Челядинцы проводили его до гавани Нанива, …догавани Нанива… – Осакский залив, где ныне расположен город Осака.
а там принц сказал, что едет по тайному делу, лишних людей ему не надо. Оставил при себе только самых близких слуг, остальных отпустил домой.
Но принц только для отвода глаз говорил, что едет в Цукуси, а сам через три дня тайно вернулся на корабле в гавань Нанива. Он заранее повелел, чтобы призвали шестерых первейших в стране мастеров златокузнечного дела. Выстроил для них дом в таком потаенном месте, куда не могли бы наведаться любопытные, вокруг дома возвел тройную ограду и поселил в нем мастеров. Да и сам принц укрылся там от чужих взглядов. Молясь об успехе дела, принес он в дар богам шестнадцать своих поместий и велел мастерам с божьей помощью приступить к работе. И мастера изготовили для принца в точности такую жемчужную ветку, какую пожелала Кагуя-химэ. Хитроумную уловку придумал принц.
Через три года сделал он вид, будто возвратился в гавань Нанива из дальнего странствия, и прежде всего послал в свой собственный дворец извещение: «Я прибыл на корабле». Прикинулся, будто еле жив, так измучен трудной дорогой! Навстречу ему вышло множество народу.
Принц положил драгоценную ветку в длинный дорожный сундук, накинул на него покрывало и повез в дар Кагуя-химэ.
Пошла в народе громкая молва:
«Приехал из дальних стран принц Курамоти и привез с собою волшебный цветок Удумбара… …волшебный цветок Удумбара. – Удумбара (санскритск.) – фантастическое древо, которое, согласно индийской буддийской легенде, цветет раз в три тысячи лет, и тогда на земле появляется Будда.
»
Услышала эти толки Кагуя-химэ, и сердце у нее чуть не разорвалось от горя и тревоги: как знать, быть может, принц Курамоти и в самом деле одержал над ней победу?
Тем временем раздался стук в ворота: «Принц Курамоти пожаловал».
– Я, как был, в дорожном платье… – воскликнул принц, и старик поспешил ему навстречу. – Жизни не жалея, добыл я эту жемчужную ветку. Покажите ее Кагуя-химэ.
Старик отнес ветку девушке. Глядит она, к ветке послание привязано с такими стихами:
Пускай бы вдали от всех
Погиб я смертью напрасной
В далекой, чужой стороне,
Но я бы вовек не вернулся
Без этой ветки жемчужной…
Хорош был подарок, но Кагуя-химэ и глядеть на него не хотела.
Тут старик Такэтори опять торопливо вбежал в ее покой и стал убеждать и уговаривать:
– Смотри, принц достал тебе жемчужную ветку с горы Хорай, в точности такую, как ты велела, сомневаться нечего. Чем теперь ты станешь отговариваться? Принц приехал прямо к нам, как был, в дорожном наряде, даже дома не побывал. Ну же, не упрямься, выйди к нему скорее!
Но Кагуя-химэ, не отвечая ни слова, оперлась щекой на руку и погрузилась в невеселую думу.
А принц поднялся па веранду с видом победителя, словно говоря: «Теперь-то уж она не сможет отказать мне».
Старик тоже считал, что так и должно быть.
– Жемчужные деревья в нашей стране не растут, – сказал он Кагуя-химэ. – Нелегко, верно, было сыскать такое. Как ты на этот раз откажешь жениху? И собой он загляденье как хорош!
– Не хотелось мне ответить на просьбу моего отца решительным отказом, – жаловалась Кагуя-химэ, – вот я и попросила ненужную вещь, ее и в руки-то брать не хочется. Не ждала я, что он ее добудет. Что делать теперь? Что делать?
Но старик Такэтори, не слушая дочери, стал готовить опочивальню для молодых. Спросил он у принца Курамоти:
– Где растет такое дерево красоты небесной, чудесной, небывалой?
Начал принц рассказывать:
– Позапрошлый год в десятый день второго месяца отплыл я на корабле из гавани Нанива. Вышел корабль в открытое море, а куда плыть – не знаю. Но подумал я: «К чему мне жить, если не достигну я цели всех моих помыслов? Пусть же плывет корабль по воле ветра, куда понесут волны. Смерть, так смерть, но если суждено мне жить, то, верно, уж где-нибудь встретится мне этот чудесный остров Хорай».
