Корреспондент, который молчит, интеллектуал, который ничего не творит, политический гений, который не действует, – в общем, фигура, которой на деле нет, которой он лишь адресует свои самые сокровенные мысли. Предмет постоянного восхищения. В известной мере – недостижимый идеал. Человек, созданный для того, чтобы к нему вечно взывать: приди, помоги, объясни, посоветуй, реши, потому что ты понимаешь, умеешь, знаешь и всегда прав.
Но Аттик действительно существовал. Полагают, что он свои письма к Цицерону уничтожил, опасаясь неприятностей, которые мог навлечь на себя, если б стало известно, что он писал. Зато в своем архиве он сохранил письма, полученные от Цицерона. Мы не знаем, подверглись ли его цензуре невыгодные для него строки. То, что какие-то письма пропали, а между дошедшими бывают большие промежутки, могло быть вызвано иными причинами. Однако Аттик всегда отличался осторожностью. Он умел жить в мире со всеми, стоя над политическими распрями. Он был величайшим приспособленцем эпохи. И делал это весьма достойно, возведя приспособленчество в ранг искусства. Люди думали: вот человек благородный, мудрый и независимый. Такую характеристику, полную восхищения и преклонения, дал Аттику Непот. Вспомним, что мы в свое время уже обратили внимание на своеобразную позицию Непота по отношению к событиям его времени. Ведь именно Непот последовательно осуществлял эту тактику: он не участвовал в игре, а лишь предавался созерцанию и размышлениям над нравственностью истории. Среди всеобщего смятения он сохранил свое, особое место, с которого терпеливо присматривался к миру. Тем временем республика скончалась, бессильные и весьма бездарные ее защитники погибли, зато рождались удачливые и хорошо вооруженные боги новой эры. (Мы употребили здесь множественное число, так как Непот жил долго, он пережил не только Юлия Цезаря, но до него еще Мария и Суллу, а после него – Антония, и видел начало правления Октавиана.) И, пожалуй, среди современников никто не привлекал Непота так сильно, как Аттик, Великий Стоящий-в-стороне. В его честь Непот написал восторженный панегирик. Можно предполагать, что таким способом историк восхвалял собственное поведение.
Знайте же, что Аттик – по словам Непота – человек совершенно необыкновенный. Уже в юные годы он проявил себя как чудо-ребенок. Что за способности! Что за интеллект! Изумительная память сочеталась с умением мыслить самостоятельно. Сверстники – среди них Цицерон – не могли поспеть за ним в науках, но искренне им восхищались. Богатый отец Аттика рано умер. То были времена Суллы и Мария, разразилась гражданская война; Аттик быстро пришел к выводу, что настала самая подходящая пора продолжить занятия, и выехал в Афины. Уже тогда он понял, что иначе невозможно будет сохранить собственное достоинство и не подвергнуться гонениям какой-либо из враждующих сторон. Однако же он оказал финансовую помощь Марию, когда тот, объявленный врагом государства, покидал Италию.
(Тут краткое отступление. Мы затруднялись определить род занятий Аттика, но, пожалуй, не ошибемся, назвав его финансистом.)
Сулла ближе познакомился с Аттиком в Греции и был очарован этим всесторонне одаренным юношей. Он хотел увезти Аттика в Рим, тот отказался:
– Я не могу пойти с тобой против тех, кого покинул лишь для того, чтобы не пойти с ними против тебя.
Таков был дебют Стоящего-в-стороне. Не о государственных должностях и обычной карьере думал этот молодой человек, но о том, как бы проплыть по «бурным волнам политики» и остаться хозяином своих поступков, что – на взгляд Непота – ничуть не легче, чем «совершить успешное плавание по бурным морским волнам». Это сравнение крепко застряло в уме Непота, вскоре он повторит его в другой форме. Он спросит: «Почему кормчий, спасший корабль от бури и рифов морских, пользуется особым почтением? И почему не прославить, как нечто выдающееся, ум человека, плывущего среди столь многих и страшных политических бурь и причаливающего без потерь?» Непот ставит вопрос неудачно. Кормчий у него спасает корабль, а политически нейтральная личность – только себя самого; поэтому легко ответить, что заслуги этих двух несопоставимы. Да, мы восхищаемся моряком, спасшим во время бури пусть даже не корабль, а собственную жизнь. Но мы подозреваем, что в политике подобное спасение связано с какими-то недостойными или, по крайней мере, не придающими чести поступками.
