А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

В столовой теперь и впрямь набралась целая компания.
Одни требовали эля, другие - портера, кто-то - кофе, и все без
исключения - кексов, так что хоббит совсем сбился с ног.
Только на огонь был поставлен большой кофейник, только гномы,
покончив с кексами, перешли на ячменные лепешки с маслом, как вдруг
раздался ... не звонок, а громкий стук. Целый град ударов обрушился на
красивую зеленую дверь Бильбо Бэггинса. Кто-то молотил по ней палкой!
Бильбо опрометью бросился по коридору, очень сердитый и совершенно
задерганный и затормошенный, - такого несуразного чаепития в его жизни
еще не бывало! Он рванул дверь на себя - и все стоявшие за ней попадали
вперед друг на друга. Еще гномы, целых четверо! А позади них, опершись
на посох, стоял Гэндальф и хохотал. Он измолотил прекрасную дверь самым
безжалостным образом, но при этом исчезла и тайная метка, которую он
начертил накануне утром.
- Спокойнее, спокойнее! - сказал он. - Как это не похоже на вас,
Бильбо, - заставлять друзей ждать у порога, а потом взять да как
распахнуть дверь - трах-тарарах! Позвольте мне представить: Бифур,
Бофур, Бомбур и, обратите особое внимание, Торин!
- К вашим услугам! - сказали Бифур, Бофур, Бомбур, став рядком.
Потом они повесили два желтых капюшона, один бледно-зеленый и один
небесно-голубой с длинной серебряной кистью, который принадлежал
Торину. Торин был неимоверно важный гном, не кто иной, как сам
знаменитый Торин Оукеншильд, и он был ужастно недоволен тем, что ему
пришлось растянуться на пороге, да еще Бифур, Бофур и Бомбур навалились
сверху, а Бомбур, надо сказать, был невероятно толстый и тяжелый.
Поэтому Торин держался сперва очень высокомерно и никаких услуг не
предлагал, но бедный мистер Бэггинс так рассыпался в извинениях, что
Торин наконец пробормотал: "Не будем об этом говорить", - и перестал
хмуриться.
- Ну вот мы и в сборе, - сказал Гэндальф, окинув взглядом висевшие
на стенке тринадцать капюшонов - лучших отстежных капюшонов для
хождения в гости - и свою собственную шляпу. - Превеселое общество!
Надеюсь, опоздавшим тоже найдется что-нибудь поесть и выпить? Что у
вас? Чай? Благодарю покорно! Мне, пожалуй, красного винца.
- Мне тоже, - сказал Торин.
- Хорошо бы еще крыжовенного варенья и яблочного пирога, - вставил
Бифур.
- И пирожков с мясом, и сыра, - дополнил Бофур.
- И пирога со свининой, и салата, - добавил Бомбур.
- И побольше кексов, и эля, и кофе, если не трудно! - закричали
остальные гномы из столовой.
- Да подкиньте несколько яиц, будьте так добры! - крикнул
Гэндальф вдогонку хоббиту, когда тот поплелся в кладовку. - И захватите
холодную курицу и маринованных огурчиков!
"Можно подумать, что он не хуже моего знает, какие у меня припасы
в доме!" - пробормотал мистер Бэггинс, который решительно потерял
голову и начал опасаться, не свалилось ли на него нежданно-негаданно
самое что ни на есть скверное приключение. К тому времени, как он
собрал все бутылки и кушанья, все ножи, вилки, стаканы, тарелки и ложки
и нагромоздил все это на большие подносы, он совсем упарился,
побагровел и разозлился.
- Чтоб им объесться и обпиться, этим гномам! - сказал он вслух. -
Нет чтобы помочь!
И гляди-ка! Балин и Двалин, тут как тут, стоят в дверях кухни, а
за ними Фили и Кили, и не успел Бильбо слова вымолвить, как они
подхватили подносы и два небольших столика, вихрем унесли их в столовую
и заново накрыли на всю компанию.
Гэндальф сел во главе стола, остальные тринадцать гномов
разместились вокруг, а Бильбо, присев на скамеечку у камина, грыз
сухарик (аппетит у него совсем улетучился) и пытался делать вид, будто
ничего особенного не происходит и с приключениями все это ничего общего
не имеет. Гномы все ели и ели, говорили и говорили, а время шло.
Наконец они отодвинулись от стола, и Бильбо сделал движение вперед,
порываясь убрать тарелки и стаканы.
- Надеюсь, вы не уйдете до ужина? - спросил он вежливо самым своим
ненастойчивым тоном.
- Ни в коем случае! - ответил Торин. - Мы и после ужина не уйдем.
Разговор предстоит долгий. Но сперва мы еще помузицируем. За уборку!
И двенадцать гномов (Торин был слишком важной персоной, он остался
разговаривать с Гэндальфом) живо вскочили со своих мест и мигом сложили
одна на другую грязные тарелки, а на них все, что еще было на столе.
Потом они двинулись в кухню, и каждый держал на вытянутой руке целую
башню тарелок, увенчанную бутылкой, а бедняга хоббит бежал следом и
буквально верещал от испуга:
- Пожалуйста, осторожней! Не беспокойтесь, пожалуйста, я сам!
Но гномы в ответ грянули песню:

