– Во всяком случае, не от Оливера, – пробормотал Штефаи, но так тихо, что никто из присутствующих, кроме меня, этого не услышал.
– Что правда, то правда, – сказала Катинка. – Правда, на меня достаточно строго посмотреть, и вот я уже беременна, правда, Эби? Все равно, много у меня дел или нет…
– Да, но… – начала я и сразу умолкла.
Мой свекор закашлялся, но, вероятно, и он никак не мог найти нужные слова.
– Мы уже почти год пытаемся зачать ребенка, – сказал Оливер. – Но несмотря на то что оба здоровы, ничего не получается. И все из-за постоянного стресса. Так говорит наш гинеколог.
– И поэтому я решила уволиться, – подвела черту Эвелин.
– Да, но… – снова сказала я. – Но тогда твоя потрясающая зарплата в фирме пропала. Неужели ты не могла перейти на более спокойное место? Может быть, на полставки? Ведь так ты даже не получишь декретный отпуск…
Эвелин крутила в руке пачку сигарет.
– Н-да, но я не умею делать что-то наполовину, вполсилы. И то, что кто-то теперь получит хорошее место, тоже не особенно меня беспокоит. Просто когда ребенок родится, я снова начну работать, вот и все.
– Но это же невозможно! – Фриц наконец нашел в себе силы заговорить. – Как, черт побери, ты со своим отношением к работе собираешься содержать и жену, и ребенка, Оливер? И как, черт побери, вы собираетесь теперь погашать кредит за машину и за квартиру в пентхаусе?
– Я не понимаю тебя, папа. Ты все время попрекаешь нас тем, что мы не заводим детей, а теперь, когда мы решили сделать то, чего ты так хочешь, ты снова недоволен.
Лицо Фрица сделалось пунцовым от гнева.
– Я всегда говорил, что со своей привычкой жить роскошно вы когда-нибудь сломаете себе шею. О каких детях может идти речь, если по уши сидишь в долгах! Я нас предупреждал!
Да-да, это он делал постоянно.
– И теперь вы приползете ко мне на коленях, чтобы просить денег! – гневно закончил он.
В зимнем саду раздался коллективный возмущенный вздох. Все зашло слишком далеко. Словно кто-то уже хоть раз отваживался просить денег у Фрица! Или вообще о чем-то его просить. Мне казалось, что этот человек не способен потратиться, чтобы подарить своим детям по паре носков ко дню рождения! Он скорее купит какую-нибудь ерунду и по справедливости поделит это между сыновьями и зятем. Даже на Рождество он подарил им всем по наручным часам, которые стоили на тридцать пунктов дешевле, потому что постоянно отставали на тридцать минут.
На лице Оливера застыло такое выражение, словно он – может быть, вспомнив о том самом Рождестве, – готов вот-вот разреветься. Но вместо этого спустя минуту он довольно жестко произнес:
– Можешь не беспокоиться. Мы справимся с этим сами.
Вопрос был лишь в том – как? Пентхаус, который они с Эвелин купили в прошлом году в центральной части города, обошелся им ничуть не дешевле, чем наша земля. За сто сорок квадратных метров они заплатили столько же, сколько мы за четыре гектара. Я считала, что наше вложение денег гораздо лучше. Но для Фрица и то и другое казалось глупостью.
– В арифметике ты был и остаешься профаном, мой любезный господин сын, – сказал он и посмотрел на Оливера пронизывающим взглядом. – Если твоя жена с сегодняшнего дня перестанет испражняться деньгами, то до дачи показаний в суде по поводу имущественной несостоятельности вам совсем недалеко. Хотя бы это тебе ясно?
– С вашей стороны было бы очень любезно, если бы мы здесь не обсуждали проблемы моего пищеварения, – со слезами на глазах произнесла Эвелин.
– Что бы ни делалось, для тебя все будет не так, – сказал Оливер Фрицу.
Но Фриц продолжал развивать свою мысль, не обращая на него внимания:
– Ты, значит, считаешь, что я и дальше должен спокойно наблюдать, как вы коверкаете свою жизнь? Ждать, когда вы полностью разоритесь? Уже столько лет я пытаюсь докричаться до вас, но это словно глас вопиющего в пустыне. Я, слава Богу, достаточно долго терпел ваши промахи и ошибки, но надеялся на то, что вы в состоянии сами их преодолеть и не совершать новых, потому что уже давно не маленькие мальчики, а здоровенные, полные сил мужчины, но теперь все, с меня достаточно! Более чем достаточно! Отныне я все беру в свои руки!