Унесло мой корабль в неведомые просторы океана, далеко от родной страны. Много бед встретили мы на своем пути. Порою волны так вздувались и бушевали, что казалось, вот-вот поглотит нас морская пучина. Иной раз корабль прибивало волнами к берегам неизвестной земли. Нападали на нас страшные, похожие на демонов, существа, Нападали на нас страшные, похожие на демонов, существа… – В Китае и Японии, так же, как в древней Греции, были в большом ходу рассказав о всевозможных чудовищах, населяющих острова в океане.
угрожая пожрать живьем. Бывало и так, что теряли мы направление, не понимая, откуда и в какую сторону плывем, и становились игрушкой волн. Когда кончались запасы пищи, собирали мы съедобные травы и коренья на берегах безвестных островов, чтобы только не умереть с голоду. А однажды вдруг, откуда ни возьмись, появилось чудовище, – не описать словами его ужасного вида, – и, разинув пасть, напало на меня и моих спутников. Случалось, мы поддерживали свою жизнь только морскими ракушками. Сколько тяжких недугов перенесли мы в пути под открытым небом, там, где не от кого ждать помощи! Не знали, куда плывем, жутко было на душе…
Так неслись мы на корабле по воле морских течении, и вот на пятисотый день пути… Да, как раз на пятисотый день, утром, в «час Дракона», …утром, в час Дракона… – В старой Японии, как и в Китае, сутки делились на двенадцать «страж», по два часа в каждой. «Час Дракона» – с восьми до десяти утра.
вдруг в морской дали показалась гора! Все мы на корабле сгрудились вместе и смотрели на нее, не отводя глаз. Большая гора точно плыла по морю нам навстречу. Как прекрасна была ее высокая вершина! «Вот она, та самая гора, которую я ищу!» – подумалось мне, и страшно стало на душе и радостно.
Два-три дня плавали мы вокруг горы, любуясь на нее. Вдруг видим, вышла из самых ее недр молодая дева в одеянии небесной феи. Стала она черпать воду из ручья серебряным кувшинчиком. Тут сошли мы с корабля на берег. Спросил я у нее: «Как зовется эта гора?» Дева ответила мне: «Зовут ее Хорай». Не могу и описать, какую радость почувствовал я в ту минуту. Спросил я еще: «Как тебя величают по имени?» Ответила она: «Имя мое Уканрури – „Бирюза в венце“», – и с этими словами вдруг пропала в глубине горы.
А гора крутая, нигде не видно подступа к вершине. Стал я бродить по острову.
Всюду на горных склонах росли деревья, усыпанные невиданными цветами дивной красоты. Журча, сбегали вниз ручьи и потоки, золотые, серебряные, лазоревые, а над ними висели мосты, украшенные драгоценными камнями всех цветов радуги. Деревья вокруг так и светились, так и сияли! Растение с жемчужными ветками было среди них самым невзрачным, но я не посмел ослушаться приказа Кагуя-химэ и сломил с него ветку. Гора Хорай невыразимо прекрасна! Нет ей равных на свете, – можно без конца любоваться. Но только сорвал я эту ветку, как поспешил назад, на корабль. Сердце торопило меня скорей вернуться на родину. К счастью, подул попутный ветер, и спустя четыре сотни дней с небольшим мы уже увидели родной берег. Боги послали мне благополучное возвращение на родину в ответ на мои горячие молитвы. Только вчера возвратился я в столицу и, даже не сбросив с себя одежды, еще влажной от соленой морской воды, поспешил сюда. И вот я здесь!
Старик выразил свое сердечное сочувствие в такой песне:
День за днем искал я бамбук
На горе в бессолнечной чаще
Я узлы его разрубал,
Но встречался ты с горем чаще,
Разрубая узлы судьбы.
Принц молвил в ответ:
– Да, много я горя вытерпел, но сегодня наконец мое измученное сердце нашло покой. – И сложил ответную песню:
Сегодня просох мой рукав,
Росой моих слез окропленный,
Росою любовной отравы…
О травы, на летних лугах,
Не счесть вас, как муки мои!
Но, как на грех, в эту самую минуту во двор ввалилась гурьба людей. Было их шестеро. Один из них нес письмо, как подобает, на конце длинной расщепленной трости. Один из них нес письмо… – Знатному человеку, по обычаю, подавали письмо на конце трости из некрашеного дерева о зажимом в виде птичьего клюва.
– Я – старшина мастеров златокузнечного дела из дворцовой мастерской, – объявил он. – Зовут меня Аябэ-но Утимаро. Изготовил я вместе с моими подручными жемчужную ветку. Больше тысячи дней трудились мы не покладая рук, постились по обету, не брали в рот до конца работы ни риса, ни другого какого-нибудь зерна, …ни риса, ни какого другого… зерна… – Имеются в виду пять злаков: рис, ячмень, просо, сорго, бобы.
