Коллеги-журналисты интересовались кладом Косинской. Сперва я шутил. Потом стало не до шуток. Я хоть и понимал, что ТВ изобрели не для шибко умных, но ведь и не для идиотов… Я опечалился.Я стал объяснять, что это шутка. Шутка это такая, понимаете? Прикол… Это, — говорили мне, — клад-то Косинской — шутка? Хе-хе, шутка! Андрюха, ты не темни, шепни на ушко: в какую сумму, хотя бы приблизительно, оценивают клад?Тогда я задавал встречные вопросы: скажи мне, друг мой, может ли один человек за одну ночь выкопать яму глубиной СЕМЬ метров?… Большинство моих коллег после этого вопроса врубались и начинали хохотать, приговаривая: а я-то, дурень, попался на крюк!Но некоторые не врубались. Тогда я задавал другой вопрос: а как ты, коллега, представляешь себе раскопки на территории государственного музея, охраняемого этим же самым государством? Ты что — охренел? Ты поле-то видишь?Так вот мы пошутили… Негодяи — однозначно!
***
Через сутки все-таки народ успокоился, звонки прекратились. Светке я сказал:— Чтоб больше идей твоих стопудовых, Аристарховна, я не слышал. Придумала ахинею какую-то…— Но ты же сам, Андрей, одобрил.— Я одобрил? — возмутился я. — Я эту ахинею одобрил?… Да, я одобрил. Вот и лишу тебя премии к чертовой матери!— За что? — удивилась Светлана.— За… за… в общем, иди работай. Я придумаю за что. Ну это ж надо такую ахинею придумать! ВАЗМУТИТЕЛЬНО!
***
А на другой день ко мне явился адвокат господина Салехарда. Вернее, сразу два.Они пришли без предварительной договоренности, и я мог бы их не принимать. Но рассудил, что два серьезных человека без дела не придут, и скомандовал Оксане: запускай обоих, будем потрошить.Оба адвоката оказались чем-то похожи.Вообще я заметил, что все адвокаты немножко похожи. На лицах у них написано что-то такое… особенное. Они несут некую печать знания, которое не доступно простым смертным. Адвокаты значительны, как жрецы тайной секты или шаманы племени мамба… Рядом с ними, правоведами, ты ошущаешь себя ущербной, убогой, косноязычной полукриминальной особью. По крайней мере, им так хочется.Впрочем, может быть, я не прав. Вот, например, Аня Лукошкина…Вошли два правоведа. У одного был костюм в полоску, а галстук однотонный, у второго, наоборот, — лысина. Одного звали Филиппом Филипповичем, другого, наоборот, — Сергеем Станиславовичем. Но — близнецы.Я предложил присаживаться, спросил насчет кофе-чаю и поинтересовался: что же их, правоведов-то, сюда принесло… то есть привело?— Мы, — сказал Филипп Филиппович, — представляем интересы нашего клиента — Михаила Георгиевича Салехарда… А чай мы пить не будем.— Да, — сказал Сергей Станиславович. — Не будем… дайте кофею.Я понял, что это серьезно. Правоведы ловкие попались. Таким палец в рот не ложи. Э-э, нет, не ложи — ловкачи-правоведы. Я понял, что нужно спасаться.— Конечно, — сказал я. — Сейчас я прикажу секретарше приготовить кофе.Адвокаты заявили, что их клиент — депутат Государственной Думы, а моя безответственная телевизионная выходка подрывает и дискредитирует его имидж и т. д. и т. п. Они говорили довольно долго.Я слушал, кивал головой и думал, что братаны подобную речугу формулируют короче: за базар, типа, отвечать надо!
