Используя в качестве подушки тугой пакет с мятой макулатурой, он принял горизонтальное положение и сладко потянулся.
– Ты зря подбираешь объедки в баках, – сказал он, поглаживая сумку с трофеями, которая лежала на его груди. – Не советую. Лично я всегда питаюсь в ресторане.
– Ты хотел сказать «около ресторана», – поправил его Рики, расправляя рукава и воротник куртки пожарного. Хорошая куртка. Немного прогорела на спине, а во всем остальном – почти новенькая.
– Не велика разница, – отпарировал Фабио. – Я имею в виду качество пищи.
Каждое утро Фабио подходил к черному входу ресторана «Martedi Grasso», откуда сердобольные посудомойки выносили ему все то, что ночью не доели клиенты. Рики в еде был не столь привередливым и в основном питался тем, что бог пошлет.
– Ты питаешься объедками, – брезгливо сказал Рики, садясь на подготовленную постель по-турецки и развязывая тесемки холщового мешка. – А я кушаю деликатесы, у которых всего-то немножечко истек срок годности.
Они еще немного поспорили о кулинарных пристрастиях, после чего каждый занялся выбором напитков и блюд. Фабио выудил из сумки бутылку темного стекла, в которой плескалась едкая смесь из «Sorni», «Nuragus di Cagliari» и «Cortese dell'Alto Monferrato». У Рики добыча была куда скромнее, и он стыдливо спрятал между ног полбутылки выдохшегося и оттого напоминавшего мочу пива. Зато закуска у него сегодня действительно была деликатесной, чем он не преминул похвастать.
– Чем это так воняет? – спросил Рики, когда Фабио развернул полиэтиленовый пакет с рыбными котлетами. – Не блевотиной ли? Кажется, друг мой, тебе подсунули содержимое чьего-то желудка, которое не успело до конца перевариться.
– Тьфу, дурак! – глухо выкрикнул Фабио, но к котлетам тем не менее принюхался. – Свежайшие! Просто они очень дорого стоят, и клиенты пожалели денег, чтобы их заказать.
– А у меня копченые свиные ребрышки , – похвастал Рики, довольный тем, что все-таки испортил товарищу настроение.
Он пошарил рукой в мешке и вынул аппетитную находку. Ну и что с того, что он нашел ее в мусорном контейнере? Деликатес был упакован в полиэтиленовый мешочек и завален сверху вялыми кладбищенскими цветами. Рики был наделен необыкновенно тонким нюхом и тотчас сунул в мешочек свой огромный, с горбинкой, нос. Это был проверенный и безошибочный способ. Продукт тухлятиной не пах. У него вообще не было никакого запаха. «С пивом скушаю!» – подумал Рики и с удовольствием представил, как он будет рвать зубами волокнистые, сухие и в меру соленые кусочки мяса.
Фабио покосился на своего товарища, который шлепал ребрышками по колену, разминая их перед тем, как вцепиться в жесткую плоть зубами.
– Свинина? – уточнил он.
Рики кивнул и подумал, что Фабио обязательно начнет выпрашивать кусочек.
– А выглядит, как акулий плавник, – продолжал высказывать сомнение Фабио. Он хотел получить сатисфакцию за испорченный аппетит.
– Ну даже если и рыба, то тебе чего? – равнодушно ответил Рики, поднося продукт к носу и с шумом втягивая воздух.
– Смотри не отравись… Я однажды так отравился копченой рыбой, что месяц чешуей поносил.
«Нет, – подумал Рики. – Если я с ним не поделюсь, он отобьет у меня аппетит».
– Ладно, отрывай кусочек, – позволил Рики и протянул ребрышки Фабио, чтобы он смог ухватиться за край. Фабио взялся, потянул на себя.
– Странная рыба… – произнес он. – Это что за шипы на плавнике?
– Где ты нашел тут шипы?
– А вот это что?
– Что это ? – рассердился Рики. – Не хочешь есть, так и скажи.
– Ну вот, пощупай здесь, где моя рука… А? Что это? Это же коготь какой-то…
– Сам ты коготь…
– Постой, я зажигалку достану!
Фабио открыл «молнию» на сумке, пошуршал в накладном кармане и вынул квадратную зажигалку «Zippo» в металлическом корпусе, обтянутом кожей. Почти новая. Кто-то оставил на могиле рядом с погасшими свечками. Он откинул защитный колпачок, нащупал большим пальцем рифленое колесико и крутанул его. Искры воспламенили пропитанный бензином фитиль. Оранжевое пламя раздвинуло темноту, осветило одежду, разложенную на асфальте, столбы, подпирающие навес, и бледное изможденное лицо Рики.
