А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Даже глубоко уважая ностальгию клаймберов по своей родине, я не смог сдержать улыбку, войдя в палатку. Стоящий у входа шерп в замусоленном белом халате предложил мне влажную салфетку для мытья рук, которой я тотчас прикрыл рот. Народу было немного. Большинство членов экспедиции, разбившись на штурмовые двойки, ютились сейчас в тесных высотных палатках промежуточных лагерей, в сравнении с которыми базовый был курортным раем.
Я взял тарелку и в раздумье остановился перед медным чаном с отварным рисом, сдобренным гуляшом из сублимированной говядины. Креспи вместе с малорослым представителем фирмы «Треккинг» стоял у противоположного торца стола. Руководитель экспедиции заметил, как я зашел в палатку, но сделал вид, что увлечен беседой с итальянцем. Креспи имел право так поступать, потому что я не был членом команды.
– Добрый вечер! – поздоровался я, бесцеремонно прервав беседу Креспи и итальянца. Ложка с тушеной фасолью, которую Креспи намеревался отправить в рот, повисла между мной и фирмачом, словно шайба в момент вбрасывания.
Руководитель сдержанно поклонился, зато итальянец, лицо которого было обрамлено курчавой бородкой, плавно переходящей в бакенбарды, а затем в лысину, жизнерадостно протянул мне руку. Осуществляя рукопожатие, я рассматривал лицо фирмача и думал о том, что если его голову оторвать, перевернуть и поставить лысиной вниз, то получится новый тип лица – гладко выбритое, с торчащей дыбом короткой прической.
– Это господин Ворохтин, – выразительно представил меня Креспи. – Тот самый альпинист из России.
Услышав, что я «тот самый», итальянец торопливо отдернул руку. Его универсальное лицо вмиг помрачнело. Он сделал шаг назад и покосился на мои французские ботинки. Щедро смазанные ветрозащитной помадой, его губы дрогнули и презрительно скривились. Во всем лагере только я и Татьяна не были обуты в итальянские «Треккинги», и фирмач смотрел на меня, как на негра в толпе куклуксклановцев.
– Вы вызвали полицию? – спросил я у Креспи.
– А вы по-прежнему настаиваете? – выдержав паузу, вопросом на вопрос ответил американец, кидая картонную тарелку в пластиковый пакет для мусора.
– Не просто настаиваю, а требую, – уточнил я. – Мы упускаем время. С каждым часом преступник уходит все дальше, и доказать его вину будет сложнее.
Креспи передернуло от слова «преступник». Он отвернулся к столу и в растерянности посмотрел на блюда.
– Я очень сожалею о трагической гибели ваших друзей, – пробормотал он. – И понимаю, что эта утрата невосполнима. – Он повернулся ко мне лицом. В белой пластмассовой ложке лежала иссиня-черная маслина. – И все же… Все же нельзя терять голову и принимать решения сгоряча. Вы понимаете меня? Преступления не было! Не было!.. Если, конечно, не считать преступницей гору.
– Креспи, – произнес я усталым голосом, – вы талантливый организатор и альпинист от бога. Но, поверьте, криминальные дела не в вашей компетенции.
Руководитель сник, выпадая из строя защитников чести фирмы. И тогда его подменил итальянец.
– А в чем, собственно, проблема? – свежим голосом возвестил он. – Давайте начистоту, господин… простите, как ваша фамилия? Какие у вас к нам претензии? Что конкретно вас не устраивает?.. Но не торопитесь с ответом. У меня для вас большой сюрприз!
Начались рекламные штучки, понял я. Креспи о чем-то задумался, гоняя косточку маслины во рту. У входа в палатку появился рыжеголовый врач, он приветственно вскинул руку и принялся расстегивать многочисленные замки и липучки на куртке.
– Наша фирма решила презентовать вам последнюю модель суперботинок! – объявил итальянец. – Комбинация нижней пластиковой части и кожаного верха делает обувь чрезвычайно прочной и комфортной для технического лазания…
– Креспи, вы делаете себе только хуже, – произнес я. – Вольно или невольно, но вы потворствуете действиям преступника. А это чревато последствиями.
– …Двойной ударопоглотитель и система «мангуст», обволакивающая ногу по бокам, особая вентиляционная способность дают ощущение…
Руководитель, сплевывая косточку на ложку, вскинул на меня взгляд.
– А вы не задумывались, какими последствиями обернется для вас вызов полиции?