но награды за свои труды не получили. Прошу уплатить мне, чтоб мог я поскорее вознаградить моих помощников.
– О чем толкует этот человек? – недоуменно спросил старик Такэтори.
Принц от смущения был сам не свой, душа у него готова была расстаться с телом.
До слуха Кагуя-химэ долетели слова: «…изготовил я жемчужную ветку».
Она потребовала:
– Покажите мне прошение этих людей. Раскрыла она прошение и прочла:
«Милостивый господин принц! Больше тысячи дней мы, подлые ремесленники, скрывались вместе с вами в одном потаенном доме. За это время мы с великим тщанием изготовили по вашему приказу драгоценную ветку с жемчугами. Вы обещали, что не только пожалуете нам щедрую денежную награду за нашу работу, но и добудете для нас доходные государственные должности, однако ничего нам не уплатили. Пока мы думали, как же нам теперь быть, дошли до нас вести о том, что изготовлена эта жемчужная ветка в подарок вашей будущей супруге Кагуя-химэ. Мы пришли сюда в надежде получить от ее милости обещанную плату».
Когда Кагуя-химэ прочла эти слова, лицо ее, затуманенное печалью, вдруг просветлело, она улыбнулась счастливой улыбкой и позвала к себе старика:
– А я-то в самом деле поверила, что эта ветка дерева с горы Хорай! Все было низким обманом. Скорее отдай назад эту жалкую подделку!
– Ну уж раз это подделка, – согласился старик, – то, само собой, надо ее вернуть обманщику.
Легко стало на сердце у Кагуя-химэ. Отослала она жемчужную ветку назад с такими стихами:
Я думала: истина!
Поверила я…
Все было поддельно:
Жемчужины слов
И жемчужные листья.
А старик Такэтори, который до этого так приветливо беседовал с принцем, прикинулся, будто спит. Принц не знал, что ему делать, куда деваться от смущения. Наконец смерклось, и он смог потихоньку оставить дом Кагуя-химэ.
Кагуя-химэ позвала к себе мастеров и в благодарность за то, что они так вовремя пришли со своей жалобой, щедро их наградила, как своих спасителей.
Мастера не помнили себя от радости: «Получили мы все, на что надеялись!»
Довольные, пошли они домой, но на обратном пути подстерег их принц Курамоти со своими людьми и нещадно избил. Недолго пришлось мастерам радоваться награде – побросали они деньги и убежали, обливаясь кровью.
А принц Курамоти воскликнул:
– Какой невиданный позор! На свете не бывает худшего. Потерял я любимую, но мало того – теперь мне стыдно людям на глаза показаться.
И скрылся один в глубине гор.
Придворные из его свиты, все его слуги, разбившись па отряды, бросились искать своего господина повсюду, да так и не нашли. Исчез бесследно… Может, и на свете его не стало.
А может быть, принц, стыдясь даже собственных слуг, спрятался так, что и найти его было нельзя.
С тех пор и говорят про таких неудачников: «Напрасно рассыпал он жемчужины своего красноречия… Напрасно рассыпал он жемчужины своего красноречия… – В оригинале игра слов построена на том, что «тама» (душа) и «тама» (жемчужина) – омонимы. Поговорка имеет двойной смысл: «потерял жемчуга» – «потерял душу», то есть жизнь.
»
V. Платье из шерсти огненной мыши
Правый министр Абэ-но Мимурадзи происходил из могущественного рода и владел большими богатствами. Случилось так, что в тот самый год, когда Кагуя-химэ наказала ему добыть наряд, сотканный из шерсти Огненной мыши, приехал на корабле из Китая торговый гость по имени Ван Цин. Ему-то и написал письмо Абэ-но Мимурадзи с просьбой купить в Китае эту диковину.
Письмо с деньгами он доверил своему самому надежному слуге Оно-но Фусамори. Фусамори поехал в торговую гавань Хаката, где находился китайский гость, и все вручил ему в сохранности.
Ван Цин написал такой ответ:
«Одежды из шерсти Огненной мыши нет и в моей стране. Слухи о такой диковине доходить до меня доходили, но видеть своими глазами ни разу не удалось. Думаю, что если бы где-нибудь на свете была такая, то и в Японию ее привезли бы. Но раз этой одежды никто не видел, значит, и нет ее нигде. Трудно исполнить ваш заказ. Однако попробую спросить у двух-трех самых великих богачей в моей стране, не водится ли этот товар в Индии. Если же и там нет, верну деньги с посланным».
