– Что, блин, за голимое место, е-мое?! – воскликнул Протасов, отвлекаясь от раненого, которому не знал, как и чем помочь. Глядя на гигантский каменный мешок, Валерий почувствовал себя гладиатором на арене древнеримского амфитеатра. Или обреченным на заклание быком, который поводит тяжелой, украшенной рогами головой, ощущая прессинг тысяч враждебных глаз, алчущих чужой крови. Протасов, которому и на ринге, и за его пределами не раз приходилось расплачиваться именно своей кровью, презирал этих питающихся чужими эмоциями извращенцев, как может только настоящий боец. Валерий сдвинул брови и стиснул зубы, в ожидании, когда ударит гонг. А что ударит – он нисколько не сомневался.
Планшетов подумал о пещерах, облюбованных индейцами из страны Мепл-Уайта, созданной воображением Конан Дойла. В детстве Юрик довольно много читал. Книги были хорошими.
Асфальт неожиданно кончился, словно дорожные рабочие, укладывавшие его много лет назад, воткнули в землю лопаты, пораженные мрачным величием ущелья, а затем убрались по-добру, по-здорову, прихватив с собой грейдеры, бульдозеры и прочую технику, которой в этом месте явно не место. Как только шины «Линкольна» очутились на грунтовке, за машиной поднялся пылевой шлейф, длинный, как хвост кометы. Дорога сразу пошла в гору, причем подъем оказался таким крутым, что нос «Линкольна» задрался к небу, словно он превратился в реактивный самолет.
– Сусанин, твою дивизию! – не выдержал Протасов. – Что это, блин, за дыра?!
– По-понятия не имею! – крикнул Армеец, держа баранку двумя руками. Подвеска работала на убой, рулевое колесо била мелкая дрожь.
– Поконкретнее, Склифосовский, блин!
– П-предполагаю, перед нами какой-то пе-пещерный мо-монастырь. Или город.
– Какой монастырь, валенок?!
– Я что, э-энциклопедия, по-твоему?
– Ты ж учитель истории, е-мое!
Ч-что с того?! Пе-пещерные мо-монастыри го-горного Крыма – не мой конек, П-п-протасов. А у-укрепленные го-го-города караимов – тем паче!
– Каких караимов, лапоть?! Что за караимов ты сюда приплел, лох?!
– Я п-приплел?! – взвился Армеец.
– Ладно! – отмахнулся Протасов. – За дорогой следи, бандерлог.
Проселок, подымаясь все выше и выше, совсем как птица из довоенной строевой песни авиаторов, быстро терял последние рудиментарные признаки дороги, превращаясь в обыкновенную тропу, по которой бродят горные туристы и стада баранов. Поросшие лишайниками валуны валялись тут и там, грозя при столкновении вспороть брюхо «Линкольна», как консервную банку. Эдик сбросил скорость, машина поползла черепашьим ходом, завывая всеми шестью цилиндрами то ли на первой, то ли на второй передаче.
– Что ты еще про это место знаешь? – нависал Протасов, озабоченно поглядывая по сторонам. То вперед, то назад, то на Волыну.
Впереди образовавшие ущелье скалы начали сужаться, как борта чайного клипера по направлению к форштевню. Если вы шагаете по трюму. Стало ясно, что «Линкольн» угодил в тупик. Вместе с пассажирами, у которых, правда, еще сохранялись кое-какие шансы выбраться из ловушки. Если рвануть пешком через горы.
Сам Ледовой о-отдал его П-правилову, а Олег Пе-петрович мне… – пробормотал Армеец, когда до него дошло, что с машиной придется расстаться. Правда, преследователи пока не появлялись, впрочем, расхолаживаться по этому поводу не стоило, они, наверняка знали, что ущелье представляет собой слепую кишку, следовательно, могли не спешить. Могли насладиться моментом, поскольку ожидание экзекуции безусловно страшнее самой экзекуции, как верно подметил в одном из своих фильмов Стивен Сигал.
– Те-теперь они нас возьмут, го-голыми руками…
– Только не голыми! – пообещал Протасов, поглаживая германский пулемет.
Армеец выжал сцепление. «Линкольн» остановился. Дорога закончилась.
– Тупик, – сказал Эдик и, задрав голову, принялся изучать грязно-белую известняковую скалу, испещренную пустыми глазницами пещер. По мнению Эдика, скала смахивала на многоэтажку, из которой давно отселили жильцов. – Я даже не во-возьмусь определить, что перед нами, произведение природы или дело рук че-человека, – добавил он растерянно. – Карстовые пещеры не-невыясненного происхождения. Какой-нибудь памятник всесоюзного значения, о-охраняемый государством от в-всяческих вандалов. В-вроде вас. По-по нынешним временам заброшенный, естественно.
