перемахнув канаву, присоединился к Борису.
Постояв с минуту на опушке, внимательно осмотревшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, они углубились в лес. Дойдя до укромной полянки, Малявкин остановился.
– Вот, – сказал он. – Здесь.
Менатян, молча взяв чемоданчик, прошел дальше. Он пересек поляну, присел, раскрыл чемодан, где находилась рация, раскинул антенну, достал из кармана клочок бумаги и заработал ключом. Борис, наблюдавший за ним издали, пришел к выводу, что Менатян – радист посредственный: нет той сноровки, той быстроты в работе, которая была у него самого, Малявкина.
Само собой разумеется, что текст радиограммы, переданной Менатяном центру, Малявкину известен не был, но чекисты не дремали. Специально предупрежденные радисты были наготове и перехватили радиограмму, отстуканную Менатяном. Радиограмма гласила: «Все благополучно, связь „Зеро“ установлена, „Быстрого“ включаем работу, приступаем выполнению задания». И стояла подпись: «Кинжал».
Между тем Менатян, закончив передачу, вернул рацию «Быстрому» и, повторив ему, что придет на квартиру Костюковых через два дня, зашагал к шоссе. Малявкин остался в лесу; он должен был выйти час спустя и возвращаться в город другим автобусом, не тем, что Менатян.
В тот же вечер Борис встретился с Горюновым и обстоятельно доложил, как прошел сеанс радиосвязи, а также и о том, что Геворкян будет у него через два дня.
Но Менатян пришел не на третий день, и даже не на второй: он внезапно явился к Малявкину на следующее утро. Был он чем-то очень встревожен.
– Собирайся. Тебя ждет шеф, – отрывисто сказал он, едва переступив порог.
– Ждет? – растерялся Малявкин. – Меня ждет шеф? Когда?
– Сейчас. Разве непонятно? – насупился Менатян.
– Сейчас? – переспросил «Быстрый».
– Да, сейчас, – со злостью сказал Менатян. – Да ты не копайся. Живо!
Борис, никак не ожидавший в этот час посетителей и разгуливавший по комнате в одних трусах да в майке, принялся с лихорадочной поспешностью одеваться, а Менатян его поторапливал:
– Скорее, скорее, поживее поворачивайся!..
Борис поспешно накинул гимнастерку, потуже затянул поясной ремень.
– Пошли, что ли? – обратился он к Менатяну. – Я готов.
– Нет, – неожиданно возразил Менатян, – ты пойдешь один. Без меня.
– А почему так, почему один? – удивился «Быстрый».
– Ты когда-нибудь прекратишь свои идиотские расспросы? – вконец рассердился Менатян. – Сказано – один, значит, один. Все.
– Ладно, – пожал плечами «Быстрый». – Иду. Только куда идти?
– Здесь, рядом. Как-нибудь не заблудишься, – зло усмехнулся Менатян. – На Ваганьковском кладбище.
Менатян обстоятельно растолковал Борису, где именно, в каком месте кладбища, в каком ряду, у какой могилы, будет ждать шеф. В левой руке у него, сказал Менатян, будет последний номер журнала «Огонек». Впрочем, шеф и сам узнает Малявкина. Сам окликнет.
– Узнает? – изумился Малявкин. – Но откуда, каким образом? Разве мы знакомы?
– А это не моя забота, – огрызнулся Менатян. – Передаю, что велено. Давай двигай. Выйдешь через пять минут после меня. Да смотри не задерживайся.
Менатян, ничего не добавив, не попрощавшись, хлопнул дверью.
Борис невольно улыбнулся. Он должен был сам себе признаться, что давно не испытывал такого волнения. «Шеф… – билось в мозгу. – Таинственный, страшный шеф. Каков он? Что-то будет?»
Тут же мелькнула мысль: «Надо связаться с Горюновым. С Кириллом Петровичем. Немедленно. Нельзя идти на свидание с шефом – первое свидание, – не поставив их в известность… Надо связаться, – мучительно думал Борис. – Но как? Как свяжешься? По телефону, из автомата? А если… Если за мной следят? Тогда – все. Провал. Ни тебе шефа – ничего!.. Значит, исключено… Что же делать, что делать?»
Борис непроизвольно глянул на часы: после ухода Менатяна прошло более пяти минут. Пора. Дальше тянуть нельзя. «Эх, была не была! Пойду… Свяжусь потом». Он тщательно, большими пальцами обеих рук разогнал складки на гимнастерке спереди назад и шагнул к выходу.
До Ваганьковского кладбища Борис дошел быстро. Кладбище, где он неоднократно бродил в дни добровольного заточения у Костюковых, Малявкин изучил обстоятельно – недаром в свое время он предлагал Осетрову именно здесь вести беседу. Место действительно было подходящее: глухое, безлюдное, а если среди густо, впритык друг к другу, расположенных могил и появлялся один-другой посетитель, так кому было до него дело? Если где народ и толпился, так у входа на кладбище, возле церкви, но там мало кто обращал внимание друг на друга.
Вот и широкие ворота «Ваганьковки», вот, справа, и кладбищенская церковь. На паперти людно: идет служба. Хоронят кого-то. Но что это? В толпе внезапно мелькнуло знакомое лицо. Кто это? Горюнов? И похоже и не похоже. Малявкин остановился как вкопанный. Виктор Иванович? Здесь? В этот час? Какими судьбами? Или почудилось? Нет, конечно же, почудилось. Просто сходство.
Борис на мгновение остановился, сделав шаг по направлению к церкви, как вдруг кто-то слегка толкнул его в плечо. Кто это? Кирилл Петрович! Неужели? Но до чего же он изменил свою внешность, просто до неузнаваемости. И все же это был Скворецкий. Приложив палец к губам, майор едва приметно мигнул: не показывай, мол, виду, что меня знаешь. И держись. Мы – здесь.
Малявкин теперь уже уверенно двинулся вперед, в кладбищенский лабиринт. Как важно, как нужно было в такой момент знать, что ты не один… Но как они, Скворецкий и Горюнов, узнали? Как тут очутились, и так своевременно? И до чего ловко изменили свою внешность. Оба!
Малявкин, конечно, не знал и никак не мог знать, что не только Менатян, но и таинственный шеф уже не один день были в поле зрения чекистов, что по их поведению в это утро Скворецкий понял, что что-то готовится, и сам, вместе с Виктором, незаметно проследил за шефом, который, сам того не ведая, и привел их на Ваганьковское кладбище. Внимание Кирилла Петровича к шефу усиливалось тем, что теперь, после того как была прочитана шифровка «Кинжала» центру, последние сомнения у Скворецкого в личности «Зеро» отпали. Шеф и «Зеро» – одно и то же лицо, это было очевидно. Как, когда и с кем встречался Менатян, майор знал…
Уверенно двигаясь от аллеи к аллее, Малявкин приближался к цели. Вот и нужная могила: массивный, глыбой, памятник-надгробие черного мрамора, увенчанный строгим крестом, небольшая, огороженная низкой чугунной решеткой площадка. Маленькая, чуть возвышающаяся над землей, скамеечка. На ней – человек. Сидит к Малявкину вполоборота, лица не разглядишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36