Пасущий Туман дернулся в свирепом рывке:
— Она создала первых никоров совсем недавно! Не смей считать, что Она кого-то обманывает!
— Не считаю. Однако пуля со стальной рубашкой тоже хорошо работает, верно?
Медленно и тихо, словно для себя, Шерринфорд продолжал:
— Думай, что эти ваши никоры и вся ваша получеловеческая шайка предназначена скорее на показ, а не для дела. Способность создавать миражи должна бьяь весьма ограниченной в силе и масштабе, да и число умеющих это делать невелико. Иначе Она делала бы все это тоньше и искуснее. Ведь даже за пределами экрана Барбро, моя помощница, могла бы сопротивляться, могла понять, что все увиденное нереально. Не будь она так потрясена, в таком отчаянии, не желай она того, что ей привиделось…
Шерринфорд потряс головой, разогнав дым.
— Не имеет значения, что испытал я, — сказал он. — Для нее это все равно выглядело по-другому. Думаю, мы просто получили приказ: «Вы видите то, чего хотите больше всего на свете: оно убегает в лес!». Конечно, далеко она не убежала, ее схватил никор… Выследить их я не надеялся: я не арктический охотник, да и подстеречь меня в засаде было легче легкого. Вот я и вернулся за тобой… — Он мрачно заключил: — А ведь ты — мое главное звено в цепочке к вашей повелительнице…
— Ты полагаешь, что я приведу тебя в Звездную Пристань или Кархеддин? Попробуй заставь меня, глыба тупая!
— Предлагаю сделку.
— Я знаю, что ты захочешь многого.
— Да, ты прав. Тому есть причины. Барбро Каллен и я — не запуганные отселенцы. Мы ведь из города. У нас есть регистрирующая аппаратура. Мы будем первыми из всех, кто расскажет о встрече с Древним Народом, и доклад этот будет детальным и исчерпывающим. Он вызовет действие.
— Ты видишь, я не боюсь умереть, — заявил Пасущий Туман, хотя его губы чуть подрагивали. — Если я позволю вам прийти и использовать ваши человеческие штуки против своего народа, мне незачем будет жить.
— Не надо так бояться, — сказал Шерринфорд. — Ты просто наживка. — Он сел и постарался разглядеть юношу спокойно. — Подумай получше. Твоя Повелительница сама не даст мне уйти, увозя с собой пленника и рассказать о ней. Ей придется как-то это пресечь. Я могу прорубить тебе дорогу — моя машина вооружена лучше, чем ты думаешь, но это никого не освободит. Вместо этого я замер и не двигаюсь. Ее новые силы прибудут со всей возможной быстротой. Полагаю, что на пулемет, гаубицу или фульгуратор они не станут лезть, очертя голову. Сначала они попробуют переговоры, честные или нечестные. Вот так я осуществлю контакт, которого добиваюсь.
— И что ты станешь делать?.. — в голосе юноши была неуверенность.
— Сначала вот это, в качестве приглашения… — Шеринфорд щелкнул выключателем. — Готово. Я ослабил защиту против чтения мыслей и насылания иллюзий. Надеюсь, что по крайней мере вожди поймут, что она исчезла. Это укрепит их доверие.
— А потом?
— Потом посмотрим. Хочешь поесть или напиться?..
В течение последующего времени Шерринфорд старался разговорить Пасущего Туман, узнать что-нибудь о его жизни.
Ответы, полученные им, были скупыми. Он убавил внутренний свет и посматривал вокруг. Так прошло несколько долгих часов.
Она закончились воплем радости, наполовину рыданием, вырвавшимся у юноши. Из леса показался отряд Древнего Народа.
Некоторые из них были видны яснее, чем позволял свет звезд и северного сияния. Один был впереди, верхом на белом олене, с украшенными гирляндой рогами. Он был похож на человека, но совершенно неземной красоты, с серебристо-русыми волосами, ниспадавшими из-под гребнистого шлема, с холодным, гордым лицом. Плащ трепетал за его спиной, словно крылья.
За ним, справа и слева, ехали двое с мечами, на которых мерцало пламя. Над ним носились крылатые твари, трепеща и хлопая. Возле них тянулся едва видимый туман. Те, кто стоял дальше за вождем, среди деревьев, были трудно различимы. Но двигались они, словно ртуть, будто под звуки арф и труб.
— Владыка Луигхейд!.. — Гордость и торжество звучали в голосе Пасущего Тумана. — Сам ее Узнающий…
Никогда Шерринфорду не доводилось испытывать столь великий соблазн нажать пусковую кнопку генератора защитного поля… Вместо этого он опустил секцию верхнего купола, чтобы доносились голоса. В лицо ему ударил порыв ветра, принесший аромат роз — как будто из матушкиного сада. За его спиной в глубине машины. Пасущий Туман рвался из веревок, чтобы увидеть наступающих.
