Подруга по Машиной просьбе побеседовала с Садовским, но потом принесла кассету с записью Рокотовой.– На, слушай. Скажешь, что оставить, что поменять, – велела Пасхина.– Что, так плохо?– Не то слово! Машка, он тебе платит что ли много?– Ничего он мне не платит. Просто по старой дружбе.– Ну-ну… Учить тебя не буду, но мой тебе совет: плюнь и свали по-тихому. Это провальное дело. Подмочит тебе репутацию.Рокотова и сама теперь знала, что дело провальное. Садовский ее не слушался, делал все, что она велела, кое-как, продолжал пить и скулить, что от цели своей не отступится. Может быть, и сможет она вытащить его на выборах, только самой бы не надорваться. Настроение уже паршивое, сил нет.Маша тяжело поднялась со скамейки и поплелась домой. Надо попросить, чтобы Кузя сварил ей горячий шоколад, такой, какой она пила прошлым летом в Швейцарии. С Павлом…Господи, все в руках твоих. Чему суждено случиться, то случится. Ну пусть произойдет что-нибудь такое, что разом решит все ее проблемы.Она позвонила, и дверь тут же распахнулась.– Привет, я услышал твои шаги, – сказал Иловенский.Маша Рокотова уронила на пол сумку. Глава 34 – Машенька, что ты плачешь?Павел прижимал ее к себе, целовал похолодевшие пальцы, потом мокрые соленые щеки и снова руки.– Не плачь, я сам сейчас разревусь!Но она никак не могла успокоиться. Иловенский принес из кухни воды, Маша расплескала половину, а пить не могла. Тогда Павел взял стакан, помялся немного, не зная, что с ним делать, да и вылил остатки воды Маше на макушку.Рокотова задохнулась, будто он вылил на нее, по меньшей мере, ведро, но плакать тут же перестала. Притянула Павла за футболку и вытерла лицо о его грудь. Да так и не оторвалась от него больше. От футболки пахло теплом и пряным одеколоном. Такой до боли родной и знакомый запах!– А где мальчишки? – спросила она, все еще всхлипывая.– Какие мальчишки?– Мои мальчишки…– А! Не знаю. То есть знаю, конечно. Их нет.– Нет?– Нет.– А почему ты здесь?– Я теперь всегда буду здесь.– Всегда?– Да.– А твоя работа? А Дума?– Маша, ты для меня важнее любой работы, а вот ты…– Ты хочешь сказать, что я…– Я хочу сказать, что я жить без тебя не могу, не то что работать!Он прижал ее к себе так, что едва не раздавил ребра.– Пусти, медведище! – рассмеялась Маша. – Что ты делаешь: то поливаешь, то ломаешь.– Ты выйдешь за меня замуж?– Прямо сейчас?..Маша и удивилась этому вопросу, и испугалась его. Все было так хорошо, пока он не спросил. А что теперь отвечать, если она до сих пор не уверена, хочет ли менять свою жизнь? И отступать поздно. Ясно же, Иловенский приехал за ней, и, если уедет один, то уедет навсегда.– Прямо сейчас все загсы, конечно, закрыты, но завтра…– Паша, – перебила его Рокотова и усадила на диван, а сама села рядом, прижавшись щекой к его плечу. – Паш, ты только не обижайся сразу и не перебивай меня, пожалуйста. Я согласна. Да, я согласна, я выйду за тебя замуж, обещаю. Но не завтра. Чуть-чуть позже. Понимаешь, здесь, в Ярославле, я взялась за одно дело, которое обязательно нужно довести до конца. Желательно, до победного конца.– Ты возглавила в своей газете отдел. Как ты собираешься довести это дело до победного конца? Ты собираешься развалить отдел? Или всю газету?– Нет, – замахала руками Маша, – Боже упаси! Пусть и отдел и газета здравствуют сто лет. Я не об этом. Понимаешь, я пообещала ректору университета перспективных технологий, что помогу ему победить на перевыборах. Я руковожу его предвыборной кампанией.– Зачем? – удивился Иловенский.– Понятия не имею, – вздохнула Маша. – Этот ректор, Садовский, когда-то преподавал в институте, где мы с Ильдаром учились, я даже курсовую у него как-то раз писала. А потом, когда работала в медицинском приборостроении, мы с ним написали несколько учебников в соавторстве. Замом я у него была, недолго, пока его проректор болел. Потом, уже работая в газете, не раз писала об университете и о достижениях ректора. В общем, дружили как-то много лет. Я просто не смогла ему отказать. И потом, я ведь обо всех его достижениях и положении в университете знала только с его же собственных слов. Даже Тимке с легкой душой порекомендовала именно в этот университет поступать. А теперь покопала глубже и вижу: там все очень неоднозначно, работы оказалось больше, чем я предполагала. Паш, но я уже ввязалась в это дело. Кстати, ты можешь мне помочь.