Ничего тут не попишешь: во мне течет и французская кровь, хотя я предпочитаю вспоминать об этом, когда Франция выигрывает чемпионат мира по футболу или в случае какой-нибудь другой победы; имею на это право, согласитесь.
– А твой Коннор – что он там делает, в Америке?
– Снимает фильм. Не забыла еще – он кинооператор.
– Ах да, кинооператор…
Дельфине каким-то образом удается произнести это слово с той же интонацией, с которой кто-нибудь иной сказал бы «проститутка» или «вонючий бродяга». Она с самого начала не одобряла работу Коннора, несмотря на пылкую страсть, которую мать питает к кинематографу. А он, согласитесь (я часто пытаюсь ей это доказать, хотя пока – тщетно), был бы не столь занятным времяпрепровождением без мастерства операторов. В отличие от неприязни матери к моей работе неприятие профессии Коннора вытекает из того простого факта, что она на дух не переносит моего парня. Уверена, даже стань он премьер-министром Франции, мать все равно считала бы его шотландским пустомелей.
Ничего не попишешь: Коннор повинен в том, что он не француз, не богат и не Дэвид Джинола. Я пыталась подчеркнуть его сходство с Гэри Линекером, и все равно наш неискушенный здоровяк и всеобщий любимец Дельфину не впечатляет. У мамули уже развилась фобия в отношении англичан – вполне объяснимая, учитывая, сколько лет потрачено впустую, в бездарном браке с моим отцом. Только вот одного мамочка, похоже, не понимает: мои взгляды на жизнь являются чисто английскими, и в милую кокетку из Бордо меня уже не перекроишь. Я не курю и уж тем более не обладаю чувством собственного достоинства французов, чтобы смело и без стеснения держаться в их обществе. Мне нравится шептать на ушко возлюбленному милую бессмыслицу, не опасаясь совершить грамматическую ошибку или произвести недолжное впечатление. Коннор приложил немало усилий, пытаясь наладить отношения с Дельфиной за те одиннадцать лет, что мама жила в Шотландии. В конечном счете, убедившись, что их взаимная неприязнь неискоренима, они поняли, что им остается лишь холодно терпеть друг друга. Коннору эта ситуация претит, меня неизменно приводит в бешенство, но, как говорится, c'est la vie, и ничего тут не попишешь.
– И как же долго, позволь поинтересоваться, он намерен пребывать в Америке? – спрашивает матушка с наигранным интересом – право же, не стоило стараться.
– Полгода, – Я тихо откашливаюсь.
– Six mois! Он тебя покинул?
В ее возгласе безошибочно угадывается ликование. Подбираю губы в сухой улыбке, на грани терпения втягивая носом воздух.
– Нет, он меня не покинул, – еле сдерживая негодование, цежу я. – Даже напротив, мамочка. Коннор сделал мне предложение. И я, – продолжаю, дрожа от злобы, – между прочим, согласилась. Вот так-то.
На редкость взрослая концовка.
К своему третьему десятку я успела узнать довольно много французских ругательств, однако, как выяснилось, далеко не все. Из последовавшей далее тирады мне удалось распознать французские эквиваленты следующих непристойных восклицаний: «сволочь», «дармоед хренов», «только не на моем гребаном веку». Затем, громко брякнув трубкой, мать дала отбой.
– Какая жалость, мы лишились поддержки французского жюри, – строю насмешливую мину, осмотрительно положив трубку.
Как в полусне смотрю на телефон и, прикусив язычок, барабаню пальцами по коленке. Ну и ну, дела-а, аж в животе бурлит: только что я вслух призналась, что выхожу замуж. Нет, подруги – дело другое: они сами пришли к подобному выводу, мне не пришлось ничего говорить. Бог ты мой, какие зловещие симптомы: приливы, дрожь в конечностях, желудочные колики – я, кажется, за этот несчастный день успела войти в пору менопаузы. К счастью, паранойя на тему возраста зачахла на корню, поскольку снова раздался телефонный звонок.
– Н-да? – тяжело вздохнув, отвечаю я, зная заранее, чей голос мне предстоит услышать.
Каждую речь мамуля предваряет молчанием и щелчком какого-то странного происхождения. Одному Богу известно, каково происхождение этого загадочного звука, но вот паузу она выдерживает явно для того, чтобы придать своему приветствию больший вес, – меня эта ее привычка крайне раздражает.
– По этикету не полагается приветствовать собеседника такими словами.
