Воздух не остывал, но дыхание бриза поглаживало, как ласковая рука. Наконец победители могли вкусить отдых. Арнанак слышал вздохи, исходящие от устраивающихся на покой тяжелых тел, только угадываемых в темноте, когда один за другим мужчины ложились с глухим стуком, положив подбородок на скрещенные передние ноги. Сам он сидел у небольшого костра. Сбоку от него лежали Торнак и ещё трое сыновей. Кусарат из Секурсу спросил, можно ли к ним присоединиться.
— Если ты не намерен спать, — вежливо добавил он.
— О нет, я предпочел бы отдохнуть, бодрствуя, — ответил Арнанак.
— Я также. Мысли мои в беспорядке. Если бы задремал сейчас, мне не сделать хорошего сна.
— Boy? Ты знаешь искусство сновидцев? Не ведал я того.
— Ничего я не умею такого, о чем стоило бы говорить, — признался Кусарат. — Но я умею сделать сон приятным… или полезным.
Арнанак кивнул:
— Вот и я так же.
— И я, — сказал Торнак. Он засмеялся. — Хотел бы я сегодня снов о пиве и женщинах — не в Тарханне, и не в доме отца моего, а в Порт-Руа, когда мы его возьмем — это будет здорово! Или даже в Сехале.
— Не слишком увлекайся, — предупредил его Арнанак. — Завоевание только началось и продлится долго, мы ещё можем не дожить до его конца.
— Тем больше смысла помечтать сейчас, — сказал сводный брат Торнака Игини. Отец сделал им знак замолчать. Молоды они были и ещё не обладали достаточно хорошими манерами. Двое других были постарше, трезвые женатые мужчины, но ни один из них ещё не перешагнул свои первые шестьдесят четыре года, а потому власть Арнанака распространялась и на них.
Он хотел, чтобы к Кусарату проявляли уважение. Хотя похоже, что он беспокоился зря, потому что Кусарат спросил:
— Это все твои парнишки, Арнанак? — и получив утвердительный ответ, добавил: — Тогда, наверное, остальные у тебя где-то далеко — те, что уже выросли. Потому что я слыхал, что зачал ты их много, и от стольких женщин, сколько мало кто из нас имел.
Арнанак не стал отказываться. Кроме нескольких супруг, полученных в результате браков по расчету, и ряда наложниц, он наверняка оплодотворил многих жен, которых ему одалживали во время странствий. Мужьям было приятно оказать ему гостеприимство в надежде на появление в доме детей хорошей породы. У него была не только слава и сила — был ещё и он сам, большой, с мягкой походкой, и на черном лице глаза были настолько же зелены, насколько зубы белы, а самые страшные раны, полученные им в своей бурной жизни, зажили, не оставив шрамов.
Он ответил совершенно серьезно:
— Да. Одни сейчас в морских набегах, другие несут послания от меня по суше. Но большинство дома и делают то, что я им приказал. Я никогда не забываю, на каком узком краю мы живем — пока не завоевали себе новые дома в лучших странах. И даже такая победа, как сегодня, значит меньше, чем сбор еды и тех товаров, что мы можем продать.
— Нг-нг-нг… ты говоришь, как житель Союза, — пробормотал Кусарат.
— А я был им. С тех пор как я имел с жителями Союза дело в Валеннене, я наблюдал за ними, я их слушал, я старался научиться. Как ты думаешь, почему они установили свою власть над всем миром, который мы знаем? Конечно, они больше нас умеют, их страна богаче, их там больше, все это правда. Но главное — ив это я верю — главное то, что они умеют рассчитывать наперед.
— И ты хочешь нас сделать такими же? — настороженно спросил Кусарат.
— В той мере, в какой мы сможем стать такими и в какой мы от этого выиграем, — ответил Арнанак.
Кусарат какое-то время смотрел на него, освещаемого вспышками неровного пламени, и, помолчав, сказал:
— И ещё ты водишься с даурами… и кто знает с какой ещё чертовщиной?
— Мне часто задавали этот вопрос, — сказал Арнанак. — Лучший ответ, который у меня есть, — это правда. Кусарат поднял уши и махнул хвостом:
— Я тебя слушаю.
— Впервые я встретил их, киаи-аи, может быть, пару сотен лет тому назад, когда я был юнцом, только что из щенячества, и Факелоносец ещё не потревожил мир. Хотя он был так ярок, что ночью отбрасывал тень от предметов, и мы знали, что он идет к нам. Но молодые не боятся далекого завтра, а старым нет смысла о нем думать. Мы хорошо жили в те дни — ты помнишь?