***
На следующий день, около восьми вечера, Оксана уже ушла, и когда зазвонил телефон, я сам снял трубку.— М-мне н-настоятельно н-нужно пе-переговорить с г-г-господином Обнорским, — сказал мужской голос.— По какому вопросу? — спросил я.— П-по очень в-в-важному.Вот так — по очень «в-в-важному»…И я верю. Я верю, что для того, кто звонит, вопрос очень важен. Но вот важен ли он для остальных, в том числе для Агентства «Золотая пуля» и для меня — Обнорского А. В.?— Вы по какому вопросу? — повторил я.— П-послушайте. Д-днем меня т-трижды фут-футболила с-с-секретарша. А д-дело в-важнейшее. Н-на нем вы сможете з-з-зработать и этические, и ф-ф-финансовые дивиденды.Про «этические» дивиденды я ничего не понял, но ф-ф-финансовые меня заинтересовали. У нас аккурат сложился очередной кризис, денег не было даже на зарплату, и где их взять, никто не знал.Днем мы провели совещание, обсуждали ситуацию больше часа, но ни к чему не пришли… Короче, именно упоминание про финансы решило исход дела.Я сдался.— Я, — сказал я, — Обнорский. Слушаю вас.— Я м-могу предложить в-вам совершенный эксклюзив.— Простите, как вас зовут?— Олег.— Очень приятно. А меня Андрей.— Я з-знаю.— Так в чем суть дела?— У-у м-меня есть дневники Т-троцкого… Б-бронштейна.— Поздравляю. А при чем тут я?— Н-но ведь вы занимаетесь р-розыском к-культурных и-и-и-исторических ц-ц…Вот оно в чем дело! Опять рикошет от «клада Косинской». Это определенно уже начинает надоедать.— К Салехарду, — сказал я. — С розыском ценностей — к Салехарду.— С-салехард конъюнктурщик, — резко ответил Олег, и я с ним мысленно согласился. — А у-в-вас ре-ре-путация…— Хорошо. Хорошо, Олег. Объясните толком, что вы предлагаете.— Я м-могу продать вам д-дневник и. п-письма Л-л-льва Т-троцкого. П-подлинники. А вы я-я-якобы провели расрасследование и их на-нашли. Это же ф-фурор. С-сенсация. И — д-деньги.— А почему вы сами не хотите это сделать?Олег некоторое время молчал, потом сказал:— Н-не могу. Есть н-нюансы.— Бывает, — согласился я. — А сколько вы хотите за ваши письма и дневники?— В-вы покупаете? — обрадовано спросил он.— Помилуйте! Кота в мешке?— Я п-предоставлю образец. П-покупаете?— Возможно. Так сколько вы хотите?— Сущий п-пустяк. Тысяч десять, например.— Рублей?— Шу-шу-шутите? На С-сотби цена н-на такие р-раритеты…— Почему бы вам, Олег, — перебил я, — не предложить ваши раритеты на Сотб?— Это н-невозможно. У м-меня ос-ссобые об-об-обстоятельства.— Кхе. Откуда у вас подлинники Троцкого? Если мне не изменяет память, Лев Давидович еще в тридцать девятом году продал свой архив Гарвардскому университету.— У-у меня есть п-подлинники. Х-хотите убедиться?Я сел на подоконник, закурил. За окном был конец мая, но листва на деревьях уже набрала полную силу, заматерела полетнему…— Х-хотите у-убедиться?— Да, хочу. Приносите ваши бумаги.— Н-нет, невозможно.— Ну, Олег, так дела не делают. Я вам уже объяснил: за кота в мешке я не заплачу ни копейки.— Образец т-текста я оставил в ячейке к-камеры х-хранения М-московского вокзала. Записывайте к-код…
***
Через сорок минут я был на Московском вокзале. Вокзалы в России — это особая тема. О них можно писать исследования. Я не имею в виду исторический, инженерный или архитектурный аспект… тут я пас. Я имею в виду аспект криминальный. В этом отношении наши вокзалы интерес представляют несомненный.Это мир бомжей, проституток, воров, скупщиков краденого. Это мир катал, таксистов-вампиров, наркодилеров, кидал, бандитов и контролирующих все это криминальное варево ментов. Как именно менты «контролируют», я комментировать не буду. Контролируют — и все тут. Умный читатель сам догадается, как милиция контролирует.…В указанной ячейке я нашел большой конверт из плотной бумаги. Никаких надписей на конверте не было.Я вышел из камеры хранения и нос к носу столкнулся с Ершом. Ёрш тоже меня увидел. Он вытащил изо рта сигарету и сказал: здрасьте.— Здрасьте, — ответил я. — Сбежал что ли, Витя?— Обидно слышать ваши подлые инсинуации, гражданин Серегин… Вышел по УДО {Условно-досрочное освобождение}.— Ты, Ершов, по УДО? — удивился я.— Тебе чего, Обнорский, паспорт показать?— Покажи.Ерш с понтом вытащил из кармана кожаной курточки новенький паспорт. Я заглянул, сразу понял — настоящий. На всякий случай запомнил номер. Ну чудеса — Ерш, рецидивист, которому вменяли три мошенничества, вымогалово и ограбление, вышел по УДО! Дальше ехать некуда…— Поздравляю, — сказал я, возвращая паспорт.— Мерси, — ухмыльнулся Ерш.Я повернулся и пошел. Вслед мне Ерш крикнул:— Вы, Обнорский, кажется, журналюга? Вот и пишите свои статейки.— А в опере, — подхватил бугай, с которым стоял Ерш, — пусть Шаляпин поет.