Несколько мгновений бродяги смотрели на ребрышки . Слабое пламя не позволяло увидеть, как у обоих guidone в ужасе расширились зрачки. Рики держал на весу высохшую, с проступившими черными сухожилиями и обтянутую коричневой глянцевой кожей человеческую руку. Они одновременно издали дикий вопль ужаса. Отшвырнув «деликатесный продукт» во мрак ночи, Рики кинулся прочь. Фабио, неумело и суетно крестясь, побежал в другую сторону.
ГЛАВА 8
– Пока у нас есть время, неплохо бы рассчитаться.
Борис Калевал, редактор местного телевидения, с недавних пор перестал верить клиентам на слово. После того как его крупно обманули, журналист стал требовать деньги вперед. Сначала деньги, потом запись. Половину клиентов сразу как ветром сдуло. Оставшиеся рекламодатели стали торговаться, просили снизить расценки за минуту телевизионного времени. Леонтий был первым и пока что последним клиентом, который не торговался и деньги выложил по первому требованию. Глядя на то, как Леонтий отсчитывает бледно-зеленые купюры, Калевал пытался угадать, у какой персоны ему предстоит взять интервью.
Сначала он полагал, что это будет директор какого-нибудь нового магазина, скажем, обувного или парфюмерного. Когда же Леонтий, размышляя вслух по телефону, сказал, что интервью по продолжительности должно быть не менее пятнадцати минут, опешивший Калевал подумал: «Кандидат в депутаты, никак не ниже». Но, придя в студию, Леонтий просто убил журналиста наповал. «Пятьдесят минут, – сказал он. – Я заплачу всю сумму до записи».
Пятьдесят минут вечернего, самого дорогого телевизионного времени не могли себе позволить ни политики-кандидаты, ни воры в законе, ни начинающие эстрадные звезды, ни банкиры. Калевал, хороня толстую пачку долларов в сейфе, терзался догадками: кто же его гостья, с которой ему предстоит беседовать перед телекамерами пятьдесят минут?
Вернувшись в студию, он задал этот вопрос Леонтию.
Мужчина выдержал долгую паузу, пристально глядя журналисту в глаза, и ровным голосом ответил:
– Прежде времени вам лучше об этом не знать.
– Как вы сказали? – переспросил Калевал и чуть подался вперед, чтобы лучше слышать.
Леонтий повторил. Калевал кивнул, мол, ясный перец, конспирация. И все же он пытался угадать, с кем ему придется вести беседу. «Тут попахивает большой политикой и бизнесом. И, уж конечно, криминалом». Он осторожно уточнил, велик ли моральный груз ответственности, который лежит на плечах героя интервью?
– Груз колоссальный, – немногословно ответил Леонтий и попросил понапрасну не болтать, а терпеливо ждать.
Прошло еще минут десять. Гость не приходил. Журналист начал нервничать. Сумма, которую он получил от Леонтия, была настолько велика, что с лихвой покрывала не только эфирное время, но и вынужденный простой. Впрочем, рабочий день в студии давно закончился, и теперь Калевал расходовал личное время.
Они ждали молча. Калевал чувствовал себя неловко. Он хотел накидать приблизительные вопросы для предстоящей беседы и шелестел страничками блокнота. Но как выпытать у Леонтия, кто по профессии герой интервью?
– Наш гость – актер театра или кино? – наобум спросил он.
– Наш гость – не человек в привычном понимании этого слова.
– Это понятно, – натянуто улыбнулся Калевал. – Я имею в виду, кем он работает в повседневной жизни?
– Разве я невнятно сказал? И, пожалуйста, уберите все лишнее со стола.
Калевал смутился. «Может, и Леонтий, и гость – оба сумасшедшие? – подумал он. – Но откуда у сумасшедших столько денег?»
Прошло еще пять минут. Напряжение росло.
– Мне надо подготовить вопросы, – сказал журналист. – Вы должны хоть в общих чертах рассказать мне о нашем герое.
– Не надо ничего готовить, – сухо отрезал Леонтий. – Я вам ручаюсь, что вы не будете испытывать никаких проблем с вопросами.
– Но я совершенно не представляю, с кем буду беседовать!
– Вы все поймете, как только увидите этого человека.
