Генка поднял голову. На четвертом этаже в глубине соседнего двора горела настольная лампа в Сережкином окне.
Он поднялся на четвертый этаж. Постоял у двери с белой кнопкой звонка. И решился.
– Кто там?
– Открой, Сереж, это я. Дверь приоткрылась.
– Ты что? Поздно уже.
– Ты извини, Сереж. Тут такое дело, мне с тобой поговорить надо… Важно это очень.
– Ну, проходи тогда. Только потихоньку. Спят уж все!..
«НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА» ПРЕСТУПНОСТИ
В уголовный розыск приходит много писем от преступников, отбывающих наказание, и не меньше писем – от тех, кто наказание уже отбыл и вот начинает новую жизнь.
Для чего пишут нам?
Так или иначе этот вопрос возникает всякий раз, когда берешь со стола письмо, написанное незнакомым почерком.
Человек раздумывает над своей судьбой. Человеку необходимо поделиться, сформулировать свои мысли, сопоставить свое мнение с мнением другого человека: прав ли он, сказать, что он понял то, чего раньше не понимал.
Бывает, пишут и для того, чтобы ввести в заблуждение, напустить туману, оправдаться, вызвать к себе сочувствие.
У меня в руках письмо-исповедь молодого преступника. Начинает он довольно решительно:
«Я уроженец города Перми. Родился и рос в хорошей семье. Отец мой рабочий, а мать – санитарка.
Вся моя трагедия в том, что с детства я не нашел общего языка с родителями. Может быть, я неправильно выражаюсь, но мы были чужими. И улица прельщала меня больше, чем семья. С раннего возраста я считался трудновоспитуемым. Но никто не смог найти во мне той струны, которая могла бы заиграть. Я шатался по улицам. Рано познакомился со вкусом вина и дымом сигарет. Я был щенок, но мне нравилась волчья жизнь. Да и вся наша компания состояла из щенков. Мы показывали зубы, чтобы нас боялись. А люди и наши сверстники, видя клыки, принимали нас за волков. Вместо того чтобы цыкнуть, они уходили в сторону, чтобы, не дай бог, не покусали.
Но надо было принимать меры. И детская комната милиции закрепила за мной «шефа».
Я чувствовал себя героем среди сверстников. Вот я какой! За мной шефа закрепили. Значит, я действительно для кого-то опасный. А время шло. Я жил интересами улицы, родителями своими не понимаемый. За мои проделки отец учил меня ремнем. Я озлобился на родителей. Затем, чтобы не попасться на очередную порку, я перестал приходить домой. Шатался по улицам, питался чем придется и ночевал где попало.
Были люди, которые хотели понять меня и заняться мною, но я был слишком озлоблен и разочарован в людях. Их слова и поступки были слишком противоречивы. Я видел это, но не мог понять, отчего это происходит. С двенадцати лет стал частым посетителем детской комнаты милиции. А в тринадцать уже был замешан в преступлении, но друзья «отшили» меня. Вскоре опять кража, ради химреактивов, которые мы не могли нигде достать. А нам они были нужны. Мы в то время увлекались ракетостроением. Собрали немного денег и хотели купить компоненты ракетного горючего, но в магазине за наличные не продавали. И мы стали воровать их в школах. Заодно брали все, что попадется. Нас поймали. Была комиссия по делам несовершеннолетних. Мне дали год условно. А двоих моих «подельников» отправили в детскую воспитательную колонию. Через некоторое время задерживают в типографии, где я пытался украсть бумагу для оклеивания голубятни. И снова мое дело в комиссии. На этот раз я знаю, что меня ждет ДВК. Родители нашли выход – отправили меня к тетке в Молдавию. Там я бросаю школу, теряю деньги, заработанные мною в совхозе, и, чтобы не ругаться больше с теткой, ухожу от нее.
Опять бродяжничество и тоска по дому. Отчаявшись, иду в милицию и рассказываю обо всем. Меня направляют в детприемник, а оттуда к родителям.
Встречаюсь со старыми друзьями, и опять кражи. Поступаю в ГПТУ, но через неделю меня выгоняют, так как, получив первую стипендию, устроил массовую пьянку. Шатаюсь. Звонок из горисполкома, и меня вновь возвращают в училище. А я уже пью систематически, но дома об этом не знают.
А 4 января случилось то, что должно было произойти при таком времяпрепровождении. С ребятами на краденые деньги пьянствую.