Отправив такой ответ, Ван Цин вместе с Оно-но Фусамори отплыл к берегам Китая. Спустя немалое время воротился их корабль в Японию. Фусамори послал известие, что скоро прибудет в столицу, но правый министр Абэ гак сгорал от нетерпения, что выслал ему навстречу самого быстроходного коня.
На этом коне Фусамори доскакал до столицы из страны Цукуси всего за семь дней и вручил своему господину письмо от Ван Цина:
«С большим трудом достал я, разослав повсюду гонцов, одежду из шерсти Огненной мыши. Не только в старые времена, но и в наше время нелегко добыть платье, сотканное из шерсти этого диковинного зверя. Услышал я, что некогда один святой мудрец привез в Китай такое одеяние из индийской земли и что находится оно в храме где-то в Западных горах. Испросил я на покупку разрешение императорского двора. Чиновник, поехавший выкупить эту диковину, сообщил мне, что денег не хватило, и я послал ему еще пятьдесят золотых. Прошу выслать мне эти деньги немедленно или же вернуть одежду из шерсти Огненной мыши в полной сохранности».
Правый министр Абэ голову потерял от радости.
– Нашел о чем говорить! Такие пустячные деньги. Непременно сейчас же верну! Я наверху блаженства! – И, сложив руки, как на молитве, он низко поклонился в сторону китайской земли.
Ларчик, в котором хранился чудесный убор, был искусно украшен драгоценными каменьями всех цветов радуги. Сама одежда была цвета густой лазури, а концы шерстинок отливали золотом. Никакой наряд в мире не мог с ним сравниться. Казалось оно бесценным сокровищем!
Не водой очищали ткань из шерсти Огненной мыши, а жарким пламенем, и она выходила из огня еще прекраснее прежнего. Дорого было чудесное свойство этого наряда, но еще дороже его красота!
– Какое великолепие! Понимаю теперь, почему Кагуя-химэ так хотелось получить эту одежду, – в восхищении воскликнул Абэ-но Мимурадзи.
Он снова уложил драгоценный убор в ларчик, привязал к ларчику цветущую ветку дерева, а сам роскошно нарядился, думая, что уж непременно проведет эту ночь в доме Кагуя-химэ.
И сочинил для нее такую песню:
Страшился я, что в огне
Любви моей безграничной
Сгорит этот дивный наряд.
Но вот он, прими его!
Он отблеском пламени блещет…
Абэ-но Мимурадзи подошел к воротам дома Кагуя-химэ и остановился, ожидая, чтобы его впустили. Навстречу ему вышел старик Такэтори, принял от него чудесное одеяние и понес показать Кагуя-химэ.
– Ах, и правда, прекрасный убор! Но все же не знаю, в самом ли деле он соткан из шерсти Огненной мыши?
– Да что там ни говори, все равно я первым делом приглашу гостя в дом, – решил старик. – Во всем мире не видано такой прекрасной ткани. Уж поверь, что это и есть та самая одежда из шерсти Огненной мыши. Нехорошо так мучить людей, – упрекнул старик девушку и пригласил Абэ-но Мимурадзи в дом.
«Ну на этот-то раз, наверно, Кагуя-химэ согласится выйти замуж», – обрадовалась в душе старуха.
О старике и говорить нечего! Он все время печалился, что дочь одиноко живет в девушках, и очень хотел выдать ее замуж за хорошего человека, но она упорно отказывалась от замужества, а принуждать ее насильно не хотелось.
– Надо бросить в огонь эту одежду, – сказала Кагуя-химэ старику. – Если пламя ее не возьмет, я поверю, что она настоящая, и уступлю просьбам правого министра. Ты говоришь, что в целом мире не найти наряда прекраснее. Ты веришь, что он и в самом деле соткан из шерсти Огненной мыши, а по мне, надо хоть один-единственный раз испытать его огнем.
– Что ж, справедливо! – согласился старик и передал слова девушки правому министру.
– Шерсти Огненной мыши нет и в китайской земле, – ответил тот. – Насилу-то нашли! Какие здесь могут быть сомнения. Но если Кагуя-химэ так хочет, что ж! Бросайте в огонь!
Бросили одежду в жаркий огонь, пых! – и сгорело дотла.
– Ах, ах, подделка! Теперь вы видите сами! – с торжеством воскликнула Кагуя-химэ. А у правого министра лицо стало зеленее травы.
Не помня себя от радости, Кагуя-химэ вернула ему пустой ларчик, вложив в него письмо с таким ответным стихотворением:
Ведь знал же ты наперед,
Что в пламени без остатка
Сгорит этот дивный наряд.
