«Холодно». Послал он к своей возлюбленной человека за одеждами, а она:
Ки-но куни-но
Муро-но кохори-ни
Юку хито ва
Кадзэ-но самуса мо
Омохисирарадзи
В страну Ки,
В уезд Муро,
Уезжающий
Холода от ветра
Не должен бы чувствовать.
Кавалер же в ответ:
Ки-но куни-но
Муро-но кохори-ни
Юкинагара
Кими то фусума-но
Наки дзо вабисики
В страну Ки,
В уезд Муро,
Уезжаю,
Но как горько мне, что нет со мной
Тебя и теплых одежд.
89
Когда госпожа Сури-но кими была возлюбленной Мума-но ками, главы правого конюшенного приказа, как-то он передал ей: «Путь прегражден, поэтому я отправляюсь в другое место, к вам сегодня прийти не смогу», и она:
Корэ нарану
Кото-во мо охоку
Тагафурэба
Урамиму ката мо
Наки дзо вабисики
Не только в этом —
И в другом нередко
Свои намерения меняешь.
И как же грустно мне, что не найду
Я средства упрекать тебя!
Но вот глава правого конюшенного приказа перестал бывать у нее, тогда она сложила и отправила ему:
Икадэ наво
Адзиро-но хиво-ни
Кото товаму
Нани-ни ёритэ ка
Вага-во товану то
Что ж,
У рыбки хио в адзиро
Спрошу:
Отчего же он
Ко мне не приходит? —
так там говорилось, а в ответ:
Адзиро ёри
Хока ни ва хиво-но
ёру моно ка
сирадзу ва удзи-но
хито-ни тохэкаси
Кроме адзиро,
Разве рыбка хио
куда-нибудь заходит?
Если не знаешь, спроси
У кого-нибудь из Удзи!
И когда снова стал он ее посещать, как-то, вернувшись от нее, он утром сложил:
Акэну то тэ
Исоги мо дзо суру
Афусака-но
Кири татину томо
Хито-ни кикасу на
Уж рассветает, говорят мне,
И поспешно
Со склона Афусака
Туман поднялся,
Но людям о том не рассказывай.
А когда он впервые побывал у нее, он сложил:
Ика-ни ситэ
Вага ва киэнаму
Сирацую но
Кахэритэ ноти-но
Моно ва омовадзи
Ах, мне бы
Умереть, как тает
Белая роса,
Чтобы, вернувшись домой,
Не мучиться от любви.
Ответом было:
Каки хо нару
Кими га асагахо
Митэ сигана
Кахэритэ ноти ва
Моно я омофу то
О, как бы мне увидеть
У изгороди твоего дома
Вьюнок «утренний лик»!
Чтоб узнать — вот вернулся,
А помнишь ли обо мне?
С той же дамой клятвами обменявшись, он вернулся домой и сложил:
Кокоро-во си
Кими-ни тодомэтэ
Ки-ни сикаба
Моно омофу кото ва
Вага-ни я аруран
Сердце мое
У тебя оставив,
Домой вернулся.
Как же могло случиться,
Что я полон любви?
Ответом было:
Тамасихи ва
Окасики кото мо
Накарикэри
Ёродзу-но моно ва
Кара-ни дзо арикэри
Душа, сказали вы…
Но ничего особого
В ней и нет.
Ведь все
Находится в теле.
90
С той же дамой вел переписку покойный Хёбугё-но мия. Однажды он известил ее: «Буду у вас», а она ответила:
Такаку томо
Нани-ни кавасэн
Курэтакэ-но
Хитоё футаё-но
Ада-но фуси-во ба
Хоть и высоки,
Но чем они станут —
Всего один или два —
Те бамбуковые коленца?
Что в них будет проку?
91
Когда правый министр третьего ранга состоял еще в чине тюдзё, он однажды был назначен гонцом на праздник и отправился туда. Прошло долгое время с тех пор, как он порвал с дамой, которую часто навещал раньше, а тут перед отъездом он попросил ей передать: «По такому-то поводу я собираюсь уехать. Понадобился мне веер, пришлите, пожалуйста». А она была женщина тонкого вкуса и, вознамерившись все отправить в надлежащем виде, послала веер очень изысканной расцветки, сильно ароматами пропитав. А на обороте веера по краю написала:
Ююси то тэ
Иму томо има ва
Кахи мо арадзи
Уки-во ба корэ-ни
Омохи ёсэтэму
Пусть это считают плохой приметой,
Остерегаются, но теперь
Для меня нет в этом толка.
Печаль свою в подарок
Вложив, посылаю.
Прочитав это, он нашел стихи полными очарования и в ответ:
Ююси то тэ
Имикэру моно-во
Вага тамэ-ни
Наси то ивану ва
Та га цураки нари
То, что считают плохой приметой
И чего надо остерегаться,
Вы мне прислали.
«Нет» не сказали же вы.
Кому же должно быть горько?