Это чувствует и Непот. Ведь он хочет доказать благородство Аттика. Да, – говорит он, – Аттик был трезв, он был рационалистом в жизни, но «трезвость» не всегда означает «ничтожество». Напротив. И здесь перед нами именно такой особенный случай, когда ум и порядочность взаимосвязаны. Только это приводит к благим результатам. Например, в бытность свою в Афинах финансист Аттик охотно давал займы грекам. Но взимал долги полностью и в срок. Трудно вообразить более правильное поведение в этих делах. Оно выгодно для заимодавца, так и для должников – не нарастают обременительные проценты. Кроме того, подчеркивает Непот, Аттик бесплатно раздавал зерно.
Однако самое важное – не это. Главное, надо оценить особую форму участия в политике, которой придерживался Аттик. Ибо не следует думать, что он вовсе не вмешивался в политику. Вмешивался, и не раз и не два, но не затем, чтобы поддержать дело какой-нибудь партии, получить выгоду для себя или повлиять на ход той или иной интриги. Его вмешательство всегда имело характер гуманный, бескорыстный, подлинно внеполитический, было вызвано стимулами моральными, в политике не идущими в расчет, но для Аттика важными. А именно – он давал деньги. Кому? Тем, кто проигрывал. Такую помощь получил, отправляясь в изгнание, Цицерон, так был поддержан Брут, когда после неудавшейся попытки возвратить республиканский строй ему пришлось покинуть Италию. Это не назовешь помещением капитала в прибыльные политические предприятия. Аттик не продавался силам торжествующим и имеющим надежды на будущее, он стремился лишь облегчить участь побежденных. Это больше всего восхищает Непота.
В общем, Аттик был индивидуалистом. Он не поддавался обычаям среды, снобизму, традиции, моде – короче, никаким ходячим нормам доведения. Вопреки римской традиции, он не добивался должностей и титулов. Никогда ни на кого не подал жалобу, не подписался под чьей-либо жалобой, никогда не искал правды в судах и не был привлечен к суду. У него не было личных врагов. Непот даже утверждает, что он не лгал. Взамен он ото всех требовал искренности. Вопреки моде, он не купался в роскоши. Ни тогда, когда имел два миллиона, ни тогда, когда получил в наследство пять раз столько. После смерти дяди он унаследовал дом на Квиринале. Прелесть этого дома была не в изысканной архитектуре. Красота была в дереве. Старый этот дом пленял не роскошью, а вкусом. Аттик ничего там не перестроил, сделав лишь самый необходимый ремонт.
Много лет он провел в Греции. У него были владения в Эпире, он любил греческую культуру, говорил по-гречески, как прирожденный афинянин, хотя и латинская его речь отличалась необычным изяществом. Он замечательно декламировал на обоих языках. Подбирал себе рабов греков, умеющих хорошо декламировать, искусных чтецов, библиотекарей – словом, людей образованных, которые нужны были ему для издательской деятельности. На устраиваемых им приемах беседовали в основном о литературе и слушали стихи.
Он написал книгу. Стало быть, не ограничивался профессией банкира. Для гения это было бы произведение довольно среднее, для наблюдателя переходного периода оно весьма показательно. Он просто составил хронологический указатель важнейших событий. Труд этот погиб. Но Непот отметил его и отозвался с похвалой. И еще раз выступил Аттик в роли историка. Сделал он это, без сомнения, для Цицерона, всю жизнь мечтавшего, чтобы чье-нибудь перо прославило его достопамятное консульство. Желающих не нашлось, и тогда Цицерон, как мы помним, попробовал сам написать о себе. Аттик понял эту великую слабость своего друга. Непот сообщает, что среди оставленных Аттиком сочинений был, кроме упомянутой хроники событий, также небольшой очерк на греческом о консульстве Цицерона. Стало быть, Аттик написал для Цицерона то, чего так хотелось другу.