***
Дома я вскрыл конверт, встряхнул, и на стол выпорхнули два листочка бумаги.Один был формата А4 с машинописным текстом, второй — из тетради в клеточку, с рукописным текстом и оторванным уголком.Сначала я прочитал тот листок, что был отпечатан на машинке: "Сов. секретно. Лично. Тов. ЯГОДЕ Г. Г. При разборе личного архива б. секретаря ЦИК СССР ЕНУКИДЗЕ А. С. зав. секретной частью Секретариата Президиума ЦИК Союза ССР т. Обуховым был обнаружен пакет, запечатанный личной печатью Енукидзе с надписью личного секретаря Минервиной: «Авель Сафронович просил хранить в запечатанном виде в секретной части» от 8.V-33 г. и второй: «Материал прислан из Швеции от Бекзадьяна, для сведения А. С.». Пакет вскрыт 26.VI-35 г. Секретарем ЦИКа Союза ССР тов. Акуловым и обнаружен материал, который по сопроводительному письму за подписью Бекзадьяна касается связей некоего находившегося 3-4 года на лечении в туберкулезном санатории в Норвегии Куроедова П. С. б. шифровальщика Полпредства в Осло, впоследствии умершего, с Троцким и его сыном Седовым. По распоряжению Секретаря ЦИК Союза ССР эта переписка в количестве 75 письменных, частью отпечатанных на машинке, листов направляется в ваше распоряжение. Копия акта направлена в ЦК ВКП(б) тов. Ежову Н. И. Зав. Секретариатом Президиума ЦИК Союза ССР (Н. Козлов) 26 июня 1935 г. №16/ссч. Отп. 2 экз." Любопытный документик, с ароматом эпохи. Потом я взялся за рукописный текст: "8— ое апреля 1931 г. Дорогой товарищ! Я давно не писал вам, так как переписку с вами монополизировал сын. Сейчас он находится в Берлине, вот уж около двух месяцев, и я отвечаю вам на последнее ваше письмо к нему. Мы устроились уж, хоть и не совсем еще, на новой квартире и начинаем входить в колею. Сообщаю вам ниже новый адрес. Переписку по поводу поездки в Норвегию я оборвал из-за вмешательства стихийных сил (пожар!), но я совершенно согласен с вами, что от плана поездки ни в каком случае не нужно отказываться. Если вы увидите инициаторов при вашем посещении города, то скажите им, пожалуйста, что я, при систематической разборке накопившейся за пожарный период корреспонденции, отвечу им на их последнее письмо. Вы справляетесь о здоровье. До последнего времени оно было вполне удовлетворительным, но около недели тому назад вернулась малярия, притом в острой форме с ежедневными головными болями, что отражается на работе. Это тем более некстати, что я в течение четырех ближайших месяцев обязался закончить второй том Истории революции. Первый том на немецком и русском языках выйдет в течение ближайших дней. Я попрошу сына послать вам русское издание немедленно по выходе. Издания на других языках выйдут несколько позже. Вы предлагаете послать кое-какую скопившуюся у вас литературу. Буду вам очень благодарен — при том, однако, непременном условии, что вы не лишите себя нужных вам книг и что вы позволите мне оплатить по крайней мере расходы по пересылке. Вы спрашиваете, какие книги меня особенно интересуют? Из вышедших и выходящих в России меня особенно интересует все то, что относится к Красной Армии, с ее возникновения до сегодняшнего дня (отчеты, доклады, воспоминания, сборники узаконений, более или менее законченные исследования, военные учебники школ и академий и пр., и пр.). Здесь я опять ставлю вам ультимативнейшее условие: никаких расходов по покупке этих книг вы не должны нести; но если что-либо подходящее окажется в ваших руках, то я буду вам очень благодарен за присылку. Дело это для меня очень важное, но НЕ спешное. К книге о Красной Армии я приступлю только после окончания второго тома Истории, и то не сразу, следовательно, не раньше начала 1932 года. Я закончил недавно проект платформы интернациональной левой оппозиции по русскому вопросу, где попытался подвести основные итоги развития СССР и ВКП за последний период. Этот проект платформы выйдет в ближайшее время в виде номера Бюллетеня, и тогда вы его получите, разумеется. Вы пишете о недоразумениях некоего лица с некоей инстанцией. Вот так-так… не придется ли лицу превращаться в невозвращенца? У нас здесь уж несколько месяцев живет моя дочь, прибывшая из Москвы. Она больна туберкулезом легких (два пневмоторакса), пережила с нами пожар и вследствие временного ухудшения состояния находится в санатории. Опасается, что летом она будет здесь очень страдать от жары, и подумываем о ее возможном переселении на какой-либо европейский курорт. В Норвегии, вероятно, есть хорошие места, но слишком далеко, пожалуй, тем более что ей еженедельно нужен пневмоторакс. Дорога ли в Норвегии жизнь, в частности на курортах? Крепко и сердечно жму Вашу руку. Вы ничего о своем состоянии не пишете. Сообщите! Ваш Троцкий. Adresse: Kadikoy, Chifa 10 kak № 22 par Stamboul".
