– Сложи в форме чаши. Verstehen Sie «чаша»? Вот так… Молодец! Умница! Ну, счастливо, никто ведь не знает, чем все кончится…
Я перевернул коробку, и в импровизированную чашу из сплетенных пальцев шлепнулась большая бурая крыса. Зажурчав, словно проткнутый гидростатический матрас, испытуемый отскочил назад. Ладони судорожно разошлись, но я успел поймать крысу, не дав ей упасть на пол.
Крысу я хорошо знал, поэтому и добавил к фокусу изящный штрих: поглаживая кончиком большого пальца ее соски, заставил изогнуть спину и широко разинуть пасть. Стоило помахать зверьком перед лицами детишек, как по «элитному ряду» прокатилась волна испуганного ропота. Естественно, это был не угрожающий оскал, скорее: «Еще, большой мальчик, хочу еще!», но кто в нежном возрасте способен узнать выражение иступленного экстаза? И уж тем более мальчишки не догадались, что я бросил Рону в коробку, когда возвращал ее из «блина» в нормальное состояние.
Поклон, а потом бурные продолжительные аплодисменты благодарных зрителей. Аплодисментам я бы очень обрадовался… Увы, Питер сидел, как памятник Терпению, а доброволец, у которого явно поубавилось мужества, уныло поплелся на свое место.
Я снова вспомнил о дороге в Дамаск и, уступив самым низменным побуждениям, полез за фотоаппаратом.
Никогда бы не подумал, что взрослый мужчина может зарабатывать на жизнь фокусами. Уточню сразу: идею подбросила Пен. Почему Памела Элиза Бракнер превратилась в Пен, а не в Пэм, совершенно непонятно, тем не менее она моя давняя подруга и по совместительству законная владелица крысы Роны. А еще в настоящий момент она моя квартирная хозяйка. Такой участи не пожелаешь даже бешеной собаке, но я очень рад, что она выпала тому, кто мне искренне симпатизирует. Столько проблем решаются сами собой!
Еще хочу сказать, что у меня есть работа, настоящая, которая позволяет хоть изредка платить по счетам. Однако в описываемое время я находился в продолжительном отпуске, не совсем добровольном и не без сопутствующих проблем, связанных с притоком наличности, профессиональной компетентностью и чувством собственного достоинства. Так или иначе, отпуск возбудил в Пен вполне обоснованное желание найти мне дополнительный источник дохода. Будучи примерной католичкой (в перерывах между страстным увлечением викканством), она каждое воскресенье ходила на мессу, ставила свечку деве Марии и молилась примерно о следующем: «Прошу тебя, о мудрая милосердная Мадонна, успокой душу моей матери, хоть и жила она в плотском грехе, помоги народам мира найти путь к свободе и сделай Кастора платежеспособным».
Впрочем, чаще всего Пен предпочитала не вмешиваться, соблюдая устраивающий нас обоих статус-кво. Поэтому я неприятно удивился, когда она, перестав уповать на высшие силы, рассказала об агентстве по организации детских праздников, которое решила открыть с подругой Леоной и дешевым уличным фокусником, мерзко подведшим ее в последнюю минуту.
– Ну же, Фикс, тебе ведь не составит ни малейшего труда! – упрашивала она, сидя в своей подземной гостиной за чашкой сдобренного коньяком кофе. От запаха кружилась голова, причем не от коньяка, а от крыс, земли, прелых листьев, помета, роз миссис Амелии Андервуд, всего растущего и-гниющего. Один из воронов, кажется, Артур, стучал клювом по книжной полке, мешая сосредоточиться. Эта гостиная – логово Пен, центр притяжения, «пентхаус шиворот-навыворот» в недрах уродливого трехэтажного здания, в котором давно, еще при мамонтах, жила и умерла ее бабушка. В гостиной мне было очень не по себе, наверное, поэтому Пен туда и пригласила;
– Ты умеешь творить настоящие чудеса, – вкрадчиво молвила она, – так что фальшивые для тебя вообще пустяк.
Ослепленный свечами и одурманенный фимиамом, я часто-часто заморгал. Образом жизни Пен во многом напоминает мисс Хэвишем из «Больших ожиданий»: использует только подвальный этаж, остальная же часть Дома, за исключением моей чердачной комнатки, застыла где-то в пятидесятых годах, никогда не посещается и не ремонтируется. Сама Пен застыла чуть позднее; подобно мисс Хэвишем, законсервировала свое сердце до надобности и хранит на каминной полке. Я стараюсь на него не смотреть.