Любопытно, знал ли Аттик какие-либо неудовлетворенные желания? Был ли доволен жизнью? Устроился он, надо признать, почти идеально. У него была своя жизненная программа, установка, свой эпикурейский взгляд на мир. И ему удалось прожить жизнь по программе. Он на практике испытал все преимущества исповедуемой им философии. К тому же у него было очень-очень много денег. И было чувство превосходства над злосчастным его временем. Он избежал разочарований, постигших Цицерона, не метался, как Катулл, не проиграл, как Помпей, и не умер, как Цезарь. Мы, разумеется, не знаем, достаточно ли ему было этого для счастья. Но, пожалуй, нам уже ясна причина прямо-таки благоговейного чувства Цицерона к Аттику.
Видимо, Аттик чем-то импонировал Цицерону, чем-то привлекал его, тревожил своей эпикурейской независимостью. Цицерон искал способ противостоять времени, но не мог найти. Аттик знал такой способ. Цицерон говорил: нет, я этот способ не применю. Аттик снисходительно молчал. И всегда наступала минута, когда Цицерону приходилось признать: Аттик, я уже приближаюсь к твоему способу, ибо получил горький урок. Такое положение длилось годами. Обаяние Аттика неизменно оставалось в силе. Мы знаем, что пережил Цицерон в гражданскую войну Цезаря с Помпеем. Аттик же, которому к началу войны было – как пишет Непот – «около шестидесяти, воспользовался привилегией, даруемой возрастом, и никуда из Рима не двигался».
Что бы ни думали мы о поведении Аттика, надлежит помнить, что современники склоняли пред ним голову. Пылкий Цицерон и флегматичный Непот письменно воздали ему честь. Уважал Аттика и божественный Юлий.
Любовь
Часть третья
Сразу после смерти Цезаря некий болтливый наперсник диктатора открыл публике странный замысел, с которым якобы носился под конец жизни ныне убитый «отец отечества». По словам Гельвия Цинны – так звали этого сплетника, – Цезарь хотел получить право на многоженство, для чего разработал проект особого закона. Цинне был отдан готовый текст и распоряжение представить его, в отсутствие Цезаря, на одобрение народа. Новый закон предусматривал, что Цезарь сможет иметь столько жен, сколько захочет, и таких, каких захочет, без всяких ограничений, якобы для обеспечения себе потомства.
Светоний, у которого мы почерпнули эту информацию, не доискивается, правдива ли она. Это уж мелочи, как бы говорит он. Так или иначе, Цезарь был человеком исключительно любвеобильным. Сосчитайте-ка его романы: Постумия, Лолия, Тертулла, Му-ция – все жены знаменитых людей. Да еще та, которую он любил больше всех: Сервилия. Ну и многие чужеземки, например, королева Мавритании Эвноя. И опять же та, которую он любил больше всех: Клеопатра. Мы, понятно, назвали только самых достойных. Ибо о Цезаре мало сказать, что он был любвеобилен. Он был эротоманом. Кроме светских дам, он любил и дам менее утонченных. А как пели о нем в армии? «Эй, мужики, берегите баб, мы везем плешивого кобеля». Кое-когда на устах у солдат были и другие, еще более компрометирующие песенки, но о них позже.
Пока же мы приведем краткую хронику фактов, которые произошли в нескольких спальнях, либо со спальнями были как-то связаны, и о которых также можно сказать, что они имели историческое значение.
Факт первый, героический. Цезарю еще нет двадцати, а он уже год женат на Корнелии, дочери Цинны, но другого Цинны, более знаменитого и, возможно, известного читателю со школьных лет, выдающегося деятеля, приверженца демократов и Мария, противника Суллы. И вот диктатор Сулла приказывает юному Цезарю развестись с Корнелией. Цезарь не повинуется. Из любви? Есть доказательства, что немного спустя, через три года после женитьбы, Цезарь легко перенес добровольную разлуку с Корнелией и сумел очень даже недурно устроиться. Конечно, три года после женитьбы и один год – не одно и тоже. Особенно в таком юном возрасте. И все же антиквар видит в этом поступке Цезаря скорее сознательную тренировку характера и проявление решительности не в любви, а в политике. Цезарю тогда довелось скрываться, спать каждую ночь в другом месте, агенты Суллы даже схватили его, но он дал им взятку. Это помогло. Он сбежал. Со временем дело как-то замяли. Намечавшийся развод с Корнелией не состоялся.