92
Покойный ныне Гон-тюнагон в первый день двенадцатой луны того года, когда он навещал Хидари-но Оидоно-но кими:
Моноомофу то
Цуки хи-но юку мо
Сирану ма ни
Котоси ва кэфу-ни
Хатэну то ка кику
Полон любовью к тебе,
Как идут дни и месяцы —
Не различаю.
И в этом году, сегодня,
все будет кончено — слышу я —
так сложил. И еще:
Ика-ни ситэ
Каку омофутэфу
Кото-во дани
Хито дзутэ нара-дэ
Кими-ни катараму
С такою силой
Люблю тебя!
Хоть ради этого
Позволь поговорить с тобой самой,
А не через людей… —
вот так он все говорил ей, и наконец встретились они, а на следующее утро он написал ей:
Кэфу сохэ-ни
Курадзарамэ я ва
То омохэдомо
Таэну ва хито-но
Кокоро нарикэри
И сегодня
Может ли солнце не зайти?
Хоть и знаю это,
Но снести [ожидания не в силах].
Вот каково мое сердце.
93
Тот же тюнагон с давних пор посещал Сайгу-но мико. Однажды должны были они назавтра встретиться, но по гаданию выпало ей стать жрицей в храме Исэ. Что тут было ему говорить? Он опечалился безгранично. И затем так сложил:
Исэ-но уми
Тихиро-но хама-ни
Хирофу то мо
Има ва кахи наку
Омохоюру кана
У моря Исэ,
Вдоль берега в тысячу хиро длиной,
Их собирают,
Но уж теперь там раковин нету —
Так мне думается.
Вот каково было его стихотворение.
94
После того как скончалась Госпожа из Северных покоев, супруга ныне покойного Накацукаса-но мия, он взял с собой маленьких детей и поселился у правого министра Сандзё-удайдзина. Когда срок траура кончился, понял он в конце концов, что не годится так жить одному, и стал подумывать о том, чтобы вскоре взять в жены Ку-но кими, младшую сестру Госпожи из Северных покоев. Родители и братья ее относились к этому благосклонно: «Отчего же нет? Пусть так и будет». Но вдруг случилось так: он узнал, что она в переписке с Сахёэ-но ками-но кими, главою левого конюшенного приказа, служившим тогда смотрителем дворцовых покоев. И вот, то ли это было ему неприятно, но он переехал в свое прежнее жилище. Тогда из дома правого министра, от его супруги:
Наки хито-но
Сумори-ни дани-мо
Нарубэки-во
Има ва то кахэру
Кэфу-но канасиса
В память
О той, кого не стало, в гнездышке
Остаться бы тебе.
Но вот ты вернулся домой.
Какая же печаль сегодня!
А принц в ответ:
Сумори-ни то
Омофу кокоро ва
Тодомурэдо
Кахи ару бэку мо
Наси то косо кикэ
В гнездышке
Думало сердце
Остаться.
Но услышал я:
Яйца там появиться не могут —
так сложил.
95
Та же фрейлина опочивальни правого министра после того, как император скончался, завязала сердечные отношения с Сикибугё-но мия. И вот неизвестно отчего, но он перестал у нее бывать. В это самое время приходит ей послание от Сайгу, она в ответ пишет, что Сикибугё-но мия к ней не приходит, а еще в письме:
Сираяма-ни
Фуриниси юки-но
Ато таэтэ
Има ва косидзи-но
Хито мо каёвадзу
В горах Сираяма
От навалившего снега
След пропадает.
И вот приходивший, бывало,
Человек уж не навещает меня —
так гласило послание.
Был и ответ, но в книге он не приводится.
96
Итак, Ку-но кими стала женой Дзидзю-но кими, управителя дворцовых покоев. В это время как раз принц перестал навещать фрейлину опочивальни, и Хидари-но отодо, левый министр, бывший тогда в чине уэмон-но ками, стал переписываться с ней. Узнав, что тот господин [Дзидзю-но кими] стал зятем [Фудзивара Садаката], он послал фрейлине:
Нами-но тацу
Ката мо сиранэдо
Ватацуми-но
Ураямасику мо
Омохоюру кана
Где вздымающиеся волны
Пути своего не знают —
Моря равнина.
О, какую зависть
Испытываю я!
97
Когда скончалась Госпожа из Северных покоев, [супруга] Окиотодо, и шел месяц траура, стали готовиться к церемонии очищения. И вот в это время, однажды ночью, когда луна была очень красива, Окиотодо вышел на веранду, его охватила глубокая печаль, и тогда:
Какурэниси
Цуки ва мэгуритэ
Идэкурэдо
Кагэ-ни мо хито ва
Миэдзу дзо арикэри
Скрывшаяся
Луна, сделав круг,
Появляется снова.
А человек даже тенью
Не является более.
