Битва при Арси-сюр-Об началась около двух часов дня 20 марта, дня, вещего в истории Наполеона, и явилась последней битвой Наполеона перед его отречением и заключением на остров Эльба.
Сражение началось совершенно неожиданно. Молодой офицер Наполеона, посланный на рекогносцировку по Труаской дороге, принес неточное донесение, открыв лишь несколько эскадронов казаков. Генерал Себастьяни, двинувшись к этим малочисленным эскадронам, был внезапно окружен всей австрийской кавалерией. Несмотря на крайнюю опасность, Наполеон, не смущаясь, скомандовал садиться на коней, и дивизии Кольберга и Эксельмана поспешно заняли Арси, оставленный накануне императором Александром. Плохо вооруженные, эти дивизии выдержали натиск генерала Кайсарова, но, уступая в численности неприятелю, должны были отступить в Арси. Наполеон из Торси слышал отголоски битвы. Поручив Нею с пехотой и молодой гвардией защиту Торси, он выступил к Арси.
Справа Нея атаковали австрийцы, слева баварцы маршала фон Вреде старались отрезать его от Арси-сюр-Об. Между Арси и Торси оставались всего несколько рот и один батальон поляков, так называемый привислинский батальон, под командой Скшивецкого, одного из будущих героев польского восстания 1830 года.
Неприятельская кавалерия в огромном числе покрыла всю равнину, грозя все поглотить, даже захватить Наполеона, двигавшегося к Арси. Редко приходилось императору подвергаться такой опасности. Он едва успел укрыться в центре привислинского батальона. Храбрые поляки, гордые вверенным им сокровищем, хранителями и защитниками которого сделало их нежданное нападение неприятеля, встретили Наполеона громовым «ура».
Спокойный, бесстрашный, он крикнул им:
– Поляки! Мы вместе или победим, или погибнем!
Горсть людей, готовых на геройский поступок, разразилась бурными восклицаниями: «Да здравствует император!» – и казаки, приближавшиеся, подобно бурной туче, сдержали своих коней и приостановились, почти испуганные этим криком. Так император был здесь! Ими овладел суеверный страх. Их командирам пришлось возбуждать их, указывая на малочисленность пехоты, которую они должны были опрокинуть своими лошадьми, пронзить своими пиками.
Наполеон вынул из ножен шпагу. Ему было тяжело обнажить славный клинок: разукрашенный знак отличия, скорее символ, чем боевое оружие, эта шпага с замшевой перевязью, с золотым орлом на рукоятке, носила на лезвии выигравированную надпись: «Шпага, бывшая на его величестве в битве при Аустерлице».
Когда шпага из-за ржавчины слегка приставшая к ножнам блеснула наконец на солнце, у поляков закружились головы: ведь в блеске этого клинка им сияла вся слава императора! Это Аустерлиц! Это Йена! Это вступление в Берлин, поход на Кремль!
– Стройся в каре! – приказал император пехоте.
Быстро образовалось каре, во главе которого встал Скшивецкий; Наполеон и знамя поместились в центре.
– Первый ряд, нагнись! – скомандовал Наполеон.
Первые ряды встали на одно колено.
– Второй ряд! – снова крикнул император.
Люди во втором ряду посторонились, чтобы дать третьему ряду возможность направить между их плечами свои ружья.
– Готовьсь! Цельсь! Пли! – скомандовал император в момент, когда первые австрийские и русские всадники появились перед самым каре.
Грозная пальба трех рядов каре произвела страшное действие: лошади опрокидывались, всадники падали, запутываясь в стременах и поводьях, среди сабель и пик, раня друг друга в смятении отступления. Некоторых испуганные кони занесли в первые ряды каре прямо на штыки солдат, поднявшихся, чтобы дать задним рядам время зарядить ружья.
Три или четыре таких натиска были мужественно отбиты. Убитые кони образовали вал кровавых, трепещущих, стонущих тел, из-за которого польские батальоны продолжали стрелять, отражая нападение.
К концу последней отраженной атаки Наполеон мог выйти из каре и, не обращая внимания на снаряды, беспрерывно падавшие на дорогу, достиг Арси-сюр-Об, где среди войск уже распространилась паника. Он погонял своего коня, хорошо зная, какое огромное влияние оказывает на людей его присутствие.