***
М— да… Неужели действительно письмо Троцкого?На обратной стороне листка, в углу стоял фиолетовый штамп. Собственно, сам угол был оторван и сохранился только фрагмент печати:Архивный от…НК…Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы восстановить недостающий текст:«Архивный отдел НКВД…» М-да, если документ подлинный, то это настоящая сенсация, рядом с которой «клад Косинской» — ничто.С утра я первым делом заскочил в информационно-аналитический отдел, хотел потолковать с Агеевой. Как-никак Агеева все-таки филолог, несколько лет работала в библиотеке АН, заведовала отделом редкой книги. Может, подскажет, каким образом быстро разобраться с авторством.Но нашей драгоценной Марины Борисовны на месте еще, разумеется, не было.К работе Марина Борисовна относится с душой, но рабочий график устанавливает сама. Все мои попытки повлиять на нее серьезного успеха не имели.В коридоре Скрипка что-то азартно втолковывал Ане Соболиной. Аня кивала, слушая бурный Скрипкин поток, но, кажется, совсем Скрипку не слышала…— Анна, — вмешался я, — где, интересно, Марина Борисовна?— Она… э-э… чуть-чуть опаздывает.А Скрипка сказал:— Я знал одну даму, которая постоянно всюду опаздывала. В связи с этим у нее была масса неприятностей. Ее увольняли со службы, ее бросил муж…— Леша! — перебил я, но Скрипка сказал:— Извини, Шеф, но дай дорассказать.Короче, у этой дамы была масса неприятностей. А однажды она опоздала на самолет.— И что?— В общем-то ничего. Но тот самолет разбился.— Очень поучительная история, — сказал я.Скрипка улыбнулся, а Соболина посмотрела на него с тревогой. Потом обернулась ко мне:— Ты что-то хотел, Андрей?— Я хотел бы видеть сотрудников на рабочих местах. Тем более, если сотрудник — начальник отдела. Вы согласны, Анна Владимировна?— Э-э… может быть, я могу тебе помочь, Андрей?Скрипка улыбнулся улыбкой голодного крокодила.— Может быть, — сказал я. — У кого в Санкт-Петербурге можно проконсультироваться по личности Троцкого?— У Елены Петровны Кондаковой из музея политического сыска, — отчеканила Соболина.Скрипка повернулся и пошел в глубь коридора.
***
В тот день музей политического сыска для посетителей был закрыт. В залах царила тишина… Впрочем, здесь, наверно, никогда не бывает шумно. Елена Петровна Кондакова встретила меня в фойе.У нее были внимательные ироничные глаза. Очень опасные глаза.— Итак, Андрей Викторович, — сказала она после взаимных любезностей, — чем я могу вам помочь?Не знаю, показалось мне или в словах Кондаковой действительно был скрытый подтекст: что же это тебя, криминального писаку, привело сюда? Здесь дешевкой не торгуют.— Елена Петровна, — ответил я, — мне рекомендовали вас как специалиста по Троцкому.Она улыбнулась и сказала:— Напрасно. Когда-то я действительно была увлечена изучением наследия Льва Давидовича Троцкого, но специалистом себя назвать не могу. А что конкретно вас интересует?— В вашем музее есть тексты, исполненные Троцким?— В Санкт-Петербурге нет ни одного автографа Троцкого.— Вот так?— Именно так. Найти подлинный автограф Троцкого — невероятная удача для любого исследователя. Выезжая из страны в двадцать девятом году, Лев Давидович вывез весь свой архив. Это чудо, что Сталин позволил ему такое… Впрочем, шел, я напомню, двадцать девятый год.Спустя всего три-четыре года это было бы уже невозможно. Потом, уже в Мексике, Троцкий остался без средств к существованию и вынужден был продать свой архив Гарвардскому университету.— Неужели все документы Троцкого попали в Гарвард?— Нет, конечно. За время своей политической деятельности он написал тысячи писем, записок, статей. Он был невероятно работоспособным человеком. По всему миру разбросаны сотни документов с его автографом.— И тем не менее в России документов не сохранилось?— В этом, Андрей Викторович, нет ничего удивительного… Когда Сталин развернул масштабнейшую антитроцкистскую кампанию, хранить письма Троцкого стало опасно. Те, кто имел хотя бы клочок бумаги с подписью врага народа, сам становился врагом народа. Люди избавлялись от любого материального доказательства связи с Троцким. Впрочем, это не спасало. Тысячи большевиков были репрессированы только за то, что работали с ним…— М-да… Но ведь не могли же быть уничтожены ВСЕ документы?