98
У того же министра скончалась супруга Сугавара-но кими, матушка Хидари-но отодо, левого министра, и, когда кончился траур, император Тэйдзи известил об этом дворец и были разрешены цвета. Тогда министр оделся в яркие одежды светло-красного цвета на ярко-красной подкладке и, явившись во дворец императрицы, сказал: «Получил я радостное известие из дворца — вот позволено мне носить этот цвет». И так сложил:
Нугу-во номи
Канаси-то омохиси
Накихито-но
Катами-но иро ва
Мада мо арикэри
Лишь снимать одежды [траура по тебе]
Печально, думал я.
Но и эти цвета —
Тоже память
О той, кого нет.
Сложив так, он заплакал. В те времена он был еще в чине тюбэн.
99
Назначенный спутником в путешествии императора Тэйдзи, левый министр отправился в Ои. На горе Огура было множество прекрасных кленовых листьев. Безмерно очарованный, он сказал: «Как раз предстоит августейший выезд, и такое любопытное место. Непременно предложу государю приехать сюда». Так он сказал. А потом:
Огура яма
Минэ-но момидзи си
Кокоро араба
Има хитотаби-но
Миюки матанаму
О кленовые листья на пике
Горном Огура!
Когда б у вас было сердце,
То подождали бы вы,
Пока приедет сюда государь! —
так сложил.
И вот, воротясь, он доложил обо всем, государю его рассказ показался любопытным, и был предпринят августейший выезд в Ои.
100
Когда Суэнава-но сёсё жил в Ои, император Уда изволил сказать: «Вот начнется пышное цветение, непременно приеду смотреть». Но позабыл об этом и не приехал. Тогда сёсё:
Тиринурэба
Куясики моно-во
Оховигава
Киси-но ямабуки
Кэфу сакаринари
Если осыплются цветы,
Как будет жаль!
У реки Ои,
На берегу, дерево ямабуки
Сегодня в полном цвету —
так говорилось в его послании, и император, найдя его полным очарования, спешно прибыть соизволил и любовался цветением.
101
Тот же Суэнава-но сёсё очень страдал от болезни и, когда ему однажды стало немного легче, отправился во дворец. Было это в ту пору, когда правитель Оми, Кимутада-но кими, занимал должность камори-но сукэ и одновременно выполнял обязанности куродо. Встретившись с этим камори-но сукэ, Суэнава говорит ему: «Недомогания мои еще не прошли, но что-то стало мне так тяжело и неспокойно на сердце, что я решился прийти сюда. Что дальше будет — не знаю, но вот пока я еще жив. Сейчас я возвращаюсь к себе и приду во дворец лишь послезавтра. Прошу вас доложить об этом императору». Сказав так, Суэнава покинул дворец. Три дня минуло, и вот из его дома приносят письмо:
Куясику дзо
Ноти ни аваму то
Тигирикэру
Кэфу-во кагири-то
Ивамаси моно-во
О, как жаль,
Что «Встретимся потом»
Поклялся я.
«Сегодня видимся последний раз», —
Надобно мне было сказать.
Только это и было написано в послании. Без меры перепуганный, Кимутада заплакал и спросил у посыльного: «Как он там?» Гонец, промолвив: «Очень ослаб», тоже залился слезами, только рыдания и были слышны, ни слова больше Кимутада от него не мог узнать. «Я сейчас сам к нему отправлюсь», — сказал Кимутада и послал к себе домой за каретой и, пока ждал, не находил себе места и изнемогал от тревоги. Выйдя к воротам коноэ, он стоял там и ожидал карету и, как только долгожданный экипаж был подан, тут же сел и отправился. Приблизившись к дому сёсё, что был на Пятой линии, он увидел, что в доме царит суматоха, а ворота заперты. Сёсё уже скончался. Кимутада попробовал было возвестить о своем приходе, но все было напрасно. Крайне опечаленный, в слезах, он вернулся домой. И вот доложил он государю по порядку, как все это происходило, и государь тоже беспредельно сожалел.
102
Человек по имени Сакаи-но Хитодзанэ, бывший наместник Тоса, заболел и очень ослаб, и вот, отправляясь домой, в Тоба, он сложил:
Юку хито ва
Соно ками кому-то
Ифу моно-во
Кокоробососина
Кэфу-но вакарэ ва
Человек, собираясь в путь,
Всегда обещает:
«Вернусь!»
Как же горько мне
Сегодняшнее расставание!