Наполеон подоспел в Арси в самую последнюю минуту. Уланы Кольберга и драгуны Эксельмана бежали в полном беспорядке к Обскому мосту. Город был объят пламенем, и везде царило полнейшее смятение.
Словно ураган, император бросился вместе со своей свитой в толпу беглецов, опередил их, въехал на мост, остановился там и, обернувшись, громко крикнул:
– Солдаты, кто из вас решится пройти через мост на моих глазах?
Первые ряды беглецов, узнав императора, остановились, образуя живую баррикаду, удерживавшую и тех, которые бежали сзади них.
Наполеон продолжал, кидая им прямо в лицо горькие слова:
– Вы бросили своего генерала! Ну что же, пусть подлые трусы спасают свою жизнь, но герои – те пусть умрут за императора! – И, съехав с моста, он показал им на освобожденный путь, говоря: – Дорога свободна! Пожалуйста, проходите!
Никто не сдвинулся с места. Живой барьер, сплотившийся благодаря присутствию и энергии Наполеона, сдержал отброшенную кавалерию, давая ей возможность сплотиться и набраться храбрости.
Наполеон с радостью видел, как эти полки, обычно столь стойкие, но на этот раз уступившие громадному численному перевесу, мало-помалу оправлялись.
Во второй раз обнажив шпагу и собрав улан и драгун, он повел их на неприятельскую кавалерию.
– Вперед! Вперед! – кричал он громовым голосом.
В этом деле, где он лично руководил сражением, у него было только две тысячи шестьсот кавалеристов, а у неприятеля их было более шести тысяч. Кроме того, у неприятеля была сильная артиллерия, поддерживавшая его кавалерию. Сзади двигалась большая богемская армия. Но французы были вместе со своим Наполеоном, а этого было достаточно, чтобы заставить отступить этот лес сабель и вызволить Арси…
Численное преимущество неприятеля было таково, что император каждую минуту подвергался риску быть взятым в плен, убитым, увлеченным паникой и сброшенным в Об.
Ней, выдерживая в Торси натиск корпуса Вреде, не мог прийти на помощь. Положение становилось критическим. Грозная неприятельская артиллерия вырывала из французских рядов солдата за солдатом, которых некем было заменить. Наполеон видел, как на его глазах таяли французские полки, и уже не мог бросать смелым натиском своих людей в самый огонь…
Вдруг в неприятельских рядах стало заметно какое-то движение.
С другого берега Оба появились меховые шапки.
С ружьями наперевес гренадеры старой гвардии стали переходить через мост и показались на Арсисском шоссе. Вот эти никогда не отступали, и в последний раз им суждено было испытать иллюзию победы. Через какой-нибудь год им всем пришлось погибнуть у Ватерлоо, так как они предпочли смерть позору отступления.
И перед старой гвардией вся неприятельская масса вдруг заколебалась и потом бросилась в отступление.
Наполеон увлек своих «ворчунов» на равнину, которую баварцы и русские сплошь закидывали снарядами. Он пропустил их мимо себя церемониальным маршем. В то же время он подвинул несколько батальонов линейных полков и указал их позиции с таким же спокойствием, словно руководил инспекторским смотром на площади Карусель в Париже.
Вдруг у самых войск упала граната. Солдаты отскочили назад, и в их рядах возникло смятение.
Тогда Наполеон дал шпоры лошади и заставил ее подъехать к снаряду, фитиль которого дымился, грозя неминуемым взрывом. Император заставил дрожащую лошадь замереть в неподвижности перед дымящимся снарядом.
Раздался гром взрыва, все озарилось светом… Столб дыма и пыли поднялся кверху, скрывая лошадь и всадника…
Солдаты бросились туда; у лошади были вырваны все внутренности, император свалился вместе с ней, но сейчас же вскочил на ноги, у него не было ни малейшей царапины. Он потребовал другую лошадь и продолжал своп смотр пораженным солдатам, преисполненным восхищения от этого урока, данного им Наполеоном, как не следует бояться снарядов.