— Мои родители жили в Эвисакуке, где Мекусак был оверлингом. Мой отец был полностью свободным хозяином, а не вассалом. Дом наш стоял на горе Клык, и близких соседей не было. Мои родители считали, что меня зачал Мекусак в тот раз, когда укрылся у них от непогоды. Потому что я рос таким же большим, как он, и таким же вспыльчивым, и так же не любил ковыряться в земле. У нас был нищенский клочок земли, где росли несколько травинок. А главным занятием отца и нас, парней, была охота. Когда он нас посылал одних, я, бывало, уходил на много дней, а потом Приходил и врал про долгое неудачное преследование. Они мне не очень верили, потому что по совместным охотам знали, на что я способен.
Так год от года я отдалялся от семьи, и на меня все больше ворчали. И однажды я, бродя сам по себе на западных склонах тор, так высоко, что видел, как блестит вдали океан, нашел там даура. До того я видал их иногда мельком. К нам они не так редко заходят, как в другие места Южного Валеннена. Может быть, потому, что у нас глушь с редким населением, может быть, потому, что здесь больше тех растений, которыми они кормятся, а нам не годятся. А может быть, наша земля зачарована. Кто ведает? Я и по сей день не знаю.
Так или иначе, передо мной оказалось это сверхъестественное существо. Его придавило накануне поваленным бурей деревом. Он уже еле двигался, и под кожей ходили волны, а сама кожа из пурпурной стала белой под беспощадным полуденным солнцем. А лепестки на ветке — на той ветке, где должна бы расти голова, — сжимались и разжимались, как будто задыхаясь, воздух ловили, и усики под ними корчились. Из живота смотрели три глаза, черные, как дыры. И дыра тоже там была, пробитая острым обломком ветви, и из неё сочилась сукровица.
В первое мгновение я хотел убежать, а во второе — убить. Однако я сдержался. И меня осенила мысль: мы их боимся, а иногда ненавидим, потому что не знаем их. Не потому, что в них зло — есть рассказы о том, как они приносили нам вред, но эти рассказы могут быть ложью. И есть рассказы о том, как они помогали смертным, и эти рассказы могут быть правдой. Не заманчиво ли свести дружбу с дауром? Я сбросил с него дерево — для меня оно было легким, отнес его в пещеру неподалеку, почистил и перевязал его рану, как только мог, и сделал ему постель из лиа. Несколько последующих дней я носил ему воду и еду, которую он ел.
Я говорю «он», но это могла быть и «она», и «оно», и вообще Бог знает что. И я даже не знаю, стали ли мы друзьями так, как дружат смертные. Кто может знать, о чем думает даур к глубине своего чрева или лепестков, или где там у них душа помещается, если она вообще у них есть? Я только знаю, что мы перестали друг друга дичиться и стали чуть-чуть разговаривать. Мне было трудно овладеть его журчанием и писком, а он нашу речь совсем не мог изобразить. Но мы как-то поняли значение отдельных жестов и звуков.
Когда он выздоровел, он не подарил мне ни сокровищ, ни волшебной силы, на что я надеялся. Он только дал мне понять, что просит меня возвращаться, когда я только захочу. Домой я вернулся в задумчивости.
Конечно, я никому ничего не рассказал. Возвращался я часто. И меня обычно никто не встречал, но иногда я бродил с целыми компаниями этих существ. Металлов они не знали, но давали мне каменные инструменты, не подходящие для моих рук ни по форме, ни по размеру, но для них очень удобные, а может быть — приносящие удачу. А я водил их вокруг — помнишь, они же там не жили, они приходили с Пустынных холмов и вдоль Стены Мира ненадолго — и я помогал им ловить мелкую дичь, которой бы мне не прокормиться, и отдавал им кости от своей добычи, из которых они делали свои инструменты. Может быть, это и было одной из их целей. В Старкленде, как я потом узнал, все животные — карлики.
Тем временем я начал ухаживать за одной женщиной и, похваляясь, рассказал ей о своих товарищах-даурах. Она оказалась не такой храброй, как я думал, и убежала от меня в страхе. Вскоре меня нашли два её брата и обвинили в попытках навести на неё чары. Гнев родил гнев, и они легли замертво. Родители с обеих сторон быстро уладили ссору, прежде чем она успела перерасти в кровную месть.