– …Самоочищающийся профиль дополняет образ истинно агрессивного дизайна для тех, кто нацелен на победу… – не видя ничего вокруг, кроме своих ботинок, продолжал рекламное выступление итальянец.
Я выжидающе смотрел на Креспи. Ему уже стало ясно, что убеждением и ботинками с агрессивным дизайном меня не взять. Но если он нашел, чем меня зацепить, то обязательно выложит свой козырь. Креспи хотелось увидеть в моих глазах если не испуг, то хотя бы любопытство. Не знаю, что он там увидел, но его лицо выражало разочарование.
– Не задумывались, – понял он. – Тогда я вам объясню. Портер, с которым вы поднимались в третий лагерь, утверждает, что намного ниже третьего лагеря вы услышали крики о помощи, которые доносились с гребня контрфорса.
– Крики? – переспросил я. – Портер сказал, что слышал крики?
– Он сказал, что вы оба слышали крики, – уточнил Креспи.
– Так. Дальше!
– Портер предложил вам пойти на голоса и помочь людям, но вы ответили, что намерены продолжить восхождение к третьему лагерю. И тогда он сказал, что пойдет на помощь русским один.
– И неужели пошел? – спросил я, пожимая руку итальянцу в знак благодарности за впечатляющую рекламу.
– Пошел, – кивнул Креспи.
– Может быть, он спас Родиона и Столешко, а я до сих пор ничего об этом не знаю?
– Не исключено, что спас бы, – ответил Креспи, подставляя под краник бачка чашку. – Если бы вы не отобрали у него рюкзак с кислородом и провиантом.
– Креспи, – сказал я, – вы действительно верите в это?
– У меня нет оснований не верить Бадуру. Он не в первый раз работает в моей экспедиции и хорошо зарекомендовал себя.
На его лбу выступили капли пота. Казалось, что короткий седой ежик на голове американца – иней, который от тепла столовой начал таять, и капли воды покатились по лбу. Спортивные успехи Креспи остались в прошлом, а материальные всецело зависели от «Треккинга». И надо было всего ничего – немного солгать, немного пойти против совести, что стоило лишь нескольких капель пота.
– Я думаю, что мы обойдемся без полиции, – сказал итальянец и примирительно похлопал меня по плечу. – Я вам еще не рассказал о нашей куртке «Полярное солнце». Это нечто необыкновенное!
Врач с тарелкой на ладони подошел к нам.
– Как самочувствие? – поинтересовался он у меня. – Будьте добры, подайте хлеба, вы рядом стоите… А я принес вам то, что обещал. Держите!
Я уже забыл, что он обещал скормить мне какие-то успокоительные таблетки, и машинально протянул руку. Из пластиковой упаковки мне на ладонь выкатились две желтые пилюли. Я смотрел на них и думал, чем для меня может обернуться слишком узнаваемое повторение эпизода с таблетками.
– Выпейте, – сказал врач, теребя клиновидную рыжую бородку.
– Рекомендации врачей надо выполнять, – нравоучительным тоном добавил итальянец.
– Мы не желаем вам зла, – заверил Креспи. – А о вашем неблаговидном поступке я постараюсь забыть.
Они обступили меня со всех сторон. Я продолжал стоять, держа пилюли на ладони. Они таяли, клеясь к мозолям.
– Вы уверены, что эти таблетки мне помогут? – спросил я врача.
– Вне всякого сомнения, – ответил он.
– А память они улучшают?
– И память тоже.
Креспи протянул мне свою чашку, предлагая запить лекарство. Я опустил руку с таблетками в карман, где уже лежала пара очень похожих таблеток, вежливо отстранил итальянца и быстро пошел к выходу, затылком чувствуя недобрые взгляды. Президенты с фотографий смотрели на меня так же отчужденно, словно были в сговоре с Креспи, врачом и итальянцем.
Я вышел в ночь, под колючий свет звезд, хоровод которых острым углом закрывала Плаха, тускло отливающая холодным серебром. Палатку шерпов я нашел скорее по звуку электрогенератора, чем зрительно, откинул полог из старого верблюжьего одеяла и зашел внутрь. Большинство носильщиков уже спали, кое-кто еще подогревал на горелке ракшу или играл в карты. Бадур, сидя перед керосинкой, точил напильником зубья кошек. Увидев меня, он отложил работу и стал торопливо менять сосредоточенное выражение лица на счастливое.
– Привет! – громко поздоровался он со мной, чтобы привлечь внимание своих земляков. – Почему не спишь так поздно?
– Привет, – ответил я и похлопал его по плечу. – Я тебе кое-чего принес. Выйдем на воздух.