После этой тирады за столом воцарилась гробовая тишина. Я попыталась как можно ниже сползти со стула, мне отчего-то захотелось спрятаться под стол. Такого оборота не принимала еще ни одна семейная разборка.
Оливер наконец решился подать голос:
– Что это должно означать?
– Это должно означать, что теперь веселью пришел конец, – произнес Фриц таким тоном, словно мы в эту минуту стали еще глупее в его глазах, чем были прежде.
– А что конкретно ты имел в виду? – спросил Штефан. В его словах одновременно звучали опасение и надежда.
Фриц откашлялся.
– Я долгое время не решался давать вам денег, так как знал наверняка, что это совершенно бессмысленно, и так как придерживаюсь той точки зрения, что настоящий мужчина должен сам заботиться о себе и близких. Но сейчас я подумал, что могу при определенных условиях изменить своим убеждениям. Я склоняюсь к мысли, что вы все могли бы попользоваться частью моих денег, не так ли?
У нас перехватило дыхание. Как будто Фриц неожиданно бросил на стол ручную гранату. Оливер и Штефан обменялись нервными взглядами, мы с Эвелин тоже. Это что, какая-то ловушка? И было ли сказанное Фрицем вообще вопросом?
Только Эберхард, как всегда, знал верный ответ.
– Ага, – произнес он. – Вопрос только в том, будет ли этой части достаточно.
Фриц вздохнул. Затем решительно поднялся со своего места.
– Мужчины, давайте перейдем в другую комнату. Мне необходимо кое-что с вами обсудить.
Штефан и Оливер снова обменялись нервными взглядами, но мой свекор уже уверенно направился к дверям.
– Пойдемте, это действительно очень важно. Нет, нет, ты, Эберхард, можешь оставаться здесь.
Эберхард несколько обиженно и обеспокоенно снова опустился на толстый зад, Штефан и Оливер последовали за отцом во владения Фрица, в его рабочий кабинет.
Фриц резко закрыл за собой двери в зимний сад.
Глава 3
Катинка, Эберхард, Эвелин и я в недоумении остались сидеть за столом.
– Жизнь подчас бывает суровой, но несправедливой, – огорченно проговорил Эберхард.
– О чем вообще может идти речь? – спросила я скорее всего у себя самой.
– О деньгах, конечно, – сказала Катинка.
– Ах вот оно что, – произнесла Эвелин. – Многие жалеют, да некому помочь.
Я была с ней полностью согласна.
– Ничего невозможного – а вдруг «тойота»! – выпалил Эберхард.
Мысль, несмотря на всю ее нереальность, была заманчивой. Впрочем, можно и из Савла превратиться в Павла. Бывало на свете и такое.
– Но я тоже должен там быть, – заметил Эберхард. – Я бы не стал просить много.
– Это верно, – сказала Катинка и покосилась в сторону двери. – Если уж кто-то и должен быть там, так это ты. В конце концов, ты единственный, кто умеет обходиться с деньгами. У нас деньги никогда не утекут просто так, как в черную дыру, а наоборот – станут работать и принесут прибыль.
Но здесь ее мысли снова вернулись к мечтам о шести или восьми детских комнатах в их новом доме, и лицо Катанки просветлело.
– Как обрадовался папа! Я думаю, что нас с тобой не обойдут, Эби. В конце концов мы никогда его не огорчали. Вероятно, он хочет, сначала слегка намылить мальчикам шеи.
– Гм-гм, – пробурчал Эберхард. – Дружба дружбой…
– Что? – спросила я.
– Я иногда спрашиваю себя, как тебе удалось сделать карьеру, Эберхард? – Произнесла Эвелин.
– Успех достигается потом, – ответил Эберхард.
– Пот – хорошее слово, – продолжала Эвелин. – А как насчет дезодоранта? Тебе следовало бы побеспокоиться о нем.
– Он не забывает о дезодоранте, – вмешалась Катинка. – Только его действия не всегда хватает. Но что поделаешь, если потовые железы так сильно работают. Хотя в принципе это даже показатель здоровья.
– Однако запах не всегда здоровый, – съязвила Эвелин.
– Да чтоб ему провалиться, этому дезодоранту! – взвился Эберхард. – Я думаю, что у каждого из здесь присутствующих бывают критические дни… Ты что-то слишком раздражена сегодня, моя дорогая свояченица.
Эвелин сжала в руке нож и гневно сверкнула на него глазами.
– Давайте лучше сменим тему, – предложила Катинка.
Я благодарно улыбнулась ей.
Эвелин выпустила нож из руки, закурила сигарету и сделала глубокую затяжку. Катинка критически поморщилась, но таков был неписаный закон этого дома: курить в зимнем саду дозволялось всем сюда вхожим. Даже несмотря на то, что кто-то в доме находился в положении.