С тех пор я понял, почему отцы имеют такую власть над своими сынами и внуками, а матери — над дочерьми и внучками до шестидесяти четырех лет. Тут дело не в «воспитании», не в «правах», не в слове богов, а просто потому, что, если бы этого не было, слишком много погибало бы молодых. Но как бы там ни было, а мой отец решил, что правильно будет дать мне разрешение уйти. И я отбыл в радостной надежде.
Последующие сто лет или около того мне было что делать, кроме как шататься с даурами по горе Клык. Я был охотником и носил продавать шкуры в Тарханну.
Когда я услышал, что за древесину феникса чужеземцы платят лучше, я стал лесорубом. Мы гоняли плоты в Порт-Руа, и я узнал этот город. От того, что говорили в нем о землях за Южным морем солдаты, матросы и купцы, я загорелся и ушел в море сам.
Я начал с пиратства. Но в те дни это не было доходным ремеслом. Мы боялись нападать на те острова, где был пост легионеров, а таких было большинство. И скоро я уже был палубным матросом на торговом корабле из Сехалы. И долго я скитался по землям Союза, берясь за любую работу, пока не вступил в легион. Мне там понравилось, но когда кончилась моя октада, я там не остался, потому что к тому времени я задумался. И вместо того я отправился прямо в Сехалу, и жил там на то, что скопил, и читал книги.
Да, я научился читать, и в этом нет волшебства, что бы тебе там ни говорили. Я читал и слушал слова мудрецов.
Ты поймешь: год за годом становился ярче Поджигатель, и росло волнение в Сехале. В такие годы погибали цивилизации — в наводнениях, бурях, голодоморах, катастрофах и нашествиях дикарей из ещё более опустошенных стран. Но у них, в Сехале, была надежда. В последние два цикла легионерам удалось что-то спасти, и во второй раз больше, чем в первый.
Да, да, вот настолько стары легионы, в том числе и Зера. Они пережили народы и дали возможность новым народам вырасти быстрее. А к тому же сейчас пришли люди — эти чужаки, о которых ты, наверное, слышал всякие слухи…
Да, я встречал и людей, хотя и не говорил с ними. Но это в другой раз, Кусарат. Ты же спрашивал меня про дауров.
По летописям легионеров выходило, что Злая звезда пройдет прямо над Валенненом. В прошлом, говорилось там, валенненцы — наши предшественники не называли себя тассурами — в основном вымерли. Остались неясные обрывки сказаний о том, что северяне в прошлые века, когда ещё не было легионов, захватили Огненное море и частично — Бероннен. Их имена не сохранились, их потомки стали частью теперешней цивилизации, но они выжили в Огненную пору. Выжили!
И я думал: если Союз сохранит свою мощь, то такого вторжения уже не будет, и большая часть моего народа вымрет. Мне это не было безразлично. Наши ссоры — это ссоры любящих. И я думал: но ведь Союз будет очень ослаблен. Если Валеннен усилится, объединится под умелым руководством — ты понимаешь?
И я так решил. Да, я хочу быть тем, кто определит, как пойдет весь следующий цикл. Я хочу, чтобы ко мне, а не в Сехалу пришли люди и со мной имели дело. И когда я умру, останется обо мне память, и мой череп станет оракулом до следующей Огненной поры и после нее. Это всего лишь плата солдату за спасение народа.
И я вернулся домой. Остальное ты слышал: как я расчищал новые земли в Улу, как я создал богатство и власть, торгуя с Союзом и занимая его место там, откуда он уходил, как приходили ко мне захудалые семьи, которые знали худшие годы, и давали мне клятву верности за земли и защиту, и я учил их, как сражаться не только руками, но и головой. И они стали плотью моей силы.
Но нужен ещё и дух. Кусарат, я скажу откровенно, я ловил слова о тебе, потому что ты — могучий оверлинг. И я могу с тобой говорить открыто, а не так, как с другими. Ты не обитатель глуши, что повторяет все сказки старых баб о богах.
Я знаю, что наших недалеких и ограниченных тассуров не сбить в кучу одной только силой, даже чтобы спасти самые их жизни — нужно ещё что-то другое: такое, что сплавит их в единый слиток, из которого я смогу выковать меч.
И я снова стал искать моих дауров. Долго и упорно пришлось мне искать. Хотя они даже и чаще теперь выходят в царство смертных, и в большем числе, когда приближается Родитель Бурь. Их Старкленд пересыхает даже ещё сильнее, чем наши земли, а когда жара убивает наш вид жизни, их вид продвигается в наши края, чтобы дать им жизнь.