103
Хэйтю в ту пору жизни, когда он больше всего увлекался любовью, отправился как-то в торговые ряды. В те времена вся знать нарочно ходила туда, чтобы играть в любовь. Было это в тот день, когда приехали туда же и фрейлины ныне покойной государыни. Хэйтю заинтересовался одной из них и безгранично полюбил ее. Затем послал ей письмо. Дамы стали переговариваться: «Здесь, в коляске, много людей. Кому бы это письмо?» Тут кавалер говорит:
Момосики-но
Тамото-но кадзу на
Мисикадомо
Вакитэ омохи-но
Иро дзо кохисики
Придворных дам ста разных рангов
Рукава в большом числе
Видны мне,
Но особо мне любви
Цвет мил —
так он сказал, а дело шло о дочери правителя Мусаси. Это она была в ярко-алом одеянии, ею и были поглощены все его мысли. Впоследствии от этой дамы из Мусаси он получил ответ, и обменялись они клятвами. Облик ее был прекрасен, волосы длинные, была она очень юной. Многие, очень многие были полны любви к ней, но она была со всеми горда, и возлюбленного у нее не было. Однако так просил ее Хэйтю в письмах, что они все же встретились. Но наутро он даже письма ей не прислал. И так до самой ночи не дал о себе знать. В унынии она встретила рассвет, ждала весь следующий день, но письмо не пришло. Ждала и эту ночь, а наутро прислужницы ей говорят наперебой: «Вы встретились с тем, что слывет таким ненадежным. Пусть даже сам он не мог прийти, но как дурно, что он и письма не послал». В душе она и сама так думала, да еще люди так говорили, и вот от печали и досады она расплакалась. Ночью, думая: может, все же придет, ждала его, но он опять не явился. На следующий день снова даже письма не прислал. Так без всяких известий от него прошло дней пять-шесть. Дама все только слезами заливалась, в рот ничего не брала. Рассыльные и служанки говорят ей: «Полно! Не кручиньтесь так! Ведь не кончилась на этом жизнь. В свете о случившемся никто не знает, порвалась эта связь, завяжете иную». Ничего не молвив в ответ, она затворилась в своих покоях, даже прислуге не показывалась, обрезала волосы, бывшие такими длинными, и собственной волей в монахини постриглась. Прислуга столпилась, плачет, но все уговоры уже напрасны. Дама говорит: «Так тяжело мне, что умереть готова, но смерть все не приходит. Став монахиней, буду хоть свершать обряды и молиться. Так что не поднимайте шума, не переполошите людей». А дело было вот как: Хэйтю наутро после встречи хотел было послать к ней посыльного, но вдруг зашел за ним начальник управления провинции, пригласил его на прогулку, поднял дремавшего Хэйтю: «До сих пор вы спите?» Так, гуляючи, он завел Хэйтю довольно далеко. Пили вино, шумели и не отпустили Хэйтю. Едва он вернулся, надо было сопровождать в Ои императора Тэйдзи. Там он провел две ночи, служа императору, и сильно охмелел. Наступил рассвет, государь вернулся, и Хэйтю собрался идти к даме, но «путь был прегражден», и тогда с собравшимися придворными отправился он в иное место. Как, должно быть, она волнуется, не понимая, в чем дело, с любовью думал он. Вот уж сегодня — хоть бы скорее стемнело — он отправится к ней и сам расскажет обо всех обстоятельствах, да и письмо пошлет, размышлял он, когда хмель отлетел от него, и собрался идти к ней. Но тут постучали в дверь. «Кто там?» — спросил Хэйтю. «Хотим кое-что сообщить господину младшему управителю», — говорят ему. Посмотрел он в щелку, а там стоит прислужница той дамы. Сердце его забилось. «Иди сюда», — сказал он, взял письмо, посмотрел, а внутри источавшей аромат бумаги оказалась отрезанная прядь ее волос, свернутая кольцом. Полный недоумения, смотрит он, что там написано в письме, и видит:
Ама-но кава
Сора нару моно-то
Кикисикадо
Вага мэ-но маэ-но
Намида нарикэри
Небесная река
На небе есть —
Так я слышала.
Но это — из моих глаз
Льющиеся слезы —
так было написано. Понял он, что она, видно, стала монахиней, и в глазах у него потемнело. В смятении спрашивает он прислужницу, а та отвечает: «Уже совершен постриг. Оттого дамы и вчера и сегодня беспрестанно плачут и скорбят. Даже у таких ничтожных, как я, сердце болит за нее. Такие прекрасные волосы обрезаны!» Сказав это, она расплакалась, и тут кавалер погрузился в глубокую печаль. «Как же это так, из-за его любовных похождений оказалась она в таком ужасающем положении!» — терзался он, но терзания его уже были напрасны. Плача, написал он ей в ответ:
Ё-во вабуру
Намида нагарэтэ
Хаяку то мо
Ама-но кава-ни ва
Са я ва нарубэки
Этот мир оплакивающие
Слезы льются,
Но так поспешно
В реку Небесную
Превращаться надо ли?
«И сверх этого ничего сказать не могу. Сам вскорости к ней буду», — сказал Хэйтю. И вот он действительно пришел. Дама же в это время затворилась в гардеробной. Рассказал он челяди, как все было, обо всех препятствиях и зарыдал — никак не мог унять слез. «Позвольте мне с вами поговорить. Хоть голос ваш дайте услышать!» — говорил он, но ответа ему все не было. Не знала она, какие помехи стали на его пути, и, видно, подумала, что он говорит с ней из жалости. А кавалер был неподдельно глубоко опечален.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Ки-но куни-но
Муро-но кохори-ни
Юку хито ва
Кадзэ-но самуса мо
Омохисирарадзи
В страну Ки,
В уезд Муро,
Уезжающий
Холода от ветра
Не должен бы чувствовать.