1 2 3 4 5
а там принц сказал, что едет по тайному делу, лишних людей ему не надо. Оставил при себе только самых близких слуг, остальных отпустил домой.
Но принц только для отвода глаз говорил, что едет в Цукуси, а сам через три дня тайно вернулся на корабле в гавань Нанива. Он заранее повелел, чтобы призвали шестерых первейших в стране мастеров златокузнечного дела. Выстроил для них дом в таком потаенном месте, куда не могли бы наведаться любопытные, вокруг дома возвел тройную ограду и поселил в нем мастеров. Да и сам принц укрылся там от чужих взглядов. Молясь об успехе дела, принес он в дар богам шестнадцать своих поместий и велел мастерам с божьей помощью приступить к работе. И мастера изготовили для принца в точности такую жемчужную ветку, какую пожелала Кагуя-химэ. Хитроумную уловку придумал принц.
Через три года сделал он вид, будто возвратился в гавань Нанива из дальнего странствия, и прежде всего послал в свой собственный дворец извещение: «Я прибыл на корабле». Прикинулся, будто еле жив, так измучен трудной дорогой! Навстречу ему вышло множество народу.
Принц положил драгоценную ветку в длинный дорожный сундук, накинул на него покрывало и повез в дар Кагуя-химэ.
Пошла в народе громкая молва:
«Приехал из дальних стран принц Курамоти и привез с собою волшебный цветок Удумбара… …волшебный цветок Удумбара. – Удумбара (санскритск.) – фантастическое древо, которое, согласно индийской буддийской легенде, цветет раз в три тысячи лет, и тогда на земле появляется Будда.
»
Услышала эти толки Кагуя-химэ, и сердце у нее чуть не разорвалось от горя и тревоги: как знать, быть может, принц Курамоти и в самом деле одержал над ней победу?
Тем временем раздался стук в ворота: «Принц Курамоти пожаловал».
– Я, как был, в дорожном платье… – воскликнул принц, и старик поспешил ему навстречу. – Жизни не жалея, добыл я эту жемчужную ветку. Покажите ее Кагуя-химэ.
Старик отнес ветку девушке. Глядит она, к ветке послание привязано с такими стихами:
Пускай бы вдали от всех
Погиб я смертью напрасной
В далекой, чужой стороне,
Но я бы вовек не вернулся
Без этой ветки жемчужной…
Хорош был подарок, но Кагуя-химэ и глядеть на него не хотела.
Тут старик Такэтори опять торопливо вбежал в ее покой и стал убеждать и уговаривать:
– Смотри, принц достал тебе жемчужную ветку с горы Хорай, в точности такую, как ты велела, сомневаться нечего. Чем теперь ты станешь отговариваться? Принц приехал прямо к нам, как был, в дорожном наряде, даже дома не побывал. Ну же, не упрямься, выйди к нему скорее!
Но Кагуя-химэ, не отвечая ни слова, оперлась щекой на руку и погрузилась в невеселую думу.
А принц поднялся па веранду с видом победителя, словно говоря: «Теперь-то уж она не сможет отказать мне».
Старик тоже считал, что так и должно быть.
– Жемчужные деревья в нашей стране не растут, – сказал он Кагуя-химэ. – Нелегко, верно, было сыскать такое. Как ты на этот раз откажешь жениху? И собой он загляденье как хорош!
– Не хотелось мне ответить на просьбу моего отца решительным отказом, – жаловалась Кагуя-химэ, – вот я и попросила ненужную вещь, ее и в руки-то брать не хочется. Не ждала я, что он ее добудет. Что делать теперь? Что делать?
Но старик Такэтори, не слушая дочери, стал готовить опочивальню для молодых. Спросил он у принца Курамоти:
– Где растет такое дерево красоты небесной, чудесной, небывалой?
Начал принц рассказывать:
– Позапрошлый год в десятый день второго месяца отплыл я на корабле из гавани Нанива. Вышел корабль в открытое море, а куда плыть – не знаю. Но подумал я: «К чему мне жить, если не достигну я цели всех моих помыслов? Пусть же плывет корабль по воле ветра, куда понесут волны. Смерть, так смерть, но если суждено мне жить, то, верно, уж где-нибудь встретится мне этот чудесный остров Хорай».
Унесло мой корабль в неведомые просторы океана, далеко от родной страны. Много бед встретили мы на своем пути. Порою волны так вздувались и бушевали, что казалось, вот-вот поглотит нас морская пучина. Иной раз корабль прибивало волнами к берегам неизвестной земли. Нападали на нас страшные, похожие на демонов, существа, Нападали на нас страшные, похожие на демонов, существа… – В Китае и Японии, так же, как в древней Греции, были в большом ходу рассказав о всевозможных чудовищах, населяющих острова в океане.