В той конкретной. ситуации пришлось спасаться праведным гневом.
– Боже, Пен, не умею я творить чудеса! Их просто не бывает! По крайней мерс не в таком виде, как представляешь ты. Неужели я похож на волшебника? То, что я умею разговаривать с мертвецами и играть им на вистле, еще не делает меня Гэндальфом Серым, черт побери! И не означает, что в вонючем саду живут феи.
С помощью грубых слов я надеялся изменить ход беседы. Увы, уловка не удалась; такое впечатление, что Пен в своем титане ее предусмотрела.
– «То, что сейчас доказано, когда-то было лишь игрой воображения», – надменно процитировала Пен, зная: Уильям, ;Блейк для меня – непререкаемый авторитет. – Вот… – Она налила в мою чашку чуть ли не двести граммов «ЖанноХО», и по столу побежали грязно-коричневые ручейки. – В колледже ты занимался фокусами, причем весьма успешно. И сейчас все получится, тебе даже тренировка не нужна. За день работы платим сто фунтов, постепенно сможешь рассчитаться со мной за прошлый месяц…
Потребовалось еще много убедительных аргументов, и еще больше арманьяка – столько, что, когда я, пошатываясь, направился к выходу, неожиданно захотелось пристать к Пен. Та шлепнула меня по правой руке и вскользь поцеловала на ночь, причем на ходу.
На следующий день, проснувшись с полной густого тумана головой, я был ей за это очень благодарен. Очаровательная, сексапильная девятнадцатилетняя Пен с рыжими, как осенняя листва, волосами, задорными карими глазами и нахальной улыбкой утром превратилась в совсем другую особу: потухшую, измученную тридцати – с длинным хвостиком – летнюю Пен, ждущую в подземном логове среди воронов, крыс и еще бог знает каких семейных реликвий, принца, отлично зная, где он и во что превратился… Нет, слишком много воды утекло, и крови тоже! Хватит об этом!
Потом, вспомнив, что еще до приставания я дал согласие пойти на детский праздник, я ругался как сапожник. Гейм, сэт и матч Пен и месье Жанно! А я и не заметил, что игра парная.
Короче, имелась причина, пусть даже не совсем уважительная, по которой я оказался среди этих маленьких надменных говнюков, транжиря божественный дар ради ничтожных денег. Имелась причина, по которой я боролся с искушением. Имелась и причина, по которой я перед ним не устоял.
– А теперь, – начал я, улыбаясь словно тыква в День всех святых, – для последнего и самого незабываемого фокуса, перед тем как вы отправитесь набивать животы, мне нужен доброволец. – Я ткнул в Себастьяна. – Вы, молодой человек, из второго ряда! Да, сэр, надеюсь, не возражаете?
Вид у мальчишки был совсем убитый; оказаться в центре внимания для него – значит унизиться, а возможно, и не только это. Но парни постарше уже начали свистеть и улюлюкать, а Питер приказал поднять задницу и идти. Пробираясь к импровизированной сцене, несчастный пару раз споткнулся о ноги, которые вытягивали у него на пути.
Получится довольно жестоко, однако не по отношению к Себастьяну, – нет, этому парню я подарил бы заряженное ружье, пусть использует по собственному усмотрению. А что касается Питера… Ну, иногда жестокость – обратная сторона доброты, а боль – лучший учитель. Иногда боль помогает усвоить, что не все в жизни остается безнаказанным.
Итак, Себастьян подошел к столу и застыл в позе, выражающей смущение и неловкость. Я достал «Брауни» и, подняв защелки, выдвинул мех в рабочее положение. Красная кожа, черное дерево – столетние аксессуары выглядели очень солидно. Я предложил мальчишке потрогать мех, и тот с радостью согласился.
– Пожалуйста, проверь фотоаппарат. Убедись, что все в порядке. Все работает, ничего не сломано.
Себастьян бегло, без всякого интереса, осмотрел фотоаппарат и тут же протянул его мне. Нет, у нас другие планы!
– Извини, – покачал головой я, – фотограф теперь ты. Смотри не подведи, я тебе доверяю.
На этот раз, глянув в объектив, Себастьян увидел, что находится прямо перед ним.
– Ну, там черная пленка, – объявил он, – на линзе. Изобразив удивление, я сам глянул в объектив.