Факт второй: красота. Он был высокого роста, стройный, с темными, живыми глазами, приветливым, даже веселым взглядом, только рот был великоват. Одевался изящно, вообще заботился о своей наружности. Не толстел. С годами становился все худощавей и бледней. Цицерон якобы сказал: «Всякий раз, как увижу эти так тщательно уложенные на его голове волосы, мне не верится – особенно когда он почесывает их одним пальцем, – что у этого человека могла появиться столь преступная мысль уничтожить строй Римской республики». Вероятно, Цезарь был красив.
Факт третий: Постумия. Одна из знатнейших римлянок. Он с ней спал. Событие не слишком важное.
Факт четвертый: Лолия. То же, что и выше.
Факт пятый: Тертулла. Событие, о котором мы не можем умолчать. Тертулла – жена Марка Красса; а ведь Марк Красс вместе с Помпеем и Цезарем – это весь состав первого триумвирата. Времена более поздние, Цезарь, наверно, уже слегка побледнел и похудел, он не юноша, да к тому же не кто иной, как он сам, сколотит первый триумвират. Он втянет туда Красса, человека денежного. Он объединит Красса с Помпеем. Он-то знает, насколько Красс необходим.
Было бы очень плохо, если бы этот крупный капиталист вздумал помогать только Помпею. Красс, точнее, капитал Красса, должен поддерживать все в равновесии. Но у Красса есть Тертулла, которая нравится Цезарю. Нравится? Не то слово! У нас нет никаких оснований употреблять его здесь. Просто Тертулла оказалась на пути Цезаря. Из-за этого самого союза с Крассом и Тертулла подвернулась. Как поступить? Рискнуть? Последствия могут быть самые неожиданные, а дело идет о судьбе Рима. Но в таких случаях надо сперва действовать, а потом думать. Итак, Цезарь соблазняет Тертуллу. Думает ли он потом? Потом уже не над чем думать. Антиквар допускает, что любовники легко договорились только об одном: Марк никогда не узнает. Цезарь мог бы прибавить: благо отечества требует, чтобы Марк никогда не узнал.
Факт шестой, схожий с пятым, но все же иной. Помпей занят борьбой с пиратами и ведет на Востоке войну с Митридатом. Его долго нет в Риме. Он теперь на вершине славы: величайшие победы, богатейшие трофеи, сильнейшее влияние. Цезарь по уши в долгах, он все еще не может сравняться с Помпеем. Ни денег, ни солдат, да и славы куда меньше. Надо любой ценой поддерживать и укреплять выгодный союз с Помпеем. Но пока славный этот воин борется с пиратами, его жена в столице скучает. У Муции уже трое детей, она – как бы это сказать? – женщина в соку, ей, возможно, требуются впечатления определенного рода. Цезарь доставит ей эти впечатления. Он не в силах упустить случай. Эта интрижка его странным образом привлекает. Когда он в будущем снова встретится с Помпеем, у него будет тайное сознание своего превосходства. Он взглянет и подумает: твоя Муция принадлежала мне. Этакое тайное мужское самодовольство. Подобная победа над Крассом была бы смешна, Красс как соперник не идет в счет. Там дело только в Тертулле. Здесь же – некий негласный успех в борьбе с подлинным конкурентом. Важно, что это успех физический.
И в целом история с Муцией складывается иначе, чем с Тертуллой. Дело получает огласку. Любопытный Цицерон, который всегда знает, кто с кем спит, будет иметь новую тему для остроумных намеков. Поблагодарим философа! Ах, нет, не философа. Государственного деятеля! Этот человек, одержимый манией величия, воображает, что достигнет великих политических успехов, сидя под чужой кроватью и прислушиваясь, скрипит ли она. Он всегда так поступал. Да ладно, ладно… Пусть он так воюет со всякими посредственностями, но не с Юлием Цезарем.
Но вот как быть с Помпеем, который все же узнает? Посмотрим на его реакцию. Захочет ли он отнестись к этому серьезно или ему выгодней будет притворяться, будто он ничего не знает. К сожалению, Помпей, когда оскорбится и заупрямится, бывает способен на величайшие глупости. Он может даже развестись с Муцией. Это, пожалуй, не страшно, только бы он окончательно не сдурел и не порвал с Цезарем.