угрожая пожрать живьем. Бывало и так, что теряли мы направление, не понимая, откуда и в какую сторону плывем, и становились игрушкой волн. Когда кончались запасы пищи, собирали мы съедобные травы и коренья на берегах безвестных островов, чтобы только не умереть с голоду. А однажды вдруг, откуда ни возьмись, появилось чудовище, – не описать словами его ужасного вида, – и, разинув пасть, напало на меня и моих спутников. Случалось, мы поддерживали свою жизнь только морскими ракушками. Сколько тяжких недугов перенесли мы в пути под открытым небом, там, где не от кого ждать помощи! Не знали, куда плывем, жутко было на душе…
Так неслись мы на корабле по воле морских течении, и вот на пятисотый день пути… Да, как раз на пятисотый день, утром, в «час Дракона», …утром, в час Дракона… – В старой Японии, как и в Китае, сутки делились на двенадцать «страж», по два часа в каждой. «Час Дракона» – с восьми до десяти утра.
вдруг в морской дали показалась гора! Все мы на корабле сгрудились вместе и смотрели на нее, не отводя глаз. Большая гора точно плыла по морю нам навстречу. Как прекрасна была ее высокая вершина! «Вот она, та самая гора, которую я ищу!» – подумалось мне, и страшно стало на душе и радостно.
Два-три дня плавали мы вокруг горы, любуясь на нее. Вдруг видим, вышла из самых ее недр молодая дева в одеянии небесной феи. Стала она черпать воду из ручья серебряным кувшинчиком. Тут сошли мы с корабля на берег. Спросил я у нее: «Как зовется эта гора?» Дева ответила мне: «Зовут ее Хорай». Не могу и описать, какую радость почувствовал я в ту минуту. Спросил я еще: «Как тебя величают по имени?» Ответила она: «Имя мое Уканрури – „Бирюза в венце“», – и с этими словами вдруг пропала в глубине горы.
А гора крутая, нигде не видно подступа к вершине. Стал я бродить по острову.
Всюду на горных склонах росли деревья, усыпанные невиданными цветами дивной красоты. Журча, сбегали вниз ручьи и потоки, золотые, серебряные, лазоревые, а над ними висели мосты, украшенные драгоценными камнями всех цветов радуги. Деревья вокруг так и светились, так и сияли! Растение с жемчужными ветками было среди них самым невзрачным, но я не посмел ослушаться приказа Кагуя-химэ и сломил с него ветку. Гора Хорай невыразимо прекрасна! Нет ей равных на свете, – можно без конца любоваться. Но только сорвал я эту ветку, как поспешил назад, на корабль. Сердце торопило меня скорей вернуться на родину. К счастью, подул попутный ветер, и спустя четыре сотни дней с небольшим мы уже увидели родной берег. Боги послали мне благополучное возвращение на родину в ответ на мои горячие молитвы. Только вчера возвратился я в столицу и, даже не сбросив с себя одежды, еще влажной от соленой морской воды, поспешил сюда. И вот я здесь!
Старик выразил свое сердечное сочувствие в такой песне:
День за днем искал я бамбук
На горе в бессолнечной чаще
Я узлы его разрубал,
Но встречался ты с горем чаще,
Разрубая узлы судьбы.
Принц молвил в ответ:
– Да, много я горя вытерпел, но сегодня наконец мое измученное сердце нашло покой. – И сложил ответную песню:
Сегодня просох мой рукав,
Росой моих слез окропленный,
Росою любовной отравы…
О травы, на летних лугах,
Не счесть вас, как муки мои!
Но, как на грех, в эту самую минуту во двор ввалилась гурьба людей. Было их шестеро. Один из них нес письмо, как подобает, на конце длинной расщепленной трости. Один из них нес письмо… – Знатному человеку, по обычаю, подавали письмо на конце трости из некрашеного дерева о зажимом в виде птичьего клюва.
– Я – старшина мастеров златокузнечного дела из дворцовой мастерской, – объявил он. – Зовут меня Аябэ-но Утимаро. Изготовил я вместе с моими подручными жемчужную ветку. Больше тысячи дней трудились мы не покладая рук, постились по обету, не брали в рот до конца работы ни риса, ни другого какого-нибудь зерна, …ни риса, ни какого другого… зерна… – Имеются в виду пять злаков: рис, ячмень, просо, сорго, бобы.