– Джентльмены! – начал я, обращаясь к гостиной в целом. – Леди! – Пятисекундную паузу заполнили взрывы грубого смеха, толчки локтями и беспардонное тыканье пальцами, – Мой помощник обнаружил нечто удивительное! На линзу фотоаппарата наклеена черная маскирующая пленка, поэтому обычных снимков… – я намеренно запнулся, – на нем не сделаешь. Мы попытаемся заснять духа.
Питер и его дружки презрительно сморщились; такой финал их явно разочаровал.
– Фотографии духа – один из самых сложных фокусов, – совершенно серьезно заявил я, не обращая внимания на издевательские смешки. – Вообразите: преступник освобождается из мешка, в котором его вниз головой привязали к крюку в клетке, а клетку сбросили с летящего на высоте трех километров самолета. Так вот, этот фокус напоминает нечто подобное. Хотя, возможно, он менее зрелищный, он такой же незабываемо бессмысленный. Я кивнул имениннику.
– Питер, снимать будем тебя. Пожалуйста, подойди ко мне и встань у стены. Чем проще фон, тем лучше для фотографий духа.
Питер послушался, всем своим видом демонстрируя, как непросто ему смириться с этой участью.
– У тебя есть другие братья? – тихо спросил я у Себастьяна.
Мальчишка испуганно поднял глаза.
– Нет.
– Ну, может, двоюродный, главное – чтобы ровесник и жил с тобой в одном доме?
Себастьян покачал головой.
– Фотоаппаратом пользоваться умеешь?
Очевидно, эта тема казалась безопаснее – Себастьян явно почувствовал себя увереннее.
– Конечно. Но мой гораздо проще: навел объектив и снимай. Никаких… гм-м… регуляторов резкости или…
Я лишь головой покачал – пустяки, мол, – а потом ободряюще улыбнулся.
– Ничего страшного! Хотя резкость здесь наводится вручную, проблем с ней точно не возникнет. Ведь изображение у нас получится без линзы и обычного света. Однако тебе придется управлять этим. – Я вручил ему грушу, прикрепленную к концу резинового шланга – единственную деталь фотоаппарата, которую мне пришлось заменить. – Сожмешь посильнее, и затвор откроется. По моей команде, договорились?
«Брауни» я не заряжал, наверное, лет десять, однако все необходимое лежало в чемодане, и руки сами знали, что делать. Я достал новую фотопластинку, подцепил уголок защитного слоя, вставил ее на место, а потом ловким движением содрал вощеную бумагу. Профессионал сделал бы все иначе: отчасти потому, что если вставлять пластину при ярком свете, неизбежно ее засветишь. Впрочем, я заправлял фотобумагу, а не пленку. Следовательно, одну стадию обычного процесса мы с Себастьяном пропустили. Затягивая винты, я заметил: в гостиную вошли Джеймс с Барбарой и встали у стены. Что же, в их присутствии реакция обещала стать еще более бурной… Хотя на данном этапе мне было уже все равно: именинник достал окончательно.
Положив руку на узкие плечи, я велел Себастьяну приготовиться. Питер потерял терпение и заерзал. Следовало взвинтить напряжение еще сильнее, но, поскольку полной уверенности в успехе не было, рискнуть я не решился. Ну, или пан, или пропал!
– Итак, по моей команде… Питер, улыбнись!.. Дети в первом ряду, покажите Питеру, как нужно улыбаться. Себастьян… три, два, один – давай!
Мальчишка сжал грушу, и со стариковским по-по-пом! затвор открылся, а потом закрылся. Слава Богу! А то мелькала мысль: вдруг ничего не получится.
– Фиксажа у нас нет, – объявил я, воспользовавшись частичным просветлением памяти, – долго снимок не продержится. Однако с помощью стоп-ванны можно сделать его четче. Подойдет уксус или лимонный сок, пожалуйста, нельзя ли нам?… – Я с надеждой взглянул на взрослых, и Барбара снова выскользнула из комнаты.
– А как насчет проявителя? – спросил Джеймс, глядя на меня со скрытым, но отчетливо чувствующимся недоверием.
Я покачал головой.
– Мы не используем свет и снимаем не видимый мир, а темное царство духов. Снимок не проявляют, а истолковывают.
Лицо Джеймса недвусмысленно выражало, что он думает о моем объяснении. Повисла неловкая пауза, прерванная появлением Барбары: в руках пластиковая бутылка винного уксуса, на губах смущенная улыбка.
– Будет сильно пахнуть, – предупредила она, отступая в глубь комнаты.