– Это лишь одно слово, мамочка, и здесь такое обращение считается вполне приемлемым.
Я поражаюсь: как легко быть вежливой и сохранять дистанцию с посторонними людьми, особенно когда того требует ситуация. А вот с родителями – совсем другое дело. Благо папочка по большей части почти всегда слишком пьян, чтобы юлить и лукавить. Зато мамуля – настоящая французская лисичка: она отлично знает мои слабые стороны и способна извлечь из разговора практически что угодно. Одним словом, мастерица манипулировать людьми.
– Анжелика, – продолжает она елейным голоском, – я тебя очень прошу, светик, подумай сто раз, прежде чем связывать себя с этим человеком узами брака.
– Его зовут Коннор, мамочка. Вы давно знакомы – могли бы уже обращаться друг к другу по имени.
– D'accord, d'accord, Connor.
Дельфина обижена и насупилась.
– Я только советую тебе поразмыслить, совершая такой серьезный шаг вместе с этим Коннором. Брак – серьезная вещь, petite, с подобными вещами не шутят.
– Мне уже двадцать девять, мама; с «этим человеком» мы вместе уже тринадцать лет. Я бы не назвала свое решение импульсивным или необдуманным.
– Все это очень хорошо, но, Анжелика, ты могла бы…
– Не начинай опять. Кровь закипает в жилах.
– Ты могла бы найти кого-нибудь более достойного, чем он. Милого французского мальчика…
– Ушам своим не верю! – Я готова взорваться от злости.
Даже трубка раскалилась от моего горячего дыхания – чуть пальцы не прикипели.
– Когда ты, наконец, дашь мне поступать по своему усмотрению? Коннор – прекрасный человек, добрый, отзывчивый и трудолюбивый.
– Фи, только не говори, что быть… как это – оператором – большой труд. Навел, нажал кнопочку – ничего, не надорвешься.
– Он много работает, – продолжаю я. – И главное, любит меня.
– Англичане не ведают любви, Анжелика.
– Он шотландец, – раздраженно парирую я. – И не стриги всех англичан под одну гребенку только потому, что папа не оправдал твоих надежд.
– Разговор о твоем отце давно исчерпан. Единственный ценный совет, который ты от меня получишь: попробуй француза. У одной моей подруги есть сын…
– Мам, давай оставим эту тему?
– Певец. Он знаменит и скоро приезжает в Шотландию. И он так похож на очаровательного монсеньора Дэвида Джинолу.
– Мне эта тема неприятна, мама, – решительно пресекаю подобные разговоры. – У меня с Коннором все серьезно, и тебе придется с этим как-нибудь свыкнуться!
Ну и дела! Я бросила трубку. Никогда в жизни не швыряла трубку, разговаривая с матерью. Дожили.
И тут же в голове пронеслась ужасающая мысль: влипла! Погодите, как так – влипла? Мне двадцать девять, я почти замужняя женщина, а все боюсь, что мама рассердится? Чепуха, любой вам скажет. Только уговаривай себя не уговаривай, но в отношениях с родителями, как это ни прискорбно, мы всегда остаемся детьми. Что ж, надо что-нибудь предпринять для поднятия боевого духа.
После разговора с матерью на душе кошки скребут. Во-первых, неприятно, что поддалась на провокацию и повела себя по-хамски, – ведь мне уже двадцать девять, не пристало взрослой женщине вести себя подобно испорченной девчонке, и то, что матушка здорово умеет погладить против шерстки, не оправдание. А еще я расстроена потому, что Дельфина по-своему, по-матерински, может оказаться очень даже права, и стоит серьезно подумать насчет замужества. Ведь ей в этой области опыта не занимать – и главным образом ее «опыт» меня и пугает.
В мыслях бардак, сама на взводе, плетусь на кухню, по обыкновению, чайком погреться – сильно выручает в минуту эмоционального кризиса. Как назло все чашки свалены в раковину и ожидают прибытия Посудной Феи, которая почему-то стала здесь редким гостем с тех пор, как уехал Коннор. Можно сказать, теперь его отсутствие заметно невооруженным глазом. Что делать – достаю из холодильника баночку кока-колы (сахар и кофеин – лучшие друзья, когда находишься на грани срыва) и начинаю мерить шагами комнату, то и дело поглядывая на безмолвствующий телефон. Пороюсь в дисках, подберу что-нибудь. Вот, отлично: Ричард Эшкрофт; тихая, убаюкивающая музыка. Включаю стереопроигрыватель, предварительно исключив «Песнь любящих сердец» – в таком состоянии не лучший выбор. Снимаю со стены в гостиной небольшое зеркало, шлепаюсь на диван и устраиваюсь так, чтобы видеть свое отражение.