– Забей на него болт, чувак, – посоветовал Планшетов. Чует моя жопа, снабдят тут каждого из нас памятником. Персональным.
– Губу закатай, – откликнулся Протасов.
Они вылезли из салона, оглядываясь по сторонам. Площадка, на которой они стояли, была не больше теннисного корта. С нее открывался великолепный вид на все ущелье, которое они только что преодолели. Вид с птичьего полета.
– С-самая высокая точка ущелья. – Армеец почесал затылок. – Местный пентхаус.
– Хватит балаболить! – рявкнул Протасов. – Помогите вытащить Вовчика, е-мое!
Втроем они осторожно извлекли Волыну из кабины, устроили на земле, среди колючек.
– Держись, Вовка! – в который раз сказал Протасов. Губы Вовчика казались такими синими, будто он превратился в советского школьника, отхлебнувшего, потехи ради, чернил фабрики «Радуга» из толстостенной квадратной банки.
Вовка… слышишь меня?! – заорал Протасов, а затем, схватив Волыну за грудки, принялся неистово трясти. Армеец уже открыл рот, чтобы попросить друга не делать этого, когда произошло чудо. Синие губы дрогнули, Волына медленно открыл левый глаз, желтоватый после перенесенного в ТуркВО вирусного гепатита.
– Зема… – прошептал Вовчик. Хотел улыбнуться, но вместо улыбки получилась жалкая гримаса.
– Держись, брат! – выдохнул Валерий.
– Держусь, – одними губами сказал Вовка.
– Молоток, – ободрил его Протасов, утирая со лба крупные капли пота. – Фух. Все будет ништяк. Скоро отремонтируем тебя, забегаешь, как новенький.
– Холодно, зема.
– Холодно? – выкрикнул Протасов. Армеец и Планшетов у него за спиной обменялись многозначительными взглядами. Солнце готовилось заступить в зенит и основательно припекало.
– Помираю я, зема, – прошептал Вовчик.
– Ты гонишь, е-мое! Никаких «помираю», понял, да?!
Волына собирался что-то ответить. Уголок его рта дрогнул.
– По-любому… – сказал Волына. И закрыл глаз. Протасов, закусив губу, отвернулся.
– Пацаны, к нам гости, – Планшетов с тревогой всматривался вдаль, где три или четыре машины неслись по ущелью, волоча за собой плотные пылевые хвосты. – Резво идут, гниды…
– Ага, как на п-параде…
Армеец перевел взгляд на темные жерла пещер за спиной. Теперь, когда столкновение с охотниками стало неизбежным, пещеры уже не казались такими зловещими, как с первого взгляда. Напротив, Эдик подумал о них с определенной долей симпатии. Конечно, ведь там наверняка должен был быть выход. Если хорошенько поискать.
– Как думаешь, выберемся через них? – с надеждой спросил Планшетов.
– Думаю, да, – ответил Эдик. – Если по-повезет. Хотя, пещера пещере рознь. Нам на плато надо п-пробиваться. На противоположную сторону кряжа. Если сквозную найдем, дальше, г-горными тропами, возможно…
– А потом, чувак?
Эдик пожал плечами. Впереди был длинный путь, они находились в самом начале.
– Выбираться с полуострова.
– А он? – Планшетов кивнул в сторону распростертого на земле Вовчика. Эдик предпочел промолчать, даже отвернулся, для верности, в душе полагая, что при любых раскладах раненый, скорее всего, не будет им обузой, поскольку скоро умрет. Вот и все. Но, он не спешил озвучивать свои мысли. Это сделал за него Протасов. По-своему, естественно.
– Еще раз такой намек дашь, Юрик, урюк ты, блин, неумный, – зловеще пообещал Протасов, сопя, как бык, – и все. Удавлю голыми руками. Въехал?
– А что я сказал?
– Мне, б-дь, по бую. Ты меня слышал, гнида!
– П-прекратите, – поднял руку Армеец. – Надо уходить. Срочно. Не-не-немедленно…
Протасов, крякнув, поднял Волыну на руки и, не оборачиваясь, зашагал к пещерам.
Эдик уже было собрался поспешить за ними, когда голову Планшетова осенила неплохая идея. Не из тех, что часто гостили в головах блистательных полководцев вроде Ганнибала или его врага Луция Сципиона, но тоже довольно дельная. Если только подфартит.
– Эдик? Тебе «Линкольн» жалко?
– В с-смысле?
– Ну, ему ж так и так конец?
– ?
– Давай тачку на этих парашников столкнем?! Прикинь эффект, а, чувак?
От этих слов Армейца передернуло.