Но в конце концов, неважно как, я нашел даура. Мы поговорили, как смогли. Потом я встретил ещё дауров, и мы поговорили еще. Я не знаю, был ли среди них тот, кого я спас, я даже историй об этом не слышал. Хотел узнать, но не вышло. Я плохо знаю их речь и их пути и смог только сказать, что раньше я дружил с такими, как они. Я очень старался к этому что-нибудь добавить, потому что в Огненную пору не только смертные ищут себе союзников. Они нас остерегаются.
И если опять быть откровенным, то слишком тесная дружба может заставить моих последователей не остерегаться их, когда нужно. Мне нужен был сигил. Дар, который был бы знаком их расположения, их же самих следовало держать подальше от тассуров. Но я никак не мог им этого объяснить — настолько они от нас отличны. А если они меня и поняли, то могли не понять, что для этого нужно. Я ведь, в конце концов, и сам понятия не имел, что это может быть. Амулет из кости или камня не годился — я ведь мог его и сам сделать.
И тогда они взяли меня с собой в свои земли.
Ты слыхал, что я уходил. Ты мог слышать, что я пришел назад — кожа да кости — и годами восстанавливал здоровье. Но ты не мог слышать, что было там. Три года я просто готовился.
Сначала дауры взяли еду для меня и устроили склады на всем пути. В Старкленде она не сгниет и звери её не съедят. И все же я почти голодал. Они заготовили очень мало, даур ведь не может много нести, а я не предвидел, насколько сурова их страна. А ещё ближе я был к смерти от жажды. На севере не пустыня, по крайней мере так было, пока не вернулся Красный. Но там сухо, тамошней жизни нужно меньше воды, чем нашей, и это мы тоже не предусмотрели.
Наконец мы вышли к каким-то руинам. Я шел там ощупью, полубезумный, пока один даур не показал мне Дар, наполненный неизвестными звездами. Я схватил его и направил мои стопы прочь от земли, что ненавидела и жгла их. Как-то им удалось меня вытащить. С тех пор мы с даурами сошлись ближе. У нас есть тайны, которые я не имею права выдавать. Но их намерения добры и мои по отношению к ним — тоже. Моим друзьям они помогут, моим врагам будут вредить. И хватит на сегодня речей. Я сказал, а ты понял.
Позже, погружаясь уже в дрему, Арнанак подумал: «Хватит речей — для него. Люди хорошо заплатят, чтобы услышать больше. То, что я смогу им рассказать о даурах, может принести хороший барыш — их отступничество от Союза».
Глава 6
Уже несколько часов как Ану зашла за горизонт, и Бел тоже стоял низко. Желтые лучи подсвечивали деревья на Кемпбелл-стрит. Проходя через красную листву, они бросали на землю коралловый отблеск. Прохладный воздух нес осенние запахи из-за реки. На тротуаре играли дети, и до ушей Иена Спарлинга доносились их выкрики. Вокруг них ездил велосипедист. Больше никого не было видно. Лаборатории и заводы, окруженные садами, уже закрылись, работники разошлись по домам, кроме тех немногих, что сгрудились возле дома мэра, ожидая появления землянина и надеясь услышать свежие новости.
Первое совещание фактически закончилось. Хэншоу пригласили его участников остаться на обед. Спарлинг отговорился тем, что его жена сегодня приготовила что-то особенное и ждет его домой. Хэншоу, как он подозревал, догадались, что это неправда, но ему было все равно. Выйдя по боковой аллее и в обход дома, он избежал расспросов толпы.
Держа в зубах погасшую трубку и сжимая в карманах кулаки, он мерил путь широкими шагами, не обращая внимания на все вокруг. Он остановился, только когда чьи-то пальцы сомкнулись на его руке и встряхнули. И тогда он увидел Джилл Конуэй. Он остановился. Кровь побежала быстрее и зашумела в ушах.
— Эй, — сказала она, — что за спешка? Ты несешься, как дьявол за душой мытаря.
Ее голос выдавал радость от встречи. Но через секунду она сочувственно спросила:
— Что, плохо?
— Да мне бы не надо… — он чуть не выронил трубку, подхватил её, сглотнул и спросил: — А что ты здесь делаешь?
— Тебя жду.
Он засмотрелся на её тонкую фигуру. В почти горизонтальном уже свете волосы Джилл вспыхнули золотом.