Конечно, произошло, как он предвидел. Помпей вернулся и заявил, что ему все известно. Значит, замять дело не удастся. Помпей, правда, вел себя осмотрительно, лишь сказал о Цезаре: «Этот Эгист». Эгист был любовником Клитемнестры, жены Агамемнона. Забавно, что имел в виду Помпей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Но Аттик действительно существовал. Полагают, что он свои письма к Цицерону уничтожил, опасаясь неприятностей, которые мог навлечь на себя, если б стало известно, что он писал. Зато в своем архиве он сохранил письма, полученные от Цицерона. Мы не знаем, подверглись ли его цензуре невыгодные для него строки. То, что какие-то письма пропали, а между дошедшими бывают большие промежутки, могло быть вызвано иными причинами. Однако Аттик всегда отличался осторожностью. Он умел жить в мире со всеми, стоя над политическими распрями. Он был величайшим приспособленцем эпохи. И делал это весьма достойно, возведя приспособленчество в ранг искусства. Люди думали: вот человек благородный, мудрый и независимый. Такую характеристику, полную восхищения и преклонения, дал Аттику Непот. Вспомним, что мы в свое время уже обратили внимание на своеобразную позицию Непота по отношению к событиям его времени. Ведь именно Непот последовательно осуществлял эту тактику: он не участвовал в игре, а лишь предавался созерцанию и размышлениям над нравственностью истории. Среди всеобщего смятения он сохранил свое, особое место, с которого терпеливо присматривался к миру. Тем временем республика скончалась, бессильные и весьма бездарные ее защитники погибли, зато рождались удачливые и хорошо вооруженные боги новой эры. (Мы употребили здесь множественное число, так как Непот жил долго, он пережил не только Юлия Цезаря, но до него еще Мария и Суллу, а после него – Антония, и видел начало правления Октавиана.) И, пожалуй, среди современников никто не привлекал Непота так сильно, как Аттик, Великий Стоящий-в-стороне. В его честь Непот написал восторженный панегирик. Можно предполагать, что таким способом историк восхвалял собственное поведение.
Знайте же, что Аттик – по словам Непота – человек совершенно необыкновенный. Уже в юные годы он проявил себя как чудо-ребенок. Что за способности! Что за интеллект! Изумительная память сочеталась с умением мыслить самостоятельно. Сверстники – среди них Цицерон – не могли поспеть за ним в науках, но искренне им восхищались. Богатый отец Аттика рано умер. То были времена Суллы и Мария, разразилась гражданская война; Аттик быстро пришел к выводу, что настала самая подходящая пора продолжить занятия, и выехал в Афины. Уже тогда он понял, что иначе невозможно будет сохранить собственное достоинство и не подвергнуться гонениям какой-либо из враждующих сторон. Однако же он оказал финансовую помощь Марию, когда тот, объявленный врагом государства, покидал Италию.
(Тут краткое отступление. Мы затруднялись определить род занятий Аттика, но, пожалуй, не ошибемся, назвав его финансистом.)
Сулла ближе познакомился с Аттиком в Греции и был очарован этим всесторонне одаренным юношей. Он хотел увезти Аттика в Рим, тот отказался:
– Я не могу пойти с тобой против тех, кого покинул лишь для того, чтобы не пойти с ними против тебя.
Таков был дебют Стоящего-в-стороне. Не о государственных должностях и обычной карьере думал этот молодой человек, но о том, как бы проплыть по «бурным волнам политики» и остаться хозяином своих поступков, что – на взгляд Непота – ничуть не легче, чем «совершить успешное плавание по бурным морским волнам». Это сравнение крепко застряло в уме Непота, вскоре он повторит его в другой форме. Он спросит: «Почему кормчий, спасший корабль от бури и рифов морских, пользуется особым почтением? И почему не прославить, как нечто выдающееся, ум человека, плывущего среди столь многих и страшных политических бурь и причаливающего без потерь?» Непот ставит вопрос неудачно. Кормчий у него спасает корабль, а политически нейтральная личность – только себя самого; поэтому легко ответить, что заслуги этих двух несопоставимы. Да, мы восхищаемся моряком, спасшим во время бури пусть даже не корабль, а собственную жизнь. Но мы подозреваем, что в политике подобное спасение связано с какими-то недостойными или, по крайней мере, не придающими чести поступками.