1 2 3 4
***
Через сутки все-таки народ успокоился, звонки прекратились. Светке я сказал:— Чтоб больше идей твоих стопудовых, Аристарховна, я не слышал. Придумала ахинею какую-то…— Но ты же сам, Андрей, одобрил.— Я одобрил? — возмутился я. — Я эту ахинею одобрил?… Да, я одобрил. Вот и лишу тебя премии к чертовой матери!— За что? — удивилась Светлана.— За… за… в общем, иди работай. Я придумаю за что. Ну это ж надо такую ахинею придумать! ВАЗМУТИТЕЛЬНО!
***
А на другой день ко мне явился адвокат господина Салехарда. Вернее, сразу два.Они пришли без предварительной договоренности, и я мог бы их не принимать. Но рассудил, что два серьезных человека без дела не придут, и скомандовал Оксане: запускай обоих, будем потрошить.Оба адвоката оказались чем-то похожи.Вообще я заметил, что все адвокаты немножко похожи. На лицах у них написано что-то такое… особенное. Они несут некую печать знания, которое не доступно простым смертным. Адвокаты значительны, как жрецы тайной секты или шаманы племени мамба… Рядом с ними, правоведами, ты ошущаешь себя ущербной, убогой, косноязычной полукриминальной особью. По крайней мере, им так хочется.Впрочем, может быть, я не прав. Вот, например, Аня Лукошкина…Вошли два правоведа. У одного был костюм в полоску, а галстук однотонный, у второго, наоборот, — лысина. Одного звали Филиппом Филипповичем, другого, наоборот, — Сергеем Станиславовичем. Но — близнецы.Я предложил присаживаться, спросил насчет кофе-чаю и поинтересовался: что же их, правоведов-то, сюда принесло… то есть привело?— Мы, — сказал Филипп Филиппович, — представляем интересы нашего клиента — Михаила Георгиевича Салехарда… А чай мы пить не будем.— Да, — сказал Сергей Станиславович. — Не будем… дайте кофею.Я понял, что это серьезно. Правоведы ловкие попались. Таким палец в рот не ложи. Э-э, нет, не ложи — ловкачи-правоведы. Я понял, что нужно спасаться.— Конечно, — сказал я. — Сейчас я прикажу секретарше приготовить кофе.Адвокаты заявили, что их клиент — депутат Государственной Думы, а моя безответственная телевизионная выходка подрывает и дискредитирует его имидж и т. д. и т. п. Они говорили довольно долго.Я слушал, кивал головой и думал, что братаны подобную речугу формулируют короче: за базар, типа, отвечать надо!
***
На следующий день, около восьми вечера, Оксана уже ушла, и когда зазвонил телефон, я сам снял трубку.— М-мне н-настоятельно н-нужно пе-переговорить с г-г-господином Обнорским, — сказал мужской голос.— По какому вопросу? — спросил я.— П-по очень в-в-важному.Вот так — по очень «в-в-важному»…И я верю. Я верю, что для того, кто звонит, вопрос очень важен. Но вот важен ли он для остальных, в том числе для Агентства «Золотая пуля» и для меня — Обнорского А. В.?— Вы по какому вопросу? — повторил я.— П-послушайте. Д-днем меня т-трижды фут-футболила с-с-секретарша. А д-дело в-важнейшее. Н-на нем вы сможете з-з-зработать и этические, и ф-ф-финансовые дивиденды.Про «этические» дивиденды я ничего не понял, но ф-ф-финансовые меня заинтересовали. У нас аккурат сложился очередной кризис, денег не было даже на зарплату, и где их взять, никто не знал.Днем мы провели совещание, обсуждали ситуацию больше часа, но ни к чему не пришли… Короче, именно упоминание про финансы решило исход дела.Я сдался.— Я, — сказал я, — Обнорский. Слушаю вас.— Я м-могу предложить в-вам совершенный эксклюзив.— Простите, как вас зовут?— Олег.— Очень приятно. А меня Андрей.— Я з-знаю.— Так в чем суть дела?