но награды за свои труды не получили. Прошу уплатить мне, чтоб мог я поскорее вознаградить моих помощников.
– О чем толкует этот человек? – недоуменно спросил старик Такэтори.
Принц от смущения был сам не свой, душа у него готова была расстаться с телом.
До слуха Кагуя-химэ долетели слова: «…изготовил я жемчужную ветку».
Она потребовала:
– Покажите мне прошение этих людей. Раскрыла она прошение и прочла:
«Милостивый господин принц! Больше тысячи дней мы, подлые ремесленники, скрывались вместе с вами в одном потаенном доме. За это время мы с великим тщанием изготовили по вашему приказу драгоценную ветку с жемчугами. Вы обещали, что не только пожалуете нам щедрую денежную награду за нашу работу, но и добудете для нас доходные государственные должности, однако ничего нам не уплатили. Пока мы думали, как же нам теперь быть, дошли до нас вести о том, что изготовлена эта жемчужная ветка в подарок вашей будущей супруге Кагуя-химэ. Мы пришли сюда в надежде получить от ее милости обещанную плату».
Когда Кагуя-химэ прочла эти слова, лицо ее, затуманенное печалью, вдруг просветлело, она улыбнулась счастливой улыбкой и позвала к себе старика:
– А я-то в самом деле поверила, что эта ветка дерева с горы Хорай! Все было низким обманом. Скорее отдай назад эту жалкую подделку!
– Ну уж раз это подделка, – согласился старик, – то, само собой, надо ее вернуть обманщику.
Легко стало на сердце у Кагуя-химэ. Отослала она жемчужную ветку назад с такими стихами:
Я думала: истина!
Поверила я…
Все было поддельно:
Жемчужины слов
И жемчужные листья.
А старик Такэтори, который до этого так приветливо беседовал с принцем, прикинулся, будто спит. Принц не знал, что ему делать, куда деваться от смущения. Наконец смерклось, и он смог потихоньку оставить дом Кагуя-химэ.
Кагуя-химэ позвала к себе мастеров и в благодарность за то, что они так вовремя пришли со своей жалобой, щедро их наградила, как своих спасителей.
Мастера не помнили себя от радости: «Получили мы все, на что надеялись!»
Довольные, пошли они домой, но на обратном пути подстерег их принц Курамоти со своими людьми и нещадно избил. Недолго пришлось мастерам радоваться награде – побросали они деньги и убежали, обливаясь кровью.
А принц Курамоти воскликнул:
– Какой невиданный позор! На свете не бывает худшего. Потерял я любимую, но мало того – теперь мне стыдно людям на глаза показаться.
И скрылся один в глубине гор.
Придворные из его свиты, все его слуги, разбившись па отряды, бросились искать своего господина повсюду, да так и не нашли. Исчез бесследно… Может, и на свете его не стало.
А может быть, принц, стыдясь даже собственных слуг, спрятался так, что и найти его было нельзя.
С тех пор и говорят про таких неудачников: «Напрасно рассыпал он жемчужины своего красноречия… Напрасно рассыпал он жемчужины своего красноречия… – В оригинале игра слов построена на том, что «тама» (душа) и «тама» (жемчужина) – омонимы. Поговорка имеет двойной смысл: «потерял жемчуга» – «потерял душу», то есть жизнь.
»
V. Платье из шерсти огненной мыши
Правый министр Абэ-но Мимурадзи происходил из могущественного рода и владел большими богатствами. Случилось так, что в тот самый год, когда Кагуя-химэ наказала ему добыть наряд, сотканный из шерсти Огненной мыши, приехал на корабле из Китая торговый гость по имени Ван Цин. Ему-то и написал письмо Абэ-но Мимурадзи с просьбой купить в Китае эту диковину.
Письмо с деньгами он доверил своему самому надежному слуге Оно-но Фусамори. Фусамори поехал в торговую гавань Хаката, где находился китайский гость, и все вручил ему в сохранности.
Ван Цин написал такой ответ:
«Одежды из шерсти Огненной мыши нет и в моей стране. Слухи о такой диковине доходить до меня доходили, но видеть своими глазами ни разу не удалось. Думаю, что если бы где-нибудь на свете была такая, то и в Японию ее привезли бы. Но раз этой одежды никто не видел, значит, и нет ее нигде. Трудно исполнить ваш заказ. Однако попробую спросить у двух-трех самых великих богачей в моей стране, не водится ли этот товар в Индии. Если же и там нет, верну деньги с посланным».