— Позови их, — сказал Шерринфорд. — Спроси, хотят ли они говорить со мной.
Непонятные, словно голос флейты, слова перелетели туда и обратно.
— Да, — перевел юноша. — Владыка Луигхейд будет говорить. Но я должен сказать, что уйти тебе никогда не позволят. Не сражайся с ними, уступи. Выйди. Ты ведь не знаешь, что значит жить, пока не побываешь сам в Кархеддине, под горами…
Аутлинги приблизились.
Джимми замерцал и исчез. Барбро держали сильные руки на широкой груди. Словно бы лошадь мерно скакала под нею.
Это мог быть конь, хотя здесь их держали очень немногие, для спорта или из любви. Она ощущала, как ветки хлещут по ее бокам, шелестят, расступаясь, листья, как гулко ударяют о землю копыта, тепло и запах жизни клубились в темноте вокруг нее.
Тот, кто держал ее, мягко сказал:
— Не бойся, милая. То было видение. Но он ждет нас, мы едем к нему…
Ей смутно помнилось, что она должна чувствовать ужас или отчаяние, или что-то похожее. Но эта память была где-то далеко: сейчас ее омывало ощущение, что ее любят… Покой, покой, дремота в тихом предчувствии радости…
Скоро лес раступился. Они пересекли поляну, где серые валуны громоздились в лунном свете, а их тени колебались, отражая переливы северного сияния. Порхлики танцевали, как крохотные кометы, над растущими у валунов цветами.
Впереди маячил пик, вершиной упиравшийся в облака.
Барбро удалось глянуть вперед. Она увидела голову лошади и со спокойным изумление подумала: «Боже, да ведь это Самбо, который был у меня в детстве…» Взглянув вверх, она увидела и мужчину. На нем был черный плащ с наброшенным капюшоном, под которым смутно виднелось лицо. Полушепот, полукрик вырвался у нее: «Тим…»
— Да, Барбро.
— Я похоронила тебя…
Его улыбка была бесконечно нежной.
— Не думай, что мы лишь то, что покоится в земле… Бедное, истерзанное сердечко. Та, что позвала нас — Целительница Всех. А теперь отдыхай и смотри сны.
— Сны… - сказала она и попыталась повернуться, приподнявшись. Но усилие было слабым. Почему ей надо верить пыльным сказкам об… атомах и энергиях, сказкам, никогда не доходившие до ума… когда Тим и конь, подаренный отцом, несут ее к Джимми?.. Ведь тогда все прочие вещи — злые выдумки, а это, неужели это ее первое пробуждение?
Как будто прочитав ее мысли, он прошептал:
— В стране Древнего Народа есть песня. Это Песня Мужей.
Парус мира
Невидимый ветер надует.
Плывет, разрезая свет.
Пробужденье во тьме…
— Мне непонятно, — сказала она.
Он кивнул.
— Тебе придется понять многое, милая, и мне нельзя будет встретиться с тобой снова, пока ты не поймешь этих истин. Но в это время с тобой будет наш сын.
Она попыталась поднять голову и поцеловать его. Он он удержал ее.
— Не сейчас, — сказал он. — Ты еще не принята в число подданных Владычицы. Мне не следовало приходить за тобой, но она оказалась слишком милостивой, чтобы запрещать. Лежи, лежи…
Время летело. Конь мчался неутомимо, не запинаясь, вверх, в горы. Один раз она различила несущееся мимо войско и подумала, что они движутся на последнюю чудесную битву против… кого? Того, кто там, на западе, лежит, закованный в печаль и железо. Потом она спросила себя, как имя того, кто привел ее в страну Древней Правды?
Наконец между звезд встали высокие шпили, между звезд волшебных и неярких, чей шопот утешает нас после смерти. Они въехали во двор замка, где недвижно горели свечи, плескались фонтаны и пели птицы. В воздухе плыл густой аромат брока и перикуп, руты и роз, потому что не все, что пришло с человеком, было плохим. Во всем великолепии Живущие ждали встречи с нею. Ровно и красиво плыли вверху пааки; среди стволов мелькали дети; веселье оттеняло легкую грусть музыки.
— Мы приехали… — Голос Тима неожиданно и необъяснимо заскрежетал. Барбро не поняла, как он спешился, не выпуская ее. Она стояла перед ним и видела, что он шатается.
Ее охватил страх.