— Да? Это зачем? — «Нет, конечно, она меня не ждала. Просто случайно заговорила». Спарлинг взял себя в руки. — Как ты узнала, где и когда?
— Попросила Ольгу Хэншоу позвонить мне, как только закончится официальное обсуждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Если ты не намерен спать, — вежливо добавил он.
— О нет, я предпочел бы отдохнуть, бодрствуя, — ответил Арнанак.
— Я также. Мысли мои в беспорядке. Если бы задремал сейчас, мне не сделать хорошего сна.
— Boy? Ты знаешь искусство сновидцев? Не ведал я того.
— Ничего я не умею такого, о чем стоило бы говорить, — признался Кусарат. — Но я умею сделать сон приятным… или полезным.
Арнанак кивнул:
— Вот и я так же.
— И я, — сказал Торнак. Он засмеялся. — Хотел бы я сегодня снов о пиве и женщинах — не в Тарханне, и не в доме отца моего, а в Порт-Руа, когда мы его возьмем — это будет здорово! Или даже в Сехале.
— Не слишком увлекайся, — предупредил его Арнанак. — Завоевание только началось и продлится долго, мы ещё можем не дожить до его конца.
— Тем больше смысла помечтать сейчас, — сказал сводный брат Торнака Игини. Отец сделал им знак замолчать. Молоды они были и ещё не обладали достаточно хорошими манерами. Двое других были постарше, трезвые женатые мужчины, но ни один из них ещё не перешагнул свои первые шестьдесят четыре года, а потому власть Арнанака распространялась и на них.
Он хотел, чтобы к Кусарату проявляли уважение. Хотя похоже, что он беспокоился зря, потому что Кусарат спросил:
— Это все твои парнишки, Арнанак? — и получив утвердительный ответ, добавил: — Тогда, наверное, остальные у тебя где-то далеко — те, что уже выросли. Потому что я слыхал, что зачал ты их много, и от стольких женщин, сколько мало кто из нас имел.
Арнанак не стал отказываться. Кроме нескольких супруг, полученных в результате браков по расчету, и ряда наложниц, он наверняка оплодотворил многих жен, которых ему одалживали во время странствий. Мужьям было приятно оказать ему гостеприимство в надежде на появление в доме детей хорошей породы. У него была не только слава и сила — был ещё и он сам, большой, с мягкой походкой, и на черном лице глаза были настолько же зелены, насколько зубы белы, а самые страшные раны, полученные им в своей бурной жизни, зажили, не оставив шрамов.
Он ответил совершенно серьезно:
— Да. Одни сейчас в морских набегах, другие несут послания от меня по суше. Но большинство дома и делают то, что я им приказал. Я никогда не забываю, на каком узком краю мы живем — пока не завоевали себе новые дома в лучших странах. И даже такая победа, как сегодня, значит меньше, чем сбор еды и тех товаров, что мы можем продать.
— Нг-нг-нг… ты говоришь, как житель Союза, — пробормотал Кусарат.
— А я был им. С тех пор как я имел с жителями Союза дело в Валеннене, я наблюдал за ними, я их слушал, я старался научиться. Как ты думаешь, почему они установили свою власть над всем миром, который мы знаем? Конечно, они больше нас умеют, их страна богаче, их там больше, все это правда. Но главное — ив это я верю — главное то, что они умеют рассчитывать наперед.
— И ты хочешь нас сделать такими же? — настороженно спросил Кусарат.
— В той мере, в какой мы сможем стать такими и в какой мы от этого выиграем, — ответил Арнанак.
Кусарат какое-то время смотрел на него, освещаемого вспышками неровного пламени, и, помолчав, сказал:
— И ещё ты водишься с даурами… и кто знает с какой ещё чертовщиной?
— Мне часто задавали этот вопрос, — сказал Арнанак. — Лучший ответ, который у меня есть, — это правда. Кусарат поднял уши и махнул хвостом:
— Я тебя слушаю.
— Впервые я встретил их, киаи-аи, может быть, пару сотен лет тому назад, когда я был юнцом, только что из щенячества, и Факелоносец ещё не потревожил мир. Хотя он был так ярок, что ночью отбрасывал тень от предметов, и мы знали, что он идет к нам. Но молодые не боятся далекого завтра, а старым нет смысла о нем думать. Мы хорошо жили в те дни — ты помнишь?