Я похожа на невесту? Способна ли я представить себя в белом платье и фате у алтаря рядом со своим возлюбленным? И, млея под его восторженным взглядом, смогу ли сказать: «Согласна»? Разве невесте не полагается носить длинные волосы, шикарно завитые и закрепленные на голове ниспадающими каскадами, за которые в парикмахерской сдерут невероятные деньги? А если у нее короткая стрижка вроде моей, разве не положено ей носить усыпанную драгоценными камнями диадему стоимостью в маленький автомобиль, которую она и наденет только один раз в жизни?
Локоны, диадемы – суть в другом: может быть, я просто не создана для брака, и отсюда проистекает моя нервозность. Само по себе то, что мы с Коннором вместе уже тринадцать лет, еще не значит, что нам надо пойти к алтарю. Мне знакомы случаи, когда люди встречались годами, а потом расходились, не вынеся и пары месяцев супружеской жизни. Не хотелось бы следовать печальному примеру, когда отлично отлаженные отношения вдруг сошли с рельсов лишь потому, что пассажиры были обязаны выйти на остановке под названием «Дворец бракосочетания».
Да, у нас прекрасные отношения, но почему же после стольких лет я не могу сказать «да», не терзаясь страхами и сомнениями? Может, что-то не в порядке и я еще не поняла, что именно? Быть может, мне страшно, что, объявив женой, меня заклеймят, как стадную корову? Мы с Коннором так давно вместе, что я представить себе не могу другого мужчину, идущего рядом со мной. Однако и мысль, что у меня больше никогда не будет выбора, тоже отпугивает. Кроме того, есть один секрет, о котором знает лишь Кери: за всю жизнь я была в постели только с одним мужчиной – с Коннором Маклином. Так не совершаю ли я глупость, отдаваясь ему навеки и даже не зная, с чем сравнивать? Или мне с первого раза посчастливилось найти то, что остальные ищут годами, перебирая всевозможные варианты и меняя мужчин как перчатки?
– Гадость какая! – кричу я в зеркало, в исступлении откидываясь на спинку дивана. – Как же я устала! Зачем он сделал мне это дурацкое предложение?
Непростой вопрос. С чего вдруг Коннору понадобилось на мне жениться? Принадлежит ли он к тем людям, которые готовы на такой ответственный шаг ради того, чтобы «закрепиться по всем фронтам», как ловко подметила Кери? Я пытаюсь немного разбавить неприятное впечатление от произошедшего разговора оптимизмом Мег – задачка не из легких: зерна сомнений, посеянные моей скептичной подружкой, вытесняют остальное. Голова отказывается соображать: мне срочно нужен совет, мнение со стороны – пусть бы, что ли, мама позвонила: кажется, теперь я готова обсудить с ней свое будущее замужество. Я так и подпрыгнула на месте: опять звонок. Застыв на миг, делаю глубокий вдох, как йог на медитации, и бросаюсь к аппарату. В трубке молчание и – щелчок.
– Слушай, мамуль, – начинаю я с наигранным спокойствием. – Я не собиралась бросать трубку, просто ты меня довела своими разговорами про Коннора. Он отличный парень, я все-таки не теряю надежды, что ты его примешь.
Поскольку моя первая реплика встречена глубоким молчанием, решаюсь продолжить:
– И еще, мамуля, извини, что нагрубила. Я сама не своя из-за этого предложения, и, если хочешь знать, я даже не уверена, правильно ли поступила. Коннор предложил выйти за него, но… в моих планах такого не было, понимаешь? И я не собиралась соглашаться, все получилось само собой, а теперь ума не приложу, что делать. Может, стоит за него выйти, может, не стоит – мне трудно решиться сейчас, когда его нет. Да и вы с папулей из своего брака такую комедию сделали, что я вообще не знаю, заводить ли семью. Ну вот. В целом такая ситуация – все как на духу выложила. Помоги мне, не сочти за труд: посоветуй, как быть.
Закусив губу, жду, когда же на меня посыплются советы. Впервые в жизни я была так откровенна с матерью, открыла ей душу, не побоявшись осмеяния, – мне уже интересно, как она отреагирует. Проходит несколько секунд: ничего не меняется.
– Maman? – снова обращаюсь к ней. – Ты меня слышала? Скажешь что-нибудь или нет?