Калевал почувствовал, как его прошибло потом. «А ты думал, что мне заплатили большие деньги просто так? – спросил он сам себя. – Туману нагоняет…»
Прошло еще неизвестно сколько времени. Леонтий закрыл глаза и стал тихо нашептывать, вроде как молитву. Журналист уже с тревогой поглядывал на дверь в студию.
– Может, с ним что-нибудь случилось? – спросил он. – Мы ждем уже сорок минут!
Леонтий открыл глаза. От его взгляда Калевалу стало не по себе.
– Сорок минут – это не две тысячи лет, – произнес Леонтий. – Скоро вы поймете, что эти минуты – самые лучшие из всей вашей никчемной жизни.
– Простите, как вы сказали?
Дальнейшее ожидание превратилось в пытку. Пот градом катился по лбу журналиста. Его пальцы дрожали, ему не хватало воздуха.
– Сейчас он придет, – прошептал Леонтий. – Я чувствую это…
Это «сейчас» продлилось еще минут десять. Калевал уже не мог отвести взгляд от входной двери. От малейшего шороха он вздрагивал. Мерный гул неоновых ламп завязывал его нервы узлом.
И вдруг дверь распахнулась. Леонтий немедленно вскочил со стула. Журналисту показалось, что сердце его разорвалось подобно гранате. В студию стремительно вошла женщина. Она двигалась напористо и целеустремленно, полы ее черного плаща развевались, каблуки стучали словно молоточки по наковальне. Она держала голову высоко, глядя прямо в глаза Калевалу, и вместе с ней в студию ворвался нестерпимо яркий свет, и свежий воздух, пахнущий дождем и прелыми листьями. Калевал едва устоял на ногах. Силы чуть было не покинули его, и он ухватился за спинку стула. Женщина улыбалась только губами, глаза оставались холодными. Она протянула левую руку, и Калевал, низко склонив голову, помимо своей воли прикоснулся к ней губами. Ему показалось, что рука у женщины необыкновенно теплая, почти горячая. И запах… странный запах.
Он поднял взгляд. Женщина разомкнула губы и негромко, но внятно произнесла имя.
Калевал подумал, что наверняка ослышался, что этого быть не может, ибо это несуразица, выдумка… Нет, нет, об этом даже не надо думать, потому как стыдно, смешно и вообще нехорошо… И все же ему стало не по себе. Настолько не по себе, что даже потемнело в глазах.
– Приступим, – сказал Леонтий. – Интервью должно выйти в эфир в день затмения. Ни раньше, ни позже.
ГЛАВА 9
Влад протер испачканный гостями пол и позвонил профессору.
– Артем Савельич! Простите меня за то, что я говорил с вами грубо.
– Ты им отказал? – после недолгой паузы спросил профессор.
– Они уже заплатили мне за работу.
– Сколько они тебе заплатили?
– Тысячу долларов авансом.
– Я заплачу тебе две тысячи только за то, чтобы ты не открывал рукопись.
– Но этим предложением вы только разжигаете мое любопытство.
Он не стал говорить профессору, что уже открывал рукопись и прочитал абзац на последней странице. Загадка с завещанием кондотьера Бартоломео Коллеоне. Никакой крамолы или лженаучных версий. Автор рукописи ставит закономерный вопрос, но оставляет его без ответа, потому как ответа не знает и желает получить его у рецензента.
– К чему любопытство?! – воскликнул профессор, и Влад подумал, что никогда прежде не слышал от Сидорского столь гневного тона. – Это абсолютный вымысел от начала и до конца, не имеющий ничего общего с настоящей наукой! Эта жалкая попытка переосмыслить теорию параллелизма в истории римских правителей! Это умышленная, коварная, подлая подмена истинных утверждений ложными! Ты, здоровый ученый, не можешь испытывать тягу к патологии!
Любопытство у Влада вызывала уже не столько рукопись, сколько реакция профессора на нее.
– Для чего в таком случае автор писал заведомую ложь? – спросил он.
– Каждая фальсификация, молодой человек, преследует некие ненаучные цели! – безапелляционно заявил профессор.
– Какие, например?
Профессор осекся. Похоже, что он сказал лишнее, и интерес к рукописи у Влада возрос еще больше.
– В общем, вот мое последнее слово, – жестко произнес он. – Я запрещаю тебе читать эту ересь. Ни под каким предлогом ты не должен открывать рукопись. Мало того, ты просто обязан сжечь ее! Ежели ты все-таки не послушаешь меня, то безнадежно упадешь в моих глазах как ученый, и я буду вынужден отказаться от тебя. Решай сам…
На этот раз первым закончил разговор профессор.