— Мои родители жили в Эвисакуке, где Мекусак был оверлингом. Мой отец был полностью свободным хозяином, а не вассалом. Дом наш стоял на горе Клык, и близких соседей не было. Мои родители считали, что меня зачал Мекусак в тот раз, когда укрылся у них от непогоды. Потому что я рос таким же большим, как он, и таким же вспыльчивым, и так же не любил ковыряться в земле. У нас был нищенский клочок земли, где росли несколько травинок. А главным занятием отца и нас, парней, была охота. Когда он нас посылал одних, я, бывало, уходил на много дней, а потом Приходил и врал про долгое неудачное преследование. Они мне не очень верили, потому что по совместным охотам знали, на что я способен.
Так год от года я отдалялся от семьи, и на меня все больше ворчали. И однажды я, бродя сам по себе на западных склонах тор, так высоко, что видел, как блестит вдали океан, нашел там даура. До того я видал их иногда мельком. К нам они не так редко заходят, как в другие места Южного Валеннена. Может быть, потому, что у нас глушь с редким населением, может быть, потому, что здесь больше тех растений, которыми они кормятся, а нам не годятся. А может быть, наша земля зачарована. Кто ведает? Я и по сей день не знаю.
Так или иначе, передо мной оказалось это сверхъестественное существо. Его придавило накануне поваленным бурей деревом. Он уже еле двигался, и под кожей ходили волны, а сама кожа из пурпурной стала белой под беспощадным полуденным солнцем. А лепестки на ветке — на той ветке, где должна бы расти голова, — сжимались и разжимались, как будто задыхаясь, воздух ловили, и усики под ними корчились. Из живота смотрели три глаза, черные, как дыры. И дыра тоже там была, пробитая острым обломком ветви, и из неё сочилась сукровица.
В первое мгновение я хотел убежать, а во второе — убить. Однако я сдержался. И меня осенила мысль: мы их боимся, а иногда ненавидим, потому что не знаем их. Не потому, что в них зло — есть рассказы о том, как они приносили нам вред, но эти рассказы могут быть ложью. И есть рассказы о том, как они помогали смертным, и эти рассказы могут быть правдой. Не заманчиво ли свести дружбу с дауром? Я сбросил с него дерево — для меня оно было легким, отнес его в пещеру неподалеку, почистил и перевязал его рану, как только мог, и сделал ему постель из лиа. Несколько последующих дней я носил ему воду и еду, которую он ел.
Я говорю «он», но это могла быть и «она», и «оно», и вообще Бог знает что. И я даже не знаю, стали ли мы друзьями так, как дружат смертные. Кто может знать, о чем думает даур к глубине своего чрева или лепестков, или где там у них душа помещается, если она вообще у них есть? Я только знаю, что мы перестали друг друга дичиться и стали чуть-чуть разговаривать. Мне было трудно овладеть его журчанием и писком, а он нашу речь совсем не мог изобразить. Но мы как-то поняли значение отдельных жестов и звуков.
Когда он выздоровел, он не подарил мне ни сокровищ, ни волшебной силы, на что я надеялся. Он только дал мне понять, что просит меня возвращаться, когда я только захочу. Домой я вернулся в задумчивости.
Конечно, я никому ничего не рассказал. Возвращался я часто. И меня обычно никто не встречал, но иногда я бродил с целыми компаниями этих существ. Металлов они не знали, но давали мне каменные инструменты, не подходящие для моих рук ни по форме, ни по размеру, но для них очень удобные, а может быть — приносящие удачу. А я водил их вокруг — помнишь, они же там не жили, они приходили с Пустынных холмов и вдоль Стены Мира ненадолго — и я помогал им ловить мелкую дичь, которой бы мне не прокормиться, и отдавал им кости от своей добычи, из которых они делали свои инструменты. Может быть, это и было одной из их целей. В Старкленде, как я потом узнал, все животные — карлики.
Тем временем я начал ухаживать за одной женщиной и, похваляясь, рассказал ей о своих товарищах-даурах. Она оказалась не такой храброй, как я думал, и убежала от меня в страхе. Вскоре меня нашли два её брата и обвинили в попытках навести на неё чары. Гнев родил гнев, и они легли замертво. Родители с обеих сторон быстро уладили ссору, прежде чем она успела перерасти в кровную месть.
С тех пор я понял, почему отцы имеют такую власть над своими сынами и внуками, а матери — над дочерьми и внучками до шестидесяти четырех лет. Тут дело не в «воспитании», не в «правах», не в слове богов, а просто потому, что, если бы этого не было, слишком много погибало бы молодых. Но как бы там ни было, а мой отец решил, что правильно будет дать мне разрешение уйти. И я отбыл в радостной надежде.