Про Маресьева читал?! – распылился Планшетов. – Смерть фашистским оккупантам. Запустим твой «Линкольн» им прямо в лоб. Прикинь?! Вот пингвины обосрутся!
Джипы преследователей покрыли добрых две трети расстояния и теперь карабкались по крутому склону, сбившись в такую плотную кучу, что представляли исключительно заманчивую мишень. Скорость продвижения внедорожников упала, дорога, больше напоминающая русло обмелевшей горной реки, делала свое дело.
– А если п-промажем?! – колебался Армеец.
– Да тут пьяный ежик, и тот не сплохует. – Планшетов прищурился, прицеливаясь. – И потом, какая разница? Хуже все равно не будет.
– Ты так ду-думаешь?
– Я не думаю, это факт.
Джипы были уже совсем рядом. Многоголосый рев моторов наводил на мысли о рассерженном улье. Правда, пчелы были великоваты.
Тут и незрячий в яблочко засадит. Как этот, как его… который стрелял с завязанными глазами на ярмарках, и еще тиролку с головы не снимал… Вильгельм Пик, верно?
Армеец наморщил лоб:
Ты, о-очевидно, Вильгельма Теля имеешь в виду?
– Ага. Того, что под Робин Гуда косил.
– Тогда Т-теля. Только он ни под кого не косил.
– А, без разницы, – беспечно отмахнулся Планшетов. – Слушай, а Пик этот, выходит, что из другой оперы?
– Из со-совершенно другой, – заверил Армеец.
– И рядом не стоял, да?
– Пальцем в небо…
Планшетов вздохнул:
– Ну и фиг с ними двумя. Ладно, давай на счет три. А то у меня сейчас икру судорогой сведет. И-и-и, раз…
* * *
Приятели встали по бокам обреченного «Линкольна», как почетный караул у гроба генсека. Левая дверь была открыта нараспашку, Планшетов давил на педаль тормоза ногой. При выключенном двигателе от гидроусилителя тормозов толку, как от фонарика без батареек, весила же машина Армейца порядочно. Оба воротили носы. Из салона разило бензином. Приятели вывернули на пол половину двадцатилитровой железной канистры, половина продолжала плескаться в емкости на заднем сидении, в качестве бомбы замедленного действия.
– А я ни разу в боулинге не был! – крикнул Планшетов с нервным смешком. – Прикинь несправедливость, а?
– Се-сейчас?! – фыркнул Армеец отдуваясь. Протасов у них за спиной как раз добрел до стены, устроил Вовчика среди лишайников и присел на корточки, переводя дух и смахивая ливший градом пот.
Давай! – скомандовал Планшетов. Джипы выскочили на финишную стометровку, когда им навстречу, охваченный огнем, словно миноносец «Сын Грома» из знаменитого романа Уэллса, потрясшего Юрика в юности, устремился обреченный «Линкольн».
Как и следовало ожидать, появление импровизированного сухопутного брандера посеяло в рядах преследователей жестокую панику. Головной джип заблокировал колеса, водитель ведомого безнадежно запоздал. Или перепутал педали, что в стрессовой ситуации случается сплошь и рядом. В результате второй врезался в корму головному и заглох. Третий отвернул вправо, наскочил на валун и лег на борт с такой легкостью, словно был изготовленным из гофрированного картона макетом. Четвертый внедорожник, водитель которого вообще ничего не заметил за высокими задками передних машин и поднятой ими пылищей, по консистенции не уступающей дымовой завесе, ударил второго, поддев как бык матадора.
– Вау! – торжествуя, завопил Планшетов. – Шведский бутерброд! Кто последний, тот и папа?! Прикинь, какой облом!
– Па-паравозики ту-ту, я и-иду, – в свою очередь крикнул Эдик. Под впечатлением яркой автокатастрофы он даже перестал сожалеть о «Линкольне».
А между тем автомобиль, доставшийся Эдику от Правилова, а тому, в свою очередь, от самого Виктора Ледового, только набирал скорость. Уцелевшие пассажиры джипов смотрели на него глазами матросов, заметивших приближающуюся торпеду.
– Реальная куча мала вышла! – закричал со своей позиции Протасов. – Мы пацанами, помню, в короля горы играли, так похожие кучи получались!
Снизу полыхнуло пламя. «Линкольн» врезался в головной джип, канистра взорвалась, за ней последовал бензобак, и обе машины исчезли в огне. Планшетов, исступленно вопя, пошел в пляс. Как дикарь, которому на охоте посчастливилось посадить на рожон пещерного медведя.
И тут откуда-то посыпались пули, сухо щелкая по камням и подымая облачка пыли. Они падали с неба, совсем как дождь.