Бейте тарелки, бейте розетки!
Вилки тупите, гните ножи!
Об пол бутылки! В печку салфетки!
Будет порядок - только скажи!

Рвите на части скатерти, гости!
Лейте на стулья жир от котлет!
Корки и кости под ноги бросьте!
Мажьте горчицей ценный паркет!

Чашки и рюмки - в чан с кипятком!
Ломом железным поворошите,
Выньте, откиньте и обсушите -
И на помойку все целиком!

Кто там без дела? Стыд и позор!
Эй, осторожно, хрупкий фарфор!

(Перевод стихов И.Комаровой)

Ничего подобного они, естественно, не натворили, а, наоборот, все
вымыли и прибрали в мгновение ока, пока хоббит вертелся посреди кухни,
стараясь за ними уследить. Потом все вернулись в столовую и увидели,
что Торин сидит, положив ноги на решетку камина, и курит трубку. Он
выпускал невиданной величины кольца и приказывал им, куда лететь: то в
трубу, то на часы на каминной полочке, то под стол, то к потолку, где
они начинали описывать круги. Но куда бы не летело кольцо Торина,
Гэндальф оказывался проворнее. Пуф! - он посылал колечко поменьше из
своей короткой глиняной трубки, и оно проскальзывало сквозь каждое
кольцо Торина. После этого колечко Гэндальфа делалось зеленым,
возвращалось к нему и парило у него над головой. Таких колечек
набралось уже целое облако, и в полумраке комнаты вид у Гэндальфа был
таинственный и по-настоящему колдовской. Бильбо стоял и любовался; он и
сам любил пускать колечки и теперь краснел от стыда, вспоминая, как
накануне утром гордился своими колечками, которые ветер уносил за Холм
- А теперь перейдем к музыке! - сказал Торин. - Несите инструменты!
Кили и Фили побежали и принесли скрипочки; Дори, Нори и Ори
достали откуда-то из-за пазухи флейты; Бомбур притащил из прихожей
барабан; Бифур и Бофур тоже вышли и вернулись с кларнетами, которые
они, раздеваясь, оставили среди тростей; Двалин и Балин одновременно
сказали: "Извините, но я забыл мой инструмент на крыльце!"
- Захватите и мой! - сказал Торин.
Они приволокли две виолы ростом с себя и арфу Торина, закутанную в
зеленую материю: арфа была золотая и красивая; и когда Торин ударил по
струнам, все заиграли тоже, полилась такая неожиданная, такая
сладостная, мелодичная музыка, что Бильбо позабыл обо всем и унесся
душой в неведомые края, туда, где в небе стояла чужая луна - далеко По
Ту Сторону Реки и совсем далеко от хоббичьей норки Под Холмом. Через
окошечко в склоне Холма в комнату проникла темнота, огонь в камине
(стоял еще апрель) начал гаснуть, а они все играли и играли, и тень от
бороды Гэндальфа качалась на стене.
Тьма заполнила комнату, камин потух, и тени пропали, а гномы
продолжали играть. И вдруг, сперва один, потом другой, глухо запели
таинственную песню гномов, что пелась в таинственной глуши их древних
жилищ. Вот отрывок из их песни, если только слова без музыки могут быть
похожи на песню:

За синие горы, за белый туман
В пещеры и норы уйдет караван;
За быстрые воды уйдем до восхода
За кладом старинным из сказочных стран.

Волшебники-гномы! В минувшие дни
Искусно металлы ковали они;
Сапфиры, алмазы, рубины, топазы
Хранили они и гранили они.

На эльфа-соседа, царя, богача
Трудились они, молотками стуча;
И солнечным бликом в усердье великом
Украсить могли рукоятку меча.