В полубессознательном состоянии устраиваем круиз по городу. Избили девушек. И в этот вечер убили очень хорошего, нужного обществу человека.
Анализируя события тех дней, я понял, что не мог бы убить человека. А у меня была такая возможность. В руке у меня был нож, но я ударил его гитарой.
Прошло более пяти лет с того дня. Я много увидел и понял. Я не хочу, чтобы вырастали подонки вроде меня. Я могу написать книгу-биографию, объяснить любителям «романтики» мою жизнь. Я могу повлиять на трудновоспитуемых, написать для них книгу. Потому что я сам пережил это и прочувствовал в колонии. Такого не должно быть в нашем обществе, и я хочу помочь людям, которые заняты борьбой с преступностью несовершеннолетних. Я чувствую, что могу принести пользу и хоть частично искупить свою вину. С сердечным приветом, бывший преступник».
Что можно сказать, прочитав такое письмо?
Конечно, у парня была нелегкая судьба, виноваты родители, и школа виновата, и детская комната милиции… Все так. И хотя «бывшему преступнику» хочется написать книгу, чтоб «объяснить многое из жизни трудновоспитуемых», он не окончательно разобрался в самом себе. Он пишет и проговаривается.
Наверняка в жизни все было не так, как на бумаге. Ему хочется оправдаться, обелить себя. Он пишет, что, увлекшись ракетостроением, воровал химические реактивы, которые нигде не мог достать за наличные деньги. Детская шалость. Мило звучит: ребята интересуются техникой и химией.
Но зачем же они тогда заодно с реактивами воровали из школ «все, что попадется»? Может, увлечение было придумано потом, когда возникла мечта написать книгу, «чтоб объяснить очень многое из жизни трудновоспитуемых» и сделать ординарную кражу привлекательней, что ли? Hе сходятся концы с концами.
Или последнее преступление: «… пьянствуем с ребятами и в полубессознательном состоянии устраиваем круиз по городу. Избиваем девушек».
Почему, спрашивается, в этом полубессознательном пьяном состоянии они не лезли под автобус, не прыгали с моста в реку, не разбивали свои головы о стены домов и не приставали к сильным ребятам?
Очевидно, состояние было не таким уж бессознательным, если они приставали к девушкам. Понимали: девушек обидеть легче и безопасней. И совсем непонятно звучит торопливая скороговорка, как будто между прочим: «И в этот вечер убили очень хорошего, нужного обществу человека».
Ничего себе бессознательное состояние, при котором нашлись силы убить крепкого, взрослого человека…
«Я был щенком, но мне нравилась волчья жизнь. Мы показывали зубы, чтоб нас боялись».
Хорошо, родители, допустим, не смогли найти с ним общий язык, но ведь были люди, которые хотели понять его и заняться им. Они, оказывается, тоже не нашли с ним общего языка, так как он «был слишком озлоблен и разочарован в людях».
Первая кража, а через некоторое время его задерживают за вторую, и теперь он знает, что его направят в колонию. Он понимает, что идет на преступление, и знает, что за преступлением последует наказание. Какими же обстоятельствами можно оправдать вторую кражу? Ведь автор письма хорошо знал, что совершает преступление.
А потом бродяжничество, «тоска по дому», возвращение к родителям за государственный счет и опять кражи. «Организовал массовую пьянку в училище».
Общество в лице горисполкома дает возможность парню найти себя. Ему помогают. Его снова направляют на учебу, но опять ничего путного не получается. Почему же так? Наверное, потому, что нельзя искушать человека безнаказанностью. Он не чувствует своей ответственности перед другими людьми. Раз сошло с рук, два сошло. И теперь в кармане у него нож. Не только, чтоб пугать, не только, чтоб ребята подумали, что он смелый. Он уже отлично знает: ношение холодного оружия и тем более его применение – преступление. И все-таки носит нож. И вот – убийство.
Безнаказанность нередко становится почвой, на которой произрастает преступление.
Правомерное наказание по заслугам и жестокость – разные вещи. Наказание – не всегда строгие меры. Для того чтобы не быть жестоким, надо вовремя воздать по заслугам, строго соблюдать правовые и этические нормы. Недаром в народе говорят: «Получай по заслугам!..»