Влад еще некоторое время стоял в прихожей, держа у лица трубку, издающую нудные сигналы. Через открытую дверь он видел часть комнаты, стол и зеленую папку с шелковыми завязками. Соблазн был просто неудержимым. «Старик просто проявляет упрямство. Он научный деспот. Он не выносит чужого мнения, которое идет вразрез с его собственным. Он требует от меня полного подчинения. И что? Я, как робкая овечка, буду покорно выполнять его капризы?»
Влад зашел в комнату. Из открытой форточки веяло ночной прохладой. По подоконнику стучал дождь. Апостол Петр смотрел с картины глазами, полными стыда. То был стыд ученика, изменившего своему учителю… «Он деспот, – снова подумал Влад. – Он пытается связать меня по рукам и ногам». Рукопись притягивала взгляд. Влад ходил вокруг стола, чувствуя, что не в силах бороться со своим желанием. Если бы профессор отреагировал иначе, если бы он просто сказал: «Ерунда. Можешь читать, а можешь нет. Лично мне не понравилась», то Влад, скорее всего, закинул бы рукопись на книжную полку и преспокойно лег спать. Но ультимативность профессора была необыкновенной. Можно было подумать, что профессор чего-то боится. Может быть, рукопись с огромной убедительной силой опровергает все те научные выводы, которые сделал профессор? Может быть, эта рукопись хоронит Сидорского как научного светилу, в пух и прах разносит выстроенную им теорию происхождения и передачи власти?
Влад подошел к столу, раскрыл папку, посмотрел на титульный лист. Запретный плод сладок . Время шло, драгоценное время. «В конце концов, я могу его обмануть. У меня есть полное право поступать так, как я считаю нужным». Влад перевернул страничку. Первый абзац: «Периоды правления римских императоров, несмотря на острый дефицит новых источников информации, мы рассмотрим при помощи метода количественного анализа с целью разобраться в сути династического параллелизма…»
И что? Светопреставления не произошло. Стены не рухнули. Профессор не упал в глазах Влада… Он сел за стол, склонил коленчатый держатель настольной лампы.
Первая половина книги Влада разочаровала («И ради этого стоило профессору так нервничать? Ведь он не ортодоксальный христианин и даже не ходит в церковь!»). Муссировалась ставшая в последнее время модной тема небожественного происхождения человека, известного под именем Иисус Христос. Автор рукописи предлагал христианам всей планеты отказаться от заскорузлых догм о земной жизни Христа, взятых из четырех Евангелий, как от абсолютной и бесспорной истины, ибо в реальности Сын Бога мог выглядеть совсем по-другому, говорить иные слова и даже проповедовать в другой стране. Тысячелетия истории человечества, по мнению автора, обязательно исказят образ любой харизматичной личности до неузнаваемости, вплоть до полной его противоположности. Всякий авторитетный образ, обладающий властью и магической силой воздействия на людей, будет обязательно редактироваться и переписываться в угоду церкви и пришедшим к власти царям всевозможными летописцами, переводчиками, богомазами и прочими «журналистами».
Следовательно, подводит к выводу автор, мы не знаем и не можем знать, как на самом деле выглядел Иисус Христос, что он на самом деле говорил, действительно ли был рожден Марией без участия Иосифа, действительно ли лечил незрячих, оживлял умерших, ибо мы не располагаем не только видео– и фотоаппаратурой, не только аудиозаписями, но даже примитивным карандашным наброском портрета Мессии. «Но я ни в коем случае не ставлю под сомнение само существование человека, называвшего себя Иисусом Христом, — говорилось в рукописи, – и полностью поддерживаю утверждение польского писателя Зенона Косидовского, что «нет никаких логических причин отрицать историчность Иисуса, поскольку в Палестине того времени подобного рода бродячие проповедники, пророки и мессии были обыденным явлением».
Вторая часть рукописи, как показалось Владу, была написана то ли другим человеком, то ли в спешке. Она представляла собой обрывочные сведения о некоторых правителях Древнего Рима, которые, словно эстафету, несли из поколения в поколение некую Тайну Власти, первоисточником которой на итальянской земле был Понтий Пилат.
«Вот это да! – подумал Влад, от волнения потирая затылок. – На это же призрачно намекал Сидорский в своей книге „Формула власти“! И к этому же выводу пришел и автор этой рукописи».