Миссис Додсон оказалась права: в гостиной повис густой кисло-сладкий аромат. Я вылил в миску примерно две трети бутылочки, так что глубина получилась сантиметра полтора. Потом с помощью Себастьяна, до сих пор стоящего неподалеку, вытащил пластинку из фотоаппарата, намеренно загородив его от публики.
– Себастьян, – позвал я, – роль фотографа на этом не закончена. Она подразумевает, что ты станешь медиумом, через которого к нам обратятся духи. Пожалуйста, окуни фотобумагу в уксус и постарайся сделать так, чтобы она полностью Пропиталась. На бумаге возникнет изображение. Ты его видишь?
Питер не удосужился оторваться от своего места у стены; – скрестив руки, он выглядел еще более мрачным и скучным. А вот его сводный брат, поливая фотобумагу водой, смотрел в миску сначала испуганно, потом удивленно.
– Видишь изображение? – снова спросил я, на этот раз стопроцентно уверенный в ответе.
– Да! – выпалил Себастьян. Все находящиеся в гостиной на глазах заражались его напряженным изумлением, мне даже тормошить их больше не требовалось.
– И что на нем?
– Мальчик. По-моему, это… это…
– Конечно, мальчик! Мы же только что сделали снимок твоего брата Питера. Себастьян, ты видишь его?
Парнишка покачал головой, не сводя глаз с мутной фотографии.
– Нет… то есть да… Там кто-то еще… Договорить я не позволил: всему свое время.
– Кто-то знакомый?
Шоу с фотоаппаратом я расценивал как своеобразную помощь аутсайдеру, но, не будь в моем замысле элементов садизма, не посмотрел бы на Питера, задавая следующий вопрос:
– Себастьян, а у того, второго мальчика, есть имя? Какие тайны темного мира духов нам удалось раскрыть и запечатлеть на пленке? Ну, как его зовут?
Мальчишка нервно сглотнул. Никакого притворства: он переживал совершенно искренне, однако ничего лучше этой напряженной паузы я бы и сам придумать не смог.
– Дейви Симмонс, – неестественно-высоким голоском ответил Себастьян.
На Питера это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Взревев от неподдельного, как мне показалось, страха, он рывком отлепился от стены и тремя стремительными шагами подскочил к миске. Увы, я был проворнее.
– Спасибо, Себастьян, – проговорил я, вытащил снимок из миски и поднял над головой якобы для просушки. Получилось так, будто вне досягаемости Питера фотография очутилась по чистой случайности.
Снимок получился весьма прилично. Естественно, черно-белым и потемневшим по краям, где на пластину попал свет, но в нужных местах вес было четко и ясно, Питер изображался в виде большого зернистого пятна, узнаваемого лишь по позе и более темной линии волос. Стоящая рядом фигура по контрасту казалась весьма выразительной: печальной, сломленной временем и одиночеством, но ни за облачко болотного газа, ни за картонную аппликацию, ни за игру расшалившегося воображения ее не примешь.
– Дейви Симмонс, – задумчиво повторил я. – Питер, ты хорошо его знаешь?
– В первый раз слышу! – взревел именинник и бросился на меня. Я далеко не здоровяк, однако Питер, несмотря на всю свою солидность, просто ребенок, к сдержать его напор особого труда не составило. Лица мальчишек выражали целый спектр эмоций: от всепоглощающего ужаса до животного страха.
– Тем не менее он стоит рядом, когда ты ешь, спишь и готовишь домашнее задание. Даже после смерти следит за тобой день и ночь. Как думаешь, почему?
– Откуда мне знать? – завизжал Питер. – Понятия не имею! Отдай фотографию!
К этому моменту почти все мальчишки вскочили на ноги. Некоторые тянулись к снимку, но большинство, наоборот, отступили от импровизированной сцены, будто желая держаться от нее подальше. Джеймс Додсон пробирался через нестройные ряды «элиты», словно линкор сквозь заслон рыбацких лодчонок, именно он и забрал у меня фотографию. Питер тут же сосредоточил внимание на отце и попробовал вырвать снимок, но Джеймс грубо оттолкнул его в сторону и недоуменно уставился на черно-белое изображение, медленно покачивая головой из стороны в сторону. Затем, густо побагровев, он тщательно разорвал снимок сначала пополам, потом на четыре части, потом на восемь.
Додсон рвал снимок на микроскопические клочья, когда я повернулся к Себастьяну и торжественно пожал ему руку.
– У тебя дар!