— Ты цел?.. — Она схватила его руки. Они были холодными и шершавыми. Куда исчез Самбо? Ее взгляд скользнул под капюшон. Здесь, при более сильном свете, она могла ясно видеть лицо своего мужа. Но оно размывалось, теряло отчетливость, менялсь… — Что случилось, что не так?..
Он улыбнулся. Эту ли улыбку она так любила? Невозможно припомнить…
— Я-яя… я должен… идти… — прогудел он, так тихо, что она едва расслышала. — Еще не время для нас… — Он освободился и повернулся к фигуре в плаще, появившейся рядом.
Туман закружился над их головами.
— Не смотри, как я уйду… — попросил он ее. — Снова в землю… Для тебя это смерть. Когда придет наше время… Вот наш сын!
Ей пришлось отвести взгляд. Упав на колени, она раскрыла объятья. Джимми влетел в них, как теплый, увесистый снарядик. Она взъерошила его волосы; она целовала его шейку; она смеялась, плакала и несла глупости; и это был не призрак, не украденный у нее кусок памяти. А когда она огляделась, садов уже не было. Но это ничего не значило.
— Я по тебе так скучал, мама. Ты не уйдешь?
— Я тебя увезу домой, мой маленький.
— Оставайся. Здесь здорово. Я покажу! Только оставайся.
Пение зазвучало в сумерках. Барбро встала. Джимми вцепился в ее руку. Они были лицом к лицу с Царицей.
В одеждах из северного сияния стояла она, прямая и высокая в сверкающей короне, убранная бледными цветами.
Ее облик напомнил Барбро Афродиту Милосскую, чьи репродукций ей часто доводилось видеть; но она была куда прекраснее и величавее, и глаза ее были темно-синими, как ночное небо. Вокруг снова вставали сады, замок Живущих, тянущиеся к нему шпили.
— Добро пожаловать навсегда, — певуче сказала она.
Поборов свой страх, Барбро сказала: — Дарящая Луну, позволь нам уйти…
— Это невозможно.
— В наш мир, маленький и любимый, — просила Барбро, — который мы выстроили для себя и бережем для своих детей…
— В тюремные дни, ночи бессильного гнева, к труду, что крошится в пальцах, к любви, каменеющей, гниющей, уносящейся с водой, утратам, горю, и к единственной уверенности в конечном ничто? Нет. Ты, чье имя отныне Стопа Идущая, тоже будешь праздновать день, когда флаги Древкего Племени взовьются над последним из городов и человек станет по-настоящему Живущим. А теперь иди с теми, кто обучит тебя.
Царица Воздуха и Тьмы подняла руку, призывая. Она застыла, но никто не отозвался на зов.
Потому что над фонтанами и музыкой поднялся мрачный гул. Дрогнули огни, рявкнул гром. Ее духи с визгом разбежались перед стальной тушей, с ревом мчавшейся от гор. Пааки исчезли в вихре перепуганных крыльев. Никоры кидались тяжелыми телами на пришельца и падали, пока Царица не приказала им отступить.
Барбро дернула Джимми вниз и прикрыла его собой.
Башни качались и исчезали, как дым. Горы стояли обнаженными под ледяным светом лун, и их убранством были теперь лишь скалы, утесы, и далеко впереди — ледник, в чьих расщелинах свет сияния копился, как синяя влага. В скале темнело устье пещеры. Туда стремилось все племя, ища спасения под землей. Одни были человеческой крови, другие — гротесками вроде пааков, никоров и урайфов; но больше всего было узких, чешуйчатых, длиннохвостых и когтистых, несхожих с людьми аутлингов.
На мгновение, даже когда Джимми ревел у ее груди — потому, что распадалась волшебство или потому, что был напуган — Барбро пожалела Царицу, одиноко стоявшую в своей внезапной наготе. Потом скрылась и она, и мир Барбро сотрясся, распадаясь.
Пулеметы умолкли; взревев, машина стала. Из нее выскочил юноша, кричавший дико: «Тень Сна, где ты?!.. Это я, Пасущий Туман! Иди, иди ко мне!..» — пока не вспомнил, что язык, на котором взрастили их, не от людей. Он закричал на нем, и тогда из подлеска, показалась девушка.
Они взглянули друг на друга сквозь пыль, дым и лунное сияние. Она бросилась к нему.
Новый голос прогремел из машины:
— Барбро, скорей!
VIII
Крастмас-Лэндинг дождался дня, короткого в это время года, но солнечного — с синим небом, белыми облаками, сверкающими водами, соленым ветром на шумных улицах, и деловым беспорядком в жилище Эрика Шерринфорда.