Это чувствует и Непот. Ведь он хочет доказать благородство Аттика. Да, – говорит он, – Аттик был трезв, он был рационалистом в жизни, но «трезвость» не всегда означает «ничтожество». Напротив. И здесь перед нами именно такой особенный случай, когда ум и порядочность взаимосвязаны. Только это приводит к благим результатам. Например, в бытность свою в Афинах финансист Аттик охотно давал займы грекам. Но взимал долги полностью и в срок. Трудно вообразить более правильное поведение в этих делах. Оно выгодно для заимодавца, так и для должников – не нарастают обременительные проценты. Кроме того, подчеркивает Непот, Аттик бесплатно раздавал зерно.
Однако самое важное – не это. Главное, надо оценить особую форму участия в политике, которой придерживался Аттик. Ибо не следует думать, что он вовсе не вмешивался в политику. Вмешивался, и не раз и не два, но не затем, чтобы поддержать дело какой-нибудь партии, получить выгоду для себя или повлиять на ход той или иной интриги. Его вмешательство всегда имело характер гуманный, бескорыстный, подлинно внеполитический, было вызвано стимулами моральными, в политике не идущими в расчет, но для Аттика важными. А именно – он давал деньги. Кому? Тем, кто проигрывал. Такую помощь получил, отправляясь в изгнание, Цицерон, так был поддержан Брут, когда после неудавшейся попытки возвратить республиканский строй ему пришлось покинуть Италию. Это не назовешь помещением капитала в прибыльные политические предприятия. Аттик не продавался силам торжествующим и имеющим надежды на будущее, он стремился лишь облегчить участь побежденных. Это больше всего восхищает Непота.
В общем, Аттик был индивидуалистом. Он не поддавался обычаям среды, снобизму, традиции, моде – короче, никаким ходячим нормам доведения. Вопреки римской традиции, он не добивался должностей и титулов. Никогда ни на кого не подал жалобу, не подписался под чьей-либо жалобой, никогда не искал правды в судах и не был привлечен к суду. У него не было личных врагов. Непот даже утверждает, что он не лгал. Взамен он ото всех требовал искренности. Вопреки моде, он не купался в роскоши. Ни тогда, когда имел два миллиона, ни тогда, когда получил в наследство пять раз столько. После смерти дяди он унаследовал дом на Квиринале. Прелесть этого дома была не в изысканной архитектуре. Красота была в дереве. Старый этот дом пленял не роскошью, а вкусом. Аттик ничего там не перестроил, сделав лишь самый необходимый ремонт.
Много лет он провел в Греции. У него были владения в Эпире, он любил греческую культуру, говорил по-гречески, как прирожденный афинянин, хотя и латинская его речь отличалась необычным изяществом. Он замечательно декламировал на обоих языках. Подбирал себе рабов греков, умеющих хорошо декламировать, искусных чтецов, библиотекарей – словом, людей образованных, которые нужны были ему для издательской деятельности. На устраиваемых им приемах беседовали в основном о литературе и слушали стихи.
Он написал книгу. Стало быть, не ограничивался профессией банкира. Для гения это было бы произведение довольно среднее, для наблюдателя переходного периода оно весьма показательно. Он просто составил хронологический указатель важнейших событий. Труд этот погиб. Но Непот отметил его и отозвался с похвалой. И еще раз выступил Аттик в роли историка. Сделал он это, без сомнения, для Цицерона, всю жизнь мечтавшего, чтобы чье-нибудь перо прославило его достопамятное консульство. Желающих не нашлось, и тогда Цицерон, как мы помним, попробовал сам написать о себе. Аттик понял эту великую слабость своего друга. Непот сообщает, что среди оставленных Аттиком сочинений был, кроме упомянутой хроники событий, также небольшой очерк на греческом о консульстве Цицерона. Стало быть, Аттик написал для Цицерона то, чего так хотелось другу.
Любопытно, знал ли Аттик какие-либо неудовлетворенные желания? Был ли доволен жизнью? Устроился он, надо признать, почти идеально. У него была своя жизненная программа, установка, свой эпикурейский взгляд на мир. И ему удалось прожить жизнь по программе. Он на практике испытал все преимущества исповедуемой им философии. К тому же у него было очень-очень много денег. И было чувство превосходства над злосчастным его временем. Он избежал разочарований, постигших Цицерона, не метался, как Катулл, не проиграл, как Помпей, и не умер, как Цезарь. Мы, разумеется, не знаем, достаточно ли ему было этого для счастья. Но, пожалуй, нам уже ясна причина прямо-таки благоговейного чувства Цицерона к Аттику.