Кавалер же в ответ:
Ки-но куни-но
Муро-но кохори-ни
Юкинагара
Кими то фусума-но
Наки дзо вабисики
В страну Ки,
В уезд Муро,
Уезжаю,
Но как горько мне, что нет со мной
Тебя и теплых одежд.
89
Когда госпожа Сури-но кими была возлюбленной Мума-но ками, главы правого конюшенного приказа, как-то он передал ей: «Путь прегражден, поэтому я отправляюсь в другое место, к вам сегодня прийти не смогу», и она:
Корэ нарану
Кото-во мо охоку
Тагафурэба
Урамиму ката мо
Наки дзо вабисики
Не только в этом —
И в другом нередко
Свои намерения меняешь.
И как же грустно мне, что не найду
Я средства упрекать тебя!
Но вот глава правого конюшенного приказа перестал бывать у нее, тогда она сложила и отправила ему:
Икадэ наво
Адзиро-но хиво-ни
Кото товаму
Нани-ни ёритэ ка
Вага-во товану то
Что ж,
У рыбки хио в адзиро
Спрошу:
Отчего же он
Ко мне не приходит? —
так там говорилось, а в ответ:
Адзиро ёри
Хока ни ва хиво-но
ёру моно ка
сирадзу ва удзи-но
хито-ни тохэкаси
Кроме адзиро,
Разве рыбка хио
куда-нибудь заходит?
Если не знаешь, спроси
У кого-нибудь из Удзи!
И когда снова стал он ее посещать, как-то, вернувшись от нее, он утром сложил:
Акэну то тэ
Исоги мо дзо суру
Афусака-но
Кири татину томо
Хито-ни кикасу на
Уж рассветает, говорят мне,
И поспешно
Со склона Афусака
Туман поднялся,
Но людям о том не рассказывай.
А когда он впервые побывал у нее, он сложил:
Ика-ни ситэ
Вага ва киэнаму
Сирацую но
Кахэритэ ноти-но
Моно ва омовадзи
Ах, мне бы
Умереть, как тает
Белая роса,
Чтобы, вернувшись домой,
Не мучиться от любви.
Ответом было:
Каки хо нару
Кими га асагахо
Митэ сигана
Кахэритэ ноти ва
Моно я омофу то
О, как бы мне увидеть
У изгороди твоего дома
Вьюнок «утренний лик»!
Чтоб узнать — вот вернулся,
А помнишь ли обо мне?
С той же дамой клятвами обменявшись, он вернулся домой и сложил:
Кокоро-во си
Кими-ни тодомэтэ
Ки-ни сикаба
Моно омофу кото ва
Вага-ни я аруран
Сердце мое
У тебя оставив,
Домой вернулся.
Как же могло случиться,
Что я полон любви?
Ответом было:
Тамасихи ва
Окасики кото мо
Накарикэри
Ёродзу-но моно ва
Кара-ни дзо арикэри
Душа, сказали вы…
Но ничего особого
В ней и нет.
Ведь все
Находится в теле.
90
С той же дамой вел переписку покойный Хёбугё-но мия. Однажды он известил ее: «Буду у вас», а она ответила:
Такаку томо
Нани-ни кавасэн
Курэтакэ-но
Хитоё футаё-но
Ада-но фуси-во ба
Хоть и высоки,
Но чем они станут —
Всего один или два —
Те бамбуковые коленца?
Что в них будет проку?
91
Когда правый министр третьего ранга состоял еще в чине тюдзё, он однажды был назначен гонцом на праздник и отправился туда. Прошло долгое время с тех пор, как он порвал с дамой, которую часто навещал раньше, а тут перед отъездом он попросил ей передать: «По такому-то поводу я собираюсь уехать. Понадобился мне веер, пришлите, пожалуйста». А она была женщина тонкого вкуса и, вознамерившись все отправить в надлежащем виде, послала веер очень изысканной расцветки, сильно ароматами пропитав. А на обороте веера по краю написала:
Ююси то тэ
Иму томо има ва
Кахи мо арадзи
Уки-во ба корэ-ни
Омохи ёсэтэму
Пусть это считают плохой приметой,
Остерегаются, но теперь
Для меня нет в этом толка.
Печаль свою в подарок
Вложив, посылаю.
Прочитав это, он нашел стихи полными очарования и в ответ:
Ююси то тэ
Имикэру моно-во
Вага тамэ-ни
Наси то ивану ва
Та га цураки нари
То, что считают плохой приметой
И чего надо остерегаться,
Вы мне прислали.
«Нет» не сказали же вы.
Кому же должно быть горько?