– Что касается меня, то я нахожу запах табачного дыма не менее отвратительным, чем запах пота, – не замедлил высказаться Эберхард.
Боже мой, как только Катинка может жить с таким мужчиной?
– Никотин снижает репродуктивную функцию, – строго сказала она. – Подтверждено наукой.
– Тогда я не понимаю, почему ты никак не начнешь курить, – едко бросила Эвелин.
Эберхард закашлялся.
– Вы смотрели это в понедельник? – спросил он примирительно, пытаясь вернуться к своей излюбленной теме.
Эвелин перевела взгляд в мою сторону. Я показала ей язык. Теперь все начнется снова! Единственным хобби и свободным времяпровождением Эберхарда и Катинки, помимо производства и выращивания детей, было, как уже упоминалось, телевидение. Их любимой передачей была «Кто хочет стать миллионером?» с Понтером Йаухом. Каждое воскресенье после семейной разборки в доме свекра они с упоением предавались обсуждению участников программы.
– Вы смотрели выпуск этой недели? – продолжал допытываться Эберхард. – С тем типом, который не знает, что означает слово «reussieren».
Я отрицательно покачала головой. Я не смотрела этот выпуск. К сожалению. Иначе узнала бы наконец, что означает «reussieren».
Эвелин стряхнула с сигареты пепел.
– Слава Богу, у меня есть чем заняться вечерами, вместо того чтобы зависать перед экраном, – произнесла она. – Разве я этого ухе не говорила?
– Жаль. Потому что это было так неприятно. «Reussieren», я вас умоляю! – продолжал возмущаться Эберхард. – Но тот тип в самом деле не имел никакого понятия.
Катинка, как всегда, тоже была в курсе.
– Бедная, бедная Германия, – добавила она.
На какое-то время воцарилось общее молчание. Я взглянула на остальных и пришла к заключению, что все, кроме меня, знали значение этого слова и скорбели о судьбе бедной Германии. Потому что, оказывается, еще есть люди, не слышавшие этого слова.
– Ну да, – произнесла я наконец, чтобы хоть как-то разрядить молчание и поднять настроение присутствующим. – Ведь не каждый умеет играть на музыкальных инструментах.
Все уставились на меня.
– Что? – резко спросила Катинка.
– Это была лишь шутка, – пробормотала я.
Катинка не поверила мне.
– Только не вздумай сказать, что ты тоже не знаешь.
– Конечно, знаю, – пошутила я снова. – Если я вчера целый день только тем и занималась, что «реюссировала» молодые бегонии. Адская работка, скажу вам.
Лицо Катинки сделалось пунцовым.
– Ну, будь же серьезной, скажи, ты ведь знаешь, что оно значит.
– Можешь предложить мне четыре варианта ответа, – отбывалась я, чтобы ненароком не оказаться лишенной жизни.
– Но это же не может быть правдой, – приставала ко мне Катинка. – Ты что, и в самом деле не знаешь?
– Ну и? – устало ответила я. – Это же не «реюссирует» из меня свинью.
Прошло больше получаса, прежде чем Штефан и Оливер вернулись из кабинета свекра. Я внимательно рассматривала их, но они выглядели совсем не так, как люди, только что сорвавшие крупный куш в казино. Они даже не выглядели как игроки, сделавшие хоть одну правильную ставку. Как жаль.
– Олли, мы можем ехать домой? – только и спросил Штефан.
Я тотчас поднялась, прежде чем Эберхард и Катинка успели вспомнить еще какой-нибудь вопрос из той игры, типа: какой из Северо-Фризских островов является самым крупным. («Пойдем же, Оливия, это как-никак вопрос о двух тысячах евро!»)
– Я лишь попрощаюсь с твоим отцом.
– Не обязательно, – резко произнес Оливер. – Он прилег немного отдохнуть.
– Что, прямо сейчас? – обеспокоенно спросила Катинка, – Но ведь еще только половина двенадцатого. Уж не заболел ли он?
Штефан фыркнул:
– Не беспокойся, сестренка. Наш папочка доживет до ста лет. – Однако это прозвучало не так, словно он был особенно рад сказанному. – Пойдем же, Олли, у нас есть еще дела дома.
Эвелин и Оливер покинули дом вместе с нами. Я не испытывала особых угрызений совести от того, что оставила Катанку и Эберхарда наедине с неубранным после завтрака столом, настолько они достали меня своими разговорами об игре «Кто хочет стать миллионером?». Катинка бросила мне что-то вслед, прозвучавшее как «бедный Боркум».