– Я?– Конечно. Ты и Николай Сычев. Вот если бы ты с ним поговорил…– Он ведь теперь вице-губернатор у вас?– Да. Представляешь, какой будет эффект, если вы оба поддержите Садовского.– Разве от нас может что-нибудь зависеть?– Конечно! Я тебе сейчас все объясню.Но Павел Иловенский не стал ее слушать. Какое там – слушать! Он и смотреть-то на нее спокойно не мог. Не дал ей договорить, обнял, поцеловал и оторваться от ее губ смог лишь на секунду, чтобы содрать и отшвырнуть футболку. На Маше уже не было блузки, и, когда их тела коснулись друг друга, стало невыносимо горячо, казалось, плавилась кожа, и они, только что жившие каждый сам по себе, превращались в единое целое, в нерасторжимое, неразрывное, новое существо с новыми неповторимыми чувствами и сердцем, полным любви – одним на двоих!Ночь было жаркой и светлой. Павел спал, занимая почти весь диван. Такой смешной и беззащитный. Толстенький, невысокий, лысоватый Иловенский, который, впрочем, довольно представительно смотрелся в своих деловых костюмах, а особенно в своем джипе, без одежды и машины терял всю свою импозантность. Твой Винни-Пух, говорил про него с усмешкой Ильдар Каримов. Правда, за глаза говорил. Ильдар уважал Павла и в последнее время все меньше ревновал к нему Машу.А Маша никогда их не сравнивала. Павел казался ей особенным, ни на кого не похожим. Хотя, нет. Он был похож на нее саму.Он спал, а она не могла оторвать от него глаз. И боялась уснуть. Ей казалось, что сон разрушит ту волшебную связь, которая вдруг, вот только-только родилась между ними.Кузька был прав. Конечно, Маша никогда никому не признается в этом, но Кузька был прав, когда сказал, что сексуальность женщины только просыпается к сорока годам. Маша, которая всю жизнь воспринимала секс как приятный, но утомительный спорт, считала, что сын так оправдывает свою связь с сорокалетней Соней. Было смешно слушать, когда парень со знанием дела говорил: погоди, ты еще ничего не понимаешь. Вот однажды… Маша обычно не дослушивала, сын получал по лбу кухонным полотенцем, но продолжал снисходительно улыбаться, всем своим видом показывая: ничего, когда-нибудь ты поймешь, что я прав.Он был прав. И Маша поняла это только сегодня. Сегодня впервые она ничего не помнила, не помнила и не могла сказать, как это было и что это было. Но было невероятно! Она будто бы умерла и родилась заново, совсем другой, новой.Она вытянула руку и смотрела на нее так, будто видела впервые: смуглая кожа, еще темнее в сумерках мягкой ночи, темная родинка на запястье, маленькая кисть, почти детские тонкие пальцы. Какая-то другая рука, особенно легкая, красивая. Маша потрогала свои волосы, даже они показались ей мягче и пышней, чем обычно. Или это новые пальцы так чувствовали? Она прижала ладони к щекам. Щеки горели, а ладони оказались приятно прохладными. Погладила шею и грудь. Грудь оказалась тугой и тяжелой, живот – мягким и теплым. Маша не узнавала свое тело, училась чувствовать и понимать его заново. Родившееся этой ночью тело нравилось ей все больше, но она с трудом верила, что изменилась навсегда. Глава 35 Утром Маша даже не спросила у Павла разрешения, побежала вперед и уселась за руль его джипа. Это именно его машина стояла поперек дороги и вызывала вчера желание пнуть хотя бы по колесам.Павел с радостью согласился съездить проведать в санатории Аллу Ивановну. Ему было все равно, что делать и куда ехать, лишь бы не расставаться с Машей. Тем более хорошо – побыть с нею вдвоем.Дома вокруг них утром запрыгали вернувшиеся от деда мальчишки. Павел называл их мальчишками следом за Машей, хотя оба они давно уже превратились во взрослых мужчин. Но сегодня они веселились совсем как маленькие, словно тяжелый груз упал с их плеч. А и всего-то: Павел Андреевич приехал, и мать снова прежняя, веселая, улыбчивая, счастливая. Но что будет, когда он уедет?Машина летела под сто сорок, и Иловенский, даже пристегнутый ремнем безопасности, держался за кресло и молился, чтоб на их пути не попались гаишники. Посты Маша знала и заранее сбрасывала скорость, но, отъехав от поста десять метров, снова жала на газ.