92
Покойный ныне Гон-тюнагон в первый день двенадцатой луны того года, когда он навещал Хидари-но Оидоно-но кими:
Моноомофу то
Цуки хи-но юку мо
Сирану ма ни
Котоси ва кэфу-ни
Хатэну то ка кику
Полон любовью к тебе,
Как идут дни и месяцы —
Не различаю.
И в этом году, сегодня,
все будет кончено — слышу я —
так сложил. И еще:
Ика-ни ситэ
Каку омофутэфу
Кото-во дани
Хито дзутэ нара-дэ
Кими-ни катараму
С такою силой
Люблю тебя!
Хоть ради этого
Позволь поговорить с тобой самой,
А не через людей… —
вот так он все говорил ей, и наконец встретились они, а на следующее утро он написал ей:
Кэфу сохэ-ни
Курадзарамэ я ва
То омохэдомо
Таэну ва хито-но
Кокоро нарикэри
И сегодня
Может ли солнце не зайти?
Хоть и знаю это,
Но снести [ожидания не в силах].
Вот каково мое сердце.
93
Тот же тюнагон с давних пор посещал Сайгу-но мико. Однажды должны были они назавтра встретиться, но по гаданию выпало ей стать жрицей в храме Исэ. Что тут было ему говорить? Он опечалился безгранично. И затем так сложил:
Исэ-но уми
Тихиро-но хама-ни
Хирофу то мо
Има ва кахи наку
Омохоюру кана
У моря Исэ,
Вдоль берега в тысячу хиро длиной,
Их собирают,
Но уж теперь там раковин нету —
Так мне думается.
Вот каково было его стихотворение.
94
После того как скончалась Госпожа из Северных покоев, супруга ныне покойного Накацукаса-но мия, он взял с собой маленьких детей и поселился у правого министра Сандзё-удайдзина. Когда срок траура кончился, понял он в конце концов, что не годится так жить одному, и стал подумывать о том, чтобы вскоре взять в жены Ку-но кими, младшую сестру Госпожи из Северных покоев. Родители и братья ее относились к этому благосклонно: «Отчего же нет? Пусть так и будет». Но вдруг случилось так: он узнал, что она в переписке с Сахёэ-но ками-но кими, главою левого конюшенного приказа, служившим тогда смотрителем дворцовых покоев. И вот, то ли это было ему неприятно, но он переехал в свое прежнее жилище. Тогда из дома правого министра, от его супруги:
Наки хито-но
Сумори-ни дани-мо
Нарубэки-во
Има ва то кахэру
Кэфу-но канасиса
В память
О той, кого не стало, в гнездышке
Остаться бы тебе.
Но вот ты вернулся домой.
Какая же печаль сегодня!
А принц в ответ:
Сумори-ни то
Омофу кокоро ва
Тодомурэдо
Кахи ару бэку мо
Наси то косо кикэ
В гнездышке
Думало сердце
Остаться.
Но услышал я:
Яйца там появиться не могут —
так сложил.
95
Та же фрейлина опочивальни правого министра после того, как император скончался, завязала сердечные отношения с Сикибугё-но мия. И вот неизвестно отчего, но он перестал у нее бывать. В это самое время приходит ей послание от Сайгу, она в ответ пишет, что Сикибугё-но мия к ней не приходит, а еще в письме:
Сираяма-ни
Фуриниси юки-но
Ато таэтэ
Има ва косидзи-но
Хито мо каёвадзу
В горах Сираяма
От навалившего снега
След пропадает.
И вот приходивший, бывало,
Человек уж не навещает меня —
так гласило послание.
Был и ответ, но в книге он не приводится.
96
Итак, Ку-но кими стала женой Дзидзю-но кими, управителя дворцовых покоев. В это время как раз принц перестал навещать фрейлину опочивальни, и Хидари-но отодо, левый министр, бывший тогда в чине уэмон-но ками, стал переписываться с ней. Узнав, что тот господин [Дзидзю-но кими] стал зятем [Фудзивара Садаката], он послал фрейлине:
Нами-но тацу
Ката мо сиранэдо
Ватацуми-но
Ураямасику мо
Омохоюру кана
Где вздымающиеся волны
Пути своего не знают —
Моря равнина.
О, какую зависть
Испытываю я!
97
Когда скончалась Госпожа из Северных покоев, [супруга] Окиотодо, и шел месяц траура, стали готовиться к церемонии очищения. И вот в это время, однажды ночью, когда луна была очень красива, Окиотодо вышел на веранду, его охватила глубокая печаль, и тогда:
Какурэниси
Цуки ва мэгуритэ
Идэкурэдо
Кагэ-ни мо хито ва
Миэдзу дзо арикэри
Скрывшаяся
Луна, сделав круг,
Появляется снова.
А человек даже тенью
Не является более.