Последующие сто лет или около того мне было что делать, кроме как шататься с даурами по горе Клык. Я был охотником и носил продавать шкуры в Тарханну.
Когда я услышал, что за древесину феникса чужеземцы платят лучше, я стал лесорубом. Мы гоняли плоты в Порт-Руа, и я узнал этот город. От того, что говорили в нем о землях за Южным морем солдаты, матросы и купцы, я загорелся и ушел в море сам.
Я начал с пиратства. Но в те дни это не было доходным ремеслом. Мы боялись нападать на те острова, где был пост легионеров, а таких было большинство. И скоро я уже был палубным матросом на торговом корабле из Сехалы. И долго я скитался по землям Союза, берясь за любую работу, пока не вступил в легион. Мне там понравилось, но когда кончилась моя октада, я там не остался, потому что к тому времени я задумался. И вместо того я отправился прямо в Сехалу, и жил там на то, что скопил, и читал книги.
Да, я научился читать, и в этом нет волшебства, что бы тебе там ни говорили. Я читал и слушал слова мудрецов.
Ты поймешь: год за годом становился ярче Поджигатель, и росло волнение в Сехале. В такие годы погибали цивилизации — в наводнениях, бурях, голодоморах, катастрофах и нашествиях дикарей из ещё более опустошенных стран. Но у них, в Сехале, была надежда. В последние два цикла легионерам удалось что-то спасти, и во второй раз больше, чем в первый.
Да, да, вот настолько стары легионы, в том числе и Зера. Они пережили народы и дали возможность новым народам вырасти быстрее. А к тому же сейчас пришли люди — эти чужаки, о которых ты, наверное, слышал всякие слухи…
Да, я встречал и людей, хотя и не говорил с ними. Но это в другой раз, Кусарат. Ты же спрашивал меня про дауров.
По летописям легионеров выходило, что Злая звезда пройдет прямо над Валенненом. В прошлом, говорилось там, валенненцы — наши предшественники не называли себя тассурами — в основном вымерли. Остались неясные обрывки сказаний о том, что северяне в прошлые века, когда ещё не было легионов, захватили Огненное море и частично — Бероннен. Их имена не сохранились, их потомки стали частью теперешней цивилизации, но они выжили в Огненную пору. Выжили!
И я думал: если Союз сохранит свою мощь, то такого вторжения уже не будет, и большая часть моего народа вымрет. Мне это не было безразлично. Наши ссоры — это ссоры любящих. И я думал: но ведь Союз будет очень ослаблен. Если Валеннен усилится, объединится под умелым руководством — ты понимаешь?
И я так решил. Да, я хочу быть тем, кто определит, как пойдет весь следующий цикл. Я хочу, чтобы ко мне, а не в Сехалу пришли люди и со мной имели дело. И когда я умру, останется обо мне память, и мой череп станет оракулом до следующей Огненной поры и после нее. Это всего лишь плата солдату за спасение народа.
И я вернулся домой. Остальное ты слышал: как я расчищал новые земли в Улу, как я создал богатство и власть, торгуя с Союзом и занимая его место там, откуда он уходил, как приходили ко мне захудалые семьи, которые знали худшие годы, и давали мне клятву верности за земли и защиту, и я учил их, как сражаться не только руками, но и головой. И они стали плотью моей силы.
Но нужен ещё и дух. Кусарат, я скажу откровенно, я ловил слова о тебе, потому что ты — могучий оверлинг. И я могу с тобой говорить открыто, а не так, как с другими. Ты не обитатель глуши, что повторяет все сказки старых баб о богах.
Я знаю, что наших недалеких и ограниченных тассуров не сбить в кучу одной только силой, даже чтобы спасти самые их жизни — нужно ещё что-то другое: такое, что сплавит их в единый слиток, из которого я смогу выковать меч.
И я снова стал искать моих дауров. Долго и упорно пришлось мне искать. Хотя они даже и чаще теперь выходят в царство смертных, и в большем числе, когда приближается Родитель Бурь. Их Старкленд пересыхает даже ещё сильнее, чем наши земли, а когда жара убивает наш вид жизни, их вид продвигается в наши края, чтобы дать им жизнь.