Наверное, Бадур рассчитывал на деньги, потому не стал надевать ботинки и пуховик, и вышел в чем был – босиком и в свитере. Мы стояли по колени в снегу рядом с кемпинговой палаткой руководителя экспедиции, за тонкой стенкой которого тихо шипела включенная на прием радиостанция. Этот звук, не меняющийся на протяжении прошедшего дня, напоминал процесс приготовления яичницы.
Без вступлений, ударом в челюсть я свалил Бадура на снег, сел на него верхом и вставил ему между зубов дюралевый крюк.
– Глотай! Может быть, вспомнишь, как все было на самом деле, – сказал я, заталкивая Бадуру под язык таблетки. – Да не рычи ты, я же не драться с тобой пришел, а помочь… Ну? Проглотил? В голове стало светлее?
Глава 6
ФРАНЦУЗСКИЙ АЭРОВИТ
Оранжевый вертолет с военными опознавательными знаками на борту, не выключая двигателей, со свистом резал морозный разреженный воздух и поднимал снежную пыль. Она кружилась вокруг, словно геликоптер попал в эпицентр смерча. Открылась дверь, и на снег спрыгнул офицер в коричневом свитере с матерчатыми нашлепками на плечах, медной бляхой на груди, в малиновом берете. Низко пригибаясь и прикрывая лицо от ледяных опилок, он побежал в нашу сторону.
Мы с Креспи стояли рядом, но как бы отдельно друг от друга. Очень недовольный тем, что я самовольно воспользовался радиостанцией, он с утра не разговаривал со мной и старался не замечать. Я же был с ним подчеркнуто вежлив. Представитель фирмы, вчистую забывший о своем обещании сделать мне подарок, нервно крутился между нами, вытаптывая в снегу восьмерку, и беззвучно шевелил губами, словно повторял перед ответственным выступлением текст речи.
Я прикрывал глаза рукой и щурился, глядя в вихревой снежный столб, из которого появился полицейский. Мои глаза слезились от ослепительного света, мороза и керосиновой гари, и инспектор мог подумать, что я излишне сентиментален и восприимчив, а таким, как известно, не очень-то верят. Гора, отражая своими снежными зеркалами солнце, выдавала миллиарды люкс, и кожей лица я физически ощущал волну золотистых нитей, как тысячи швейных иголок вонзающихся мне в лоб, щеки, губы. Я старательно тер глаза рукавицей, но, похоже, сделал еще хуже.
Опасаясь, что я могу нарушить субординацию и представиться первым, Креспи шагнул навстречу гостю и сделал неопределенное движение руками, словно хотел извиниться за то, что потревожил столь высокое начальство из-за пустяка.
– Привет! – поздоровался он с инспектором. – Я начальник экспедиции Гарри Креспи. Долетели нормально? Все в порядке?
Инспектор козырнул, пожал руку Креспи, а затем итальянцу, который в мгновение ока оказался рядом. Я продолжал стоять на тропе, ожидая, когда инспектор получит из уст Креспи и итальянца исчерпывающую информацию обо мне. Но руководитель быстро устал и закашлялся. Безвкусный, ледяной воздух обжигал горло. Итальянец тоже закрыл рот, потому как умел долго говорить только о продукции своей фирмы.
– Ворохтин, – представился я инспектору, когда тот поравнялся со мной, и убрал с глаз черные очки. – Это я связался с полицией.
Смуглое лицо непальца, утяжеленное густыми черными усами, вытянулось от удивления.
– Неожиданная встреча! – безрадостно произнес он. – Кажется, мы недавно встречались?
Я тоже узнал его. В Катманду у нас неожиданно возникла проблема: у Столешко оказалось просроченным разрешение на посещение национального парка, куда входила Ледяная Плаха. Проблема казалась пустяковой, достаточно было написать повторное заявление и уплатить небольшую пошлину. Но Столешко неожиданно для нас пальнул по воробьям из пушки. Он преподнес инспектору пухлый почтовый конверт, что здорово смахивало на взятку. Правда, писать заявление и платить пошлину ему все равно пришлось.
Мы топтались на тесном пятачке в двух десятках метров от вертолета. Инспектору была явно неприятна наша встреча, он заметно сконфузился.
– Я сначала поговорю с руководителем, а к вам подойду позже, – сказал он, глядя на двух шерпов, которые, часто перебирая ногами, тащили волоком большой кусок пластиковой клеенки, на которой лежал Бадур.