Себастьян поднял глаза, и между нами пробежала искра понимания. На самом деле у него появилось противоядие. Отныне Питер уже не сможет безнаказанно махать ногами, руками и локтями:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Я перевернул коробку, и в импровизированную чашу из сплетенных пальцев шлепнулась большая бурая крыса. Зажурчав, словно проткнутый гидростатический матрас, испытуемый отскочил назад. Ладони судорожно разошлись, но я успел поймать крысу, не дав ей упасть на пол.
Крысу я хорошо знал, поэтому и добавил к фокусу изящный штрих: поглаживая кончиком большого пальца ее соски, заставил изогнуть спину и широко разинуть пасть. Стоило помахать зверьком перед лицами детишек, как по «элитному ряду» прокатилась волна испуганного ропота. Естественно, это был не угрожающий оскал, скорее: «Еще, большой мальчик, хочу еще!», но кто в нежном возрасте способен узнать выражение иступленного экстаза? И уж тем более мальчишки не догадались, что я бросил Рону в коробку, когда возвращал ее из «блина» в нормальное состояние.
Поклон, а потом бурные продолжительные аплодисменты благодарных зрителей. Аплодисментам я бы очень обрадовался… Увы, Питер сидел, как памятник Терпению, а доброволец, у которого явно поубавилось мужества, уныло поплелся на свое место.
Я снова вспомнил о дороге в Дамаск и, уступив самым низменным побуждениям, полез за фотоаппаратом.
Никогда бы не подумал, что взрослый мужчина может зарабатывать на жизнь фокусами. Уточню сразу: идею подбросила Пен. Почему Памела Элиза Бракнер превратилась в Пен, а не в Пэм, совершенно непонятно, тем не менее она моя давняя подруга и по совместительству законная владелица крысы Роны. А еще в настоящий момент она моя квартирная хозяйка. Такой участи не пожелаешь даже бешеной собаке, но я очень рад, что она выпала тому, кто мне искренне симпатизирует. Столько проблем решаются сами собой!
Еще хочу сказать, что у меня есть работа, настоящая, которая позволяет хоть изредка платить по счетам. Однако в описываемое время я находился в продолжительном отпуске, не совсем добровольном и не без сопутствующих проблем, связанных с притоком наличности, профессиональной компетентностью и чувством собственного достоинства. Так или иначе, отпуск возбудил в Пен вполне обоснованное желание найти мне дополнительный источник дохода. Будучи примерной католичкой (в перерывах между страстным увлечением викканством), она каждое воскресенье ходила на мессу, ставила свечку деве Марии и молилась примерно о следующем: «Прошу тебя, о мудрая милосердная Мадонна, успокой душу моей матери, хоть и жила она в плотском грехе, помоги народам мира найти путь к свободе и сделай Кастора платежеспособным».
Впрочем, чаще всего Пен предпочитала не вмешиваться, соблюдая устраивающий нас обоих статус-кво. Поэтому я неприятно удивился, когда она, перестав уповать на высшие силы, рассказала об агентстве по организации детских праздников, которое решила открыть с подругой Леоной и дешевым уличным фокусником, мерзко подведшим ее в последнюю минуту.
– Ну же, Фикс, тебе ведь не составит ни малейшего труда! – упрашивала она, сидя в своей подземной гостиной за чашкой сдобренного коньяком кофе. От запаха кружилась голова, причем не от коньяка, а от крыс, земли, прелых листьев, помета, роз миссис Амелии Андервуд, всего растущего и-гниющего. Один из воронов, кажется, Артур, стучал клювом по книжной полке, мешая сосредоточиться. Эта гостиная – логово Пен, центр притяжения, «пентхаус шиворот-навыворот» в недрах уродливого трехэтажного здания, в котором давно, еще при мамонтах, жила и умерла ее бабушка. В гостиной мне было очень не по себе, наверное, поэтому Пен туда и пригласила;
– Ты умеешь творить настоящие чудеса, – вкрадчиво молвила она, – так что фальшивые для тебя вообще пустяк.
Ослепленный свечами и одурманенный фимиамом, я часто-часто заморгал. Образом жизни Пен во многом напоминает мисс Хэвишем из «Больших ожиданий»: использует только подвальный этаж, остальная же часть Дома, за исключением моей чердачной комнатки, застыла где-то в пятидесятых годах, никогда не посещается и не ремонтируется. Сама Пен застыла чуть позднее; подобно мисс Хэвишем, законсервировала свое сердце до надобности и хранит на каминной полке. Я стараюсь на него не смотреть.
В той конкретной. ситуации пришлось спасаться праведным гневом.