Этот характерный эпизод из жизни Наполеона подвергся всевозможным комментариям. Многие видели в этом внезапно охватившее Наполеона желание умереть. Но факты опровергают подобное предположение. В утро у Ар-си-сюр-Об Наполеон был слишком далек от отчаяния Наоборот, победа казалась ему хотя и спорной, но возможной тогда. Приказ, отданный им накануне, не позволяет ни минуты заподозрить в нем желание покончить с собой. Разве он стал бы двигать войска таким грандиозным маршем на Лотарингию и Ардены, если бы решил покончить свою жизнь на поле сражения? А потом он нисколько не сомневался в чувствах Марии Луизы. Он жаждал увидеться с ней. Решительно все – его нежность мужа и отца, гордость, вера в себя – словом, все не допускает даже и мысли о самоубийстве. Да и его поведение в Арси накануне атаки союзных сил совершенно опровергает гипотезу желания покончить с собой.
Самым простым, самым естественным объяснением этого геройского поступка может быть желание Наполеона дать урок храбрости солдатам и поднять дух молодых новобранцев, составлявших большую часть его армии. С ним не было уже старых легионов Испании или Польши, и он хотел поразить воображение солдат. Крики «спасайся, кто может» донеслись до его слуха из Арси. Он вовремя остановил панику улан Кольберга и драгун Эксельмана и должен был два раза сам вести в дело войска и обнажить шпагу. Он понимал, что должен былявить крестьянам и национальным гвардейцам, созванным на защиту страны, образец той храбрости, которую французы так уважают, боготворят.
К тому же во все время этого двухдневного боя Наполеон сохранял полнейшее хладнокровие, и едва ли можно приписывать мысли о самоубийстве человеку, который мог совершенно спокойно вести подобный разговор с генералом Себастьяни посреди тучи ядер, бороздивших поле битвы.
– Ну-ка, генерал, что вы скажете об этой картине? – спросил у него император, показывая на поле битвы, куда только что прибыла толпа крестьян, вооруженная охотничьими ружьями, вилами, косами, топорами и пиками, взятыми у убитых казаков.
Это был маленький отряд с фермы «Божья слава» во главе с Марселем и Жаном Соважем.
Этот отряд увеличился патриотами, подобранными по дороге. По мере того как отряд подвигался вперед, в каждой деревне он пополнялся парой ружей. Зверства неприятеля заставили взяться за оружие даже самых мирных крестьян. Каждый готов был сделаться солдатом, чтобы прогнать иностранцев, и набат, раздававшийся с деревенских колоколов, призывал к оружию всех от мала до велика.
– Скажу одно, – ответил на вопрос Себастьяни, – что у вас, ваше величество, без сомнения, имеются такие ресурсы, которых мы не знаем.
– Только то, что вы видите, больше никаких.
– Но в таком случае почему же вы, ваше величество, не изволите позаботиться, чтобы вся нация поднялась?
– Все это пустые бредни! – резко ответил Наполеон. – Бредни, почерпнутые из воспоминаний об испанских патриотах и о временах революции! Как можно поднять народ в той стране, где революция сокрушила дворянство и священников и где я сам сокрушил революцию? Об этом нечего и мечтать! Эти крестьяне Шампани, которых вы видите вооружившимися, чтобы сражаться вместе с нами, представляют собой героическое исключение. Их примеру не последуют.
И, вооружившись зрительной трубой, император стал спокойно рассматривать неприятельские позиции.
Появление на сцене старой гвардии, прибытие подкрепления в шесть тысяч человек, приведенных из Парижа Лефевром, помогло окончательно освободить Арси и вернуть врага на его позиции.
Это сражение под Арси-сюр-Об продолжалось два дня. В людской памяти оно не оставило большого следа и обычно его не приводят с гордостью в пример другим славным для французов боям. Но между тем это было очень большое сражение, где французам приходилось сражаться вначале в количестве четырнадцати тысяч против сорока, потом – двадцати против шестидесяти тысяч и наконец двадцати двух тысяч против девяти-десяти. Решительно все вели себя настоящими героями.
Победа, обеспеченная в первый день, так как неприятель, несмотря на свое подавляющее численное превосходство, отступил, оставив французов на занятых ими позициях, стала проблематичной на следующий день, так как Наполеон из осторожности приказал своей армии перейти Об. В первый день Наполеон думал, что он имеет дело только с частью коалиционной армии. Он не знал, что князь Шварценберг был отлично посвящен в его проект движения на восток, и предполагал, что атака на Арси была просто средством, которым князь надеялся определить количество сил, находившихся в распоряжении Наполеона, и разузнать о его намерениях. Когда же на следующий день он увидел перед собою всю союзную армию, то ему, гордому успехами, достигнутыми накануне, и геройской стойкостью своих войск, пришла в голову смелая мысль попытаться остановить неприятеля, вызвав новое столкновение в долине Арси. Но все его маршалы единодушно; указали ему, что он и без того одержал достаточную победу, что будет крайне неразумно противопоставлять какие-нибудь тридцать тысяч человек целой армии в сто тысяч и что самым лучшим в данном положении будет перейти Об.