– Что такого сверхсекретного поведал вам Фриц? – спросила я, когда мы выходили из дома. – Много ли он решил дать?
Сказать, что я сгорала от любопытства, значит ничего не сказать. Но ни Оливер, ни Штефан мне не ответили.
– Следовало бы поместить старика в психушку, – процедил сквозь зубы Штефан.
А Оливер пробормотал:
– Старый неврастеник. Совсем сошел с ума.
– Скажите же нам хоть что-нибудь, – вступила в разговор Эвелин.
– Собирается он дать денег или нет? – добавила я.
– И да и нет, – ответил Штефан.
– Смотря как будем себя вести, – добавил Оливер и уселся в свой серебристый блестящий «Z4».
Эвелин заняла место рядом и на прощание изобразила на лице такую гримасу, словно приступ боли разом поразил все ее зубы. Как бы то ни было, но выглядела она действительно усталой. Я кивнула в ответ с сочувствующим выражением, так как мне пришло в голову, что если они заведут ребенка, им придется продать машину, ведь в ней не было предусмотрено место для детского сиденья. Может быть, эта проблема тревожила ее сердце.
– Теперь скажи наконец! – воскликнула я, когда мы уселись в свой раздолбанный универсал (если бы его пришлось продавать, у меня бы сердце не екнуло). – Что вам поведал Фриц?
Штефан в ярости повернул ключ в замке зажигания.
– Что ему постоянно стыдно за нас, что мы законченные неудачники, не умеем обращаться с деньгами, что у нас ни на кого и ни на что нет чутья, – все, что есть на самом деле.
– Да-да, – нетерпеливо перебила его я. – Это он всегда говорит. Но почему сегодня высказал все это за закрытой дверью? Он замыслил что-то недоброе?
Штефан помолчал несколько секунд, пока выезжал задним ходом со двора.
– Потому что он коварный, одержимый властью старый тиран, – в сердцах произнес он.
– Но и это для нас не новость. Смотри, пожалуйста, за дорогой! Новость только в том, что он вдруг открыто заговорил о своих деньгах. А если ты меня спросишь, так я с удовольствием их немедленно возьму. Даже без всяких угрызений совести!
– А ты думаешь, у меня будут эти угрызения? – крикнул Штефан и резко затормозил, едва не проскочив на красный свет. – Если бы он на старости лет вдруг ни с того ни с сего проявил великодушие, я был бы последним, кто стал отговаривать его от этого, можешь мне поверить. Я лично придерживаюсь той точки зрения, что отец может хоть что-то передать сыновьям от своего богатства! Только в случае с нашим отцом это не проходит. Он никогда никому ничего не дал просто так, без того, чтобы не получить взамен куда больше.
Мое любопытство разрослось до заоблачных высот.
– Так что же он потребовал в качестве ответной услуги на этот раз? – спросила я, затаив дыхание, в то время как моя фантазия начинала рисовать самые невероятные картины.
– Поверь мне, ты вряд ли захочешь об этом узнать, – ответил Штефан.
– Разумеется, я этого хочу! – воскликнула я. Ох, как я этого хотела.
Но Штефан лишь вздохнул и замолчал. Его молчание выводило меня из себя. И только на следующем светофоре (я от нетерпения уже до крови искусала нижнюю губу) он произнес:
– Вопрос, на который нам предстоит ответить, звучит так: готовы ли мы на все ради денег? И как далеко пойдем ради них?
– Но хорошо бы определиться, о какой сумме идет речь, – ответила я. – Кстати, светофор уже зеленый!
Штефан тронулся с места, так что покрышки завизжали от трения об асфальт.
– Сумме, достаточной для того, чтобы погасить долга, отремонтировать дом и, может быть, даже сделать некоторые новые вложения в дело, – произнес он, и это прозвучало как-то особенно тоскливо.
– Ох! – простонала я. – Ну хорошо, за это я сделала бы почти все.
Штефан бросил на меня тяжелый многозначительный взгляд. Что это было? Ужас? Презрение? Одобрение? Я не смогла понять.
– Что это значит – «почти все»? – спросил он.
– Мы находимся сейчас в плоскости теоретических рассуждений или?..
Штефан кивнул.
– Хорошо, – с известной долей рвения ответила я, как любой человек, который достаточно часто втайне рассуждал сам с собой на эту щекотливую тему и вдруг получил возможность высказаться (но правда ли, что каждый хоть когда-нибудь рассуждал на эту тему?). – Я смогла бы отдать почку, впрочем, лишь тому, кто действительно в ней нуждается, а не просто абы кому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25