Замечаю: кто-то тихонько перевел дух на том конце провода. Прильнув к трубке, старательно вслушиваюсь, и тут душа в пятки ушла: откашливается мужчина. До боли знакомый голос. В ушах зазвенело, и я поняла, как сильно ошиблась.
– Я все слышал, – говорит Коннор; голос его холоден, в нем сквозит обида. – Думаю, лучше тебе самой объясниться, согласна?
Ну вот, я же говорила: такт и женская смекалка. Можете смело на меня положиться.
Глава 8
ВИСКИ В КУВШИНЕ
Я в трауре. Не в том смысле, что у меня депрессия, – хотя, поймите правильно, от безраздельного счастья я не млею и до внутреннего покоя мне тоже далековато. Просто меня одолела безумная, неутолимая жажда, нездоровая озабоченность, какой страдают, скажем, коллекционеры наперстков; эта мука сродни поиску какого-нибудь редкого экземпляра. У меня новая болезнь: я помешалась на телефонах и других средствах коммуникации – даже на устаревших, наподобие писем. Как по-вашему, я в своем уме?
За последние две недели у меня развился тяжелый случай невроза в связи с электронной почтой. С утра я сорок минут мучила сервер. В первый раз получила тридцать две рекламы, включая приглашения заглянуть на порносайт («девочки, хомячки, наращивание пениса») и «с нашим займом вы забудете о долгах», и быстренько отключилась. Повторяла эту процедуру, пока не надоело, – и все ради того, чтобы быть на связи, если Коннору вздумается скинуть мне сообщение. Вам случалось подолгу держать возле уха трубку, в которой слышны одни длинные гудки, ощущая, что на другом конце провода вот-вот подойдут к телефону? У меня, например, подобные симптомы начали вызывать серьезное беспокойство. Я ведь даже трубку не опускаю до последнего – так и наклоняюсь вместе с ней, прильнув ухом к теплой пластмассе и вслушиваясь в тишину между гудками. То же самое и с Интернетом: открывала свой электронный почтовый ящик пять раз, пока компу не надоело и он не выкинул надпись «Недопустимая операция», наотрез отказавшись выводить в сеть подобных зануд. Того и гляди затянет в замкнутый круг – пропадешь: окажешься на каком-нибудь чате и будешь изливать душу заядлым компьютерщикам и одиноким старым извращенцам.
Одно другого не легче – теперь молчание телефона я объясняю тем, что из-за перегрузки повреждена линия. Звоню на телефонную станцию, где меня спешат вежливо заверить (дважды), будто все функционирует исправно. Только мне этого мало – надо привлечь Мег и Кери, чтобы они попробовали мне перезвонить, – лишь тогда я поверю, что аппарат действительно в порядке. Затем повторяю ту же процедуру с мобильным телефоном, дополнительно изъяв из него батарейки и тщательно прочистив контакты, – до чего только не дойдешь, лишь бы перестраховаться от помех на линии. После третьего звонка Мег убежденно говорит, что слышимость прекрасная и ей пора бежать на работу.
С Кери же разговор короткий: «Хватит вести себя как озабоченная неудачница. И перестань беспокоить людей в такую рань»; на заднем плане препротивно хлюпает номер четвертый.
Очаровательно! Уже нельзя позвонить подругам и попросить о пустяковом одолжении в какие-то – смотрю на часы – восемь утра. Уже суббота?.. Намек понят.
Конечно, ясно, что пора бы прекратить это абсурдное поведение – я словно подросток в пору полового созревания, да что поделать – ваша покорная слуга на взводе. На часах всего-то четверть девятого, а я уже испробовала все возможные способы времяпрепровождения в ожидании телефонного звонка. Обзвонила друзей, выпила четыре чашки кофе (немудрено, что меня трясет – с таким-то уровнем кофеина в крови), послушала все песни, с которыми я предпочитаю коротать минуты томительного ожидания. Не желая признавать поражения, звоню Коннору в отель. В очередной раз.
– Мне очень жаль, мэ-эм, но в номере по-прежнему не отвечают. Хотите оставить еще одно сообщение?
Эта пышногрудая калифорнийская шоколадка даже не пытается скрыть издевки. Корова, еще изображает снисхождение, вот нахалка. Да какое она вообще имеет право меня допрашивать? Подумаешь, разве нельзя позвонить несколько раз с утра? Что, если мне надо передать постояльцу номера «224В» информацию чрезвычайной важности? А если я сотрудница секретной службы и должна сообщить своему агенту данные, от которых зависит национальная безопасность страны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– А твой Коннор – что он там делает, в Америке?