Отправив такой ответ, Ван Цин вместе с Оно-но Фусамори отплыл к берегам Китая. Спустя немалое время воротился их корабль в Японию. Фусамори послал известие, что скоро прибудет в столицу, но правый министр Абэ гак сгорал от нетерпения, что выслал ему навстречу самого быстроходного коня.
На этом коне Фусамори доскакал до столицы из страны Цукуси всего за семь дней и вручил своему господину письмо от Ван Цина:
«С большим трудом достал я, разослав повсюду гонцов, одежду из шерсти Огненной мыши. Не только в старые времена, но и в наше время нелегко добыть платье, сотканное из шерсти этого диковинного зверя. Услышал я, что некогда один святой мудрец привез в Китай такое одеяние из индийской земли и что находится оно в храме где-то в Западных горах. Испросил я на покупку разрешение императорского двора. Чиновник, поехавший выкупить эту диковину, сообщил мне, что денег не хватило, и я послал ему еще пятьдесят золотых. Прошу выслать мне эти деньги немедленно или же вернуть одежду из шерсти Огненной мыши в полной сохранности».
Правый министр Абэ голову потерял от радости.
– Нашел о чем говорить! Такие пустячные деньги. Непременно сейчас же верну! Я наверху блаженства! – И, сложив руки, как на молитве, он низко поклонился в сторону китайской земли.
Ларчик, в котором хранился чудесный убор, был искусно украшен драгоценными каменьями всех цветов радуги. Сама одежда была цвета густой лазури, а концы шерстинок отливали золотом. Никакой наряд в мире не мог с ним сравниться. Казалось оно бесценным сокровищем!
Не водой очищали ткань из шерсти Огненной мыши, а жарким пламенем, и она выходила из огня еще прекраснее прежнего. Дорого было чудесное свойство этого наряда, но еще дороже его красота!
– Какое великолепие! Понимаю теперь, почему Кагуя-химэ так хотелось получить эту одежду, – в восхищении воскликнул Абэ-но Мимурадзи.
Он снова уложил драгоценный убор в ларчик, привязал к ларчику цветущую ветку дерева, а сам роскошно нарядился, думая, что уж непременно проведет эту ночь в доме Кагуя-химэ.
И сочинил для нее такую песню:
Страшился я, что в огне
Любви моей безграничной
Сгорит этот дивный наряд.
Но вот он, прими его!
Он отблеском пламени блещет…
Абэ-но Мимурадзи подошел к воротам дома Кагуя-химэ и остановился, ожидая, чтобы его впустили. Навстречу ему вышел старик Такэтори, принял от него чудесное одеяние и понес показать Кагуя-химэ.
– Ах, и правда, прекрасный убор! Но все же не знаю, в самом ли деле он соткан из шерсти Огненной мыши?
– Да что там ни говори, все равно я первым делом приглашу гостя в дом, – решил старик. – Во всем мире не видано такой прекрасной ткани. Уж поверь, что это и есть та самая одежда из шерсти Огненной мыши. Нехорошо так мучить людей, – упрекнул старик девушку и пригласил Абэ-но Мимурадзи в дом.
«Ну на этот-то раз, наверно, Кагуя-химэ согласится выйти замуж», – обрадовалась в душе старуха.
О старике и говорить нечего! Он все время печалился, что дочь одиноко живет в девушках, и очень хотел выдать ее замуж за хорошего человека, но она упорно отказывалась от замужества, а принуждать ее насильно не хотелось.
– Надо бросить в огонь эту одежду, – сказала Кагуя-химэ старику. – Если пламя ее не возьмет, я поверю, что она настоящая, и уступлю просьбам правого министра. Ты говоришь, что в целом мире не найти наряда прекраснее. Ты веришь, что он и в самом деле соткан из шерсти Огненной мыши, а по мне, надо хоть один-единственный раз испытать его огнем.
– Что ж, справедливо! – согласился старик и передал слова девушки правому министру.
– Шерсти Огненной мыши нет и в китайской земле, – ответил тот. – Насилу-то нашли! Какие здесь могут быть сомнения. Но если Кагуя-химэ так хочет, что ж! Бросайте в огонь!
Бросили одежду в жаркий огонь, пых! – и сгорело дотла.
– Ах, ах, подделка! Теперь вы видите сами! – с торжеством воскликнула Кагуя-химэ. А у правого министра лицо стало зеленее травы.
Не помня себя от радости, Кагуя-химэ вернула ему пустой ларчик, вложив в него письмо с таким ответным стихотворением:
Ведь знал же ты наперед,
Что в пламени без остатка
Сгорит этот дивный наряд.
1 2 3 4 5