98
У того же министра скончалась супруга Сугавара-но кими, матушка Хидари-но отодо, левого министра, и, когда кончился траур, император Тэйдзи известил об этом дворец и были разрешены цвета. Тогда министр оделся в яркие одежды светло-красного цвета на ярко-красной подкладке и, явившись во дворец императрицы, сказал: «Получил я радостное известие из дворца — вот позволено мне носить этот цвет». И так сложил:
Нугу-во номи
Канаси-то омохиси
Накихито-но
Катами-но иро ва
Мада мо арикэри
Лишь снимать одежды [траура по тебе]
Печально, думал я.
Но и эти цвета —
Тоже память
О той, кого нет.
Сложив так, он заплакал. В те времена он был еще в чине тюбэн.
99
Назначенный спутником в путешествии императора Тэйдзи, левый министр отправился в Ои. На горе Огура было множество прекрасных кленовых листьев. Безмерно очарованный, он сказал: «Как раз предстоит августейший выезд, и такое любопытное место. Непременно предложу государю приехать сюда». Так он сказал. А потом:
Огура яма
Минэ-но момидзи си
Кокоро араба
Има хитотаби-но
Миюки матанаму
О кленовые листья на пике
Горном Огура!
Когда б у вас было сердце,
То подождали бы вы,
Пока приедет сюда государь! —
так сложил.
И вот, воротясь, он доложил обо всем, государю его рассказ показался любопытным, и был предпринят августейший выезд в Ои.
100
Когда Суэнава-но сёсё жил в Ои, император Уда изволил сказать: «Вот начнется пышное цветение, непременно приеду смотреть». Но позабыл об этом и не приехал. Тогда сёсё:
Тиринурэба
Куясики моно-во
Оховигава
Киси-но ямабуки
Кэфу сакаринари
Если осыплются цветы,
Как будет жаль!
У реки Ои,
На берегу, дерево ямабуки
Сегодня в полном цвету —
так говорилось в его послании, и император, найдя его полным очарования, спешно прибыть соизволил и любовался цветением.
101
Тот же Суэнава-но сёсё очень страдал от болезни и, когда ему однажды стало немного легче, отправился во дворец. Было это в ту пору, когда правитель Оми, Кимутада-но кими, занимал должность камори-но сукэ и одновременно выполнял обязанности куродо. Встретившись с этим камори-но сукэ, Суэнава говорит ему: «Недомогания мои еще не прошли, но что-то стало мне так тяжело и неспокойно на сердце, что я решился прийти сюда. Что дальше будет — не знаю, но вот пока я еще жив. Сейчас я возвращаюсь к себе и приду во дворец лишь послезавтра. Прошу вас доложить об этом императору». Сказав так, Суэнава покинул дворец. Три дня минуло, и вот из его дома приносят письмо:
Куясику дзо
Ноти ни аваму то
Тигирикэру
Кэфу-во кагири-то
Ивамаси моно-во
О, как жаль,
Что «Встретимся потом»
Поклялся я.
«Сегодня видимся последний раз», —
Надобно мне было сказать.
Только это и было написано в послании. Без меры перепуганный, Кимутада заплакал и спросил у посыльного: «Как он там?» Гонец, промолвив: «Очень ослаб», тоже залился слезами, только рыдания и были слышны, ни слова больше Кимутада от него не мог узнать. «Я сейчас сам к нему отправлюсь», — сказал Кимутада и послал к себе домой за каретой и, пока ждал, не находил себе места и изнемогал от тревоги. Выйдя к воротам коноэ, он стоял там и ожидал карету и, как только долгожданный экипаж был подан, тут же сел и отправился. Приблизившись к дому сёсё, что был на Пятой линии, он увидел, что в доме царит суматоха, а ворота заперты. Сёсё уже скончался. Кимутада попробовал было возвестить о своем приходе, но все было напрасно. Крайне опечаленный, в слезах, он вернулся домой. И вот доложил он государю по порядку, как все это происходило, и государь тоже беспредельно сожалел.
102
Человек по имени Сакаи-но Хитодзанэ, бывший наместник Тоса, заболел и очень ослаб, и вот, отправляясь домой, в Тоба, он сложил:
Юку хито ва
Соно ками кому-то
Ифу моно-во
Кокоробососина
Кэфу-но вакарэ ва
Человек, собираясь в путь,
Всегда обещает:
«Вернусь!»
Как же горько мне
Сегодняшнее расставание!