– Снимает фильм. Не забыла еще – он кинооператор.
– Ах да, кинооператор…
Дельфине каким-то образом удается произнести это слово с той же интонацией, с которой кто-нибудь иной сказал бы «проститутка» или «вонючий бродяга». Она с самого начала не одобряла работу Коннора, несмотря на пылкую страсть, которую мать питает к кинематографу. А он, согласитесь (я часто пытаюсь ей это доказать, хотя пока – тщетно), был бы не столь занятным времяпрепровождением без мастерства операторов. В отличие от неприязни матери к моей работе неприятие профессии Коннора вытекает из того простого факта, что она на дух не переносит моего парня. Уверена, даже стань он премьер-министром Франции, мать все равно считала бы его шотландским пустомелей.
Ничего не попишешь: Коннор повинен в том, что он не француз, не богат и не Дэвид Джинола. Я пыталась подчеркнуть его сходство с Гэри Линекером, и все равно наш неискушенный здоровяк и всеобщий любимец Дельфину не впечатляет. У мамули уже развилась фобия в отношении англичан – вполне объяснимая, учитывая, сколько лет потрачено впустую, в бездарном браке с моим отцом. Только вот одного мамочка, похоже, не понимает: мои взгляды на жизнь являются чисто английскими, и в милую кокетку из Бордо меня уже не перекроишь. Я не курю и уж тем более не обладаю чувством собственного достоинства французов, чтобы смело и без стеснения держаться в их обществе. Мне нравится шептать на ушко возлюбленному милую бессмыслицу, не опасаясь совершить грамматическую ошибку или произвести недолжное впечатление. Коннор приложил немало усилий, пытаясь наладить отношения с Дельфиной за те одиннадцать лет, что мама жила в Шотландии. В конечном счете, убедившись, что их взаимная неприязнь неискоренима, они поняли, что им остается лишь холодно терпеть друг друга. Коннору эта ситуация претит, меня неизменно приводит в бешенство, но, как говорится, c'est la vie, и ничего тут не попишешь.
– И как же долго, позволь поинтересоваться, он намерен пребывать в Америке? – спрашивает матушка с наигранным интересом – право же, не стоило стараться.
– Полгода, – Я тихо откашливаюсь.
– Six mois! Он тебя покинул?
В ее возгласе безошибочно угадывается ликование. Подбираю губы в сухой улыбке, на грани терпения втягивая носом воздух.
– Нет, он меня не покинул, – еле сдерживая негодование, цежу я. – Даже напротив, мамочка. Коннор сделал мне предложение. И я, – продолжаю, дрожа от злобы, – между прочим, согласилась. Вот так-то.
На редкость взрослая концовка.
К своему третьему десятку я успела узнать довольно много французских ругательств, однако, как выяснилось, далеко не все. Из последовавшей далее тирады мне удалось распознать французские эквиваленты следующих непристойных восклицаний: «сволочь», «дармоед хренов», «только не на моем гребаном веку». Затем, громко брякнув трубкой, мать дала отбой.
– Какая жалость, мы лишились поддержки французского жюри, – строю насмешливую мину, осмотрительно положив трубку.
Как в полусне смотрю на телефон и, прикусив язычок, барабаню пальцами по коленке. Ну и ну, дела-а, аж в животе бурлит: только что я вслух призналась, что выхожу замуж. Нет, подруги – дело другое: они сами пришли к подобному выводу, мне не пришлось ничего говорить. Бог ты мой, какие зловещие симптомы: приливы, дрожь в конечностях, желудочные колики – я, кажется, за этот несчастный день успела войти в пору менопаузы. К счастью, паранойя на тему возраста зачахла на корню, поскольку снова раздался телефонный звонок.
– Н-да? – тяжело вздохнув, отвечаю я, зная заранее, чей голос мне предстоит услышать.
Каждую речь мамуля предваряет молчанием и щелчком какого-то странного происхождения. Одному Богу известно, каково происхождение этого загадочного звука, но вот паузу она выдерживает явно для того, чтобы придать своему приветствию больший вес, – меня эта ее привычка крайне раздражает.
– По этикету не полагается приветствовать собеседника такими словами.
– Это лишь одно слово, мамочка, и здесь такое обращение считается вполне приемлемым.