Она очень любила водить машину, но почему-то до сих пор не обзавелась своей. Павел спросил ее об этом. Маша подумала немного и решила ответить честно.– Раньше у меня не было денег на машину, а брать у Ильдара больше, чем требовалось на воспитание Тимки, я не хотела. Сейчас я могла бы позволить себе автомобиль, но я все надеялась, что у нас с тобой что-то определится. Я никак не могла понять: будем ли мы когда-нибудь вместе, уеду ли я к тебе из Ярославля. Знаешь, я уже почти перестала надеяться.– Боже мой! Какой я дурак! Ты согласилась на новую должность, потому что устала ждать, когда же я решусь изменить нашу жизнь, да?– Нет, Паша. Я согласилась на новую работу временно, просто чтобы удержать отдел, пока шеф не найдет мне замену.Маша радовалась, что ей нужно смотреть на дорогу. От этой правдивости у нее горели уши и щеки, и взгляда Павла она бы просто не выдержала.– Как видишь, я лукавлю, я не потеряла надежды, – вздохнула она.– А я решил, что я тебе не нужен, ты прекрасно обходишься и без меня. Если бы не Ильдар…– Ильдар? При чем здесь Ильдар?– Это он позвонил мне и рассказал, как ты переживаешь, и я понял… Маша!Машина резко дернулась, выскочила через две сплошные на встречную полосу и только чудом не столкнулась с «Газелью».Рокотова справилась с волнением и джипом, остановилась у обочины и развернулась к Иловенскому.– Ты приехал ко мне только потому, что тебя об этом попросил Каримов!? Только поэтому?– Да нет же, Маша!– Когда же вы, мужики, перестанете все решать за моей спиной, а? Ильдару-то что за дело? Не терпится пристроить бывшую жену?– Маша…– Я думала, ты приехал, потому что жить без меня не можешь, а ты…– Я не могу, Маша!– Ты приехал только потому, что Каримов дал тебе пинка!Иловенский опустил голову.– Может быть и так. Может, мне и не хватало именно такого пинка, чтобы решиться. Прости меня, Маша. Если ты меня не простишь и выгонишь, я лягу под твоей дверью прямо на лестничной площадке и буду лежать, пока ты не сжалишься.Она все еще злилась. Больше на Каримова, чем на Павла, но и на него тоже. Иловенский выглядел таким несчастным и виноватым, что Маша, представив его лежащим на коврике, рассмеялась.Весь вчерашний вечер Кузя и Тимур проговорили о маме. О том, выйдет ли она за Иловенского, переедет ли к нему в Москву. Как они сами станут жить, если она переедет. И сегодня с утра тема была все та же.– Я останусь здесь, – заявил Кузя. – Я не смогу бросить Соню. Да и учеба… А тебе надо будет поехать в Москву. Можно ведь не сдавать больше квартиру, оставшуюся от тети Ани, станешь там жить, переведешься в какой-нибудь вуз. Павел Андреевич тебя, наверное, в любой сможет пристроить.– Ага, ты, значит, не можешь оставить Соню, а я могу?– Кого? Соню?– Да не Соню!– А-а! Кстати, как у тебя дела с твоей Мариночкой? Вы хоть уже целовались или все за ручку держитесь?– Нет, – съязвил Тимур. – Еще даже и не держимся. Скорей бы у нее отпуск начался.– Что? Надоело встречать ходить?– Кузька ты хоть понимаешь, что в этом проклятом месте творится? На стройке, а теперь и в университете кто-то бесцельно убивает. Люди набрасываются друг на друга ни с того ни с сего, а потом не могут объяснить, что с ними произошло.– Тимка! Я вспомнил! Вот вечно ты не можешь сразу меня послушать, а я ведь чуть не забыл, что хотел тебе рассказать.– Что опять? – насторожился брат.– Этот мальчишка из интерната, Митька Гуцуев, ну, помнишь?– Что?– Он убийца, представляешь? Настоящий профессиональный киллер! Он сам мне признался.– Кузь, ты с ума сошел, да? И этот твой Митька тоже? Хотя, он-то еще ребенок, нафантазировал. А ты-то?– Точно тебе говорю! Ты же видел, как он стекло в медкабинете вытащил. И дверь вскрыл без всяких ключей. А меня на стройке вырубил одним ударом. Знаешь, почему? Потому что он самый настоящий боевик. Его тренировали в лагере в горах.– Но ведь он маленький совсем, – растерялся Тимур, все еще не веря брату.– Не такой уж и маленький.– Валяй, рассказывай все подробно. Только учти: если все это правда, повторишь свой рассказ следователю. Понимаешь, что он может действительно оказаться убийцей?– Не может, я верю, что не может.– Рассказывай.– Как это – она у вас не проживает? – удивилась Рокотова. – А в других корпусах?