– Боже, Пен, не умею я творить чудеса! Их просто не бывает! По крайней мерс не в таком виде, как представляешь ты. Неужели я похож на волшебника? То, что я умею разговаривать с мертвецами и играть им на вистле, еще не делает меня Гэндальфом Серым, черт побери! И не означает, что в вонючем саду живут феи.
С помощью грубых слов я надеялся изменить ход беседы. Увы, уловка не удалась; такое впечатление, что Пен в своем титане ее предусмотрела.
– «То, что сейчас доказано, когда-то было лишь игрой воображения», – надменно процитировала Пен, зная: Уильям, ;Блейк для меня – непререкаемый авторитет. – Вот… – Она налила в мою чашку чуть ли не двести граммов «ЖанноХО», и по столу побежали грязно-коричневые ручейки. – В колледже ты занимался фокусами, причем весьма успешно. И сейчас все получится, тебе даже тренировка не нужна. За день работы платим сто фунтов, постепенно сможешь рассчитаться со мной за прошлый месяц…
Потребовалось еще много убедительных аргументов, и еще больше арманьяка – столько, что, когда я, пошатываясь, направился к выходу, неожиданно захотелось пристать к Пен. Та шлепнула меня по правой руке и вскользь поцеловала на ночь, причем на ходу.
На следующий день, проснувшись с полной густого тумана головой, я был ей за это очень благодарен. Очаровательная, сексапильная девятнадцатилетняя Пен с рыжими, как осенняя листва, волосами, задорными карими глазами и нахальной улыбкой утром превратилась в совсем другую особу: потухшую, измученную тридцати – с длинным хвостиком – летнюю Пен, ждущую в подземном логове среди воронов, крыс и еще бог знает каких семейных реликвий, принца, отлично зная, где он и во что превратился… Нет, слишком много воды утекло, и крови тоже! Хватит об этом!
Потом, вспомнив, что еще до приставания я дал согласие пойти на детский праздник, я ругался как сапожник. Гейм, сэт и матч Пен и месье Жанно! А я и не заметил, что игра парная.
Короче, имелась причина, пусть даже не совсем уважительная, по которой я оказался среди этих маленьких надменных говнюков, транжиря божественный дар ради ничтожных денег. Имелась причина, по которой я боролся с искушением. Имелась и причина, по которой я перед ним не устоял.
– А теперь, – начал я, улыбаясь словно тыква в День всех святых, – для последнего и самого незабываемого фокуса, перед тем как вы отправитесь набивать животы, мне нужен доброволец. – Я ткнул в Себастьяна. – Вы, молодой человек, из второго ряда! Да, сэр, надеюсь, не возражаете?
Вид у мальчишки был совсем убитый; оказаться в центре внимания для него – значит унизиться, а возможно, и не только это. Но парни постарше уже начали свистеть и улюлюкать, а Питер приказал поднять задницу и идти. Пробираясь к импровизированной сцене, несчастный пару раз споткнулся о ноги, которые вытягивали у него на пути.
Получится довольно жестоко, однако не по отношению к Себастьяну, – нет, этому парню я подарил бы заряженное ружье, пусть использует по собственному усмотрению. А что касается Питера… Ну, иногда жестокость – обратная сторона доброты, а боль – лучший учитель. Иногда боль помогает усвоить, что не все в жизни остается безнаказанным.
Итак, Себастьян подошел к столу и застыл в позе, выражающей смущение и неловкость. Я достал «Брауни» и, подняв защелки, выдвинул мех в рабочее положение. Красная кожа, черное дерево – столетние аксессуары выглядели очень солидно. Я предложил мальчишке потрогать мех, и тот с радостью согласился.
– Пожалуйста, проверь фотоаппарат. Убедись, что все в порядке. Все работает, ничего не сломано.
Себастьян бегло, без всякого интереса, осмотрел фотоаппарат и тут же протянул его мне. Нет, у нас другие планы!
– Извини, – покачал головой я, – фотограф теперь ты. Смотри не подведи, я тебе доверяю.
На этот раз, глянув в объектив, Себастьян увидел, что находится прямо перед ним.
– Ну, там черная пленка, – объявил он, – на линзе. Изобразив удивление, я сам глянул в объектив.
– Джентльмены! – начал я, обращаясь к гостиной в целом. – Леди! – Пятисекундную паузу заполнили взрывы грубого смеха, толчки локтями и беспардонное тыканье пальцами, – Мой помощник обнаружил нечто удивительное! На линзу фотоаппарата наклеена черная маскирующая пленка, поэтому обычных снимков… – я намеренно запнулся, – на нем не сделаешь. Мы попытаемся заснять духа.