Но в конце концов, неважно как, я нашел даура. Мы поговорили, как смогли. Потом я встретил ещё дауров, и мы поговорили еще. Я не знаю, был ли среди них тот, кого я спас, я даже историй об этом не слышал. Хотел узнать, но не вышло. Я плохо знаю их речь и их пути и смог только сказать, что раньше я дружил с такими, как они. Я очень старался к этому что-нибудь добавить, потому что в Огненную пору не только смертные ищут себе союзников. Они нас остерегаются.
И если опять быть откровенным, то слишком тесная дружба может заставить моих последователей не остерегаться их, когда нужно. Мне нужен был сигил. Дар, который был бы знаком их расположения, их же самих следовало держать подальше от тассуров. Но я никак не мог им этого объяснить — настолько они от нас отличны. А если они меня и поняли, то могли не понять, что для этого нужно. Я ведь, в конце концов, и сам понятия не имел, что это может быть. Амулет из кости или камня не годился — я ведь мог его и сам сделать.
И тогда они взяли меня с собой в свои земли.
Ты слыхал, что я уходил. Ты мог слышать, что я пришел назад — кожа да кости — и годами восстанавливал здоровье. Но ты не мог слышать, что было там. Три года я просто готовился.
Сначала дауры взяли еду для меня и устроили склады на всем пути. В Старкленде она не сгниет и звери её не съедят. И все же я почти голодал. Они заготовили очень мало, даур ведь не может много нести, а я не предвидел, насколько сурова их страна. А ещё ближе я был к смерти от жажды. На севере не пустыня, по крайней мере так было, пока не вернулся Красный. Но там сухо, тамошней жизни нужно меньше воды, чем нашей, и это мы тоже не предусмотрели.
Наконец мы вышли к каким-то руинам. Я шел там ощупью, полубезумный, пока один даур не показал мне Дар, наполненный неизвестными звездами. Я схватил его и направил мои стопы прочь от земли, что ненавидела и жгла их. Как-то им удалось меня вытащить. С тех пор мы с даурами сошлись ближе. У нас есть тайны, которые я не имею права выдавать. Но их намерения добры и мои по отношению к ним — тоже. Моим друзьям они помогут, моим врагам будут вредить. И хватит на сегодня речей. Я сказал, а ты понял.
Позже, погружаясь уже в дрему, Арнанак подумал: «Хватит речей — для него. Люди хорошо заплатят, чтобы услышать больше. То, что я смогу им рассказать о даурах, может принести хороший барыш — их отступничество от Союза».
Глава 6
Уже несколько часов как Ану зашла за горизонт, и Бел тоже стоял низко. Желтые лучи подсвечивали деревья на Кемпбелл-стрит. Проходя через красную листву, они бросали на землю коралловый отблеск. Прохладный воздух нес осенние запахи из-за реки. На тротуаре играли дети, и до ушей Иена Спарлинга доносились их выкрики. Вокруг них ездил велосипедист. Больше никого не было видно. Лаборатории и заводы, окруженные садами, уже закрылись, работники разошлись по домам, кроме тех немногих, что сгрудились возле дома мэра, ожидая появления землянина и надеясь услышать свежие новости.
Первое совещание фактически закончилось. Хэншоу пригласили его участников остаться на обед. Спарлинг отговорился тем, что его жена сегодня приготовила что-то особенное и ждет его домой. Хэншоу, как он подозревал, догадались, что это неправда, но ему было все равно. Выйдя по боковой аллее и в обход дома, он избежал расспросов толпы.
Держа в зубах погасшую трубку и сжимая в карманах кулаки, он мерил путь широкими шагами, не обращая внимания на все вокруг. Он остановился, только когда чьи-то пальцы сомкнулись на его руке и встряхнули. И тогда он увидел Джилл Конуэй. Он остановился. Кровь побежала быстрее и зашумела в ушах.
— Эй, — сказала она, — что за спешка? Ты несешься, как дьявол за душой мытаря.
Ее голос выдавал радость от встречи. Но через секунду она сочувственно спросила:
— Что, плохо?
— Да мне бы не надо… — он чуть не выронил трубку, подхватил её, сглотнул и спросил: — А что ты здесь делаешь?
— Тебя жду.
Он засмотрелся на её тонкую фигуру. В почти горизонтальном уже свете волосы Джилл вспыхнули золотом.
— Да? Это зачем? — «Нет, конечно, она меня не ждала. Просто случайно заговорила». Спарлинг взял себя в руки. — Как ты узнала, где и когда?
— Попросила Ольгу Хэншоу позвонить мне, как только закончится официальное обсуждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30