1 2 3 4 5 6
– Ты зря подбираешь объедки в баках, – сказал он, поглаживая сумку с трофеями, которая лежала на его груди. – Не советую. Лично я всегда питаюсь в ресторане.
– Ты хотел сказать «около ресторана», – поправил его Рики, расправляя рукава и воротник куртки пожарного. Хорошая куртка. Немного прогорела на спине, а во всем остальном – почти новенькая.
– Не велика разница, – отпарировал Фабио. – Я имею в виду качество пищи.
Каждое утро Фабио подходил к черному входу ресторана «Martedi Grasso», откуда сердобольные посудомойки выносили ему все то, что ночью не доели клиенты. Рики в еде был не столь привередливым и в основном питался тем, что бог пошлет.
– Ты питаешься объедками, – брезгливо сказал Рики, садясь на подготовленную постель по-турецки и развязывая тесемки холщового мешка. – А я кушаю деликатесы, у которых всего-то немножечко истек срок годности.
Они еще немного поспорили о кулинарных пристрастиях, после чего каждый занялся выбором напитков и блюд. Фабио выудил из сумки бутылку темного стекла, в которой плескалась едкая смесь из «Sorni», «Nuragus di Cagliari» и «Cortese dell'Alto Monferrato». У Рики добыча была куда скромнее, и он стыдливо спрятал между ног полбутылки выдохшегося и оттого напоминавшего мочу пива. Зато закуска у него сегодня действительно была деликатесной, чем он не преминул похвастать.
– Чем это так воняет? – спросил Рики, когда Фабио развернул полиэтиленовый пакет с рыбными котлетами. – Не блевотиной ли? Кажется, друг мой, тебе подсунули содержимое чьего-то желудка, которое не успело до конца перевариться.
– Тьфу, дурак! – глухо выкрикнул Фабио, но к котлетам тем не менее принюхался. – Свежайшие! Просто они очень дорого стоят, и клиенты пожалели денег, чтобы их заказать.
– А у меня копченые свиные ребрышки , – похвастал Рики, довольный тем, что все-таки испортил товарищу настроение.
Он пошарил рукой в мешке и вынул аппетитную находку. Ну и что с того, что он нашел ее в мусорном контейнере? Деликатес был упакован в полиэтиленовый мешочек и завален сверху вялыми кладбищенскими цветами. Рики был наделен необыкновенно тонким нюхом и тотчас сунул в мешочек свой огромный, с горбинкой, нос. Это был проверенный и безошибочный способ. Продукт тухлятиной не пах. У него вообще не было никакого запаха. «С пивом скушаю!» – подумал Рики и с удовольствием представил, как он будет рвать зубами волокнистые, сухие и в меру соленые кусочки мяса.
Фабио покосился на своего товарища, который шлепал ребрышками по колену, разминая их перед тем, как вцепиться в жесткую плоть зубами.
– Свинина? – уточнил он.
Рики кивнул и подумал, что Фабио обязательно начнет выпрашивать кусочек.
– А выглядит, как акулий плавник, – продолжал высказывать сомнение Фабио. Он хотел получить сатисфакцию за испорченный аппетит.
– Ну даже если и рыба, то тебе чего? – равнодушно ответил Рики, поднося продукт к носу и с шумом втягивая воздух.
– Смотри не отравись… Я однажды так отравился копченой рыбой, что месяц чешуей поносил.
«Нет, – подумал Рики. – Если я с ним не поделюсь, он отобьет у меня аппетит».
– Ладно, отрывай кусочек, – позволил Рики и протянул ребрышки Фабио, чтобы он смог ухватиться за край. Фабио взялся, потянул на себя.
– Странная рыба… – произнес он. – Это что за шипы на плавнике?
– Где ты нашел тут шипы?
– А вот это что?
– Что это ? – рассердился Рики. – Не хочешь есть, так и скажи.
– Ну вот, пощупай здесь, где моя рука… А? Что это? Это же коготь какой-то…
– Сам ты коготь…
– Постой, я зажигалку достану!
Фабио открыл «молнию» на сумке, пошуршал в накладном кармане и вынул квадратную зажигалку «Zippo» в металлическом корпусе, обтянутом кожей. Почти новая. Кто-то оставил на могиле рядом с погасшими свечками. Он откинул защитный колпачок, нащупал большим пальцем рифленое колесико и крутанул его. Искры воспламенили пропитанный бензином фитиль. Оранжевое пламя раздвинуло темноту, осветило одежду, разложенную на асфальте, столбы, подпирающие навес, и бледное изможденное лицо Рики.