Видимо, Аттик чем-то импонировал Цицерону, чем-то привлекал его, тревожил своей эпикурейской независимостью. Цицерон искал способ противостоять времени, но не мог найти. Аттик знал такой способ. Цицерон говорил: нет, я этот способ не применю. Аттик снисходительно молчал. И всегда наступала минута, когда Цицерону приходилось признать: Аттик, я уже приближаюсь к твоему способу, ибо получил горький урок. Такое положение длилось годами. Обаяние Аттика неизменно оставалось в силе. Мы знаем, что пережил Цицерон в гражданскую войну Цезаря с Помпеем. Аттик же, которому к началу войны было – как пишет Непот – «около шестидесяти, воспользовался привилегией, даруемой возрастом, и никуда из Рима не двигался».
Что бы ни думали мы о поведении Аттика, надлежит помнить, что современники склоняли пред ним голову. Пылкий Цицерон и флегматичный Непот письменно воздали ему честь. Уважал Аттика и божественный Юлий.
Любовь
Часть третья
Сразу после смерти Цезаря некий болтливый наперсник диктатора открыл публике странный замысел, с которым якобы носился под конец жизни ныне убитый «отец отечества». По словам Гельвия Цинны – так звали этого сплетника, – Цезарь хотел получить право на многоженство, для чего разработал проект особого закона. Цинне был отдан готовый текст и распоряжение представить его, в отсутствие Цезаря, на одобрение народа. Новый закон предусматривал, что Цезарь сможет иметь столько жен, сколько захочет, и таких, каких захочет, без всяких ограничений, якобы для обеспечения себе потомства.
Светоний, у которого мы почерпнули эту информацию, не доискивается, правдива ли она. Это уж мелочи, как бы говорит он. Так или иначе, Цезарь был человеком исключительно любвеобильным. Сосчитайте-ка его романы: Постумия, Лолия, Тертулла, Му-ция – все жены знаменитых людей. Да еще та, которую он любил больше всех: Сервилия. Ну и многие чужеземки, например, королева Мавритании Эвноя. И опять же та, которую он любил больше всех: Клеопатра. Мы, понятно, назвали только самых достойных. Ибо о Цезаре мало сказать, что он был любвеобилен. Он был эротоманом. Кроме светских дам, он любил и дам менее утонченных. А как пели о нем в армии? «Эй, мужики, берегите баб, мы везем плешивого кобеля». Кое-когда на устах у солдат были и другие, еще более компрометирующие песенки, но о них позже.
Пока же мы приведем краткую хронику фактов, которые произошли в нескольких спальнях, либо со спальнями были как-то связаны, и о которых также можно сказать, что они имели историческое значение.
Факт первый, героический. Цезарю еще нет двадцати, а он уже год женат на Корнелии, дочери Цинны, но другого Цинны, более знаменитого и, возможно, известного читателю со школьных лет, выдающегося деятеля, приверженца демократов и Мария, противника Суллы. И вот диктатор Сулла приказывает юному Цезарю развестись с Корнелией. Цезарь не повинуется. Из любви? Есть доказательства, что немного спустя, через три года после женитьбы, Цезарь легко перенес добровольную разлуку с Корнелией и сумел очень даже недурно устроиться. Конечно, три года после женитьбы и один год – не одно и тоже. Особенно в таком юном возрасте. И все же антиквар видит в этом поступке Цезаря скорее сознательную тренировку характера и проявление решительности не в любви, а в политике. Цезарю тогда довелось скрываться, спать каждую ночь в другом месте, агенты Суллы даже схватили его, но он дал им взятку. Это помогло. Он сбежал. Со временем дело как-то замяли. Намечавшийся развод с Корнелией не состоялся.
Факт второй: красота. Он был высокого роста, стройный, с темными, живыми глазами, приветливым, даже веселым взглядом, только рот был великоват. Одевался изящно, вообще заботился о своей наружности. Не толстел. С годами становился все худощавей и бледней. Цицерон якобы сказал: «Всякий раз, как увижу эти так тщательно уложенные на его голове волосы, мне не верится – особенно когда он почесывает их одним пальцем, – что у этого человека могла появиться столь преступная мысль уничтожить строй Римской республики». Вероятно, Цезарь был красив.