На звонкие цепи, не толще струны,
Нанизывать звезды могли с вышины;
В свои ожерелья в порыве веселья
Вплетали лучи бледноликой луны.
И пили они что твои короли
И звонкие арфы себе завели;
Протяжно и ново для уха людского
Звучало их пенье в глубинах земли.

Шумели деревья на склоне крутом,
И ветры стонали во мраке ночном;
Багровое пламя взвилось над горами -
И вспыхнули сосны смолистым огнем.

Тогда колокольный послышался звон,
Разверзлась земля, почернел небосклон.
Где было жилище - теперь пепелище:
Не ведал пощады свирепый дракон.

И гномы, боясь наказанья с небес,
Уже не надеясь на силу чудес,
Укрылись в богатых подземных палатах -
И след их сокровищ навеки исчез.

За синие горы, где мрак и снега,
Куда не ступала людская нога,
За быстрые воды уйдем до восхода,
Чтоб золото наше отнять у врага.

(Перевод стихов И.Комаровой)

И, слушая их пение, хоббит почувствовал, как в нем рождается
любовь к прекрасным вещам, сотворенным посредством магии или искустными
умелыми руками, - любовь яростная и ревнивая, влечение, живущее в
сердцах всех гномов. И в нем проснулось что-то туковское, ему
захотелось видеть громадные горы, слышать шум сосен и водопадов,
разведывать пещеры, носить меч вместо трости.
Он выглянул в окно. На черном небе поверх деревьев высыпали
звезды. Он подумал о драгоценностях гномов, сверкающих в темных
пещерах. Внезапно за лесом За Рекой взметнулось пламя (наверное, кто-то
разжег костер), и Бильбо представилось, как мародеры-драконы
водворяются на его мирном Холме и сжигают все вокруг. Он вздрогнул и
сразу сделался опять обыкновенным мистером Бэггинсом из Бэг-Энда, что
Под Холмом.
Он встал, дрожа всем телом. Он колебался: то ли просто принести
лампу, то ли сделать вид, будто он идет за ней, а самому спрятаться в
погребе между пивными бочками и не вылезать, пока гномы не уйдут. Но
тут он вдруг заметил, что музыка и пение прекратились, все гномы
уставились на него и глаза их светятся во мраке.
- Куда это вы? - окликнул его Торин тоном, в котором ясно
чувствовалось, что он догадывается о намерениях Бильбо.
- Нельзя ли принести лампу? - робко спросил Бильбо.
- Нам нравится в темноте, - хором ответили гномы. - Темные дела
совершаются во тьме! До рассвета еще далеко.
- Да, да, конечно! - сказал Бильбо и сел, но впопыхах сел мимо
скамейки, прямо на каминную решетку, с грохотом повалил кочергу и совок.
- Ш-ш! - сказал Гэндальф. - Сейчас будет говорить Торин.
И Торин начал так:
- Гэндальф, гномы и мистер Бэггинс! Мы сошлись в доме нашего друга
и собрата по заговору, превосходного, дерзновенного хоббита - да не
выпадет никогда шерсть на его ногах! - воздадим должное его вину и элю!
Он перевел дух, давая хоббиту возможность сказать, как полагается,
вежливые слова, но бедный Бильбо Бэггинс воспринял сказанное совсем не
как похвалу: он шевелил губами, пытаясь опровергнуть слова
"дерзновенный" и , что еще хуже, "собрат по заговору", но так
волновался, что не мог произнести вслух ни звука. Поэтому Торин
продолжал:
- Мы сошлись здесь, дабы обсудить наши планы, наши способы и
средства, наши умыслы и уловки. Очень скоро, еще до рассвета, мы
тронемся в долгий путь, в путешествие, из которого некоторые из нас, а
возможно, даже все, кроме, разумеется, нашего друга и советчика,
хитроумного чародея Гэндальфа, могут не вернуться назад. Настал
торжественный миг. Наша цель, как я полагаю, известна всем нам. Но
уважаемому мистеру Бэггинсу, а может быть, и кому-нибудь из младших
гномов (я думаю, что не ошибусь, если назову Кили и Фили) ситуация в
настоящий момент может представляться требующей некоторых разъяснений.
Таков был стиль Торина. Он ведь был важной персоной. Если его не
остановить, он продолжал бы в том же духе без конца, пока бы совсем не
запыхался, но так бы и не сообщил обществу ничего нового. Однако его
самым грубым образом прервали. Бедняга Бильбо при словах "могут не
вернуться назад" почувствовал, что к горлу у него подкатывается крик, и