103
Хэйтю в ту пору жизни, когда он больше всего увлекался любовью, отправился как-то в торговые ряды. В те времена вся знать нарочно ходила туда, чтобы играть в любовь. Было это в тот день, когда приехали туда же и фрейлины ныне покойной государыни. Хэйтю заинтересовался одной из них и безгранично полюбил ее. Затем послал ей письмо. Дамы стали переговариваться: «Здесь, в коляске, много людей. Кому бы это письмо?» Тут кавалер говорит:
Момосики-но
Тамото-но кадзу на
Мисикадомо
Вакитэ омохи-но
Иро дзо кохисики
Придворных дам ста разных рангов
Рукава в большом числе
Видны мне,
Но особо мне любви
Цвет мил —
так он сказал, а дело шло о дочери правителя Мусаси. Это она была в ярко-алом одеянии, ею и были поглощены все его мысли. Впоследствии от этой дамы из Мусаси он получил ответ, и обменялись они клятвами. Облик ее был прекрасен, волосы длинные, была она очень юной. Многие, очень многие были полны любви к ней, но она была со всеми горда, и возлюбленного у нее не было. Однако так просил ее Хэйтю в письмах, что они все же встретились. Но наутро он даже письма ей не прислал. И так до самой ночи не дал о себе знать. В унынии она встретила рассвет, ждала весь следующий день, но письмо не пришло. Ждала и эту ночь, а наутро прислужницы ей говорят наперебой: «Вы встретились с тем, что слывет таким ненадежным. Пусть даже сам он не мог прийти, но как дурно, что он и письма не послал». В душе она и сама так думала, да еще люди так говорили, и вот от печали и досады она расплакалась. Ночью, думая: может, все же придет, ждала его, но он опять не явился. На следующий день снова даже письма не прислал. Так без всяких известий от него прошло дней пять-шесть. Дама все только слезами заливалась, в рот ничего не брала. Рассыльные и служанки говорят ей: «Полно! Не кручиньтесь так! Ведь не кончилась на этом жизнь. В свете о случившемся никто не знает, порвалась эта связь, завяжете иную». Ничего не молвив в ответ, она затворилась в своих покоях, даже прислуге не показывалась, обрезала волосы, бывшие такими длинными, и собственной волей в монахини постриглась. Прислуга столпилась, плачет, но все уговоры уже напрасны. Дама говорит: «Так тяжело мне, что умереть готова, но смерть все не приходит. Став монахиней, буду хоть свершать обряды и молиться. Так что не поднимайте шума, не переполошите людей». А дело было вот как: Хэйтю наутро после встречи хотел было послать к ней посыльного, но вдруг зашел за ним начальник управления провинции, пригласил его на прогулку, поднял дремавшего Хэйтю: «До сих пор вы спите?» Так, гуляючи, он завел Хэйтю довольно далеко. Пили вино, шумели и не отпустили Хэйтю. Едва он вернулся, надо было сопровождать в Ои императора Тэйдзи. Там он провел две ночи, служа императору, и сильно охмелел. Наступил рассвет, государь вернулся, и Хэйтю собрался идти к даме, но «путь был прегражден», и тогда с собравшимися придворными отправился он в иное место. Как, должно быть, она волнуется, не понимая, в чем дело, с любовью думал он. Вот уж сегодня — хоть бы скорее стемнело — он отправится к ней и сам расскажет обо всех обстоятельствах, да и письмо пошлет, размышлял он, когда хмель отлетел от него, и собрался идти к ней. Но тут постучали в дверь. «Кто там?» — спросил Хэйтю. «Хотим кое-что сообщить господину младшему управителю», — говорят ему. Посмотрел он в щелку, а там стоит прислужница той дамы. Сердце его забилось. «Иди сюда», — сказал он, взял письмо, посмотрел, а внутри источавшей аромат бумаги оказалась отрезанная прядь ее волос, свернутая кольцом. Полный недоумения, смотрит он, что там написано в письме, и видит:
Ама-но кава
Сора нару моно-то
Кикисикадо
Вага мэ-но маэ-но
Намида нарикэри
Небесная река
На небе есть —
Так я слышала.
Но это — из моих глаз
Льющиеся слезы —
так было написано. Понял он, что она, видно, стала монахиней, и в глазах у него потемнело. В смятении спрашивает он прислужницу, а та отвечает: «Уже совершен постриг. Оттого дамы и вчера и сегодня беспрестанно плачут и скорбят. Даже у таких ничтожных, как я, сердце болит за нее. Такие прекрасные волосы обрезаны!» Сказав это, она расплакалась, и тут кавалер погрузился в глубокую печаль. «Как же это так, из-за его любовных похождений оказалась она в таком ужасающем положении!» — терзался он, но терзания его уже были напрасны. Плача, написал он ей в ответ:
Ё-во вабуру
Намида нагарэтэ
Хаяку то мо
Ама-но кава-ни ва
Са я ва нарубэки
Этот мир оплакивающие
Слезы льются,
Но так поспешно
В реку Небесную
Превращаться надо ли?
«И сверх этого ничего сказать не могу. Сам вскорости к ней буду», — сказал Хэйтю. И вот он действительно пришел. Дама же в это время затворилась в гардеробной. Рассказал он челяди, как все было, обо всех препятствиях и зарыдал — никак не мог унять слез. «Позвольте мне с вами поговорить. Хоть голос ваш дайте услышать!» — говорил он, но ответа ему все не было. Не знала она, какие помехи стали на его пути, и, видно, подумала, что он говорит с ней из жалости. А кавалер был неподдельно глубоко опечален.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10