Факт третий: Постумия. Одна из знатнейших римлянок. Он с ней спал. Событие не слишком важное.
Факт четвертый: Лолия. То же, что и выше.
Факт пятый: Тертулла. Событие, о котором мы не можем умолчать. Тертулла – жена Марка Красса; а ведь Марк Красс вместе с Помпеем и Цезарем – это весь состав первого триумвирата. Времена более поздние, Цезарь, наверно, уже слегка побледнел и похудел, он не юноша, да к тому же не кто иной, как он сам, сколотит первый триумвират. Он втянет туда Красса, человека денежного. Он объединит Красса с Помпеем. Он-то знает, насколько Красс необходим.
Было бы очень плохо, если бы этот крупный капиталист вздумал помогать только Помпею. Красс, точнее, капитал Красса, должен поддерживать все в равновесии. Но у Красса есть Тертулла, которая нравится Цезарю. Нравится? Не то слово! У нас нет никаких оснований употреблять его здесь. Просто Тертулла оказалась на пути Цезаря. Из-за этого самого союза с Крассом и Тертулла подвернулась. Как поступить? Рискнуть? Последствия могут быть самые неожиданные, а дело идет о судьбе Рима. Но в таких случаях надо сперва действовать, а потом думать. Итак, Цезарь соблазняет Тертуллу. Думает ли он потом? Потом уже не над чем думать. Антиквар допускает, что любовники легко договорились только об одном: Марк никогда не узнает. Цезарь мог бы прибавить: благо отечества требует, чтобы Марк никогда не узнал.
Факт шестой, схожий с пятым, но все же иной. Помпей занят борьбой с пиратами и ведет на Востоке войну с Митридатом. Его долго нет в Риме. Он теперь на вершине славы: величайшие победы, богатейшие трофеи, сильнейшее влияние. Цезарь по уши в долгах, он все еще не может сравняться с Помпеем. Ни денег, ни солдат, да и славы куда меньше. Надо любой ценой поддерживать и укреплять выгодный союз с Помпеем. Но пока славный этот воин борется с пиратами, его жена в столице скучает. У Муции уже трое детей, она – как бы это сказать? – женщина в соку, ей, возможно, требуются впечатления определенного рода. Цезарь доставит ей эти впечатления. Он не в силах упустить случай. Эта интрижка его странным образом привлекает. Когда он в будущем снова встретится с Помпеем, у него будет тайное сознание своего превосходства. Он взглянет и подумает: твоя Муция принадлежала мне. Этакое тайное мужское самодовольство. Подобная победа над Крассом была бы смешна, Красс как соперник не идет в счет. Там дело только в Тертулле. Здесь же – некий негласный успех в борьбе с подлинным конкурентом. Важно, что это успех физический.
И в целом история с Муцией складывается иначе, чем с Тертуллой. Дело получает огласку. Любопытный Цицерон, который всегда знает, кто с кем спит, будет иметь новую тему для остроумных намеков. Поблагодарим философа! Ах, нет, не философа. Государственного деятеля! Этот человек, одержимый манией величия, воображает, что достигнет великих политических успехов, сидя под чужой кроватью и прислушиваясь, скрипит ли она. Он всегда так поступал. Да ладно, ладно… Пусть он так воюет со всякими посредственностями, но не с Юлием Цезарем.
Но вот как быть с Помпеем, который все же узнает? Посмотрим на его реакцию. Захочет ли он отнестись к этому серьезно или ему выгодней будет притворяться, будто он ничего не знает. К сожалению, Помпей, когда оскорбится и заупрямится, бывает способен на величайшие глупости. Он может даже развестись с Муцией. Это, пожалуй, не страшно, только бы он окончательно не сдурел и не порвал с Цезарем.
Конечно, произошло, как он предвидел. Помпей вернулся и заявил, что ему все известно. Значит, замять дело не удастся. Помпей, правда, вел себя осмотрительно, лишь сказал о Цезаре: «Этот Эгист». Эгист был любовником Клитемнестры, жены Агамемнона. Забавно, что имел в виду Помпей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20