крик этот наконец вырвался наружу, пронзительный, точно свисток
паровоза, вылетевшего из туннеля. Все гномы повскакивали с мест,
опрокинув стол. На конце своего волшебного посоха Гэндальф зажег
голубой огонь, и в его мерцающем свете все увидали, что насчастный
хоббит стоит на коленях на коврике перед каминов и трясется, как желе.
Вдруг он плашмя хлопнулся на пол с отчаянным воплем: "Молния убила!
Молния убила!" - и долгое время от него не могли добиться ничего
другого. Гномы подняли его и перенесли в соседнюю гостиную, с глаз
долой, положили там на диван, поставили рядом стакан вина, а сами
вернулись к своим "темным делам".
- Легко возбудимый субъект, - сказал Гэндальф, когда все заняли
свои места. - Подвержен необъяснимым приступам, но один из лучших -
свиреп, как дракон, которому прищемили хвост дверью.
Если вам когда-нибудь доводилось видеть лракона, которому
прищемили хвост дверью, то вы поймете, что это чисто поэтическое
преувеличение в применении к любому хоббиту, даже к двоюродному прадеду
Старого Тука по имени Бычий Рев, который был такого гигантского (для
хоббита) роста, что мог ездить верхом на лошади. Это он когда-то как
ураган налетел на армию гоблинов из Маунт-Грэма в битве на Зеленых
Полях и сшиб своей деревянной палицей голову с плеч их короля
Гольфимбуля. Голова пролетела сто метров по воздуху и угодила прямо в
кроличью нору; таким образом была выиграна битва и одновременно игра в
гольф.
Тем временем изнеженный потомок Бычьего Рева приходил в себя на
диване в гостиной. Отлежавшись и глотнув вина, он с опаской подкрался к
двери в столовую. Говорил Глойн, и вот что Бильбо услышал:
- Пф! (Или другой какой-то пренебрежительный звук вроде этого.)
Думаете, он подойдет? Легко Гэндальфу расписывать, какой он свирепый, а
ну как возбудится и заорет не вовремя - тогда дракон и все его
родственники проснутся и мы погибли! Сдается мне, его крик вызван
страхом, а вовсе не возбуждением! Право, не будь на дверях волшебного
знака, я бы решил, что мы попали не туда. Едва я увидел, как этот пузан
подпрыгивает и пыхтит в дверях, я сразу заподозрил неладное. Он больше
смахивает на бакалейщика, чем на взломщика!
Тут мистер Бэггинс нажал на ручку и вошел. Туковская порода в нем
взяла верх. Он почувствовал, что он обойдется без настоящей постели и
без завтрака, толко бы его считали свирепым. Кстати, он и вправду
рассвирепел, услыхав слова "как этот пузан подпрыгивает...". Много раз
впоследствии бэггинсовская сторона его существа раскаивалась в
безрассудном поступке, и он говорил себе: "Бильбо, ты глупец, ты сам,
по доброй воле, встрял в это дело".
- Прошу прощения, - проговорил он, - я нечаянно услышал ваши
слова. Не буду делать вид, будто понимаю, о чем идет речь; особенно мне
непонятно замечание о взломщиках. Но думаю, что я правильно усвоил одно
(все это он называл "держать себя с достоинством"): вы считаете меня
никуда не годным. Хорошо, я вам докажу, на что я способен. Никаких
волшебных знаков у меня на дверях нет, ее красили всего неделю назад, и
вы, разумеется, ошиблись адресом. Как только я увидел ваши
несимпатичные физиономии, я сразу заподозрил, что вы попали не туда. Но
считайте, что вы попали туда. Скажите, что надо делать, и я постараюсь
это выполнить, хотя бы мне пришлось сражаться с кошмарными хобборотнями
в Самой Крайней Пустыне. У меня был двоюродный прапрапрадедушка Тук
Бычий Рев, так он...
- Верно, верно, только это было давно, - прервал его Глойн. - А я
говорил про вас. И уверяю вас, на ваших дверях есть знак, как раз тот
знак, который используют - или использовали в прошлом - представители
вашей профессии. И означает он вот что: "Опытный взломщик возьмется за
хорошую работу, предпочтительно рискованную, оплата по соглашению".
Можете называть себя "кладоискатель высшей категории", если вам не по
вкусу "взломщик".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28