— У-у м-меня есть дневники Т-троцкого… Б-бронштейна.— Поздравляю. А при чем тут я?— Н-но ведь вы занимаетесь р-розыском к-культурных и-и-и-исторических ц-ц…Вот оно в чем дело! Опять рикошет от «клада Косинской». Это определенно уже начинает надоедать.— К Салехарду, — сказал я. — С розыском ценностей — к Салехарду.— С-салехард конъюнктурщик, — резко ответил Олег, и я с ним мысленно согласился. — А у-в-вас ре-ре-путация…— Хорошо. Хорошо, Олег. Объясните толком, что вы предлагаете.— Я м-могу продать вам д-дневник и. п-письма Л-л-льва Т-троцкого. П-подлинники. А вы я-я-якобы провели расрасследование и их на-нашли. Это же ф-фурор. С-сенсация. И — д-деньги.— А почему вы сами не хотите это сделать?Олег некоторое время молчал, потом сказал:— Н-не могу. Есть н-нюансы.— Бывает, — согласился я. — А сколько вы хотите за ваши письма и дневники?— В-вы покупаете? — обрадовано спросил он.— Помилуйте! Кота в мешке?— Я п-предоставлю образец. П-покупаете?— Возможно. Так сколько вы хотите?— Сущий п-пустяк. Тысяч десять, например.— Рублей?— Шу-шу-шутите? На С-сотби цена н-на такие р-раритеты…— Почему бы вам, Олег, — перебил я, — не предложить ваши раритеты на Сотб?— Это н-невозможно. У м-меня ос-ссобые об-об-обстоятельства.— Кхе. Откуда у вас подлинники Троцкого? Если мне не изменяет память, Лев Давидович еще в тридцать девятом году продал свой архив Гарвардскому университету.— У-у меня есть п-подлинники. Х-хотите убедиться?Я сел на подоконник, закурил. За окном был конец мая, но листва на деревьях уже набрала полную силу, заматерела полетнему…— Х-хотите у-убедиться?— Да, хочу. Приносите ваши бумаги.— Н-нет, невозможно.— Ну, Олег, так дела не делают. Я вам уже объяснил: за кота в мешке я не заплачу ни копейки.— Образец т-текста я оставил в ячейке к-камеры х-хранения М-московского вокзала. Записывайте к-код…
***
Через сорок минут я был на Московском вокзале. Вокзалы в России — это особая тема. О них можно писать исследования. Я не имею в виду исторический, инженерный или архитектурный аспект… тут я пас. Я имею в виду аспект криминальный. В этом отношении наши вокзалы интерес представляют несомненный.Это мир бомжей, проституток, воров, скупщиков краденого. Это мир катал, таксистов-вампиров, наркодилеров, кидал, бандитов и контролирующих все это криминальное варево ментов. Как именно менты «контролируют», я комментировать не буду. Контролируют — и все тут. Умный читатель сам догадается, как милиция контролирует.…В указанной ячейке я нашел большой конверт из плотной бумаги. Никаких надписей на конверте не было.Я вышел из камеры хранения и нос к носу столкнулся с Ершом. Ёрш тоже меня увидел. Он вытащил изо рта сигарету и сказал: здрасьте.— Здрасьте, — ответил я. — Сбежал что ли, Витя?— Обидно слышать ваши подлые инсинуации, гражданин Серегин… Вышел по УДО {Условно-досрочное освобождение}.— Ты, Ершов, по УДО? — удивился я.— Тебе чего, Обнорский, паспорт показать?— Покажи.Ерш с понтом вытащил из кармана кожаной курточки новенький паспорт. Я заглянул, сразу понял — настоящий. На всякий случай запомнил номер. Ну чудеса — Ерш, рецидивист, которому вменяли три мошенничества, вымогалово и ограбление, вышел по УДО! Дальше ехать некуда…— Поздравляю, — сказал я, возвращая паспорт.— Мерси, — ухмыльнулся Ерш.Я повернулся и пошел. Вслед мне Ерш крикнул:— Вы, Обнорский, кажется, журналюга? Вот и пишите свои статейки.— А в опере, — подхватил бугай, с которым стоял Ерш, — пусть Шаляпин поет.