Несколько мгновений бродяги смотрели на ребрышки . Слабое пламя не позволяло увидеть, как у обоих guidone в ужасе расширились зрачки. Рики держал на весу высохшую, с проступившими черными сухожилиями и обтянутую коричневой глянцевой кожей человеческую руку. Они одновременно издали дикий вопль ужаса. Отшвырнув «деликатесный продукт» во мрак ночи, Рики кинулся прочь. Фабио, неумело и суетно крестясь, побежал в другую сторону.
ГЛАВА 8
– Пока у нас есть время, неплохо бы рассчитаться.
Борис Калевал, редактор местного телевидения, с недавних пор перестал верить клиентам на слово. После того как его крупно обманули, журналист стал требовать деньги вперед. Сначала деньги, потом запись. Половину клиентов сразу как ветром сдуло. Оставшиеся рекламодатели стали торговаться, просили снизить расценки за минуту телевизионного времени. Леонтий был первым и пока что последним клиентом, который не торговался и деньги выложил по первому требованию. Глядя на то, как Леонтий отсчитывает бледно-зеленые купюры, Калевал пытался угадать, у какой персоны ему предстоит взять интервью.
Сначала он полагал, что это будет директор какого-нибудь нового магазина, скажем, обувного или парфюмерного. Когда же Леонтий, размышляя вслух по телефону, сказал, что интервью по продолжительности должно быть не менее пятнадцати минут, опешивший Калевал подумал: «Кандидат в депутаты, никак не ниже». Но, придя в студию, Леонтий просто убил журналиста наповал. «Пятьдесят минут, – сказал он. – Я заплачу всю сумму до записи».
Пятьдесят минут вечернего, самого дорогого телевизионного времени не могли себе позволить ни политики-кандидаты, ни воры в законе, ни начинающие эстрадные звезды, ни банкиры. Калевал, хороня толстую пачку долларов в сейфе, терзался догадками: кто же его гостья, с которой ему предстоит беседовать перед телекамерами пятьдесят минут?
Вернувшись в студию, он задал этот вопрос Леонтию.
Мужчина выдержал долгую паузу, пристально глядя журналисту в глаза, и ровным голосом ответил:
– Прежде времени вам лучше об этом не знать.
– Как вы сказали? – переспросил Калевал и чуть подался вперед, чтобы лучше слышать.
Леонтий повторил. Калевал кивнул, мол, ясный перец, конспирация. И все же он пытался угадать, с кем ему придется вести беседу. «Тут попахивает большой политикой и бизнесом. И, уж конечно, криминалом». Он осторожно уточнил, велик ли моральный груз ответственности, который лежит на плечах героя интервью?
– Груз колоссальный, – немногословно ответил Леонтий и попросил понапрасну не болтать, а терпеливо ждать.
Прошло еще минут десять. Гость не приходил. Журналист начал нервничать. Сумма, которую он получил от Леонтия, была настолько велика, что с лихвой покрывала не только эфирное время, но и вынужденный простой. Впрочем, рабочий день в студии давно закончился, и теперь Калевал расходовал личное время.
Они ждали молча. Калевал чувствовал себя неловко. Он хотел накидать приблизительные вопросы для предстоящей беседы и шелестел страничками блокнота. Но как выпытать у Леонтия, кто по профессии герой интервью?
– Наш гость – актер театра или кино? – наобум спросил он.
– Наш гость – не человек в привычном понимании этого слова.
– Это понятно, – натянуто улыбнулся Калевал. – Я имею в виду, кем он работает в повседневной жизни?
– Разве я невнятно сказал? И, пожалуйста, уберите все лишнее со стола.
Калевал смутился. «Может, и Леонтий, и гость – оба сумасшедшие? – подумал он. – Но откуда у сумасшедших столько денег?»
Прошло еще пять минут. Напряжение росло.
– Мне надо подготовить вопросы, – сказал журналист. – Вы должны хоть в общих чертах рассказать мне о нашем герое.
– Не надо ничего готовить, – сухо отрезал Леонтий. – Я вам ручаюсь, что вы не будете испытывать никаких проблем с вопросами.
– Но я совершенно не представляю, с кем буду беседовать!
– Вы все поймете, как только увидите этого человека.