Он долго пристраивал ноги, растягиваясь в кресле, попыхтел трубкой, словно устанавливая дымовую завесу, а потом сказал:
— Вы уверены, что выздоровели? Не стоит рисковать и перенапрягаться.
— Я здорова, — ответила Барбро Каллен, хотя голос ее был вял. Утомлена — да, и это видно, без сомнения. Нельзя пройти через такое и взбодриться за неделю. Но я прихожу в себя. Я должна знать, что случилось, что будет дальше, прежде чем я смогу приняться за восстановление сил.
— А с другими вы на этот счет беседовали?
— Нет. Визитерам я просто говорила, что слишком измотана для бесед. И не слишком лгала. Считаю, что нужна своего рода цензура.
Шерринфорд вздохнул с облегчением.
— Умница. И я тоже. Можете себе представить, какая это будет сенсация после обнародования. Власти согласились, что им нужно время для изучения фактов, размышлений, дебатов в спокойной атмосфере: выстроить разумную политику, чтобы что-то предложить избирателям, которые сперва устроят истерику. — Его рот насмешливо покривился. — Далее, вашим с Джимми нервам нужна возможность укрепиться, прежде чем на вас обрушится журналистский шквал. Как он?
— Отлично. Продолжает изводить меня упреками, что я не осталась поиграть с его друзьями в Чудесной Стране. Но в его годы выздоравливают легко — он забудет.
— Он все равно может встретить их потом.
— Что? Но мы не будем… — Барбро выпрямилась в кресле. — Я тоже уже забыла. Не вспомнить почти ничего из последних часов. Вы привезли обратно кого-нибудь из похищенных детей?
— Нет. Потрясение и так было для них слишком сильным. Пасущий Туман, в основном соббразительный парень, заверил меня, что они приспособятся, хотя бы в том, что касается выживания, пока не состоялись переговоры. Шерринфорд помолчал. — Не уверен, что соглашения будут достигнуты. Да и другие тоже не уверены, особенно сейчас. Но они непременно будут включать условие, что люди — особенно те, кто еще мал, — снова должны присоединиться к человеческой расе. Хотя своими в цивилизации они себя уже не будут чувствовать. Может быть, это и к лучшему. Нам ведь понадобятся те, кто знал бы Живущих изнутри.
Его рассудительность успокоила обоих. Барбро смогла сказать наконец:
— Очень я наглупила? Помню, что вопила и колотилась головой об пол…
— Да нет, не очень… — Он подумал о рослой женщине и ее растоптанной гордости, подошел к ней и положил руку на плечо. — Вас заманили и поймали искуснейшей игрой на ваших самых тайных инстинктах. Потом, когда раненый монстр уносил вас, видимо, включилось другое существо, которое смогло держать вас в поле нейрофизического воздействия. В довершение всего мое вторжение, резкое отключение всех галлюцинаций — все это оказалось сокрушительным. Ничего странного, что вы кричали от боли. Но прежде вы очень разумно устроили Джимми и себя в вездеходе, и ни разу не помешали мне.
— Что делали вы?
— Ну, я помчался, как только мог быстро. После нескольких часов атмосфера внезапно дала мне возможность связаться с Портлондоном и настоять на срочном авиарейсе, хотя это было не слишком важно. Как теперь могли враги остановить нас? Они даже не попытались… Но быстрая доставка была все же нужна.
— Я догадалась, что все это так и было, — Барбро поймала его взгляд. Нет, я хотела узнать, как вы разыскали нас в глубине страны?
Шерринфорд слегка отодвинулся от нее.
— Меня вел мой пленник. Не думаю, что я убил кого-то из Живущих, нападавших на меня. Надеюсь, что нет. Машина просто проломилась сквозь них с парой предупредительных выстрелов, и перегнала их потом. Сталь и бензин против плоти — неравные условия… Только у входа в пещеру мне пришлось пристрелить несколько этих… троллей. Не слишком этим горжусь.
Он постоял молча. Затем сказал:
— Но ведь вас захватили. Я не был уверен, что пощадят вас. — После еще одной паузы: — Я не хочу больше насилия.
— Как вам удалось… с юношей… склонить его?
Шерринфорд отошел он нее к окну, где он встал, глядя на океан.
— Я отключил экранирование, — сказал он. — Я дал их отряду подойти вплотную, во всем блеске миража. Затем снова включил поле, и мы оба увидели их в истинном обличье. Когда мы мчались к северу, я объяснил Пасущему Туман, что он и его род были околпачены, использованы, принуждены жить в мире, которого на самом деле никогда не было. Я спросил его, хочет ли он и кто угодно еще из близких ему жить, как домашние животные, до самой смерти?
1 2 3 4 5 6