Согласившись с ними, Наполеон приказал соорудить два моста, и его армия, перейдя Об, была теперь отделена рекой от богемской армии.
Князь Шварценберг хотел преследовать Наполеона. Но было уже слишком поздно; мосты были разрушены, и корпус Удино, поддерживаемый артиллерией, утвердился на правом берегу. Повсюду, где неприятель пытался переправиться через реку, он был отброшен. Потери союзных войск были очень значительными.
Наполеон, ставший теперь во главе своей армии на правом берегу Оба, решил осуществить свой грандиозный проект похода на восток. Он сделал привал в окрестностях Арси, на следующий день отправился из Витри и 23 марта прибыл в Сен-Дизье, откуда рассчитывал повернуть на север, снять по пути гарнизоны и отрезать пруссакам и русским возврат назад. Таким образом, Париж был бы освобожден, и коалиционная армия, застигнутая врасплох, была бы поймана словно в мышеловку.
XIV
Но Мармон и Мортье, оставленные в Реймсе и на Эне и обязанные соединиться с Наполеоном, ошиблись в движении и были отрезаны от армии императора. Блюхер отбросил их к Эне и блокировал там. Таким образом их движение на восток стало невозможным, так как неприятельская армия двинулась на Реймс. Тогда после долгих колебаний и ряда робких проб оба маршала решили оставить Наполеона и вернуться к столице. Это было потерей драгоценного времени.
А позади всех этих передвижений войск страну заливали потоки крови и ужас от убийств, пожаров и крайних зверств.
Вернувшись в поселок при ферме «Божья слава», Жан Соваж нашел свой дом разрушенным. Он залился слезами на развалинах фермы. Его товарищи, храбрецы, сражавшиеся с ним в Арси-сюр-Об, поклялись мстить при виде этих мрачных, дымящихся развалин. Жена Соважа с детьми убежала; старуха-мать была убита за отказ дать неприятельским солдатам вина.
Партизаны вышли на дорогу к Парижу, единственную, которая была еще открыта им. Но где было найти корпуса Мармона и Мортье? Где можно было записаться в полк? К какому командиру?
– Нам вовсе не нужен полк, друзья мои, – сказал Жан Соваж. – Поведем партизанскую войну! Где кого из врагов застанем – сейчас вилы в бок, да и ладно! Да и этого, пожалуй, не надо! Пуля или картечь бьет слишком верно – попала, да и конец, а нам надо заставить этих разбойников" помучиться как следует!
– Разумеется, раз они сами безжалостны, как звери, так и их надо бить, как волков! – сказал молодой крестьянин. – Черт возьми! Да их не прямо убивать, а сначала помучить надо как следует!
Маленький отряд был воодушевлен самыми безжалостными намерениями; крестьяне решили применить к неприятельским войскам самые тяжелые репрессии и поэтому решили догнать войска, направлявшиеся на Париж. Поэтому они отправились по дороге в Реймс.
– Дети мои, – сказал Жан Соваж, – мы будем в Фер-Шампенуазе через сутки, но следует поторапливаться. Жена, как мне сказала соседка, ждет меня там на дороге с двумя детьми, если только с ней не приключилось какое-нибудь несчастье. Теперь никогда не можешь быть уверен, кто жив, а кто умер. Если же мы найдем их у родственников, фермеров в Фер-Шампенуазе, то сможем отдохнуть там и набраться сил. А ведь это нам очень нелишне, не так ли? Ну, так смелее! Надо разделить тяготы друг друга. С нами двигаются дети и женщины. Мы должны помочь им в пути. Пускай все по очереди помогают нести ребят. Это будет довольно-таки тяжелая работа для всех нас, но мы таким образом можем выиграть время и явимся туда гораздо раньше.
– Правильно, товарищи! – послышались голоса в ответ. – Надо быть единодушными, помогать друг другу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19