***
Дома я вскрыл конверт, встряхнул, и на стол выпорхнули два листочка бумаги.Один был формата А4 с машинописным текстом, второй — из тетради в клеточку, с рукописным текстом и оторванным уголком.Сначала я прочитал тот листок, что был отпечатан на машинке: "Сов. секретно. Лично. Тов. ЯГОДЕ Г. Г. При разборе личного архива б. секретаря ЦИК СССР ЕНУКИДЗЕ А. С. зав. секретной частью Секретариата Президиума ЦИК Союза ССР т. Обуховым был обнаружен пакет, запечатанный личной печатью Енукидзе с надписью личного секретаря Минервиной: «Авель Сафронович просил хранить в запечатанном виде в секретной части» от 8.V-33 г. и второй: «Материал прислан из Швеции от Бекзадьяна, для сведения А. С.». Пакет вскрыт 26.VI-35 г. Секретарем ЦИКа Союза ССР тов. Акуловым и обнаружен материал, который по сопроводительному письму за подписью Бекзадьяна касается связей некоего находившегося 3-4 года на лечении в туберкулезном санатории в Норвегии Куроедова П. С. б. шифровальщика Полпредства в Осло, впоследствии умершего, с Троцким и его сыном Седовым. По распоряжению Секретаря ЦИК Союза ССР эта переписка в количестве 75 письменных, частью отпечатанных на машинке, листов направляется в ваше распоряжение. Копия акта направлена в ЦК ВКП(б) тов. Ежову Н. И. Зав. Секретариатом Президиума ЦИК Союза ССР (Н. Козлов) 26 июня 1935 г. №16/ссч. Отп. 2 экз." Любопытный документик, с ароматом эпохи. Потом я взялся за рукописный текст: "8— ое апреля 1931 г. Дорогой товарищ! Я давно не писал вам, так как переписку с вами монополизировал сын. Сейчас он находится в Берлине, вот уж около двух месяцев, и я отвечаю вам на последнее ваше письмо к нему. Мы устроились уж, хоть и не совсем еще, на новой квартире и начинаем входить в колею. Сообщаю вам ниже новый адрес. Переписку по поводу поездки в Норвегию я оборвал из-за вмешательства стихийных сил (пожар!), но я совершенно согласен с вами, что от плана поездки ни в каком случае не нужно отказываться. Если вы увидите инициаторов при вашем посещении города, то скажите им, пожалуйста, что я, при систематической разборке накопившейся за пожарный период корреспонденции, отвечу им на их последнее письмо. Вы справляетесь о здоровье. До последнего времени оно было вполне удовлетворительным, но около недели тому назад вернулась малярия, притом в острой форме с ежедневными головными болями, что отражается на работе. Это тем более некстати, что я в течение четырех ближайших месяцев обязался закончить второй том Истории революции. Первый том на немецком и русском языках выйдет в течение ближайших дней. Я попрошу сына послать вам русское издание немедленно по выходе. Издания на других языках выйдут несколько позже. Вы предлагаете послать кое-какую скопившуюся у вас литературу. Буду вам очень благодарен — при том, однако, непременном условии, что вы не лишите себя нужных вам книг и что вы позволите мне оплатить по крайней мере расходы по пересылке. Вы спрашиваете, какие книги меня особенно интересуют? Из вышедших и выходящих в России меня особенно интересует все то, что относится к Красной Армии, с ее возникновения до сегодняшнего дня (отчеты, доклады, воспоминания, сборники узаконений, более или менее законченные исследования, военные учебники школ и академий и пр., и пр.). Здесь я опять ставлю вам ультимативнейшее условие: никаких расходов по покупке этих книг вы не должны нести; но если что-либо подходящее окажется в ваших руках, то я буду вам очень благодарен за присылку. Дело это для меня очень важное, но НЕ спешное. К книге о Красной Армии я приступлю только после окончания второго тома Истории, и то не сразу, следовательно, не раньше начала 1932 года. Я закончил недавно проект платформы интернациональной левой оппозиции по русскому вопросу, где попытался подвести основные итоги развития СССР и ВКП за последний период. Этот проект платформы выйдет в ближайшее время в виде номера Бюллетеня, и тогда вы его получите, разумеется. Вы пишете о недоразумениях некоего лица с некоей инстанцией. Вот так-так… не придется ли лицу превращаться в невозвращенца? У нас здесь уж несколько месяцев живет моя дочь, прибывшая из Москвы. Она больна туберкулезом легких (два пневмоторакса), пережила с нами пожар и вследствие временного ухудшения состояния находится в санатории. Опасается, что летом она будет здесь очень страдать от жары, и подумываем о ее возможном переселении на какой-либо европейский курорт. В Норвегии, вероятно, есть хорошие места, но слишком далеко, пожалуй, тем более что ей еженедельно нужен пневмоторакс. Дорога ли в Норвегии жизнь, в частности на курортах? Крепко и сердечно жму Вашу руку. Вы ничего о своем состоянии не пишете. Сообщите! Ваш Троцкий. Adresse: Kadikoy, Chifa 10 kak № 22 par Stamboul".