– У нас больной, – сказал Креспи инспектору, дождавшись, когда шерпы поравняются с нами. – Тяжелое отравление. Жалуется на боль в животе… – Креспи кинул на меня быстрый многозначительный взгляд и подытожил: – Надо бы госпитализировать.
– Это полицейский вертолет, а не санитарный! – с неожиданной злостью ответил инспектор. Он все еще был под впечатлением нашей встречи, и это его злило. – В лагере есть врач? Какой он поставил диагноз? Чем отравился больной?
Тембр вертолетного двигателя стал меняться, из свиста превращаясь в частый глухой стук, и полупрозрачная «тарелка» винта выгнулась воронкой. Вертолету не терпелось оторваться от ледника. Я посмотрел на кабину. Пилот отчаянно жестикулировал, постукивая пальцем по запястью, где были часы. Рот пилота был широко раскрыт – то ли он что-то кричал Креспи, то ли ему, как и вертолету, не хватало воздуха.
Шерпы подняли Бадура на руки и принялись заталкивать в салон. Я на мгновение увидел распухшее лицо портера с отечными веками, заострившимся, как у покойника, носом и побелевшими губами. «Зря я это сделал, – подумал я. – Теперь будет очень трудно доказать, что таблетки, которые я скормил Бадуру, дали мне врач и Татьяна. Какими именно портер отравился – одному черту известно. Начнутся разбирательства, меня надолго выведут из Игры».
Инспектор, увидев, что Бадура грузят вопреки его запрету, закричал и погрозил шерпам кулаком. Креспи коснулся рукой плеча инспектора, бессловесно извиняясь, и побежал к вертолету. Шерпы, сбитые с толку, смотрели то на кричащего инспектора, то друг на друга и не знали, что делать со своим коллегой. Бадур вращал зрачками, глядя вокруг себя, и шевелил пересохшими губами. Кажется, он очень боялся вращающегося над своей головой винта. Начальник экспедиции с белым от снежной пыли лицом стал размахивать руками и отталкивать шерпов от вертолета, хватая их за воротники пуховиков. Бадур, проявляя с начальником солидарность, согнул ноги в коленях и начал отталкиваться от края вертолетной палубы. И вдруг кинулся от грохочущей винтокрылой машины прочь. Пилот то ли нечаянно, то ли нарочно приподнял вертолет на метр. Такелажный крюк, торчащий сбоку дверного проема, зацепился за куртку Креспи, с треском разорвал ткань, обнажая белый наполнитель, американца приподняло над землей. В воздушном вихре, смешиваясь со снежной пылью, закружился пух, словно Креспи был плюшевым медвежонком, которому озорной ребенок распорол брюшко. Шерпы закричали и засвистели. Американец сорвался с крюка и упал на снег. Полоз вертолета едва не придавил его ноги.
Я обязательно сплюнул бы, если бы во рту не пересохло.
Вокруг вертолета, ставшего центром внимания, собиралось все больше обитателей лагеря. На черных остроугольных камнях, торчащих из-под снега, как позвонки древнего ящера, я увидел Татьяну, которая, словно оранжевая ящерица, грелась в лучах солнца и поглядывала на клоунаду Креспи.
«Очень кстати!» – подумал я и, медленно пятясь, чтобы не привлечь ее внимания, обошел вертолет по большой дуге, а когда оказался за спиной Татьяны, побежал по тропе в лагерь.
Ее малиновая палатка, как и большинство других, была раскрыта, полог откинут в сторону, чтобы горячие солнечные лучи прогрели и просушили внутренность. Не останавливаясь, я с ходу нырнул внутрь, снял очки и огляделся. Гнездышко милой письмоводительницы мало чем отличалось от походного жилища рядового клаймбера, разве что подвешенными к потолку пучками остро пахнущих высушенных трав, которые девушка, видимо, нарвала в окрестностях Биратнагара. Ложе, представляющее собой розовый спальник-кокон, было отделено кажущейся здесь нелепой москитной сетью. Собственно, сама палатка по своей конструкции мало подходила к высокогорью, с его ветрами и снегопадами.
Я взялся за рюкзак, перевернул его вверх дном и вытряхнул под ноги бесчисленное количество пакетов с одеждой. Потом обыскал карманы рюкзака. «А что я хочу найти? – думал я, заталкивая вещи обратно. – Большое красное удостоверение, в котором будет написано, что Татьяна Прокина – мошенница и воровка, практикующаяся на молодых и богатых мужчинах?»
Я расстегнул «молнию» москитной сетки и опустился на колени перед спальником.
1 2 3 4 5 6 7 8