– Бегите, пацаны! – заорал Протасов, стреляя куда-то вверх, как солдат комендантского взвода на похоронах крупного военачальника. Эдик подскочил, как ужаленный, и припал на одно колено.
– Нога!
– В укрытие! – вопил Протасов. Пулемет даже в его ручищах ходил ходуном, как брандспойт в руках пожарного, речи о прицельном огне, естественно не было и быть не могло. Скорее, это был огонь заградительный.
Вскинув голову, Планшетов вроде бы разглядел несколько стрелков, прячущихся в одной из пещер прямо у них над головами. С занимаемой ими позиции Планшетов и Армеец должны были стрелкам двумя мишенями из тира и, очевидно, если бы не пальба Протасова, оба были бы уже мертвы. Валерию сложно было попасть, зато он заставил стрелков залечь, сбил им прицелы, это обстоятельство и спасло жизни Армейцу с Планшетовым.
– Бежим! – Юрик подставил Армейцу плечо. Через полминуты все трое тяжело отдувались под защитой каменного козырька, шириной в несколько метров.
– Спасибо, чувак! – выдохнул Юрик, переводя дух. – Если б не ты…
– Ленту давай! – Протасов повел стволом пулемета в сторону догорающих внизу джипов.
– Ах ты, черт! – Юрик в досаде хлопнул себя по лбу. – Она в «Линкольне» осталась!
Какое-то мгновение Армейцу казалось, что Валерий прикончит Юрика прямо на месте, пользуясь ставшим бесполезным пулеметом как дубиной, но Протасов, устало вздохнув, только молча сплюнул на грунт, прислонил MG к известняковой стене и, кряхтя, опять поднял Вовчика на руки.
– Дай помогу, – предложил Планшетов.
– А, не парься…
Планшетов обернулся к Армейцу:
– Сильно зацепило, чувак?
– Те-терпимо…
– Сам идти сможешь?
Эдик попробовал, ничего не вышло.
– Разве что на одной но-ноге прыгать… – сообщил он чуть не плача. – П-полная кроссовка крови… на-набежала.
Планшетов присвистнул:
– Надо перевязать. Только давай сперва отсюда смотаем. В темпе вальса.
– Давай, – спорить не имело смысла.
– Я перевяжу, – бросил через плечо Протасов. – Позже.
Вход в ближайшую пещеру располагался практически на уровне земли и проникнуть в нее не составило большего труда. Не сложнее, чем перешагнуть порог. Тем не менее, очутившись внутри, приятели будто оказались в другом мире. Полуденное солнце накалило воздух в ущелье, в пещере же он казался кондиционированным, хоть никаких кондиционеров, естественно, не было. Древние, как выяснилось, обходились без них, и ничего, получалось. Кроме того, тут господствовал мрак, со свету казавшийся непроглядным и всепоглощающим. Глазам еще только предстояло приспособиться. Для этого требовалось время. Вскоре Протасов громко охнул, видимо, ударившись макушкой о какой-то прятавшийся в темноте выступ.
– Блин! – громко выругался Валерий. – Были бы мозги, было бы сотрясение, в натуре!
Какое-то время приятели брели во тьме, как персонажи известной легенды, пока Данко не совершил акт суицида, бесполезный, как и все подобные поступки. Потом Протасов снова подал голос. Теперь он споткнулся о ступени, вытесанные прямо в скале:
– Вот, б-дь, – пробасил Валерий, – тут, блин, лестница, пацаны.
– Потише, чувак, – попросил Планшетов. Стрелки из верхних пещер могли быть где-то неподалеку, следовательно, не мешало держаться на чеку. Тем более, что отряд понес потери, которые сказались на боеспособности. – Вниз лестница, или вверх.
– Наверх, – хриплым шепотом сообщил Протасов, и Эдик машинально ответил, что он не огрызнулся, как следовало ожидать.
– Чувак? Пусти нас с Эдиком вперед, – предложил Юрик.
– А толку? – отдувался Протасов, сгибаясь под тяжестью Вовчика. – Что это тебе даст.
– Все же л-лучше, – возразил бледный как смерть Арамеец. Эта бледность делало его лицо слегка различимым, казалось, оно начало светиться, словно его сделали из фосфора. В обнимку с Планшетовым они напоминали знакомого советским детям Тянитолкая Корнея Чуковского.
– Команда инвалидов, – бурчал Протасов, переходя из авангарда в арьергард.
Они начали медленно подниматься по лестнице. В ней оказалось не больше трех десятков ступеней. Лестница вывела приятелей в длинный узкий коридор, связующий в единую систему лабиринтов, как вскоре выяснилось, великое множество пещер.
1 2 3 4 5 6 7