Я поражаюсь: как легко быть вежливой и сохранять дистанцию с посторонними людьми, особенно когда того требует ситуация. А вот с родителями – совсем другое дело. Благо папочка по большей части почти всегда слишком пьян, чтобы юлить и лукавить. Зато мамуля – настоящая французская лисичка: она отлично знает мои слабые стороны и способна извлечь из разговора практически что угодно. Одним словом, мастерица манипулировать людьми.
– Анжелика, – продолжает она елейным голоском, – я тебя очень прошу, светик, подумай сто раз, прежде чем связывать себя с этим человеком узами брака.
– Его зовут Коннор, мамочка. Вы давно знакомы – могли бы уже обращаться друг к другу по имени.
– D'accord, d'accord, Connor.
Дельфина обижена и насупилась.
– Я только советую тебе поразмыслить, совершая такой серьезный шаг вместе с этим Коннором. Брак – серьезная вещь, petite, с подобными вещами не шутят.
– Мне уже двадцать девять, мама; с «этим человеком» мы вместе уже тринадцать лет. Я бы не назвала свое решение импульсивным или необдуманным.
– Все это очень хорошо, но, Анжелика, ты могла бы…
– Не начинай опять. Кровь закипает в жилах.
– Ты могла бы найти кого-нибудь более достойного, чем он. Милого французского мальчика…
– Ушам своим не верю! – Я готова взорваться от злости.
Даже трубка раскалилась от моего горячего дыхания – чуть пальцы не прикипели.
– Когда ты, наконец, дашь мне поступать по своему усмотрению? Коннор – прекрасный человек, добрый, отзывчивый и трудолюбивый.
– Фи, только не говори, что быть… как это – оператором – большой труд. Навел, нажал кнопочку – ничего, не надорвешься.
– Он много работает, – продолжаю я. – И главное, любит меня.
– Англичане не ведают любви, Анжелика.
– Он шотландец, – раздраженно парирую я. – И не стриги всех англичан под одну гребенку только потому, что папа не оправдал твоих надежд.
– Разговор о твоем отце давно исчерпан. Единственный ценный совет, который ты от меня получишь: попробуй француза. У одной моей подруги есть сын…
– Мам, давай оставим эту тему?
– Певец. Он знаменит и скоро приезжает в Шотландию. И он так похож на очаровательного монсеньора Дэвида Джинолу.
– Мне эта тема неприятна, мама, – решительно пресекаю подобные разговоры. – У меня с Коннором все серьезно, и тебе придется с этим как-нибудь свыкнуться!
Ну и дела! Я бросила трубку. Никогда в жизни не швыряла трубку, разговаривая с матерью. Дожили.
И тут же в голове пронеслась ужасающая мысль: влипла! Погодите, как так – влипла? Мне двадцать девять, я почти замужняя женщина, а все боюсь, что мама рассердится? Чепуха, любой вам скажет. Только уговаривай себя не уговаривай, но в отношениях с родителями, как это ни прискорбно, мы всегда остаемся детьми. Что ж, надо что-нибудь предпринять для поднятия боевого духа.
После разговора с матерью на душе кошки скребут. Во-первых, неприятно, что поддалась на провокацию и повела себя по-хамски, – ведь мне уже двадцать девять, не пристало взрослой женщине вести себя подобно испорченной девчонке, и то, что матушка здорово умеет погладить против шерстки, не оправдание. А еще я расстроена потому, что Дельфина по-своему, по-матерински, может оказаться очень даже права, и стоит серьезно подумать насчет замужества. Ведь ей в этой области опыта не занимать – и главным образом ее «опыт» меня и пугает.
В мыслях бардак, сама на взводе, плетусь на кухню, по обыкновению, чайком погреться – сильно выручает в минуту эмоционального кризиса. Как назло все чашки свалены в раковину и ожидают прибытия Посудной Феи, которая почему-то стала здесь редким гостем с тех пор, как уехал Коннор. Можно сказать, теперь его отсутствие заметно невооруженным глазом. Что делать – достаю из холодильника баночку кока-колы (сахар и кофеин – лучшие друзья, когда находишься на грани срыва) и начинаю мерить шагами комнату, то и дело поглядывая на безмолвствующий телефон. Пороюсь в дисках, подберу что-нибудь. Вот, отлично: Ричард Эшкрофт; тихая, убаюкивающая музыка. Включаю стереопроигрыватель, предварительно исключив «Песнь любящих сердец» – в таком состоянии не лучший выбор. Снимаю со стены в гостиной небольшое зеркало, шлепаюсь на диван и устраиваюсь так, чтобы видеть свое отражение.