Девушка за стойкой регистрации еще раз перелистала книгу заезда и развела руками.– Ни в одном из наших корпусов, ни в коттеджах Алла Ивановна Рокотова не останавливалась.– Но ведь это санаторий «Серебряный ключ»?– Да, совершенно верно, «Серебряный ключ».Маша еще раз вытащила из сумки рекламный проспект, который оставила ей перед отъездом мама. Нет, никакой ошибки не было. Как же так? Ее отвез водитель Ильдара Каримова. Тем же вечером Алла Ивановна позвонила, сообщила, что доехала и устроилась хорошо. И номер у нее триста двадцатый. А теперь выясняется, что в санаторных корпусах только по два этажа, и трехсотых номеров вообще нет.– Паш, я ничего не понимаю. Ее здесь нет.– Уехала?– Нет. Она и не приезжала!– Ты уверена, что она поехала именно сюда? Может, в последний момент передумала?– В какой момент? Ее отвезли на машине Ильдара, я сама ее туда усадила. Потом она мне позвонила…– У тебя вообще есть с ней связь?– Конечно, она мне звонит каждый вечер.– По сотовому?– Нет, – Маша вытащила из сумки телефон, – вот мамин сотовый, она его дома забыла, я вот привезла. До сих пор она мне звонила с таксофона санатория. Черт, с какого таксофона, если она здесь не живет!? Паша! Паша, я не знаю, что делать.– Как что? Не можешь терпеть до вечера – звони Каримову и спрашивай, куда его водитель все-таки отвез Аллу Ивановну. Ведь куда-то отвез, верно? Но учти, может оказаться, что мама твоя просто сделала вид, что поехала в санаторий.– Какой вид? Зачем?Павел немного помялся в нерешительности.– Видишь ли, она могла, например, уехать куда-нибудь с любовником, а тебя, по понятной причине, в известность не поставить.– Ты с ума сошел! – возмутилась Маша, но мысль о том, что он может оказаться прав, все-таки мелькнула в ее голове.Дома у Ильдара ответила Вера, сказала, что он на работе. По тому, как она это сказала, было ясно: они опять поссорились. С тех пор, как Машина подруга поселилась в его доме, Ильдар не работал по выходным, а тут вдруг… И сотовый у него не отвечал.– Может, он тоже загулял? – предположил Павел.– Да перестань! Все у тебя загуляли. Вера ему не жена, если б он решил пойти налево, так бы и сказал.Павел пожал плечами, он бы не сказал.– Поехали-поехали, – потянула его к выходу Маша.– Куда?– В Ярославль! К Каримову на работу. Если он мне опять врет, я его убью!Конечно, врет, не сомневался Иловенский, только не мог понять – зачем. Глава 36 – Ильдар Камильевич здесь? – налетела Рокотова на охранника научного центра. Из городского в офиса «Дентал-Систем» их отправили сюда.– Да, то есть нет, – перепугался парень.– Так да или нет?– Он в лабораторном корпусе.– Ага! Пошли.Она снова потащила Иловенского через проходную во двор.– Маша, погоди. Что ты меня тянешь? Давай разделимся, так мы его быстрей найдем. Ты на второй этаж, я на первый.– Хорошо, – Маша бросилась вверх по лестнице.Павел даже удивился, что она купилась на такую примитивную хитрость. Он хотел первым найти Ильдара, предупредить его, подготовить, ведь, окажись он в чем-то виноват, Маша вцепится ему в горло. Что ему делать в лабораториях на втором этаже? Найти его в кабинетах исследователей – гораздо больше шансов.Маша бежала по коридору, заглядывая во все незапертые кабинеты и за стекла чистых зон. И уже в самом дальнем блоке за раздвижной дверью матового стекла услышала знакомые голоса. Она едва не влетела со всего маху в эту дверь.– Нет, опять ничего не вижу. Сплошные мухи. Особенно в левом глазу, – говорила Алла Ивановна Рокотова.– Так не может быть, – ответил ей Антон Ильич Елабугов, с усмешкой, кажется, ответил. – Если сигнала нет, оба глаза не будут видеть.– Да нет же! Правым глазом я очень слабо, но вижу. Правда, изображение черно-белое и очень размытое.– Хм, странно. А так?– Так вообще темнота.Маша осторожно заглянула в приоткрытую дверь, и ноги ее подкосились. Мама сидела в кожаном кресле и смотрела в совершенно пустую стену. У нее был неживой, остановившийся взгляд. Господи, неужели мама ослепла?! Как? Почему? Когда? Ведь они виделись накануне «отъезда», и все было в порядке! Маша опустилась на пол и заплакала.– Что? Что случилось?– Ей плохо, Ильдар! Маша!Рокотову подняли с пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32