Калевал почувствовал, как его прошибло потом. «А ты думал, что мне заплатили большие деньги просто так? – спросил он сам себя. – Туману нагоняет…»
Прошло еще неизвестно сколько времени. Леонтий закрыл глаза и стал тихо нашептывать, вроде как молитву. Журналист уже с тревогой поглядывал на дверь в студию.
– Может, с ним что-нибудь случилось? – спросил он. – Мы ждем уже сорок минут!
Леонтий открыл глаза. От его взгляда Калевалу стало не по себе.
– Сорок минут – это не две тысячи лет, – произнес Леонтий. – Скоро вы поймете, что эти минуты – самые лучшие из всей вашей никчемной жизни.
– Простите, как вы сказали?
Дальнейшее ожидание превратилось в пытку. Пот градом катился по лбу журналиста. Его пальцы дрожали, ему не хватало воздуха.
– Сейчас он придет, – прошептал Леонтий. – Я чувствую это…
Это «сейчас» продлилось еще минут десять. Калевал уже не мог отвести взгляд от входной двери. От малейшего шороха он вздрагивал. Мерный гул неоновых ламп завязывал его нервы узлом.
И вдруг дверь распахнулась. Леонтий немедленно вскочил со стула. Журналисту показалось, что сердце его разорвалось подобно гранате. В студию стремительно вошла женщина. Она двигалась напористо и целеустремленно, полы ее черного плаща развевались, каблуки стучали словно молоточки по наковальне. Она держала голову высоко, глядя прямо в глаза Калевалу, и вместе с ней в студию ворвался нестерпимо яркий свет, и свежий воздух, пахнущий дождем и прелыми листьями. Калевал едва устоял на ногах. Силы чуть было не покинули его, и он ухватился за спинку стула. Женщина улыбалась только губами, глаза оставались холодными. Она протянула левую руку, и Калевал, низко склонив голову, помимо своей воли прикоснулся к ней губами. Ему показалось, что рука у женщины необыкновенно теплая, почти горячая. И запах… странный запах.
Он поднял взгляд. Женщина разомкнула губы и негромко, но внятно произнесла имя.
Калевал подумал, что наверняка ослышался, что этого быть не может, ибо это несуразица, выдумка… Нет, нет, об этом даже не надо думать, потому как стыдно, смешно и вообще нехорошо… И все же ему стало не по себе. Настолько не по себе, что даже потемнело в глазах.
– Приступим, – сказал Леонтий. – Интервью должно выйти в эфир в день затмения. Ни раньше, ни позже.
ГЛАВА 9
Влад протер испачканный гостями пол и позвонил профессору.
– Артем Савельич! Простите меня за то, что я говорил с вами грубо.
– Ты им отказал? – после недолгой паузы спросил профессор.
– Они уже заплатили мне за работу.
– Сколько они тебе заплатили?
– Тысячу долларов авансом.
– Я заплачу тебе две тысячи только за то, чтобы ты не открывал рукопись.
– Но этим предложением вы только разжигаете мое любопытство.
Он не стал говорить профессору, что уже открывал рукопись и прочитал абзац на последней странице. Загадка с завещанием кондотьера Бартоломео Коллеоне. Никакой крамолы или лженаучных версий. Автор рукописи ставит закономерный вопрос, но оставляет его без ответа, потому как ответа не знает и желает получить его у рецензента.
– К чему любопытство?! – воскликнул профессор, и Влад подумал, что никогда прежде не слышал от Сидорского столь гневного тона. – Это абсолютный вымысел от начала и до конца, не имеющий ничего общего с настоящей наукой! Эта жалкая попытка переосмыслить теорию параллелизма в истории римских правителей! Это умышленная, коварная, подлая подмена истинных утверждений ложными! Ты, здоровый ученый, не можешь испытывать тягу к патологии!
Любопытство у Влада вызывала уже не столько рукопись, сколько реакция профессора на нее.
– Для чего в таком случае автор писал заведомую ложь? – спросил он.
– Каждая фальсификация, молодой человек, преследует некие ненаучные цели! – безапелляционно заявил профессор.
– Какие, например?
Профессор осекся. Похоже, что он сказал лишнее, и интерес к рукописи у Влада возрос еще больше.
– В общем, вот мое последнее слово, – жестко произнес он. – Я запрещаю тебе читать эту ересь. Ни под каким предлогом ты не должен открывать рукопись. Мало того, ты просто обязан сжечь ее! Ежели ты все-таки не послушаешь меня, то безнадежно упадешь в моих глазах как ученый, и я буду вынужден отказаться от тебя. Решай сам…
На этот раз первым закончил разговор профессор.