***
М— да… Неужели действительно письмо Троцкого?На обратной стороне листка, в углу стоял фиолетовый штамп. Собственно, сам угол был оторван и сохранился только фрагмент печати:Архивный от…НК…Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы восстановить недостающий текст:«Архивный отдел НКВД…» М-да, если документ подлинный, то это настоящая сенсация, рядом с которой «клад Косинской» — ничто.С утра я первым делом заскочил в информационно-аналитический отдел, хотел потолковать с Агеевой. Как-никак Агеева все-таки филолог, несколько лет работала в библиотеке АН, заведовала отделом редкой книги. Может, подскажет, каким образом быстро разобраться с авторством.Но нашей драгоценной Марины Борисовны на месте еще, разумеется, не было.К работе Марина Борисовна относится с душой, но рабочий график устанавливает сама. Все мои попытки повлиять на нее серьезного успеха не имели.В коридоре Скрипка что-то азартно втолковывал Ане Соболиной. Аня кивала, слушая бурный Скрипкин поток, но, кажется, совсем Скрипку не слышала…— Анна, — вмешался я, — где, интересно, Марина Борисовна?— Она… э-э… чуть-чуть опаздывает.А Скрипка сказал:— Я знал одну даму, которая постоянно всюду опаздывала. В связи с этим у нее была масса неприятностей. Ее увольняли со службы, ее бросил муж…— Леша! — перебил я, но Скрипка сказал:— Извини, Шеф, но дай дорассказать.Короче, у этой дамы была масса неприятностей. А однажды она опоздала на самолет.— И что?— В общем-то ничего. Но тот самолет разбился.— Очень поучительная история, — сказал я.Скрипка улыбнулся, а Соболина посмотрела на него с тревогой. Потом обернулась ко мне:— Ты что-то хотел, Андрей?— Я хотел бы видеть сотрудников на рабочих местах. Тем более, если сотрудник — начальник отдела. Вы согласны, Анна Владимировна?— Э-э… может быть, я могу тебе помочь, Андрей?Скрипка улыбнулся улыбкой голодного крокодила.— Может быть, — сказал я. — У кого в Санкт-Петербурге можно проконсультироваться по личности Троцкого?— У Елены Петровны Кондаковой из музея политического сыска, — отчеканила Соболина.Скрипка повернулся и пошел в глубь коридора.
***
В тот день музей политического сыска для посетителей был закрыт. В залах царила тишина… Впрочем, здесь, наверно, никогда не бывает шумно. Елена Петровна Кондакова встретила меня в фойе.У нее были внимательные ироничные глаза. Очень опасные глаза.— Итак, Андрей Викторович, — сказала она после взаимных любезностей, — чем я могу вам помочь?Не знаю, показалось мне или в словах Кондаковой действительно был скрытый подтекст: что же это тебя, криминального писаку, привело сюда? Здесь дешевкой не торгуют.— Елена Петровна, — ответил я, — мне рекомендовали вас как специалиста по Троцкому.Она улыбнулась и сказала:— Напрасно. Когда-то я действительно была увлечена изучением наследия Льва Давидовича Троцкого, но специалистом себя назвать не могу. А что конкретно вас интересует?— В вашем музее есть тексты, исполненные Троцким?— В Санкт-Петербурге нет ни одного автографа Троцкого.— Вот так?— Именно так. Найти подлинный автограф Троцкого — невероятная удача для любого исследователя. Выезжая из страны в двадцать девятом году, Лев Давидович вывез весь свой архив. Это чудо, что Сталин позволил ему такое… Впрочем, шел, я напомню, двадцать девятый год.Спустя всего три-четыре года это было бы уже невозможно. Потом, уже в Мексике, Троцкий остался без средств к существованию и вынужден был продать свой архив Гарвардскому университету.— Неужели все документы Троцкого попали в Гарвард?— Нет, конечно. За время своей политической деятельности он написал тысячи писем, записок, статей. Он был невероятно работоспособным человеком. По всему миру разбросаны сотни документов с его автографом.— И тем не менее в России документов не сохранилось?— В этом, Андрей Викторович, нет ничего удивительного… Когда Сталин развернул масштабнейшую антитроцкистскую кампанию, хранить письма Троцкого стало опасно. Те, кто имел хотя бы клочок бумаги с подписью врага народа, сам становился врагом народа. Люди избавлялись от любого материального доказательства связи с Троцким. Впрочем, это не спасало. Тысячи большевиков были репрессированы только за то, что работали с ним…— М-да… Но ведь не могли же быть уничтожены ВСЕ документы?
1 2 3 4