Сегодня мы острее даем оценку хамству, лжи, агрессивности несовершеннолетних. Острее потому, что хотим, чтобы наши дети были лучше. Но не надо думать, что их поступки – явление возрастное, что все это пройдет и сгладится и из хама вырастет почтенный семьянин. Не всегда бывает так. Скорее из хама вырастет хулиган, вырастет потому, что слишком часто его раннее хамство оставалось безнаказанным.
Мы все с тревогой говорим о случаях хулиганства, называем его «начальной школой» преступности. Почему так? Потому что хулиганство часто занимает промежуточное положение в общей схеме преступности: хамство, цинизм – хулиганство – и затем тяжкое преступление. Важно, чтоб не было рецидива ни в большом, ни в малом, ни в хамстве, ни в хулиганстве. Не надо забывать, что «незамеченное», прощенное хамство опасно тем, что оно срабатывает по принципу сжатой пружины.
Изучение причин рецидивов преступности показало, что каждый четвертый опасный преступник впервые был судим за хулиганство. При этом многие из них совершили его еще в период своего несовершеннолетия.
Если попытаться нарисовать «классический портрет» несовершеннолетнего хулигана, конечно, он получится довольно неприглядным: это озлобленный, агрессивный, лживый, раздражительный и жестокий юноша. Он слабоволен, часто пьет. Круг интересов ограничен: книг не читает, в театр не ходит, но любит кино, шатается по улицам. Аморальность и цинизм уже укоренились в нем. Друзей нет, есть дружки. О будущем не задумывается. Ни к чему не стремится. Мелкое хулиганство для него «проба пера», которая, оставшись безнаказанной, превращается в привычку.
Он постепенно теряет чувство самоконтроля, его изменчивые желания для него превыше всего, и, если на пути к ним он встречает какую-нибудь преграду, подросток становится агрессивным, и вся накопленная жестокость, озлобленность обрушивается на окружающих.
Когда спрашиваешь такого парня: «Ну зачем ты так?» – нередко слышишь в ответ: «А что такого я сделал?», «С кем не бывает?», «Если кто не прав, надо бить по морде!» – и так далее. Конечно, с такой установкой, не одернутый вовремя, подросток орудием решения своих жизненных конфликтов может избрать кастет или нож.
Ноябрьским вечером семнадцатилетний Владимир Гусев с друзьями возвращались домой из клуба. Встретили двух старшеклассников, Носова и Горкина.
– Эй, иди сюда! – крикнул Гусев. – Видишь вон у дверей девчонку? Приведи ее.
– Зачем?
– Не твое дело. Сказал – приведи.
– Сам приведешь, – ответил Носов и хотел отойти, но удар свалил его с ног. Еще удар – ножом. И еще – теперь уже Горкину.
На допросе Гусев рассказывал о случившемся подробно, но объяснить свою жестокость не смог.
– Почему вы ударили ножом Носова? Вы хотели его убить?
– Не собирался я его убивать, хотел отомстить.
– За что?
– Он летом ударил моего брата.
– А вы уверены, что Носов ударил вашего брата?
– Мне брат сказал, а я ему верю.
– А вы сами видели у него следы от побоев?
– Нет, не видел.
– Почему же вы затеяли драку? Ведь можно было просто поговорить.
– Я начинаю разговор кулаками.
– А за что вы ударили ножом Горкина?
– Он начал заступаться за Носова.
– Он ударил вас или угрожал вам?
– Нет, он просто полез не в свое дело. Стал нас разнимать, а ему бы лучше пойти своей дорогой.
– Как, по-вашему, мог он спокойно уйти, видя, что вы напали на его товарища?
– Не его это дело.
– Что заставило вас пустить в ход нож?
– Не знаю. Хотелось поскорее закончить драку.
– Откуда у вас нож?
– Сделал в цехе, когда работал слесарем.
– Кто-нибудь видел, что вы изготовляли нож?
– Нет, никто. Моей работой мало кто интересовался…
Расследование показало, что Гусев и раньше был несдержан и дерзок. Школу бросил рано, ушел и из ПТУ, учиться не захотел. На автобазе, где он работал слесарем, о нем не сказали доброго слова. Два месяца назад его судили за хулиганство.