Я похожа на невесту? Способна ли я представить себя в белом платье и фате у алтаря рядом со своим возлюбленным? И, млея под его восторженным взглядом, смогу ли сказать: «Согласна»? Разве невесте не полагается носить длинные волосы, шикарно завитые и закрепленные на голове ниспадающими каскадами, за которые в парикмахерской сдерут невероятные деньги? А если у нее короткая стрижка вроде моей, разве не положено ей носить усыпанную драгоценными камнями диадему стоимостью в маленький автомобиль, которую она и наденет только один раз в жизни?
Локоны, диадемы – суть в другом: может быть, я просто не создана для брака, и отсюда проистекает моя нервозность. Само по себе то, что мы с Коннором вместе уже тринадцать лет, еще не значит, что нам надо пойти к алтарю. Мне знакомы случаи, когда люди встречались годами, а потом расходились, не вынеся и пары месяцев супружеской жизни. Не хотелось бы следовать печальному примеру, когда отлично отлаженные отношения вдруг сошли с рельсов лишь потому, что пассажиры были обязаны выйти на остановке под названием «Дворец бракосочетания».
Да, у нас прекрасные отношения, но почему же после стольких лет я не могу сказать «да», не терзаясь страхами и сомнениями? Может, что-то не в порядке и я еще не поняла, что именно? Быть может, мне страшно, что, объявив женой, меня заклеймят, как стадную корову? Мы с Коннором так давно вместе, что я представить себе не могу другого мужчину, идущего рядом со мной. Однако и мысль, что у меня больше никогда не будет выбора, тоже отпугивает. Кроме того, есть один секрет, о котором знает лишь Кери: за всю жизнь я была в постели только с одним мужчиной – с Коннором Маклином. Так не совершаю ли я глупость, отдаваясь ему навеки и даже не зная, с чем сравнивать? Или мне с первого раза посчастливилось найти то, что остальные ищут годами, перебирая всевозможные варианты и меняя мужчин как перчатки?
– Гадость какая! – кричу я в зеркало, в исступлении откидываясь на спинку дивана. – Как же я устала! Зачем он сделал мне это дурацкое предложение?
Непростой вопрос. С чего вдруг Коннору понадобилось на мне жениться? Принадлежит ли он к тем людям, которые готовы на такой ответственный шаг ради того, чтобы «закрепиться по всем фронтам», как ловко подметила Кери? Я пытаюсь немного разбавить неприятное впечатление от произошедшего разговора оптимизмом Мег – задачка не из легких: зерна сомнений, посеянные моей скептичной подружкой, вытесняют остальное. Голова отказывается соображать: мне срочно нужен совет, мнение со стороны – пусть бы, что ли, мама позвонила: кажется, теперь я готова обсудить с ней свое будущее замужество. Я так и подпрыгнула на месте: опять звонок. Застыв на миг, делаю глубокий вдох, как йог на медитации, и бросаюсь к аппарату. В трубке молчание и – щелчок.
– Слушай, мамуль, – начинаю я с наигранным спокойствием. – Я не собиралась бросать трубку, просто ты меня довела своими разговорами про Коннора. Он отличный парень, я все-таки не теряю надежды, что ты его примешь.
Поскольку моя первая реплика встречена глубоким молчанием, решаюсь продолжить:
– И еще, мамуля, извини, что нагрубила. Я сама не своя из-за этого предложения, и, если хочешь знать, я даже не уверена, правильно ли поступила. Коннор предложил выйти за него, но… в моих планах такого не было, понимаешь? И я не собиралась соглашаться, все получилось само собой, а теперь ума не приложу, что делать. Может, стоит за него выйти, может, не стоит – мне трудно решиться сейчас, когда его нет. Да и вы с папулей из своего брака такую комедию сделали, что я вообще не знаю, заводить ли семью. Ну вот. В целом такая ситуация – все как на духу выложила. Помоги мне, не сочти за труд: посоветуй, как быть.
Закусив губу, жду, когда же на меня посыплются советы. Впервые в жизни я была так откровенна с матерью, открыла ей душу, не побоявшись осмеяния, – мне уже интересно, как она отреагирует. Проходит несколько секунд: ничего не меняется.
– Maman? – снова обращаюсь к ней. – Ты меня слышала? Скажешь что-нибудь или нет?