Влад еще некоторое время стоял в прихожей, держа у лица трубку, издающую нудные сигналы. Через открытую дверь он видел часть комнаты, стол и зеленую папку с шелковыми завязками. Соблазн был просто неудержимым. «Старик просто проявляет упрямство. Он научный деспот. Он не выносит чужого мнения, которое идет вразрез с его собственным. Он требует от меня полного подчинения. И что? Я, как робкая овечка, буду покорно выполнять его капризы?»
Влад зашел в комнату. Из открытой форточки веяло ночной прохладой. По подоконнику стучал дождь. Апостол Петр смотрел с картины глазами, полными стыда. То был стыд ученика, изменившего своему учителю… «Он деспот, – снова подумал Влад. – Он пытается связать меня по рукам и ногам». Рукопись притягивала взгляд. Влад ходил вокруг стола, чувствуя, что не в силах бороться со своим желанием. Если бы профессор отреагировал иначе, если бы он просто сказал: «Ерунда. Можешь читать, а можешь нет. Лично мне не понравилась», то Влад, скорее всего, закинул бы рукопись на книжную полку и преспокойно лег спать. Но ультимативность профессора была необыкновенной. Можно было подумать, что профессор чего-то боится. Может быть, рукопись с огромной убедительной силой опровергает все те научные выводы, которые сделал профессор? Может быть, эта рукопись хоронит Сидорского как научного светилу, в пух и прах разносит выстроенную им теорию происхождения и передачи власти?
Влад подошел к столу, раскрыл папку, посмотрел на титульный лист. Запретный плод сладок . Время шло, драгоценное время. «В конце концов, я могу его обмануть. У меня есть полное право поступать так, как я считаю нужным». Влад перевернул страничку. Первый абзац: «Периоды правления римских императоров, несмотря на острый дефицит новых источников информации, мы рассмотрим при помощи метода количественного анализа с целью разобраться в сути династического параллелизма…»
И что? Светопреставления не произошло. Стены не рухнули. Профессор не упал в глазах Влада… Он сел за стол, склонил коленчатый держатель настольной лампы.
Первая половина книги Влада разочаровала («И ради этого стоило профессору так нервничать? Ведь он не ортодоксальный христианин и даже не ходит в церковь!»). Муссировалась ставшая в последнее время модной тема небожественного происхождения человека, известного под именем Иисус Христос. Автор рукописи предлагал христианам всей планеты отказаться от заскорузлых догм о земной жизни Христа, взятых из четырех Евангелий, как от абсолютной и бесспорной истины, ибо в реальности Сын Бога мог выглядеть совсем по-другому, говорить иные слова и даже проповедовать в другой стране. Тысячелетия истории человечества, по мнению автора, обязательно исказят образ любой харизматичной личности до неузнаваемости, вплоть до полной его противоположности. Всякий авторитетный образ, обладающий властью и магической силой воздействия на людей, будет обязательно редактироваться и переписываться в угоду церкви и пришедшим к власти царям всевозможными летописцами, переводчиками, богомазами и прочими «журналистами».
Следовательно, подводит к выводу автор, мы не знаем и не можем знать, как на самом деле выглядел Иисус Христос, что он на самом деле говорил, действительно ли был рожден Марией без участия Иосифа, действительно ли лечил незрячих, оживлял умерших, ибо мы не располагаем не только видео– и фотоаппаратурой, не только аудиозаписями, но даже примитивным карандашным наброском портрета Мессии. «Но я ни в коем случае не ставлю под сомнение само существование человека, называвшего себя Иисусом Христом, — говорилось в рукописи, – и полностью поддерживаю утверждение польского писателя Зенона Косидовского, что «нет никаких логических причин отрицать историчность Иисуса, поскольку в Палестине того времени подобного рода бродячие проповедники, пророки и мессии были обыденным явлением».
Вторая часть рукописи, как показалось Владу, была написана то ли другим человеком, то ли в спешке. Она представляла собой обрывочные сведения о некоторых правителях Древнего Рима, которые, словно эстафету, несли из поколения в поколение некую Тайну Власти, первоисточником которой на итальянской земле был Понтий Пилат.
«Вот это да! – подумал Влад, от волнения потирая затылок. – На это же призрачно намекал Сидорский в своей книге „Формула власти“! И к этому же выводу пришел и автор этой рукописи».
1 2 3 4 5 6