А вот еще один документ – протокол допроса шестнадцатилетнего Александра Чуйкова:
«27 марта, около трех часов дня, мы с ребятами пошли в овраг гонять плоты. Через несколько часов многие ребята уже ушли, и в овраге остались я, Загуменников и еще несколько мальчишек. Около 18 часов к костру подошли двое ребят, которых я не знал. Они нашли где-то пустую банку и стали ее гонять, стараясь попасть друг в друга. При том они хватали нас за плечи и прятались за нас, с тем чтобы подставить нас под удар. Мне не нравилась такая игра, и я говорил Устиненко, чтобы они не трогали меня и отошли от нас. У меня в кармане был складной нож „Белка“. Я показал его Загуменникову и сказал, что если к нам будут придираться, то я применю свой нож. Потом я припугнул их ножом.
Устиненко стал снова прятаться за меня, хватать за плечи. Я не хотел, чтобы в меня попала банка, и вырвался. Устиненко схватил меня за руку, и, в то время, когда я обозвал его нецензурным словом, он меня схватил за горло. Боли я не чувствовал, но мною овладела большая злость за то, что они пришли сюда, гоняли банку и прятались за нас, подставляя нас под удар. В этот момент я вытащил нож и нанес удар Устиненко в живот. Он зажал живот руками. Я подумал, что он набросится на меня, и крикнул ему: «Беги, а то зарежу». Устиненко побежал в сторону домов, а я – к себе домой. Я испугался, залез на чердак. Потом пошел к Загуменникову. Он дома был один. При нем я вытащил нож «Белку» и осмотрел его. Нож был в разложенном виде, и на лезвии была кровь. Я попросил у Загуменникова тампон с одеколоном и протер лезвие ножа. Когда к нам позвонили, я спрятал нож под коврик на диване. Звонили работники милиции, они нашли нож и задержали меня.
Я не желал убивать Устиненко, как все получилось, я не знаю».
Давайте разберемся. Гусев ударил ножом человека вроде бы, как он объясняет, только потому, что тот отказался ему повиноваться. Александр Чуйков убивает потому, что не хотел, чтоб в него попала банка.
Конечно, в обоих случаях конфликт мог и должен был решаться другими способами, в пределах обычных человеческих взаимоотношений. Почему же многим вариантам нормальных решений оба парня предпочитают исключительное, самое невозможное и самое жестокое?
Потому что деформация личности в конечном счете привела к полной атрофии нравственных запретов, к обесцениванию другой личности, чужой жизни. Если не привито с детства, не развито воспитанием чувство уважения к человеку, к его жизни, не заложено понимание ее неповторимости и неприкосновенности, в подростке может выработаться пагубное сознание, что ему «дозволено все».
Не в этом ли одна из причин преступлений; в которых порой поражает прежде всего легкость поступков, действий, подчас роковых? Я думаю, что барьером на пути таких действий может стать только глубокое, последовательное нравственное воспитание. И конечно, воспитание правового мышления.
Среди школьников старших классов был произведен опрос. Ребятам раздали анкеты, чтобы узнать, откуда они черпают знания об уголовном законе и как представляют себе наказание за то или иное нарушение.
Научный сотрудник Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности А. Долгова, проводившая этот эксперимент, пишет: «Одиннадцать процентов вообще не назвали источника своих знаний, остальные слышали: от взрослых (17 процентов), от родителей (11 процентов), от суда (6 процентов) узнали из передач радио и телевидения (9 процентов) и от учителей (2 процента). При таком состоянии информации школьников стоит ли удивляться, что несовершеннолетние часто не знают даже, с какого возраста наступает уголовная ответственность…»
Подростков попросили назвать запомнившиеся им беседы на правовые темы, передачи радио и телевидения, книги, статьи в газетах и журналах. Они не припомнили ни одной. В качестве источника информации о праве фигурировали «Преступление и наказание» Достоевского, «Воскресение» Толстого, книги Шейнина, детективы…
В школе сегодня ребенка учат многим полезным вещам. Не буду их перечислять, лишь отмечу, что, к нашему удовлетворению, стали учить сейчас и азбуке правоведения, но, к сожалению, до сих пор не учат на особых уроках основам нравственности, этики, правилам хорошего тона. Пусть кому-то это покажется несколько старомодным, но ведь подлинная нравственность невозможна без культуры взаимоотношений. Одна лишь интуиция чувств всего этого не заменит.
Как же быть? Можно ли предусмотреть, а значит, и предупредить в «трудном» подростке будущего преступника? Можно, если постоянно и внимательно следить за его обычным каждодневным поведением, привычками и взглядами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11