Замечаю: кто-то тихонько перевел дух на том конце провода. Прильнув к трубке, старательно вслушиваюсь, и тут душа в пятки ушла: откашливается мужчина. До боли знакомый голос. В ушах зазвенело, и я поняла, как сильно ошиблась.
– Я все слышал, – говорит Коннор; голос его холоден, в нем сквозит обида. – Думаю, лучше тебе самой объясниться, согласна?
Ну вот, я же говорила: такт и женская смекалка. Можете смело на меня положиться.
Глава 8
ВИСКИ В КУВШИНЕ
Я в трауре. Не в том смысле, что у меня депрессия, – хотя, поймите правильно, от безраздельного счастья я не млею и до внутреннего покоя мне тоже далековато. Просто меня одолела безумная, неутолимая жажда, нездоровая озабоченность, какой страдают, скажем, коллекционеры наперстков; эта мука сродни поиску какого-нибудь редкого экземпляра. У меня новая болезнь: я помешалась на телефонах и других средствах коммуникации – даже на устаревших, наподобие писем. Как по-вашему, я в своем уме?
За последние две недели у меня развился тяжелый случай невроза в связи с электронной почтой. С утра я сорок минут мучила сервер. В первый раз получила тридцать две рекламы, включая приглашения заглянуть на порносайт («девочки, хомячки, наращивание пениса») и «с нашим займом вы забудете о долгах», и быстренько отключилась. Повторяла эту процедуру, пока не надоело, – и все ради того, чтобы быть на связи, если Коннору вздумается скинуть мне сообщение. Вам случалось подолгу держать возле уха трубку, в которой слышны одни длинные гудки, ощущая, что на другом конце провода вот-вот подойдут к телефону? У меня, например, подобные симптомы начали вызывать серьезное беспокойство. Я ведь даже трубку не опускаю до последнего – так и наклоняюсь вместе с ней, прильнув ухом к теплой пластмассе и вслушиваясь в тишину между гудками. То же самое и с Интернетом: открывала свой электронный почтовый ящик пять раз, пока компу не надоело и он не выкинул надпись «Недопустимая операция», наотрез отказавшись выводить в сеть подобных зануд. Того и гляди затянет в замкнутый круг – пропадешь: окажешься на каком-нибудь чате и будешь изливать душу заядлым компьютерщикам и одиноким старым извращенцам.
Одно другого не легче – теперь молчание телефона я объясняю тем, что из-за перегрузки повреждена линия. Звоню на телефонную станцию, где меня спешат вежливо заверить (дважды), будто все функционирует исправно. Только мне этого мало – надо привлечь Мег и Кери, чтобы они попробовали мне перезвонить, – лишь тогда я поверю, что аппарат действительно в порядке. Затем повторяю ту же процедуру с мобильным телефоном, дополнительно изъяв из него батарейки и тщательно прочистив контакты, – до чего только не дойдешь, лишь бы перестраховаться от помех на линии. После третьего звонка Мег убежденно говорит, что слышимость прекрасная и ей пора бежать на работу.
С Кери же разговор короткий: «Хватит вести себя как озабоченная неудачница. И перестань беспокоить людей в такую рань»; на заднем плане препротивно хлюпает номер четвертый.
Очаровательно! Уже нельзя позвонить подругам и попросить о пустяковом одолжении в какие-то – смотрю на часы – восемь утра. Уже суббота?.. Намек понят.
Конечно, ясно, что пора бы прекратить это абсурдное поведение – я словно подросток в пору полового созревания, да что поделать – ваша покорная слуга на взводе. На часах всего-то четверть девятого, а я уже испробовала все возможные способы времяпрепровождения в ожидании телефонного звонка. Обзвонила друзей, выпила четыре чашки кофе (немудрено, что меня трясет – с таким-то уровнем кофеина в крови), послушала все песни, с которыми я предпочитаю коротать минуты томительного ожидания. Не желая признавать поражения, звоню Коннору в отель. В очередной раз.
– Мне очень жаль, мэ-эм, но в номере по-прежнему не отвечают. Хотите оставить еще одно сообщение?
Эта пышногрудая калифорнийская шоколадка даже не пытается скрыть издевки. Корова, еще изображает снисхождение, вот нахалка. Да какое она вообще имеет право меня допрашивать? Подумаешь, разве нельзя позвонить несколько раз с утра? Что, если мне надо передать постояльцу номера «224В» информацию чрезвычайной важности? А если я сотрудница секретной службы и должна сообщить своему агенту данные, от которых зависит национальная безопасность страны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40