Питер и его дружки презрительно сморщились; такой финал их явно разочаровал.
– Фотографии духа – один из самых сложных фокусов, – совершенно серьезно заявил я, не обращая внимания на издевательские смешки. – Вообразите: преступник освобождается из мешка, в котором его вниз головой привязали к крюку в клетке, а клетку сбросили с летящего на высоте трех километров самолета. Так вот, этот фокус напоминает нечто подобное. Хотя, возможно, он менее зрелищный, он такой же незабываемо бессмысленный. Я кивнул имениннику.
– Питер, снимать будем тебя. Пожалуйста, подойди ко мне и встань у стены. Чем проще фон, тем лучше для фотографий духа.
Питер послушался, всем своим видом демонстрируя, как непросто ему смириться с этой участью.
– У тебя есть другие братья? – тихо спросил я у Себастьяна.
Мальчишка испуганно поднял глаза.
– Нет.
– Ну, может, двоюродный, главное – чтобы ровесник и жил с тобой в одном доме?
Себастьян покачал головой.
– Фотоаппаратом пользоваться умеешь?
Очевидно, эта тема казалась безопаснее – Себастьян явно почувствовал себя увереннее.
– Конечно. Но мой гораздо проще: навел объектив и снимай. Никаких… гм-м… регуляторов резкости или…
Я лишь головой покачал – пустяки, мол, – а потом ободряюще улыбнулся.
– Ничего страшного! Хотя резкость здесь наводится вручную, проблем с ней точно не возникнет. Ведь изображение у нас получится без линзы и обычного света. Однако тебе придется управлять этим. – Я вручил ему грушу, прикрепленную к концу резинового шланга – единственную деталь фотоаппарата, которую мне пришлось заменить. – Сожмешь посильнее, и затвор откроется. По моей команде, договорились?
«Брауни» я не заряжал, наверное, лет десять, однако все необходимое лежало в чемодане, и руки сами знали, что делать. Я достал новую фотопластинку, подцепил уголок защитного слоя, вставил ее на место, а потом ловким движением содрал вощеную бумагу. Профессионал сделал бы все иначе: отчасти потому, что если вставлять пластину при ярком свете, неизбежно ее засветишь. Впрочем, я заправлял фотобумагу, а не пленку. Следовательно, одну стадию обычного процесса мы с Себастьяном пропустили. Затягивая винты, я заметил: в гостиную вошли Джеймс с Барбарой и встали у стены. Что же, в их присутствии реакция обещала стать еще более бурной… Хотя на данном этапе мне было уже все равно: именинник достал окончательно.
Положив руку на узкие плечи, я велел Себастьяну приготовиться. Питер потерял терпение и заерзал. Следовало взвинтить напряжение еще сильнее, но, поскольку полной уверенности в успехе не было, рискнуть я не решился. Ну, или пан, или пропал!
– Итак, по моей команде… Питер, улыбнись!.. Дети в первом ряду, покажите Питеру, как нужно улыбаться. Себастьян… три, два, один – давай!
Мальчишка сжал грушу, и со стариковским по-по-пом! затвор открылся, а потом закрылся. Слава Богу! А то мелькала мысль: вдруг ничего не получится.
– Фиксажа у нас нет, – объявил я, воспользовавшись частичным просветлением памяти, – долго снимок не продержится. Однако с помощью стоп-ванны можно сделать его четче. Подойдет уксус или лимонный сок, пожалуйста, нельзя ли нам?… – Я с надеждой взглянул на взрослых, и Барбара снова выскользнула из комнаты.
– А как насчет проявителя? – спросил Джеймс, глядя на меня со скрытым, но отчетливо чувствующимся недоверием.
Я покачал головой.
– Мы не используем свет и снимаем не видимый мир, а темное царство духов. Снимок не проявляют, а истолковывают.
Лицо Джеймса недвусмысленно выражало, что он думает о моем объяснении. Повисла неловкая пауза, прерванная появлением Барбары: в руках пластиковая бутылка винного уксуса, на губах смущенная улыбка.
– Будет сильно пахнуть, – предупредила она, отступая в глубь комнаты.
Миссис Додсон оказалась права: в гостиной повис густой кисло-сладкий аромат. Я вылил в миску примерно две трети бутылочки, так что глубина получилась сантиметра полтора. Потом с помощью Себастьяна, до сих пор стоящего неподалеку, вытащил пластинку из фотоаппарата, намеренно загородив его от публики.
– Себастьян, – позвал я, – роль фотографа на этом не закончена. Она подразумевает, что ты станешь медиумом, через которого к нам обратятся духи. Пожалуйста, окуни фотобумагу в уксус и постарайся сделать так, чтобы она полностью Пропиталась. На бумаге возникнет изображение. Ты его видишь?
Питер не удосужился оторваться от своего места у стены; – скрестив руки, он выглядел еще более мрачным и скучным. А вот его сводный брат, поливая фотобумагу водой, смотрел в миску сначала испуганно, потом удивленно.
– Видишь изображение? – снова спросил я, на этот раз стопроцентно уверенный в ответе.
– Да! – выпалил Себастьян. Все находящиеся в гостиной на глазах заражались его напряженным изумлением, мне даже тормошить их больше не требовалось.
– И что на нем?
– Мальчик. По-моему, это… это…
– Конечно, мальчик! Мы же только что сделали снимок твоего брата Питера. Себастьян, ты видишь его?
Парнишка покачал головой, не сводя глаз с мутной фотографии.
– Нет… то есть да… Там кто-то еще… Договорить я не позволил: всему свое время.
– Кто-то знакомый?
Шоу с фотоаппаратом я расценивал как своеобразную помощь аутсайдеру, но, не будь в моем замысле элементов садизма, не посмотрел бы на Питера, задавая следующий вопрос:
– Себастьян, а у того, второго мальчика, есть имя? Какие тайны темного мира духов нам удалось раскрыть и запечатлеть на пленке? Ну, как его зовут?
Мальчишка нервно сглотнул. Никакого притворства: он переживал совершенно искренне, однако ничего лучше этой напряженной паузы я бы и сам придумать не смог.
– Дейви Симмонс, – неестественно-высоким голоском ответил Себастьян.
На Питера это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Взревев от неподдельного, как мне показалось, страха, он рывком отлепился от стены и тремя стремительными шагами подскочил к миске. Увы, я был проворнее.
– Спасибо, Себастьян, – проговорил я, вытащил снимок из миски и поднял над головой якобы для просушки. Получилось так, будто вне досягаемости Питера фотография очутилась по чистой случайности.
Снимок получился весьма прилично. Естественно, черно-белым и потемневшим по краям, где на пластину попал свет, но в нужных местах вес было четко и ясно, Питер изображался в виде большого зернистого пятна, узнаваемого лишь по позе и более темной линии волос. Стоящая рядом фигура по контрасту казалась весьма выразительной: печальной, сломленной временем и одиночеством, но ни за облачко болотного газа, ни за картонную аппликацию, ни за игру расшалившегося воображения ее не примешь.
– Дейви Симмонс, – задумчиво повторил я. – Питер, ты хорошо его знаешь?
– В первый раз слышу! – взревел именинник и бросился на меня. Я далеко не здоровяк, однако Питер, несмотря на всю свою солидность, просто ребенок, к сдержать его напор особого труда не составило. Лица мальчишек выражали целый спектр эмоций: от всепоглощающего ужаса до животного страха.
– Тем не менее он стоит рядом, когда ты ешь, спишь и готовишь домашнее задание. Даже после смерти следит за тобой день и ночь. Как думаешь, почему?
– Откуда мне знать? – завизжал Питер. – Понятия не имею! Отдай фотографию!
К этому моменту почти все мальчишки вскочили на ноги. Некоторые тянулись к снимку, но большинство, наоборот, отступили от импровизированной сцены, будто желая держаться от нее подальше. Джеймс Додсон пробирался через нестройные ряды «элиты», словно линкор сквозь заслон рыбацких лодчонок, именно он и забрал у меня фотографию. Питер тут же сосредоточил внимание на отце и попробовал вырвать снимок, но Джеймс грубо оттолкнул его в сторону и недоуменно уставился на черно-белое изображение, медленно покачивая головой из стороны в сторону. Затем, густо побагровев, он тщательно разорвал снимок сначала пополам, потом на четыре части, потом на восемь.
Додсон рвал снимок на микроскопические клочья, когда я повернулся к Себастьяну и торжественно пожал ему руку.
– У тебя дар!
Себастьян поднял глаза, и между нами пробежала искра понимания. На самом деле у него появилось противоядие. Отныне Питер уже не сможет безнаказанно махать ногами, руками и локтями:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43